Дождь подействовал на него умиротворяюще. Он раскрыл зонт и зашагал по тротуару, ни о чем больше не думая. "Могло выгореть, а могло и нет. На этот раз не выгорело. Сегодня я твердо понял - эта струна больше не зазвучит", - утешился он. После чего с легким сердцем закурил и, стараясь не ступать в лужи, пошел дальше своим обычным шагом, не быстро, но и не медленно.
Он добрался до конца улицы и свернул на широкую мокрую площадь без памятников и скверов, На углу, под столбом со знаком "остановка", группа людей ждала трамвая. Подойдя поближе, он увидел Микеле, Тот стоял, прислонившись к столбу.
- О, ты еще здесь! - воскликнул Лео без тени досады,
- Как видишь, - ответил Микеле, кинув на него скучный взгляд, - жду трамвая.
- Я еду домой на такси. Могу и тебя захватить, - сказал Лео. - Эй, такси!
Микеле не отказался. "Почему у меня все складывается так глупо", - подумал он, садясь в такси рядом с Лео.
С минуту они молчали.
- Позволь узнать, - сказал наконец Лео, - почему ты ушел? Разве ты не понял, что она только того и ждала, чтобы ты остался?
Микеле ответил не сразу. Он смотрел в окошко на залитые дождем фасады домов.
- Понял, - сказал он наконец.
- Тогда почему же ты не остался?
- Потому… что я ее не люблю.
Такой ответ вызвал у Лео улыбку,
- Ясно. Значит ты считаешь, что жить надо лишь с женщиной, которую любишь?
- Да, я так думаю, - серьезным тоном ответил Микеле.
- Ну, если так! - пробормотал Лео в некотором замешательстве. - Но я, к примеру, - спокойно добавил он, - обладал многими женщинами, которых не любил, хотя бы той же Лизой. И, несмотря на это, никогда потом не раскаивался… И поверь, я наслаждался ничуть не меньше, чем другие…
- Не сомневаюсь, - сквозь зубы процедил Микеле. - Но ты уверен, что в мире все до одного похожи на тебя? "Хоть бы ты убрался ко всем чертям", - хотелось ему добавить,
- Меня другое удивляет, - невозмутимо продолжал Лео. - Когда я вижу, что юноша без связей, почти без денег, ну как ты, гордо отвергает такую женщину, как, скажем, Лиза, которая, при всех ее недостатках, женщина привлекательная… мне начинает казаться, что мир перевернулся вверх дном.
- И пусть себе переворачивается, - пробормотал Микеле, но Лео этого не услышал.
- Впрочем, по мне, так поступайте, как хотите, - заключил Лео. Он закурил и поплотнее закутался в пальто.
Микеле посмотрел на него.
- А по-твоему, я не должен отказываться от, Лизы? - спросил он.
- Ну, разумеется, - подтвердил Лео, вынув изо рта сигарету. - Прежде всего потому, что Лизой пренебрегать не стоит. Как раз сегодня я ее хорошенько разглядел… Она полновата, но сбита крепко… У нее красивая грудь, бедра… - добавил он, подмигнув Микеле… - И к тому же, дорогой мой, в постели она доставит куда больше наслаждений, чем любая из этих сентиментальных синьорин… Лиза темпераментна… Она настоящая женщина… И второе… где еще ты найдешь в наше время любовницу с квартирой? А в твоем положении снять номер в гостинице либо комнату ты не можешь - это тоже большое удобство: приходишь, уходишь, приезжаешь, когда тебе вздумается. Никто тебе - ни слова, распоряжаешься, как в своем доме. Между тем в твои годы обычно приходится водить возлюбленную в самые скверные места - дешевые ресторанчики и гостиницы, о которых потом даже вспоминать неприятно. Добавь к этому, что Лиза не будет стоить тебе ни лиры… Понимаешь, ни лиры! Право же, не знаю, чего еще можно желать?…
"Да, - с грустью подумал Микеле. - Чего еще можно желать?" Он сидел, немного согнувшись, молча глядя то на Лео, то на дорогу. Уже стемнело, но фонари еще не зажглись… Влажные сумерки опустились на улицу, до того людную, что сквозь толпу не видно было, где она кончается. Люди, зонты, машины - все сливалось в дождливой дали в темное пятно, и лишь по желтым, мерцающим огням можно было различить проносящиеся мимо отдельные машины. "А что делать дальше?" - спрашивал себя Микеле. Всякий раз, когда он смотрел, как вокруг него кипит жизнь, собственная нерешительность повергала его в смятение.
