Они двинулись по аллее. Неторопливо. Салазкин слегка отставал. И вдруг сокрушенно проговорил из-за плеча Кинтеля:
- Я ужасно навязчивый, да?
- Нет… - Кинтель ощутил нарастающую бодрость. - Не ужасно. В самый раз! - Это он выдал уже с дурашливо-радостным оттенком. И Салазкин догнал, пошел рядом. - Только смотри, чтобы дома не узнали, с каким товарищем ты болтался, - весело предупредил Кинтель.
Салазкин сердито прыснул:
- Я не собираюсь скрывать… если мама спросит. Я имею право выбирать… друзей.
- Она решит, что я водил тебя в дурную компанию. И приучал к выпивке и сигаретам.
Салазкин с готовностью посмеялся и вдруг спро-сил:
- Даня, а ты уже пробовал курить?
- Естественно! У нас в округе все пацаны смолят… Только сейчас трудно с сигаретами, они же в сто раз подорожали. А бычки сшибать противно… Да для меня это уже пройденный этап. Мы с дедом завязали в один день.
Салазкин вопросительно молчал.
- Это весной было. Дед унюхал и говорил: "Выдеру по всем правилам". А я говорю: "Это не выход. Давай лучше вместе бросим - ты и я. Ты давно собирался…" Он подумал и говорит: "Видать, судьба. Давай. Все равно когда-то надо…"
- Я тоже один раз попробовал. Тоже прошлой весной, с ребятами за гаражом. Конечно, про это узнали, и папа не только пообещал, а по правде взялся за ремень. Единственный раз в жизни. Было совсем не больно, но ужасно в моральном отношении…
Кинтель вспомнил Диану с ее рассказами о казачьих обычаях. И сказал искренне:
- Свинство такое, нас готовы лупить все, кому не лень. И вообще изводить всячески… Даже мертвых в покое не оставляют. - Он кивнул на бронзового Павлика, они как раз проходили мимо.
- По-моему, это чудовищная непорядочность, - согласился Салазкин. И спросил: - А твой дедушка потом ни разу слово не нарушил? Насчет курева? - "И ты?" - прозвучало в его вопросе.
- Ни я, ни он… Дед у меня насчет обещаний твердый.
- Он у вас, наверно, главный в доме, да? Ты часто о нем говоришь.
- Он… просто единственный. - И, понимая осторожное любопытство Салазкина, Кинтель объяснил, чтобы уж сразу обо всем: - Мы с ним вдвоем живем. Потому что мать погибла в катастрофе, давно еще, а у отца другая семья… Ну, живем, ничего.
Салазкин дышал виновато, но и благодарно - за откровенность.
На остановке они долго ждали трамвая. Кроме Кинтеля и Салазкина, под навесом сидела парочка: длинноволосый парень и тощая девица в мини. Поглядели на мальчишек, будто на пустое место, и начали целоваться.
- Идиоты, - шепотом сказал Кинтель. - Обязательно надо свою любовь напоказ выставлять.
Скамейка была высокая. Салазкин качал ногами. Покачал и признался:
- А я уже влюблялся… один раз. Только это была безнадежная любовь.
Кинтель кивнул: понимаю, мол. Салазкин шептал:
- Потому что она была взрослая. Мамина знакомая. Изумительно красивая, но… я-то ей был ни за чем не нужен. Даже не смотрела… Я был счастлив, когда она перестала к нам ходить.
Кинтель сказал неожиданно для себя:
- Мама у тебя тоже красивая…
Салазкин не удивился:
- Да, это многие говорят… Даня, а ты… влюблялся когда-нибудь?
Был теперь тот настрой доверия, когда два человека будто на одной радиоволне. И Кинтель сказал Салазкину то, в чем не сознался бы ни "достоевским" пацанам, ни Алке Барановой, ни деду и никому на свете:
- Как-то раз, когда я такой был, как ты… по возрасту… я увидел девчонку… девочку. Она играла на скрипке, на улице. Ей деньги на новую скрипку нужны были… И вот с той поры… Только я больше никогда ее не встречал.
- Я понимаю. Она в том доме живет, на который ты смотрел там в саду… Да?
