- Маша ведь тебе уже говорила, ты нам живой нужен! И вообще, я думал, ты и сам все понял, когда с ней в траве покувыркался! Мы будем пить тебя постепенно, по капельке, чтобы на всех хватило. Наши девки будут иметь тебя, вытягивая жизнь. А мы просто потихоньку, очень маленькими глоточками, почти незаметно пить кровь. Пока ты весь не изойдешь и не иссохнешься. А потом, когда весь кончишься и больше нам не будешь пригоден, мы тебя выбросим. Окажешься в голой степи, и враз погибнешь. Но не радуйся, ничего особенного не произойдет. Тебя просто не станет. Совсем. Ты станешь прахом. Души-то у тебя нет, она отправится прямиком в ад, а все остальное из тебя высосем мы.
- И че, я даже подохнуть нормально не смогу? - до меня начало доходить: - Но я же не хочу так, я к вам хочу!
Я уже сам не понимал, что говорю, да и что конкретно хочу, тоже.
- А знаешь, Шут, ты мне понравился, я хочу, чтоб ты остался! Барагозили бы вместе! - доверительно зашептал Дамир, наклонившись.
- Вот что, ты должен пойти к Хозяину, и…
- Эй, чего вы тут такое базарите? - подлетел вдруг недавний упырек. С морды его на меня капнула слюна.
- Ничё, вали давай отсюдова! Лезет, как будто я ему сто рублей должен!
- Не-не, эй, упырь, как там тебя? - протестующе замахал я руками: - Погоди!
- Чего? - блеснул он злыми глазками, садясь мне на колено.
- Пошел, пошел, сказал! - Дамир замахнулся ударить его, но я не дал.
- Постой, ты молчишь, так может он расколется! Скажи-ка мне, упырь, - я крепко зажал его в руке, - кто этот Хозяин всемогущий, о котором вы все тут трындите, и никак не договариваете? Уж не Сам ли господин Тьма, то бишь Дьявол по-русски?
Меня разобрало, и я решил идти до конца.
Дамир опустил голову, сжал кулаки и упрямо молчал. Упырь мялся и кряхтел, поглядывая на него.
- Ах, так! Вот как, значит, да? Вонючая, гнилая мразь!! - заорал я, вскакивая.
- Ну, погодите! СУУУКИИ!! Что, у меня своей воли нет? - и не разбирая дороги, попер напрямую через толпу мертвецов, отталкивая, и наступая на скользкие ноги.
- Пошли вы на хер, дались вы мне! - орал я. - Что, я без вас не обойдусь? Сами подохли, и рады, дерьмо!! Помочь не хотите?!
- Шут, Шут, Юра, да ты что? - побежала за мной Машка, хватая за рукава. - Юрочка, успокойся, ну?
- Отвали, дура дохлая! - резко вывернувшись, я размахнулся всем телом, и тяжело шлепнулся в черную воду озера.
- Провалитесь вы все, уроды! Мертвые, а такие же скоты!
Шумно плюхая руками и ногами, я плыл все дальше и дальше от берега.
- Вот сейчас… еще немного… давай, Шут, ты уже почти-почти… - бормотал я, сплевывая воду и больно задыхаясь. Брага тяжко качалась в голове, руки быстро наливались холодным свинцом. Плыть становилось все труднее, будто в загустевающем киселе. Я уже порядком нахлебался, в рот набилось грязи, но я радостно загребал, чувствуя приближение заветной черты.
Когда силы почти не осталось и исход был близок как никогда, я вдруг рванулся повернуть голову, посмотреть последний раз на берег, на звезды, а затем сложить руки, и…
- Гос-по-ди!! За что?! - простонав, беспомощно опустился в вязкий ил, сел по пояс в воде, обхватив голову руками, и завыл, как бездомная собака: я был на другом берегу. По ту сторону озера весело, куражась над идиотом-самоубийцей, моргали и подпрыгивали золотые и рыжие черти купальского костра утопленников. Озерцо оказалось размером с суповую тарелку, и мне, до блевотины накачанному брагой, и то хватило сил его переплыть!! Сиди теперь, кретин лопоухий, придурок, суицидничек хренов в холодной грязи и вой, сколько влезет, пока не надоест!
Скоро я устал скулеть, затих, но тут же начал трястись снова: сырая, противная одежда плотно облепила костлявые лопатки, пробрал зверский озноб. С трудом поднялся, крупно дрожа, и горько поглядел в воду: вот, а кабы вовремя остановился, сложил руки-ноги, сейчас бы уже не мерз, не горевал и, вообще, был бы тих, тяжел и бледен, и какой-нибудь здоровенный донный сом, шевеля усами, смачно пробовал меня на вкус толстенными губами… Но мне было бы уже все едино, темно, тепло и не больно… Эх, да чего уж теперь! Я почти трезв от холода, и уже не смогу вновь покуситься на свою никчемную жизнь, и знакомство со вкусом страшнейшего греха - самоубийства - придется снова отложить.