- Брось, не раздумывай долго, - обратился к нему Лео. - Все куда проще, чем тебе кажется. Лиза тебя ждет не дождется. Вернись к ней сегодня же, и она встретит тебя с распростертыми объятиями.
Микеле повернулся.
- Значит, я должен притворяться, будто люблю её? И потом…
- Зачем притворяться? - прервал его Лео… - Кто тебя заставляет… Не усложняй. Главное, что она готова лечь с тобой в постель… Вот и будь доволен.
Микеле снова задумчиво посмотрел на дорогу.
- Пусть остановит машину на площади, я там сойду, - предупредил он. - Но представь себе, - продолжил он начатый разговор, - что кто-то тебя оскорбил… Этот кто-то тебе не слишком неприятен, и, несмотря на оскорбление, ты не в силах его возненавидеть… Ты притворишься разгневанным и дашь ему пощечину или же промолчишь?
- Зависит от того, какое оскорбление нанесено, - ответил Лео.
- Величайшее!
- Но в таком случае, - возразил Лео, - этот человек не может быть мне хоть мало-мальски симпатичен. А тогда твой вопрос теряет всякий смысл.
- И все-таки. Как бы ты себя повел в такой ситуации?
- Конечно, я бы дал ему пощечину, - решительно ответил Лео.
На площади автомобиль остановился. Когда Микеле стал вылезать из машины, Лео потянул его за рукав.
- Заставь Лизу, - сказал он, подмигнув Микеле и выразительно прищелкнув пальцами, - …потрудиться. - Затем откинулся на сиденье, крикнул шоферу свой адрес, и машина помчалась дальше.
Пять минут спустя Лео уже был дома. Он прошел в свой кабинет - почти голую комнату, в которой стояли лишь коричневая этажерка и американский письменный стол да висели книжные полки. Сел в кресло; в дождливых сумерках эта удобная, но стандартная мебель навевала невыносимую тоску, казалась лишней, ненужной. И вообще, было самое скверное время дня - уже не вечер и еще не ночь. Свет с улицы был слишком слабым, чтобы ясно различать что-либо, а свет настольной лампы казался слишком ярким в этой серой полутьме. Однако Лео быстро поборол тягостное чувство. Он зажег свет, прочел деловое письмо и стал писать ответ. В этот момент зазвонил телефон. Не выпуская ручки, он поднял трубку и поднес к уху.
- Алло?
- С кем я говорю? - донесся до него женский голос. "Мариаграция", - подумал Лео.
- Мой номер триста четырнадцать - девяносто шесть.
- Я говорю с синьором Мерумечи? - переспросил женский голос…
- Да.
- Это я - Мариаграция… Карла предлагает отправиться в "Ритц" потанцевать… Хочешь пойти с нами?…
- Хорошо… Я буду у вас примерно через час.
- Кстати, - добавила Мариаграция. - Когда мы сможем с тобой встретиться?
Лео по опыту знал, что теперь разговору не будет конца.
- Решим это попозже, - ответил он и резко положил трубку. После чего закончил письмо и неторопливо написал еще одно.
Дел в истинном значении этого слова у него не было. Вся его работа заключалась в том, что он старался извлечь как можно больше выгоды из принадлежавших ему домов, которые сдавал внаем, да иногда осторожно спекулировал на бирже. Однако его капиталы росли с каждым годом. Он тратил лишь три четверти своих доходов, а на оставшиеся деньги покупал новые дома. Запечатав в конверт оба письма, он закурил и перешел в спальню. За час он должен был успеть побриться, одеться и приехать к Арденго. Он зашел в ванную, помылся, аккуратно и тщательно побрился, вернулся в спальню и стал одеваться. Его страстью были превосходно сшитые костюмы из превосходной ткани. Сам ритуал одевания доставлял ему огромное наслаждение. Он надел белую шелковую рубашку, выбрал галстук серебристо-черного цвета, натянул серо-красные шерстяные носки и, наконец, после долгих и сложных манипуляций облачился в темно-синий приталенный костюм моднейшего покроя. Затем стал любоваться собой перед зеркалом. Возможно, оттого, что в полутьме он казался более приятным, моложавым, либо оттого, что он был в совершенном восторге от своего великолепного костюма, но только Лео твердо уверовал в то, что лицо у него красивое, благородное и в меру печальное. Он посмотрел на часы. Прошло уже сорок пять минут. Он торопливо вышел из дому, заскочил в гараж, выкатил автомобиль, а десять минут спустя уже звонил в дверь виллы семейства Арденго.
