- Конечно, - сказал я. - Смит не подкачает.
- Мы уже заплатили семьсот пятьдесят пять долларов штрафу, когда арестовали Фонтэна. Два раза нас арестовывала наша полиция, а один раз федеральная. Все, что мы скопили, пока Фонтэн работал в шахте, а я ходила по стиркам. Все отдали. А Фонтэна посадили в тюрьму. Он в жизни своей мухи не обидел.
- Он хороший человек, - сказал я. - Это просто позор.
- Мы ведь дорого не берем. Вино - доллар за литр. Пиво - десять центов бутылка. Мы никогда не продаем пиво, пока оно не готово. А многие продают пиво сразу, как только сварят, и тогда от него голова болит. Что мы делали плохого? А Фонтэна посадили в тюрьму, и нам пришлось отдать семьсот пятьдесят пять долларов.
- Возмутительно, - сказал я. - А где Фонтэн?
- С вином возится. Теперь ему надо смотреть за ним, чтобы не испортить, - улыбнулась она. Она уже забыла о штрафе. - Вы знаете, он обожает вино. Вчера вечером он принес немножко, вот то, что вы пили, и еще чуточку молодого. Совсем молодого. Оно еще не поспело, но он пробовал его, а сегодня утром подлил в кофе. Понимаете, в кофе! Он обожает вино. Он уж такой. Родина его такая. У нас, на севере, вина не пьют. Все пьют пиво. Мы жили рядом с большой пивоварней. Когда я была маленькая, я не любила запаха хмеля, я отворачивалась от тележек, на которых его привозили. И в полях, где он растет, не любила. Mon Dieu, как я не любила запаха des houblons. Хозяин пивоварни сказал мне и моей сестре, чтобы мы пришли в пивоварню и выпили пива, и тогда мы полюбим запах хмеля. И верно. После этого мы его полюбили. Хозяин велел налить нам пиво. Мы выпили и после этого полюбили запах хмеля. Но Фонтэн, он обожает вино. Один раз он убил зайца и попросил меня сделать к нему соус с вином, черный соус с вином и поджаренными грибами и луком и всякой всячиной. Mon Dieu, я сделала такой соус, а он съел его весь и говорит: "Соус вкуснее зайца". На его родине так едят. Там много дичи и много вина. А я люблю картофель, колбасу и пиво. C'est bon, la biere. C'est tres bon для здоровья.
- Да. Пиво, это хорошо, - сказал я. - И вино неплохо.
- Вы как Фонтэн. Но здесь я видела такое, чего никогда в жизни не видала. И вы, наверно, не видели. Были у нас américains, и они подливали виски в пиво!
- Не может быть, - сказал я.
- Oui. Mon Dieu, c'est vrai. И одну женщину вырвало прямо на стол!
- Неужели?
- Правда, правда. Ее вырвало на стол. А потом на ее туфли. А потом они еще приезжали и сказали, что хотят в будущую субботу опять устроить вечеринку, а я сказала, нет, mon Dieu, non. Когда они приехали, я заперла дверь.
- Противно, когда так напиваются.
- Зимой, когда les garçons едут на танцы, они подъезжают в машинах, и дожидаются у калитки, и говорят Фонтэну: "Эй, Сэм, продай нам бутылку вина", - или они берут пиво и вытаскивают из кармана бутылку виски и подливают в пиво и пьют. Mon Dieu, в жизни моей не видела ничего подобного. Подливать виски в пиво! Уж этого я никак понять не могу.
- Они того и хотят, чтоб их тошнило, тогда они по крайней мере чувствуют, что пьяны.
- Как-то раз заходит un garçon, который часто к нам приезжает, и просит меня приготовить им ужин и несколько бутылок вина, и девушки тоже будут, а потом они поедут на танцы. Я сказала, хорошо. Приготовила я им ужин, и они приехали, все уже навеселе. А потом стали подливать виски в пиво. Mon Dieu, oui. Я говорю Фонтэну, их стошнит. Oui, говорит он. Потом девушек стошнило, а девушки были очень милые, славные такие. Их рвало прямо на стол. Фонтэн хотел взять их под руку и показать им, где уборная, там удобнее, когда тошнит, но les garçons сказали, не надо, им и здесь хорошо, за столом.
