- А откуда вы знаете, где она находится?
У него ёкнуло сердце - словно шагнул, а ступеньки под ногой не оказалось. И ведь все время был так осторожен, так старался показать, что не имеет понятия о расположении комнат и чуланов.
- Действительно, о чем я думал? Вас заслушался.
Но она не удовлетворилась его объяснением и не отводила от него внимательного взгляда.
- Иногда мне кажется, - проговорила она, - что вы знаете этот дом лучше, чем я.
- Я бывал в таких домах. Они все устроены на один манер.
- А я знаете, что думаю? Что, может быть, Шавель в тюрьме хвастался, какой у него дом, даже план рисовал, вот вы и запомнили…
- Да, он много рассказывал.
Она отперла дверь столовой, и они вместе вошли: там стояла тьма, ставни на окнах были закрыты. Он знал, где выключатель, но, соблюдая осторожность, нарочно долго шарил по стене, прежде чем зажечь свет. Это была самая большая комната в доме, посредине ее стоял длинный обеденный стол, зачехленный и похожий на катафалк, на стенах немножко вкривь висели портреты умерших Шавелей. Шавели, начиная с семнадцатого столетия, все были адвокатами, за исключением нескольких младших сыновей, которые пошли в священники; в простенке между окнами висел один епископ, и его длинный, свернутый на сторону нос следовал за ними вдоль всех стен, от портрета к портрету.
- Ну и семейка, - сказала она. - С такими предками он, может, и не виноват, что такой уродился.
Шарло, задрав свой длинный нос, встретил взгляд длинноносого прадеда - человек в епископской мантии взирал сверху вниз на человека в зеленом фартуке. И от этого надменного, укоризненного взора Шарло поспешил уклониться.
- Ну и семейка, - повторила девушка. - А ведь женились. И детей заводили. Можете вы представить, чтобы вот такой был влюблен?
- Это со всяким случается.
Она засмеялась. Он впервые слышал ее смех. Он жадно следил за нею - так смотрит убийца в надежде, что к его жертве вернутся признаки жизни и он окажется в конечном итоге невиновен.
Сквозь смех она спросила:
- И как они, по-вашему, это выражают? Шмыгают своими длинными носами? Проливают слезы из своих адвокатских глаз?
Он протянул руку и коснулся ее плеча:
- Я думаю, что вот так…
И в эту минуту дверной колокольчик задребезжал и залязгал на своем длинном железном стебле.
- Рош? - предположил он.
- Что ему могло понадобиться?
- За подаянием вроде бы поздно…
- Может быть, - пресекающимся голосом проговорила она, - это наконец он?
И снова они услышали, как задрожал длинный стальной побег с колокольчиком на конце.
- Надо открыть, - сказала она. - А то еще матушка услышит.
Его охватило дурное предчувствие, какое испытывает всякий, кто слышит звон в ночи. Он стал медленно спускаться по лестнице, со страхом глядя на входную дверь. За этим наследственным страхом стоял богатый личный и исторический опыт: убийства столетней давности, страшные случаи времен войн и революций… В третий раз прозвонил звонок - человек за дверью то ли очень нуждался в том, чтобы его впустили, то ли имел на это твердое право. Беглец или преследователь? Этого на слух не определишь.
Шарло накинул цепочку и приоткрыл дверь. В темноте за дверью ничего не было видно, только смутно белел круглый воротничок. Зашуршал гравий, под нажимом на дверь натянулась цепочка. Он спросил:
- Кто там?
Голосом, в котором звучало что-то неуловимо знакомое, пришелец ответил:
- Жан-Луи Шавель.
Часть третья
13
- Кто?
- Шавель. - Голос окреп и произнес уже более уверенно и властно: - Окройте-ка дверь, приятель, и дайте мне войти.
- Кто это? - спросила девушка; она остановилась на лестнице.
В груди у Шарло забрезжила безумная надежда, и он ответил с боязливой радостью и облегчением:
- Шавель! Говорит, что он Шавель.
Вот теперь, подумалось ему, я действительно Шарло. И пусть вся эта ненависть достанется кому-то другому…
- Впустите его, - сказала она, и он снял цепочку.