В гостиной горела всего одна лампа, возле которой неподвижно сидела на диване Карла. Она уже успела одеться и приготовиться к выходу. На ней было легкое персикового цвета платье, она накрасилась, причесалась и припудрилась.
- Мама сейчас придет, - сказала она.
- Прекрасно, - ответил Лео, садясь и энергично потирая руки. - Как себя чувствуешь?
- Хорошо.
Они помолчали. Лео взял руку Карлы и поцеловал ее.
- Так что будем делать?
- Съездим в "Ритц", потанцуем, - рассеянно ответила Карла. - Вечером ты поужинаешь с нами, да?
Послышался скрип открываемой двери. Карла мгновенно отдернула руку. Вошел Микеле.
- О, какой шикарный вид! - воскликнул он с наигранной веселостью. - Добрый вечер, Лео… Чем же вы здесь занимаетесь, богатые, счастливые, роскошно одетые?
- Собираемся в "Ритц" потанцевать, - тем же рассеянным тоном ответила Карла.
- Танцевать? - Микеле сел. - Я тоже не прочь… возьмешь меня с собой, Карла?
- Пригласил всех Лео, - ответила она, пристально глядя на возлюбленного.
"Я и не думал, черт побери, никого приглашать", - Котел возразить Лео, но промолчал.
- Почему, Лео, - слабо запротестовал Микеле. - За чай я еще пока в состоянии заплатить сам.
Карла снова посмотрела на Лео.
- Какой может быть разговор! - поспешил сказать Лео. - Я приглашаю и, само собой, плачу за все.
Секунду все трое молчали.
- Но, Микеле, - добавила Карла, - ты пойдешь с нами только при условии, если переоденешься…
- Да, конечно…
Микеле наклонился. Ботинки покоробились, брюки до самых колен были забрызганы грязью, а сам он весь промок.
- Конечно, ты права, Карла. Он встал.
- Тысячу раз благодарю тебя, мой великодушный друг, удаляюсь, дабы привести себя в порядок.
Он отвесил Лео поклон и ушел.
- Мне очень грустно, - сказала Карла еще до того, как за Микеле закрылась дверь.
- Почему?
- Сама не знаю. - Она посмотрела на темные оконные стекла, по которым стекали сверкающие капли дождя. - Может, из-за дождя. - Ее голова томно склонилась к Лео. Лео нежно погладил ее по волосам и поцеловал.
- Будешь танцевать со мной. Только со мной одной. Мама посидит… Она сможет потанцевать с другими… Ну хотя бы с Микеле, - с откровенным бесстыдством сказала Карла. Она резко засмеялась, ей показалось, что она и в самом деле постарела на целый год. "Это конец", - подумала она.
Они снова поцеловались.
- Значит, вечером ты придешь ко мне, да, Карла? - небрежным тоном сказал Лео.
Она побледнела.
- Как это к тебе?
- Ко мне домой, - пояснил Лео, глядя ей прямо в глаза. Он увидел, что она колеблется, - наклонила голову, словно ища что-то на ковре.
- Нет… Это невозможно, - сказала она наконец.
- Почему? - не сдавался Лео. - Ты обещала… И ты должна прийти.
- Нет… нет. - Она покачала головой. - Это невозможно.
Секунду оба молчали. Лео смотрел на Карлу, тугая грудь под узким платьем возбуждала его, кровь прилила к его лицу, и без того красному.
"Какой чудесной любовницей будет эта курочка! - подумал он. - Ах, какой она будет любовницей!" Он стиснул зубы, сгорая от страсти, обнял ее за талию.