- Что?! - изумился Кинтель. Помигал, соображая. Потом грустно посмеялся. - Нет, Сань, тут совсем другое дело… Когда нибудь расскажу… может быть.
Салазкин сказал покладисто:
- Хорошо. Конечно… про тут тайну с "Морским уставом" ты тоже обещал рассказать и в самом деле скоро все объяснил… ну а когда ты ко мне придешь?
- Я?! Зачем?
- А как же? Разве тебе не нужен ключ к шифру?
Кинтель только сейчас вернулся мыслями к цифири. До этой минуты и не вспоминал… Да, разгадать хорошо бы. Но…
- Ты сам-то подумай! Как я к вам теперь…
- Но можно когда мама на работе. Раз уж ты не хочешь ее видеть…
- Тайком, что ли? Сидеть и на дверь оглядываться?
- Ну ладно! - Салазкин встал с неожиданной решительностью. А может, просто услыхал дребезжащий вдали трамвай? Нет, сказал твердо: - Что-нибудь придумаем.
КАРТОФЕЛЬНЫЙ БУНТ
"Что-нибудь придумаем", - сказал накануне Салазкин. И придумал. Перед первым уроком он разыскал в школьном коридоре Кинтеля. Таинственно отвел в уголок:
- Я принес тебе "Морской устав"… На… - И вытащил из сумки знакомую толстую книжку с ремешками и пряжками.
У Кинтеля аж мороз по коже.
- Ты чокнулся?! А если дома узнают?
- Папа в командировке. А мама к нему в шкаф не заглядывает. Ей и в голову не придет…
Кинтель поежился от смеси благодарности и страха:
- Слушай, Салазкин, зря ты… Как-то это… не то…
- Но должен же ты расшифровать надпись!
"Должен. Конечно, должен!" Желание разгадать письмо разгорелось в Кинтеле с новым жаром. Но он сказал сумрачно:
- Вот и получается, что ты из-за меня… лезешь в нехорошую историю. Мать правильно боялась.
Зеленые глаза брызнули сердитой обидой.
- При чем здесь ты? Это моя проблема - книгу тебе дать. К тому же папа никогда не запрещал мне трогать свои книги. Так что формально я ничего не нарушил…
- Он приедет и покажет тебе "формально"… Второй раз в жизни…
На сей раз Салазкин не обиделся:
- Он приедет лишь послезавтра. А ты сегодня и завтра посидишь над расшифровкой, а потом книгу я поставлю на место. Конечно, здесь есть элемент риска, но…
- Вот именно! "Элемент"… А если у меня портфель уведут или еще что-то случится?
- Ты уж будь осторожен, - слегка испуганно попросил Салазкин. - Теперь все равно никуда не денешься.
- Балда ты, - сказал Кинтель жалобно. - Спасибо, конечно, только все равно балда. Принес бы уж лучше ко мне домой, зачем в школу-то было переть?
- Я сначала и принес домой! Не такой уж я балда. Но ты уже ушел…
Кинтель виновато посопел:
- Да. У нас нулевой урок нынче был, биологичка назначила. Расписание кувырком… Ладно, я весь день буду портфель прижимать к пузу. А из школы пойдем вместе.
К пузу он портфель не прижимал, но на переменах не выпускал из рук. Обычно-то как: бросишь где-нибудь в угол или на подоконник и гуляй, пока не пришла пора идти в кабинет. Но сейчас Кинтель был словно дипкурьер со сверхважными документами. Впору приковать ручку портфеля к запястью.
Чувства у Кинтеля были разные. Прежде всего - радость, что ради него Салазкин пошел на такое дело. И что опять появилась надежда на разгадку письма. Но радость была перемешана с острым опасением. Не дай Бог, если дома у Салазкина узнают про это. И влетит ему, конечно, по первое число, и (что самое плохое) не подпустят его после этого к Кинтелю и на милю. Мама небось на всех переменах будет дежурить в школе. Или, чего доброго, переведут Саньку в другую… И зрело в Кинтеле предчувствие, что добром вся эта история не кончится.