Вернувшийся домой Фонтэн подошел к нам.
- Когда они опять приехали, я заперла дверь. Нет, говорю, и за полтораста долларов не пущу. Mon Dieu, non.
- По-французски есть слово для людей, которые так себя ведут, - сказал Фонтэн. Его разморило от жары, и он казался очень старым.
- Какое?
- Cochons, - сказал он очень деликатно и как бы стесняясь произнести такое крепкое словцо. - Они вели себя как свиньи. Это очень сильное выражение, - добавил он извиняющимся тоном. - Но… прямо на стол. - Он сокрушенно покачал головой.
- Свиньи, - сказал я. - Иначе не назовешь. Просто свиньи. Пакостники.
Грубые слова были неприятны Фонтэну. Он поспешил заговорить о другом.
- Бывает, что приезжают и очень славные люди, очень воспитанные, - сказал он. - Например, офицеры с форта. Очень милые, славные люди. Все, кто хоть раз побывал во Франции, приезжают сюда выпить вина. Они любят вино.
- Был один офицер, - сказала мадам Фонтэн, - которого жена никуда не пускала. И вот он говорит ей, что устал, и ложится в постель, а как только она уйдет в кино, он бежит прямо к нам, иногда в одной пижаме, только пальто накинет. Мари, ради бога, говорит, дайте пива. И сидит у нас в пижаме и пьет пиво, а потом возвращается в форт и опять ложится в постель, прежде чем жена придет, из кино.
- Удивительный чудак, - сказал Фонтэн, - но очень славный.
- Mon Dieu, oui, очень славный, - повторила мадам Фонтэн. - Всегда уже в постели, когда жена приходит из кино.
- Я завтра уезжаю, - сказал я. - В индейскую резервацию. Мы хотим поспеть к открытию охоты на тетеревов.
- Да? Но вы еще вернетесь сюда? Вы приедете к нам?
- Непременно.
- К тому времени и вино поспеет, - сказал Фонтэн. - Разопьем вместе бутылочку.
- Три бутылочки, - сказала мадам Фонтэн.
- Приеду непременно.
- Так мы вас ждем, - сказал Фонтэн.
- Спокойной ночи, - сказал я.
Из резервации мы вернулись днем. Мы были на ногах с пяти часов утра. Накануне мы отлично поохотились, но в тот день за все утро не видели ни одного тетерева. Ехать в открытой машине было очень жарко, и мы остановились перекусить в тени, под высоким деревом на обочине дороги. Солнце стояло высоко, и клочок тени под деревом был очень мал. Мы поели сэндвичей и сухого печенья, нам очень хотелось пить, и мы очень устали и были рады, когда наконец выехали на шоссе, ведущее в город. Мы заметили впереди колонию луговых собачек, остановили машину и стали стрелять по ним из пистолета. Двух собачек мы убили, но потом прекратили стрельбу, потому что те пули, которые не попадали в цель, отскакивали от камней и летели в поле, а за полем виднелись деревья на берегу ручья и жилой дом, и мы не хотели нарываться на неприятности из-за шальных пуль, летевших в сторону дома. Мы поехали дальше и наконец очутились на дороге, которая спускалась под гору к окраине города. Вдали, по ту сторону равнины, высились горы. В тот день они были голубые, и снег на вершинах сверкал точно стекло. Лето подходило к концу, но на вершинах гор еще не было свежевыпавшего снега, - только старый, подтаявший на солнце снег со льдом, и он ярко сверкал издалека.
Нам хотелось посидеть в тени и выпить чего-нибудь холодного. Мы обгорели на солнце, губы у нас потрескались от жары и солончаковой пыли. Мы свернули на проселок к Фонтэнам, остановили машину у калитки и вошли в дом. В столовой было прохладно. Мы застали мадам Фонтэн одну.
- Только две бутылки пива, - сказала она. - Все вышло. А новое еще не готово.
Я дал ей немного дичи.
- Вот это хорошо, - сказала она. - Они вкусные. C'est bon. Спасибо. - Она вышла, чтобы убрать тетеревов в прохладное место. Когда мы допили пиво, я встал.
- Нам пора, - сказал я.
- Вы ведь приедете вечером? Фонтэн приготовит вино.