- Карла, ты должна прийти, так нужно, если ты не придешь, то… - Он запнулся, лихорадочно подыскивая убедительный довод. Внезапно он вспомнил, до чего ей осточертела ее теперешняя жизнь и как она жаждет новой. - То как же ты сможешь начать новую жизнь?! - тихо докончил он.
Она посмотрела на него. "Он хочет всего лишь поразвлечься, - трезво подумала она. - И все-таки он прав - это будет новой жизнью". Она понимала, что для этого сначала надо безжалостно испепелить прошлое, но ночное свидание в чужом доме было ей противно, пугало ее.
- Я приду днем, - предложила она с лицемерным простодушием. - В один из ближайших дней… Да? Выпьем чаю, побеседуем… Хорошо?
- Не хочу чаю, я в тебе души не чаю, - сказал Лео. И сразу же после этой плоской остроты перешел в атаку. - Нет, любовь моя… либо сегодня ночью, либо никогда.
- Но пойми, Лео… - умоляюще лепетала она.
- Я буду ждать тебя в машине, - продолжал Лео. - И еще до наступления утра отвезу домой. - Он на миг взглянул на нее. - Вот увидишь, тебе это так понравится, что ты станешь проводить у меня все ночи.
- Нет, - испуганно шептала она.
"Нет, все должно быть ясно… придется все сказать…" Она посмотрела на Лео, и вдруг ей захотелось закричать от ужаса. "Все ночи, - повторила она про себя… - Что он такое говорит? Как я дошла до этого?"
- Я уверен, что ты придешь, - сказал Лео и грубо взял ее за локоть, - Скажи, что придешь! Да?
Она ухватилась за последний предлог.
- Но ведь мы всего два дня, как… любим друг друга… Почему ты не хочешь подождать? Неужели ты не понимаешь, что каждая женщина дорожит своей честью.
- Моя дорогая, - торопливо проговорил Лео, - я все понял. Это значит, что я буду ждать тебя сегодня вечером, договорились?
Она все еще не решалась, молчала, пряча глаза.
- Я дам тебе ответ на танцах, - сказала она наконец. - Да, - добавила она, словно желая убедить себя, - на танцах я непременно дам тебе ответ.
"Слава тебе Господи", - подумал Лео. Он обнял ее.
- А теперь нам остается лишь отправиться на эти самые танцы, - весело сказал он. Он обхватил ее за талию и, наклонившись своим красным, возбужденным лицом к ее - накрашенному, испуганному, прошептал: - Знаешь, кто ты?… Чудо… Да, да, моя чудесная куколка!
Скрип двери.
- Так мы едем, Мерумечи? - войдя, спросила Мариаграция.
Лео поднялся.
- Отлично, я готов, - поспешно ответил он.
Карла тоже поднялась и пошла матери навстречу.
- Почему ты не взяла сумочку, которую тебе подарил Мерумечи? - спросила Мариаграция, оглядев дочь с ног до головы. - Она будет великолепно гармонировать с этим платьем.
- Сейчас захвачу ее и вернусь, - сказала Карла.
Она торопливо поднялась по лестнице, вбежала в комнату. Сумочка лежала на комоде, изящная, сделанная с большим вкусом. И когда Карла взяла ее, ей внезапно пришло в голову, что сумка может быть первым из бесчисленного множества подарков. Мысль об этом так ее поразила, что она остановилась перед зеркалом, вглядываясь в свое лицо. И зримо представила себе, как сидит у Лео на коленях и треплет его по щеке. А потом, нежно склонив голову ему на грудь, полушепотом просит денег на одно миленькое платьице. А может, она пойдет с ним к знаменитой модистке и закажет три-четыре парижских шляпки, последний крик моды, которые так ей нравятся. Все это, честно говоря, было очень соблазнительно. Так, же, как возможность стать обладательницей автомобиля, дома, драгоценностей, возможность путешествовать, увидеть незнакомые страны и незнакомых людей, одним словом, не знать преград своим планам и желаниям. Необыкновенно соблазнительно. Она невольно улыбнулась, но вдруг, подойдя совсем близко к зеркалу, увидела круглое, красное пятно на шее. Вначале она ничего не поняла, потерла пятно пальцами, стала его рассматривать. И тут вспомнила, что недавно в гостиной Лео поцеловал ее в шею. Ее охватил безотчетный страх, что мать может заметить это предательское пятно. Она схватила пудреницу и обильно присыпала его пудрой. И вот, когда она извивалась перед зеркалом, пытаясь разглядеть, исчезло ли наконец пятно, ей показалось, что требование Лео прийти ночью к нему домой и мечта о подарках, о вожделенных платьях, неразрывно связаны друг с другом… "О, боже, неужели это и есть новая жизнь?" - подумала она со страхом, но страх этот был несильным - неизбежной данью условностям. Она еще не успела достаточно глубоко разобраться в своих чувствах, чтобы испугаться по-настоящему. "Такой будет отныне моя жизнь?" Но у нее не было времени, чтобы додумать свою мысль до конца. Звук клаксона, донесшийся из погруженного в ночную тьму сада, предупредил ее, что пора отправляться в "Ритц".