Была даже мысль отыскать на перемене Салазкина и сказать: "Забирай-ка ты этот раритет, Саня, от греха подальше". Но ведь у Сани Денисова книга тоже не будет в безопасности. Наоборот, чего доброго, ухватят у растяпистого новичка-пятиклассника сумку, начнут футболить по коридору или по двору. Или сопрут - бывает и такое…
А Салазкин - то ли боялся быть навязчивым, то ли просто показывал Кинтелю, что полностью доверяет, - ни разу не подошел на переменах. Только в окно с третьего этажа Кинтель видел, как Денисов и его одноклассники по-обезьяньи качаются на кленах и турнике, гоняются друг за другом и сражаются рейками, балансируя на буме…
Ох, скорее бы кончились пять уроков…
Четвертым и пятым часами стоял в расписании труд. Преподавал его молодой и энергичный Геннадий Романович. В нем не было ничего от привычного образа трудовика, похожего на завхоза или фабричного бригадира. Геночка был строен, интеллигентен и вежлив даже с разгильдяями и балдежниками. "Сударь, ваше разухабистое обращение с таким тонким инструментом, как стамеска, может иметь непредсказуемые последствия… Весьма сожалею, но, если вы не перестанете ковырять вашего соседа напильником, я предоставлю вам свободу действий за пределами этого помещения…"
Девчонки болтали, что Геночка пишет стихи и готовит к печати книжку. Диана Осиповна однажды высказалась: "Представитель нового поколения. Весь из себя демократ…"
Он и правда был демократ. И сейчас, в коридоре перед мастерской, не стал орать и грозить "неудами", увидев на полу свалку семиклассников, решивших малость поразмяться. Он встал над ними и раздумчиво проговорил:
О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями…
"Кости" поднимались, отряхивались, говорили "здрасьте" и шли в мастерскую, которую Геннадий Романович отпер для мальчишек (девчонки ушли на домоводство).
Сумки и портфели полагалось оставлять в тесной комнатке, где хранились краски, лаки и запасные инструменты. Называлась она почему-то по-военному - каптерка. Кинтель оставил там портфель с большой неохотой, а потом занял место у крайнего верстака, поближе к полуоткрытой двери каптерки.
Задание оказалось простым: зачищать шкуркой ручки для напильников. Ручки эти наточили на токарных станках старшеклассники.
Поднялся ропот:
- Фига ли вручную-то! Можно было сразу на станке зачистить…
- Это специально, чтобы мы, как бабуины, чухались…
- Восьмые-то классы на станках, а мы - доски от забора к забору таскать или колупаться без пользы…
Геночка, поглаживая модную шевелюру, кивал и разъяснял доброжелательно:
- На станках начнете работать во второй четверти. Есть учебный план, утвержденный нашей уважаемой Зинаидой Тихоновной. Ваше стремление к социальной справедливости похвально, однако система требует разумного программирования… А что касается ручного труда, то именно он облагораживает личность, воспитывает в ней гармонию между интеллектом и физическим совершенством… Кто зачистит не меньше десяти штук, имеет пятерку в журнале…
- А сколько надо на четверку?.. А на трояк?..
- Четверок и трояков не будет. Или пять, или ничего… Левин, почему вы раскручиваете тиски с такой осторожностью, словно они из динамита?
Последнее выражение дало толчок новому трепу. Нечто вроде конкурса черного юмора. Шурик Хлызов, хихикнув, вспомнил:
Говорила бабка внучку Мите:
"Не копайся, Митя, в динамите!
Не копайся, я кому сказа…"
К потолку приклеились глаза.
Геночка азартно насторожился. Он собирал школьный фольклор.
Юрка Бражников, который всегда спорил, сказал:
- Это старо. Сейчас в таких стихах должна быть связь с современностью. Вот, например:
Дедушка кашлял, окурки кидал.
Дяденька внуку "калашников" дал.
Рады родители: "Тихо и чисто.
Мальчик у нас записался в путчисты".
Кинтель не болтал и почти не слушал. Зажал в руках деревянную ручку и швыркал по ней шкуркой. Не ради пятерки, а просто когда работаешь, время бежит быстрее.
А народ резвился:
Дедушка в свете земельной реформы
Грядку копал у вокзальной платформы.