- Плыть, иль не плыть - это вопрос? - выстегиваясь, спросил я у своего мутного отражения. Оно скорчило мне рожу, я пнул его ногой, рожа задрожала, как от обиды, и развалилась.
- А пошли вы все на хе-е-е-ер!!!! - проорав изо всех сил, я плюнул в сторону мертвецов, и показав им fuck пошатался в глубь прибрежных черно-серебристых ив.
- Ну и хер с вами, засранцы дохлые! - злость разобрала с головы до ног. Я принялся орать и прыгать, обдираясь об острые веточки и камни.
- Завидуете мне, да?! НУ И ЗАВИДУЙТЕ!!! Сволочуги, суки, блевня дерьмовая! Гниль неживая, а я вот живой, да, я ЖИВОЙ!!! Я теплый, я бухаю, я с девочками трахаюсь, с настоящими, горячими, мягонькими! Я могу колоться и блевать, сколько влезет! Могу цветы нюхать, и на солнце сгорать, а вы - просто холодное дерьмо! Ха-ха-ха, да пошли вы в жопу, мразь!!!!
Я прыгал и метался, меня разносило на атомы истеричное чувство собственного существования, жалкого, но… ПРЕКРАСНОГО! О, жить сейчас и в самом деле было так остро, пронзительно, так… больно и холодно… страшно и безнадежно! - что я затих, и уже осторожно пошел вдоль берега, куда - не знаю, лишь бы подальше от этих. Я вдруг осознал, где нахожусь, с кем пью, и что девчонка, изнасиловавшая меня в траве - мертвая… Господи, они же гниют, а я - среди них?! Чем больше я постигал ЭТО, тем глубже растекалась хлипкая сырость внутри. Я крепился, стараясь не дать ей разрастись до панического ужаса, ведь тогда я потеряю способность соображать, и считай, пропал!
"Блядь, куда я попал, где мои вещи???!!"
Так, теперь ты, Шут, втихаря ищешь, где здесь выход из деревни, и мотаешь отсюда, пока не поздно. "А может, позволить им это "поздно"? Я ведь так хотел… "В от именно, хотел, а теперь не хочу! Или хочу?.. Ой, нет, я уже не знаю! Может, не сейчас? Да ну это все, бежать отсюда, пока они все гуляют на берегу, и пригляда за мной нет!
Я, абсолютно трезвый, но ужасно мокрый и мерзнущий, побежал, стараясь прятаться за деревьями - в лунном свете меня отлично будет видно с другого берега. Впереди хрустнула ветка, я насторожился, и чуть замедлил ход. Всмотрелся изо всех глаз. Тревожно! Но нет, вроде, ложная тревога. Хотя, я как-то не очень уверен… Да нет, вперед! Но для верности оглядеться, мало ли что? Все тихо, теперь…
- А-а-хээээ… - только и выдавил я, сделав шаг назад и инстинктивно выставив руки: прямо на меня смотрели огромные ледяные глаза чудовища с иконы!! Я сразу узнал и этот сатанинский взгляд, и это нечеловеческое лицо. Темная, лохматая, вытянутая фигура в сырых лохмотьях не делала ничего, просто сжирала мою душу через глаза, и оно шло на меня.
- Гос-по…ди…спаси мя… каюсь, сохрани, Господи! - шептали губы спасительную чушь, но я безнадежно корчился, зная: все, вот это и есть конец! Я хотел смерти, но кто ж знал, что это такой ужас?
Запнувшись за что-то, я упал на спину, оно остановилось, наклонившись и разглядывая меня - видно, думало, что оторвать первым. "Боже мой, я уже не смогу подняться, что же делать?" - метались как тени, отчаянные мысли. Я хотел было закрыть глаза, но не смог, они сами открывались еще шире, и ловили каждое движеньице урода: вот он коснулся груди, вот почесал черную бородку. Я ждал, а он и не думал жрать меня, видимо, растягивая удовольствие. Действия его какие-то обыденные и усыпляющие страх: отжал волосы, хмыкнул, поправил грязную рубаху. Вот только воняло от него жутко - сырым разложением. И глаза все такие же огромные и морозящие.
Он вдруг потянул руку с черными когтями и открыл рот!
- Нее-ет… - прошептал я, закрывая лицо руками и скорчиваясь.
- Ну, ты долго будешь валяться, как там тебя? - грубо пихнуло меня в бок, уж не знаю что - то ли голос низкий и хриплый, как у блэк-металлиста, то ли нога.
- Жри меня скорей, не мучай, - попросил я не открывая лица.