- Мы заедем до отъезда.
- Разве вы уезжаете?
- Да. Мы едем завтра утром.
- Как жаль, что вы уезжаете. Так приходите вечером, Фонтэн приготовит вино. Мы устроим пир перед вашим отъездом.
- Мы заедем до отъезда.
Но в тот день пришлось отправлять телеграммы, проверить машину, - одну камеру пропороло камнем, и ее надо было залить, - и я пешком пошел в город и сделал все, что нужно было сделать до отъезда. К вечеру я так устал, что решил остаться дома. Нам не хотелось разговоров на чужом языке. Нам только хотелось пораньше лечь в постель.
Лежа в постели среди вещей, которые служили нам все лето и утром будут упакованы в чемоданы, чувствуя прохладный ветерок с гор, проникающий в открытые окна, я подумал, как нехорошо, что мы не поехали к Фонтэнам, - но тут же уснул. На другой день мы укладывались и заканчивали наше лето, - на это ушло все утро. Мы позавтракали и в два часа были готовы к отъезду.
- Нужно заехать проститься к Фонтэнам, - сказал я.
- Да, нужно.
- Боюсь, они ждали нас вчера.
- Мы все-таки могли бы поехать.
- Жаль, что мы не поехали.
Мы простились с управляющим в конторе отеля, и с Ларри, и другими знакомыми в городе, а потом поехали к Фонтэнам. И хозяин и хозяйка были дома. Они обрадовались нам. Фонтэн казался очень старым и утомленным.
- Мы ждали вас вчера вечером, - сказала мадам Фонтэн. - Фонтэн приготовил три бутылки вина. А когда вы не приехали, он все выпил.
- Мы на одну минутку, - сказал я. - Только заехали проститься. Нам очень хотелось приехать вчера вечером. Мы собирались приехать, но мы очень устали после охоты.
- Пойди принеси вина, - сказал Фонтэн.
- Нет вина. Ты все выпил.
Фонтэн был очень расстроен.
- Я достану, - сказал он. - Подождите две минуты. Я все выпил вчера. Мы его для вас приготовили.
- Я так и думала, что вы устали. Я говорила ему, mon Dieu, они не приедут, они слишком устали, - сказала мадам Фонтэн. - Пойди достань вина, Фонтэн.
- Я отвезу вас в машине, - сказал я.
- Хорошо, - сказал Фонтэн. - Так будет скорее.
Мы сели в машину и, проехав по шоссе с милю, свернули на проселок.
- Вам понравится это вино, - сказал Фонтэн. - Оно удалось мне. Выпьете его вечером за ужином.
Мы остановились перед бревенчатым домом. Фонтэн постучал в дверь. Никто не откликнулся. Мы обошли кругом. Задняя дверь тоже была заперта. Возле двери валялись пустые жестянки. Мы заглянули в окно. Внутри никого не было. В кухне было грязно и неприбрано, но все окна и двери крепко заперты.
- Вот сукина дочь. Где это она шляется? - сказал Фонтэн. Он был в отчаянии.
- Я знаю, где достать ключ, - сказал он. - Подождите меня здесь. - Он подошел к соседнему дому, постучал в дверь, поговорил с женщиной, которая вышла на порог, и наконец вернулся. В руках у него был ключ. Мы попытались открыть им входную дверь, потом заднюю, но ничего не выходило.
- Вот сукина дочь, - сказал Фонтэн, - шляется где-то.
В окно мне было видно, где хранилось вино. Подойдя вплотную к окну, я чувствовал запах, который стоял внутри дома. Запах был приторный и тошнотворный, как в индейской хижине. Вдруг Фонтэн схватил лежавшую на земле доску и начал рыть землю возле задней двери.
- Я попаду в дом, - сказал он. - Попаду, сукина дочь.
Во дворе соседнего дома какой-то мужчина возился с передним колесом старенького форда.
- Не делайте этого, - сказал я. - Вон тот человек увидит. Он смотрит сюда.
Фонтэн выпрямился.
- Попробуем еще раз открыть ключом, - сказал он. Мы попробовали, но ничего не вышло. Ключ поворачивался на пол-оборота вправо и влево.