Чавкнул колесами быстрый экспресс.
"Зря ты в политику, дедка, полез…"
Геннадий Романович громко заспорил:
- Нет, друзья, это уже не то! Политическая тема не спасает жанр от вырождения. Когда я учился в институте, перца в таких стихах было больше. Вот, послушайте… - Он встал в позу декламатора, но прочесть не успел.
- Ка-ак тут у вас весело… - Это возникла в дверях Диана. Кокетливо поинтересовалась: - Можно к вам на минуту?
Геночка рассыпался в словесных реверансах, из которых следовало, что присутствие многоуважаемой Дианы Осиповны послужит стимулятором дальнейшего совершенствования этих отроков в ручном труде, который всегда граничит с подлинным творчеством.
- Я как раз насчет ручного труда. Завтрашнего… Всех прошу слушать меня внимательно! Завтра приходим в школу к восьми утра без портфелей. Одеться потеплее и по-рабочему, желательно взять старые перчатки. Поедем на автобусе… Совхоз Кадниково очень просит нас помочь им на картофельных грядках.
- У-у-у!! - такова была первая реакция. Еще не оформленная в организованный протест.
- Что значит "у-у"?! Думаете, учителям больше, чем вам, хочется туда ехать? Срывать программу, комкать занятия?.. Но когда от нас зависит судьба урожая…
- Почему от нас-то? - сказал Шурик Хлызов и дерзко замахал белесыми ресницами.
- От нас - в том числе! Так же, как от всех горожан! Вы что, с Луны свалились?
- Да уж конечно! На Луне школьников на картошку не гоняют, - сказал Артем Решетило. - Потому что там социализм не строили…
- Вот и отправляйся учиться на Луну! А пока ты в нашей школе…
- А в нашей школе учителей не хватает! - заявил Юрка Бражников. - Но никто ведь не зовет колхозников английский преподавать!
- Оставь, Бражников, свою демагогию! В колхозах и совхозах не хватает рук! И едут все: инженеры, артисты, ученые, доктора, хирурги…
Тут Кинтеля потянуло на язык. Что с ним такое в эти дни? Как увидит Диану, так хочется все поперек…
- Ага, они, хирурги-то, сперва в земле копаются, а потом этими пальцами в потрохах больных. Аппендиксы ищут…
- А с Рафаловым я вообще дискутировать не намерена! Итак, повторяю: завтра в восемь…
- У меня завтра тренировка в бассейне, - сказал Дима Ивощенко - пловец и призер областного уровня.
- Потерпит твой бассейн!
- Он-то потерпит, а я…
- А картошку ты любишь?
Димка меланхолично разъяснил, что картошку он любит, особенно с укропом и постным маслом. И потому:
- Мы свои шесть соток на участке давно выкопали…
- Ка-ак замечательно! А о других думать не надо? О государстве!
- А государство о нас много думает? - нахально спросил Ленька Бряк. - В кабинетах потолки текут и штукатурка на башку валится…
- Вот именно! А совхоз обещал в обмен на помощь дать школе стройматериалы!
- Бартерная сделка, - сказал Решетило. - Живых школьников - на известку и цемент. Это, дети мои, рынок… Лучше бы дали каждому горожанину по участку, чтобы картошка была у всех. А то только обещают…
- Как ты лихо решаешь экономические проблемы!
- А это не я, это академик Тихонов недавно по первой программе выступал.
- Ну вот когда ты будешь академиком…
- Тогда уже картошки не будет. При таком хозяйствовании…
- Я понимаю, что твой папа - человек политически подкованный и тебя воспитывает соответственно, однако, пока ты в школе…
- Я должен учиться, а не на грядках вкалывать вместо картофелекопалки…
- Нет, это надо же!.. Чтобы мы в свое время… Ну хватит! Это не я придумала! Это распоряжение исполкома!
- А они не имеют права, - подал голос Глеб Ярцев. - Школьников посылать нельзя. И вообще принудительный труд запрещен. Только что Декларация прав гражданина в "Молодой смене" напечатана. Там сказано…
- Статья двадцать третья, последний абзац, - ввернул политически подкованный Решетило.