- Да пошел ты, жрать мне без тебя нечего! - презрительно сплюнуло оно: - Я те сказал - вставай, значит, вставай! И вообще, я тебе не "оно"! Че, думаешь, если помер, значит, не мужик? У меня все на месте, можешь не сомневаться! - глумилось оно, а я все еще боялся взглянуть.
- Ой, и за…л ты меня! - выругалось оно (или он?) плюхаясь рядом со мной в траву.
- Давай уж, лучше покурим!
- У меня сигарет нет, - нерешительно начал я, голос сел от пережитого. И вправду, так не к месту накатило желание - курить!! Когда я последний раз затягивался? - не помню!
- У меня есть, только не здесь! Щас будет!
Говорил он так просто и спокойно, что я решился и осторожно отнял руки от лица. Парень лежал рядом со мной в траве - мертвец как мертвец, длиннющий, худощавый, в кости пошире меня (а уж это не трудно, я глист еще тот), волосы мокрые и грязные по плечам путаются. Он повернул голову и глянул на меня - снова передернуло от его злых глаз. Чистый блэкушник, только одет как хиппарь-нарк, и рожа…. А че рожа, просто corps-up, не видал я что ль, таких? Да подумаешь, еще один мертвец! Только пусть не смотрит на меня… Он зло ухмыльнулся, и отвел глаза.
- Вот и сигареты! - ткнул пальцем в небо. Недавний упырек сбросил ему на живот пачку и зажигалку, стрельнул глазками надо мной, и исчез в ночи. Мы закурили.
- Ну, как тя там звать-то, урод? - равнодушно бросил он.
- Шут меня звать. И я тебе не урод, а нормальный панк! - вдруг взбесился я.
- Да уж, уродов и почище тебя видали!
- В зеркале? - приперло съязвить.
- А ты как думаешь? - и снова проел во мне глазами дыры.
- О, Господи? - зажмурился я.
- Ага, вот то-то и оно, - рассмеялся он. - "I hate myself, i wont to die!" - пропел дрожащим голосом, куражась. Меня это больно задело - ах ты сволочь! Да кто тебе позволил на самое больное место мне гадить?!
- Во-во, позлись, позлись еще! - ржал он, стегая по душе. Потом резко заткнулся, а я уронил сигарету, дернувшись - пальцы обжог.
- Слышь, Шут, а чё ты приперся вообще сюды? - нарушило оно молчание. Я никак не мог думать о нем в мужском роде - слишком непонятное и неопределенно страшное.
- Ну, и? - выжидательно вперилась в меня эта гадость.
- А? Я … Э-э-э, ну… - завел, сам себе удивляясь - о чем это я?
- Я говорю, вот ты приперся сюда, и чё? - втолковало оно, как придурку.
- Я? - и тут до меня дошло: - А ты, типа, и так не в курсах? Вы ж здесь все мысли читаете.
- Ой-ой, просёк! - и, запрокинувшись, уставилось в небо. Помолчали.
- Ты мне правду скажи, ведь нифига тебе этот "Харлей" долбаный не нужен, отговорки! С таким же успехом мог бы и в Америку свалить, стопом!
Мне казалось, сейчас оно заржет, но почему-то, видимо, сочло за лучшее промолчать. И я тоже. Не буду ничего говорить. А то вдруг поможет?
- Не, Шут, я тебе так скажу! - он сел рядом со мной, впрочем, взгляд направив на костер - наверное передумал пугать.
- Лучше выпьем и споем, а?
И он щелкнул пальцами, к нему тут же подбежала девушка - очень-очень красивая, бесподобно красивая девушка, в рваном где надо платьице, которое видимо не стирала пару веков. Волосы некогда золотые, лицо бледное как и у всех, стеклянно-синие глаза. В каждой руке по больщущей кружке, полной браги - их она несла с заметной натугой, хотя учтивой улыбки с лица не спускала. Бедная мертвушка - на животе большая, черная, обгрызенная какая-то рана.
Мне нисколько не противно, только жаль ее, безобразную красавицу. Страшилище рядом со мной приняло другую кружку из ее рук, потянуло девушку за шею к себе, и жадно припало к ее темным, потрескавшимся губам. Она со всем порывом, на какой способна, ответила ему. Я заметил, как из уголка её губ стекает струйка темной жижи - то-ли кровь, то-ли разлагающаяся слюна. Меня невольно тряхануло. Оно оттолкнуло её, грубо и молча. Девушка вздрогнула, будто собираясь всхлипнуть, но быстро пришла в себя. И снова учтиво заулыбалась. Отвернувшись, украдкой утерла гнилую струйку с подбородка, будто стеснялась, что мертвая. Я не посмел вздохнуть, унижая ее жалостью, и сделал вид, что все прекрасно. Но все пошло прахом, когда жуткий сосед, чокнувшись со мной, и отпив, вопросительно кивнул в сторону девушки, глядя на меня, будто спрашивая - будешь? Тут я не выдержал и инстинктивно отшатнувшись, плеснув на себя из кружки. Девушка болезненно сморщилась, отступила на шаг, умоляюще поглядела на существо. Глаза ее скулели: не мучай, отпусти ты меня! И мне почему-то показалось, что это относится не только к данному моменту, но и вообще ко всему ее жалкому… м-м-м, существованию? Или как назвать ее положение?