- Нам не попасть в дом, - сказал я. - Давайте вернемся.
- Я подкопаюсь под заднюю дверь, - предложил Фонтэн.
- Нет, нет, я не хочу, это опасно.
- Я подкопаюсь.
- Нет, - сказал я. - Он увидит. И у вас отберут вино.
Мы сели в машину и поехали обратно к Фонтэнам, по дороге вернув ключ соседям. Фонтэн не говорил ни слова, только ругался вполголоса. Он был удручен и подавлен. Мы вошли в дом.
- Вот сукина дочь! - сказал он. - Мы не могли достать вино. Мое собственное вино, которое я сам приготовил.
Вся радость исчезла с лица мадам Фонтэн. Фонтэн уселся в угол и подпер голову руками.
- Нам пора ехать, - сказал я. - Вы не огорчайтесь из-за вина. Выпейте без нас за наше здоровье.
- Куда ушла эта сумасшедшая? - спросила мадам Фонтэн.
- Не знаю, - ответил Фонтэн. - Не знаю, куда она ушла. А вы так и уедете без вина.
- Это неважно, - сказал я.
- Так не годится, - сказала мадам Фонтэн. Она покачала головой.
- Нам пора ехать, - сказал я. - Прощайте, всего хорошего. Спасибо вам за все.
Фонтэн покачал головой. Он был безутешен. Мадам Фонтэн с грустью смотрела на него.
- Не расстраивайтесь из-за вина, - сказал я.
- Ему так хотелось угостить вас своим вином, - сказала мадам Фонтэн. - Вы приедете в будущем году?
- Нет. Может быть, через два года.
- Вот видишь! - сказал ей Фонтэн.
- Прощайте, - сказал я. - Не огорчайтесь из-за вина. Выпейте без нас за наше здоровье. - Фонтэн покачал головой. Он не улыбнулся. Он понимал, что все погибло.
- Вот сукина дочь, - пробормотал Фонтэн.
- Вчера вечером у него было три бутылки, - сказала мадам Фонтэн, чтобы утешить его. Но он только покачал головой.
- Прощайте, - сказал он.
У мадам Фонтэн были слезы на глазах.
- Прощайте, - сказала она. Ей очень жаль было Фонтэна.
- Прощайте, - сказали мы. Мы все были очень огорчены.
Они стояли в дверях, а мы сели в машину, и я завел мотор. Мы помахали им на прощание. Они грустно стояли рядом на крылечке. Фонтэн выглядел очень старым, а мадам Фонтэн - очень грустной. Она помахала нам, а Фонтэн ушел в комнаты. Мы свернули с шоссе.
- Они так огорчены. Старик совсем расстроился.
- Надо было поехать к ним вчера.
- Да, надо было.
Мы пересекли город и выехали на бетонную дорогу; по обе стороны ее тянулось жнивье, справа высились горы. Почти как в Испании, но это был Вайоминг.
- Я желаю им всяческого счастья.
- Не будет им счастья, - сказал я, - и Смит президентом тоже не будет.
Бетонное шоссе кончилось. Дальше мы ехали по щебню, потом равнина осталась позади, и между двумя отлогими холмами, у подножья горы, началась извилистая дорога вверх. Земля у подножья была красноватая, поросшая серыми кустами полыни, и когда дорога пошла круче, вдали, за холмами и за равниной, показались высокие горы. Теперь они были дальше от нас и еще сильнее напоминали Испанию. Дорога, сделав петлю, поднялась еще выше, и мы увидели впереди купающихся в пыли куропаток. Когда мы приблизились, они вспорхнули, часто хлопая крыльями, потом плавно опустились и сели на один из холмов под нами.
- Какие они большие и красивые. Они больше европейских.
- В Америке хороша охота. La chasse, - как говорит Фонтэн.
- А когда охота кончится?
- Их уже не будет в живых.
- Мальчик будет.
- Это еще неизвестно, - сказал я.
- Надо было поехать к ним вчера.
- Ох, да, - сказал я. - Надо было поехать.
Переводчик: В. Топер
13. Дайте рецепт, доктор
Их привезли около полуночи, и потом всю ночь по коридору слышались крики русского.
- Куда он ранен? - спросил мистер Фрэзер у сиделки.