- Ну какая, какая может быть Декларация, когда стране грозит голод? Го-лод! Вы это понимаете? Критическое положение!.. Да, в стране много беспорядка, но сперва надо спасти урожай, а потом уже думать, как быть дальше…
Кинтель снова не выдержал:
- Это каждый год говорят, с давних пор. И никакого толку. Дед с молодых лет на картошку ездил, сейчас тоже всех гоняют…
- Но ты пока еще ни одного клубня не убрал!.. Впрочем, Рафалову я персонально разрешаю в совхоз не ехать! Раз он такой утомленный. Есть еще… саботажники?
Наступило нехорошее молчание. В этой тишине Бориска Левин осторожно спросил:
- А тем, кто не поедет, завтра приходить на уроки?
- Это… как понимать? Ты тоже отказываешься?
Бориска объяснил негромко, но безбоязненно:
- Меня просто не отпустят. Сестра недавно из колхоза вернулась, она в отряде пединститута. И сейчас в больнице. Их там двенадцать человек на поле отравились. То ли пестицидами, то ли еще чем-то. Это те, которые сильно. А кто не очень - тех еще больше… Между прочим, недалеко от Кадникова.
- Про это в газете было! - вмешался Ленчик Петраков. - В той самой, где Декларация!
Кинтель тоже вспомнили: дед рассказывал про отравления студентов на полях. Причем не первый год такое. Медики ломают головы: что за болезнь, откуда свалилась? Всякие комиссии шлют. А студенческие отряды с полей благоразумно сматываются.
- Теперь, значит, нас на место студентов, да? - Кинтель аккуратно отложил зачищенную ручку. - А потом еще говорят, что детей у нас не предают…
Гвалт поднялся:
- Ничего, ребята, будет отбор на выживаемость!
- Да фиг им, меня тоже не отпустят!
- А противогазы в совхозе дадут?
- Это как в Иране! Там пацанов на минные поля впереди солдат пускали!..
- Как в анекдоте: а дустом не пробовали?
- Борька, а с сестрой что?
Бориска сказал:
- Ноги отнимаются. И слабость…
Диана Осиповна возвысила голос до предела:
- Ти-ше! Вы что, с ума сошли?! На те поля, куда вы поедете, выдан санитарный паспорт!
Бориска вдруг крикнул:
- Где сестра была, там тоже такой паспорт был!
- Как вам не стыдно! - Диана полыхала щеками. - Геннадий Романович, хоть вы на них подействуйте! Ведь будущие мужчины!.. Когда я девочкам сообщила, ни одного голоса против!
- Потому как дуры, - разъяснил Решетило. - Или не знают… От таких отравлений могут себе заработать бесплодие…
- Что?! Что-о?! - тонко завопила Диана. - Да ты хоть соображаешь?.. Ты что понимаешь в таких делах?!
- А это не я. Это в "Тревожной студии" профессор мединститута рассказывал…
- Но вам-то, я полагаю, такая опасность не гро-зит, - ехидно заметила Диана. - Думаю, причина вашего спора гораздо проще, без медицины и политики. Обычная лень… И хотя бы подумали: как вы подведете совхоз. А они там… всегда так замечательно встречают ребят. Говорят, в прошлом году несколько фляг молока прямо в поле привезли - пейте на здоровье!
Глеб Ярцев сказал:
В совхозе городских ребят
Зовут желанными гостями.
О поле, поле, кто тебя
Усеял…
- Хватит! - Диана даже взвизгнула. - Не хотите - не надо! Но каждый… я подчеркиваю - каждый - пусть заявит об этом персонально!.. Геннадий Романович, портфели у них в той комнате? Отлично! По крайней мере, никто не сбежит! Я сяду там, и пусть заходят по одному. В зависимости от решения делаю запись в дневник… Вы позволите?
Геннадий Романович развел руками: не смею, мол, препятствовать. А на мальчишек посмотрел сочувственно. Кое-кто струхнул. Одно дело - галдеть в толпе, другое - подвергаться индивидуальной обработке. Да и дома, прочитавши Дианину запись, могут врезать… Но Артем Решетило поднял над головой ладони, сцепил указательные пальцы: "Держись, парни…"