Вид у вошедшего тоже был смутно знакомый, но откуда, Шарло вспомнить не мог. Высокого роста, довольно статный, с какой-то дешевой картинностью в облике и пританцовывающей походкой… Лицо, очень бледное, выглядело запудренным, а манера говорить, когда он произнес первые слова, оказалась как у певца: так хорошо он владел интонацией. Чувствовалось, что он может исполнить любой мотив, какой ни пожелает.
- Моя уважаемая, - обратился он к Терезе, - прошу меня простить за столь несвоевременное вторжение.
Тут его взгляд скользнул по лицу Шарло, и он сразу осекся, словно тоже его узнал… или подумал, будто узнает…
- Что вам нужно? - спросила Тереза.
Он с трудом отвел глаза от Шарло и ответил:
- Кров и немного пищи.
Тереза переспросила:
- И вы действительно Шавель?
Он неопределенно кивнул:
- Да, да. Разумеется, я Шавель.
Она спустилась по ступеням и подошла к нему.
- Я знала, - проговорила она, - что в один прекрасный день вы явитесь.
Он протянул ей руку, как видно, мысленно не подготовившись к каким-либо отклонениям от общепринятых форм поведения.
- Любезнейшая, - торжественно произнес он, и тут она плюнула ему прямо в лицо. Этой минуты она ждала много месяцев, и теперь, когда дело было сделано, она, как ребенок на окончившемся празднике, горько расплакалась.
- Почему вы не уходите? - спросил Шарло.
Человек, назвавшийся Шавелем, утирал лицо рукавом.
- Не могу, - ответил он. - Меня ищут.
- Ищут? Почему?
- Теперь всякий, у кого есть враги, - коллаборационист.
- Но ведь вы сидели у немцев в тюрьме.
- А они говорят, что меня нарочно подсадили как осведомителя, - с готовностью равнодушно пояснил тот. Но удачный ответ словно вернул ему чувство собственного достоинства. Он с прежней величавостью сказал, обращаясь к Терезе: - Ну конечно же! Вы - мадемуазель Манжо. С моей стороны, я знаю, было крайне неуместно приезжать сюда, но загнанный зверь всегда возвращается в знакомое логово. Простите мне эту бестактность, мадемуазель. Я немедленно уйду.
Она сидела на нижней ступеньке, пряча лицо в ладонях.
- Да, вам лучше поскорее уйти отсюда, - сказал Шарло.
Человек обернул к нему мучнистое лицо, у него пересохли губы, и он облизнул их самым кончиком языка. Единственно неподдельным в этом человеке оставался страх. Но страх его был в узде и проглядывал только в косящем глазе и отвислой губе, как злой норов коня под умелым седоком. Он сказал:
- Правда, у меня есть извинение: я привез мадемуазель прощальный привет от брата. - Ему было явно не по себе под неожиданным удивленным взглядом Шарло, и он пробормотал: - Мне кажется, я вас знаю.
Тереза подняла голову.
- Еще бы вам не знать. Он сидел в той же тюрьме.
И снова Шарло изумился самообладанию этого человека.
- А-а, по-моему, я припоминаю, - проговорил тот. - Нас много там было.
- Он действительно Шавель? - спросила девушка.
Его страх не исчез, но был глубоко запрятан. Шарло мог только дивиться нахальству этого человека. Мучнистое лицо повернулось к нему, как голая электрическая лампочка, глаза уставились в глаза: кто кого переглядит. И Шарло первый отвел взгляд.
- Да, - ответил он. - Это Шавель. Но он сильно переменился.
Лицо сморщилось в ликующей гримасе и тут же снова разгладилось.
- Ну? Что же просил передать мой брат? - спросила она.
- Только что он вас любил и это - лучшее, что он смог для вас сделать.
В большой прихожей было очень холодно, и гость вдруг зябко передернул плечами. Он произнес:
- Доброй ночи, мадемуазель. Простите мое вторжение. Мне следовало знать, что это убежище для меня закрыто.