Она потушила свет, стремительно сбежала по лестнице. И хотя эти привычные действия не оставляли ей времени для раздумий, ее ни на миг не покидало острое чувство грусти. Ей хотелось плакать, лицо ее исказилось гримасой боли.
В коридоре было темно, она ощупью добралась до холла, открыла дверь. Лео, Микеле и Мариаграция, ждавшие Карлу в автомобиле, встретили ее радостными возгласами. Площадку окутывала плотная мгла. Капли дождя бесшумно падали на землю. Нельзя было различить ничего, кроме сверкающих фар машины и двух ее желтых, светящихся стекол, сквозь которые, сидя в глухо закупоренной железной "коробке", эти трое смотрели на нее, Карлу, и на их розовых, веселых, возбужденных лицах было написано любопытство. Это длилось одно мгновение. Карла села в машину, тяжело опустившись на сиденье рядом с Лео, и машина тронулась с места.
Всю дорогу никто не проронил ни слова. Лео умело вел свой громоздкий автомобиль по запруженным людьми и машинами улицам. Карла сидела неподвижно и, точно зачарованная, смотрела на эту ночную жизнь города, смотрела вперед и вниз, где на спуске между двумя рядами черных зонтов, в брызгах дождя, словно обезумевшие, метались красные огни машин. Мариаграция тоже смотрела в окно, но не для того, чтобы полюбоваться чем-то, а чтобы полюбовались ею самой. Поездка в большой роскошной машине вызывала у нее чувство счастья, ощущение богатства. И всякий раз, когда из многолюдья возникала фигура бедняка либо скромно одетого человека, она брезгливо морщилась, точно желая сказать: "Ты, жалкий кретин, идешь пешком… Так тебе и надо… А я вот по праву мчусь сквозь толпу, откинувшись на мягкое сиденье машины".
Лишь Микеле не смотрел в окно, его больше интересовали те трое, что сидели в прочном кузове автомобиля. Казалось, будто этот железный кузов отгородил их от внешнего мира. Лица его спутников были в тени, но когда машина проносилась мимо дорожного фонаря, перед ним на мгновение представало морщинистое, дряблое лицо матери и ее блестящие от гордости глаза, восхищенное лицо Карлы - лицо девочки, едущей на праздник, и, наконец, красное, спокойное, немного суровое в профиль лицо Лео, пугающе недоступное, как те далекие загадочные предметы, которые в бурю внезапно освещаются на миг вспышками молний.
Каждый раз, когда Микеле видел мать, сестру и Лео, его изумляло, что они едут вместе с ним. "Почему они, а не другие?" - спрашивал он себя. Эти трое были ему чужими. Он почти не знал их. Ему казалось, что, будь на месте Карлы блондинка с голубыми глазами, на месте матери - худая высокая синьора, а на месте Лео - низенький, нервный человек, в его собственной жизни ничего бы не изменилось. Но рядом с ним, в тени, неподвижно сидели именно эти трое, и каждый толчок заставлял их стукаться друг о друга, точно это были куклы-марионетки. Больше всего его мучило, что эти люди так далеки ему и так безразличны и что каждый из них, да и он сам, безнадежно одинок.