- Кажется, в бедро.
- А что с другим?
- О, боюсь, что он умрет.
- Куда он ранен?
- Две пули в брюшной полости. Нашли только одну.
Оба работали по сбору свеклы, и мексиканец и русский. Они сидели и пили кофе в ночном ресторане, когда кто-то вошел и стал стрелять в мексиканца. Русский залез под стол и был ранен неудачным выстрелом по мексиканцу, когда тот лежал уже на полу с двумя пулями в брюшной полости. Так писала газета.
Мексиканец заявил полиции, что не имеет ни малейшего представления о том, кто стрелял в него. Он считает это случайностью.
- Случайность, что он выпустил в вас восемь пуль и дважды ранил, а?
- Si, senor, - сказал мексиканец, которого звали Каэтано Руиц. - Случайность, что он вообще ранил меня, этот болван, - сказал он переводчику.
- Что он говорит? - спросил агент сыскной полиции, взглянув на переводчика, стоявшего по другую сторону кровати.
- Он говорит, что это случайность.
- Скажите ему, чтобы он говорил правду. Скажите, что он умирает, - настаивал агент.
- Na! - сказал Каэтано. - Скажите ему, что мне очень плохо и мне не хотелось бы говорить так много.
- Он говорит, что это правда, - сказал переводчик. Потом, наклоняясь к агенту: - Он не знает, кто стрелял в него. Стреляли сзади.
- Да, - сказал агент. - Я понимаю. Но почему обе пули попали в живот?
- Может быть, он сочиняет? - сказал переводчик.
- Послушайте, - сказал агент, потрясая пальцем у самого носа Каэтано, заострившегося и воскового на мертвенном лице с живыми, как у ястреба, глазами. - Мне наплевать, кто стрелял в вас, но я должен расследовать дело. Вы не хотите, чтобы тот, кто стрелял в вас, был наказан? Скажите ему это, - повторял он переводчику.
- Он говорит, чтобы вы сказали, кто стрелял в вас.
- Mandarlo al carajo! - сказал Каэтано, которого одолевала усталость.
- Он говорит, что вовсе не видел его, - сказал переводчик. - Я же вам ясно говорю, что стреляли сзади.
- Спросите его, кто стрелял в русского?
- Бедняга русский! - сказал Каэтано. - Он лежал на полу, закрыв голову руками. Он начал кричать, когда в него выстрелили, и с тех пор кричит не переставая. Бедняга русский!
- Он говорит, стрелял кто-то, кого он не знает. Может быть, тот самый, который стрелял и в него.
- Послушайте! - сказал агент. - Здесь не Чикаго. Вы не бандит. Нечего разыгрывать кинодраму. Нужно сказать, кто стрелял в вас. Каждый на вашем месте сказал бы, кто стрелял в него. Ничего тут особенного нет. А что, если вы не скажете, кто он, и он застрелит кого-нибудь еще? А что, если он застрелит женщину или ребенка? Нельзя оставить его безнаказанным. Переведите ему вы, - сказал он мистеру Фрэзеру. - Я не доверяю проклятому переводчику.
- Вы можете на меня положиться, - сказал переводчик. Каэтано посмотрел на мистера Фрэзера.
- Послушайте, amigo, - сказал мистер Фрэзер, - полисмен говорит, что вы не в Чикаго, а в Хэйли, штат Монтана. Вы не бандит, и это не кинодрама.
- Я верю ему, - мягко сказал Каэтано.
- Здесь можно вполне открыто называть своего обидчика. Здесь это принято, говорит он. Он говорит, гораздо хуже, если, после того как он ранил вас, он застрелит женщину или ребенка.
- Я не женат, - сказал Каэтано.
- Он говорит - какую-нибудь женщину, какого-нибудь ребенка.
- Да разве он сумасшедший? - сказал Каэтано.
- Он говорит, что вы должны назвать его, - закончил мистер Фрэзер.
- Благодарю вас, - сказал Каэтано. - Вы прекрасный переводчик. Я говорю по-английски, хотя и плохо. Но понимаю свободно. Где это вы сломали себе ногу?
- Упал с лошади.
- Вот не повезло-то. Мне очень жаль вас. Сильно болит?
- Теперь уже нет. Сначала болело.