Он отвесил картинный поклон, но она не смогла его оценить - она повернулась спиной и уже скрылась за поворотом лестницы.
- Пожалуйте, мсье Шавель, - насмешливо сказал Шарло, указывая ему на дверь.
Но у того оставался еще одни заряд. Он выпалил:
- Вы мошенник! Вы не сидели в тюрьме и не узнали меня. Неужели вы думаете, что я мог забыть товарища по бараку? Мне следует разоблачить вас перед вашей хозяйкой. Совершенно очевидно, что вы обманули ее и злоупотребляете ее добротой.
Шарло не перебивал, давая ему завязнуть поглубже. А потом сказал в ответ:
- Нет, я сидел в тюрьме, и я узнал вас, мсье Каросс.
- Боже правый! - произнес тот, еще пристальнее всматриваясь в лицо Шарло. - Неужели это Пидо? Не может быть, не тот голос.
- Вы уже однажды приняли меня за Пидо. Моя фамилия - Шарло. Вы второй раз оказали мне услугу, мсье Каросс.
- А вы, стало быть, хотите отплатить злом за добро и выбрасываете меня на улицу в такую ночь? А там дует восточный ветер, и провалиться мне, если не хлынул дождь. - Чем страшнее ему становилось, тем развязнее он разговаривал, развязность была для него как лекарство от нервов. Он поднял воротник пальто. - Быть освистанным в провинции, - с наигранным сокрушением произнес он, - жалкий финал блестящей карьеры. Доброй ночи, мой неблагодарный Шарло. Как это я только принял вас за беднягу Пидо?
- Вы замерзнете насмерть.
- Вполне вероятно. Замерз же Эдгар Аллан По.
- Послушайте, - сказал Шарло. - Все же я не такой неблагодарный. Можете остаться на одну ночь. Вы разуйтесь, а я хлопну дверью. - Он со стуком закрыл дверь. - Теперь идите за мной.
Но не успели они сделать и двух шагов, как с верхней площадки послышался голос девушки:
- Шарло, он ушел?
- Ушел. - Он переждал немного, а потом крикнул ей: - Пойду проверю, заперта ли задняя дверь. - И провел разутого Каросса длинным коридором на кухню, а оттуда по черной лестнице к себе в комнату.
- Можете переночевать здесь, - сказал он. - А утром я вас выпущу. Только чтобы никто вас не увидел, не то мне придется уйти вместе с вами.
Актер с удовольствием сел на кровать и вытянул ноги.
- Вы что же, тот самый Каросс? - с интересом спросил Шарло.
- Других Кароссов я не знаю, - ответил его гость. - У меня нет ни братьев, ни сестер, ни родителей. Возможно, где-нибудь в провинции проживает парочка захудалых Кароссов, и не исключено, что имеется один кузен в Лиможе. Да, кроме того, - добавил он, морщась, - жива еще моя первая жена, старая стерва.
- И вас теперь преследуют?
- В этой стране распространено нелепое пуританское убеждение, будто человек может жить хлебом единым, - проговорил мсье Каросс. - В высшей степени некатолическая мысль. Допустим, что я во время оккупации мог жить единым хлебом - даже черным хлебом, но ведь душа нуждается в неге. - Он самодовольно улыбнулся. - А негу можно было заработать только одним способом.
- Но что вас сюда пригнало?
- Полиция, мой дорогой, полиция и пылкие молодые люди с револьверами из так называемого Сопротивления. Я, собственно, имел в виду пробраться на юг, но, увы, мои черты слишком хорошо известны повсюду, кроме этого дома, - не без горечи заключил он.
- Но как вы узнали?.. Почему вы решили?..
- Даже в классической комедии, друг мой, используются примитивные трюки. - Он небрежно отряхнул колени. - Это был трюк, хотя, как вы, наверное, заметили, не из самых удачных. Но, знаете ли, у меня просто не хватило времени, а то бы я ее все-таки охмурил, ей-богу, - с сожалением произнес он.
- Все равно я не понял, как вы попали именно сюда.
- Вдохновение осенило. Зашел в одну забегаловку, это милях в шестидесяти отсюда, городишко, какой не помню, кажется, начинается на букву Б. Там сидел презабавный старичок, недавно из тюрьмы, пил с дружками. Влиятельное лицо, между прочим, местный мэр, как я понял, такой, знаете, с животиком, часы на цепочке в жилетном кармане, огромные, с сырную голову. И весь раздут от важности. Он там рассказывал всю эту историю про человека, который купил свою жизнь. "Десятый"- так он его называл, неплохое, кстати, заглавие для пьесы. За что-то он его осуждал, Бог знает за что. Ну, я и подумал, что навряд ли этот Шавель отважится вернуться в родной дом, и решил объявиться вместо него. Я бы лучше сыграл эту роль, чем он сам, сухари они, законники, ну да вы ведь его знали.
- Да, этого вы не предусмотрели.
- Кому могло прийти в голову? Редкое совпадение. А вы действительно с ним сидели? Не гастролируете в провинции, как я?
- Нет, я действительно сидел в тюрьме.
- Что же вы тогда притворились, будто узнаете меня?
Шарло ответил:
- Она постоянно думала о том, что рано или поздно Шавель здесь появится. У нее это стало болезнью, навязчивой идеей. Я подумал, что, может быть, вы ее вылечите. Не исключено, что так и вышло. А теперь я должен идти. Смотрите, ни шагу из комнаты, если не хотите, чтобы я выставил вас на дождь.
Терезу он нашел в столовой. Она разглядывала портрет его деда.
- Сходства никакого, - проговорила она. - Ни малейшего.
- Вам не кажется, что, может быть, глаза…
- Нет. Я ни в чем сходства не вижу. Вы, например, гораздо больше похожи на этот портрет, чем он.
Он спросил:
- Можно накрывать на стол?
- Нет-нет, теперь нам нельзя здесь есть, раз он вернулся.
- Вам нечего бояться. Дарственная имеет законную силу. Он вас никогда больше не потревожит. Теперь вы можете навсегда забыть о его существовании.
- Вот как раз и не могу! - горячо возразила она. - Видите, какая я трусиха. Помните, я говорила, что у каждого в жизни бывает испытание, и потом уже навсегда знаешь, чего ты стоишь. Ну, так вот, теперь-то я себе цену узнала. Мне бы надо пожать ему руку и сказать: "Милости прошу, брат мой, мы с тобой одной крови".
- Не понимаю, - сказал Шарло. - Вы его выставили вон. Что еще вы могли ему сделать?
- Застрелить! Я всегда была уверена, что застрелю его.
- Не могли же вы сходить за револьвером и потом, вернувшись, хладнокровно всадить пулю в человека.
- Отчего же? Разве он не хладнокровно отправил под пули моего брата? У него хладнокровия на целую ночь хватило, ведь верно? Вы же сами рассказывали, что расстрел был утром.
И опять он почувствовал, что должен защититься:
- Я вам не рассказывал, но один раз за ту ночь он попытался взять свое предложение обратно и отменить сделку. Только ваш брат не хотел и слышать об этом.
- Один раз, - повторила она. - Попытался один раз. И уж конечно, все старания приложил.
Ужинали, как обычно, в кухне. Мадам Манжо недовольным голосом осведомилась, что за шум был в прихожей.
- Прямо митинг какой-то, - ворчала она.
- Постучался нищий бродяга, - ответил ей Шарло. - Просился переночевать.
- Разве можно было его впускать? Стоит мне отвернуться, и в дом набивается всякая рвань. Подумать только, что скажет Мишель!
- Дальше прихожей его не пустили, мама, - сказала Тереза.
- Но я слышала, как они вдвоем шли по коридору на кухню. Ты это быть не могла. Ты была наверху.
Шарло поспешно объяснил:
- Нельзя же было выставить его на улицу, не дав даже куска хлеба. Это было бы бесчеловечно. Я выпустил его через черный ход.
Тереза отвела от него сумрачный взгляд и уставилась в мокрую тьму за окном. Слышно было, как дождь хлещет по стеклам и грохочет в водосточных трубах. В такую ночь несдобровать человеку без крова. Как же она ненавидит Шавеля, думал он. Он думал о Шавеле в третьем лице, как о ком-то другом, ему казалось, что он навсегда избавился от самого себя.
Ужин прошел в молчании. Поев, мадам Манжо грузно поднялась и удалилась спать. Она теперь ничего не делала по дому и не хотела видеть за домашней работой дочь. Ну, а чего не видела, того словно бы и не существовало. Манжо - землевладельцы, они не работают, а нанимают других работать вместо себя…
- По виду не скажешь, что он трус, - проговорила Тереза.
- Забудьте о нем.
- Этот дождь его преследует, - сказала Тереза. - Только он из дому, и сразу полило. Вот этот самый дождь. Как связующее звено.
- Можете о нем больше не думать.
- А Мишеля нет на свете. Теперь его действительно больше нет. - Она вытерла ладонью запотевшее стекло. - Он приходил и ушел, и Мишеля больше нет. Кроме него, его никто не знал.
- Я его знал.
- Да, - неопределенно согласилась она; это как бы не имело никакого значения.
- Тереза, - произнес он. Он впервые назвал ее по имени.
- Да? - отозвалась она.
Он всегда был и остался теперь человеком условностей. В его жизни имелись образцы поведения на любые случаи, они обступали его со всех сторон, как манекены в портняжной мастерской. Хотя правила поведения для осужденного на казнь ему в свое время оказались неизвестны, зато уж как делать предложение, он, дожив до средних лет, хорошо знал на основании личного опыта. Правда, тогда условия были более благоприятные. Он мог достаточно точно назвать цифру своего годового дохода и конкретно охарактеризовать свою недвижимость. А предварительно еще создать необходимый интимный настрой и при этом удостовериться, что у него с данной молодой особой полное единство взглядов по вопросам политики, религии и семейной жизни. Но теперь, отраженный в тазу для мытья посуды, на него смотрел человек без денег, без недвижимости, вообще без всякой собственности и ничего не знающий о своей избраннице, а просто испытывающий к ней слепую тягу души и тела и необыкновенную нежность и ощущающий эту новую для себя потребность оградить, защитить…
- Что? - переспросила она. Она все еще сидела, отвернувшись к окну, словно не в силах оторваться от долгих блужданий псевдо-Шавеля.
Он выспренне произнес:
- Я живу здесь уже третью неделю. Но вы обо мне ничего не знаете.
- Пустяки, - отмахнулась она.
- Вы не задумывались о том, что с вами будет, когда она умрет?
- Не знаю. Успеется еще об этом подумать. - Она с усилием отвела глаза от струящихся стекол. - Может быть, замуж выйду, - сказала она ему и улыбнулась.
Сердце у него безнадежно сжалось. В конце концов, вполне естественно предположить, что в Париже у нее кто-то остался, какой-нибудь зеленый мальчишка с ее улицы, с которым они вместе исследовали проходные дворы Менильмонтана.
- За кого?
- Откуда мне знать? - легкомысленно ответила она. - Здесь, по-моему, возможности не особенно широки. Есть Рош, однорукий герой, только меня как-то не тянет замуж за мужчину не в комплекте. Ну, потом еще вы, конечно…
У него пересохло во рту. Идиотство какое-то, так волноваться, когда собрался просить дочь лавочницы… Но мгновение было уже упущено.
- А может, придется на бринакском рынке поискать, - продолжала она. - Всегда говорят: если ты богата, вокруг будут толпиться охотники до твоих денег. Что-то я их здесь не вижу.
Он снова торжественно начал:
- Тереза. - И осекся: - Кто это?
- Матушка. Кому же еще быть?
- Тереза, - раздался голос с лестничной площадки. - Тереза!
- Придется вам домывать посуду самому, - сказала Тереза. - Я слышу по голосу, она в молитвенном настроении. Теперь не ляжет спать, пока мы с ней не прочитаем по сто пятьдесят раз "Ave Maria" и "Pater noster". Доброй ночи, мсье Шарло.