Брага была крепка, крепче прежней, и язык мой больше не советовался с головой.
- Слушай, как тебя там? - начал я нерешительно, чтобы забить муторный страх. Девушка нервно переводила взгляд с него на меня, и обратно, видимо почувствовав, уж не знаю чем, что речь пойдет о ней.
- Иди, - коротко кивнуло Оно покойнице, и та удалилась, неуверенно оглядываясь.
- Зови уж "Оно", раз начал! - усмехнулся он, глядя на меня.
- Да нет, неудобно так, как-то!
- А чё "неудобно"? До этого удобно было, ни че?
- Не, ты меня не сбивай! - уперся я, снова ощущая родные объятья Господина Зелена Змия: - Ты мне скажи вот че! - и тут я глубокомысленно заткнулся, как и всякая пьянь, которая резко забывает, что собиралась только что сказать. А вспомнить уж никак!
- Хм, ты о чем? - он сделал вид, что озадачен, а сам, гад, улыбался! Ну, нет, меня не собьешь! Поглядев на костер, я увидел множество девченок, красивых даже отсюда.
- Слышь, а че они не гниют? - чувствуя себя совсем тупым, спросил я. А разве, вообще, это хотел спросить?
- Че - не гниют? Гниют, - ответил он совершенно спокойно: - Только медленно очень.
- А-а… А это… - я, кажется, опять забыл, чего хотел. Да блин!
- А, да, отпусти ее, что ль? Че мучаешь!
- Кого?
- Ну… ее! Девку эту. С которой ты целовался.
- А-а, во-он ты про че! А я-то думаю, че прикопался, че надо!
- Ну, я и говорю! - обрадовался я.
- Да-да, вот ты и говоришь, - заржал он. Я захихикал вместе с ним.
- Нет! - вдруг совершенно серьезно, как ударил он, уставясь на меня.
- Чего - нет? - не въехал я.
- Ничего нет! Иди, погуляй лучше! Когда еще придется?
Он вскочил, и поволок меня за собой к костру. Там бренчали балалайки, свистели и переговаривались дудки - а вместе так весело, так разухабисто! Мертвецы, кто посвежее, половчее отплясывали, а кто поплоше - неуклюже топтались, щеря черные зубы. Девки визжали, мужики ухали. Шальной дух праздника не на жизнь а на смерть - буквально! - витал в воздухе вперемешку со сладковатым приторным духом разложения.
- Эх, да так твою растак, да мать твою об угол!! - заорал я. Удалая дурь ударила в голову, и я пустился вокруг костра. Ноги слушались плохо, но мне наплевать.
- Хой-хой, ненавижу жизнь!! Оп-па, под-дохнуть!!! - вопил я, сколько есть дури. Мертвецы ржали, и радовались. Видимо, даже для них я - потеха. А я не жалуюсь - на то и Шут.
- Веселись, народ! Гуляй! Эх, да мать твою, грех!
Мне стукнуло в башку - а не сигануть ли через костер, в человеческий рост?
- И сигану!
Разбежался - и р-раз!!! - небо закачавшись, накренилось, я поцеловался с землей…
…и это последнее, что я помню, лежа в сырой и затхловатой темноте. Башка разламывается, особенно в затылке. Я пощупал его деревянной рукой - шишка! Огроменная шишара, какой у меня еще не бывало! Эй, а может у меня и сотрясение имеется? Раз "чердак разобран", значит, я где-то неслабо навернулся, по-пьянке обычное дело. При сотрясениях, кажись, слабость и тошнота, насколько я помню из детства. Но ведь с "пошмелья" то же самое! Ну, так и как же я пойму, где последствия веселья, а где сдвиг мозгов? Руки трясутся при мысли о том, чтобы встать. Блевать тянет. А лежать-то жутко неудобно - под спину, пониже лопаток, давит камень - не камень, кирпич ли, хрен поймешь! И ведь, зараза, как раз где у меня два позвонка не на месте! Но сдвинуться толком не могу: только шелохнуся, все внутренности решительно ползут к горлу, протестуя. Нет, лежать тихо, и ждать, пока само уймется!
Я полежал тихонечко, прикрыв вылезающие глаза ладошками. Скоро стало будто легче, я решился даже аккуратно их приоткрыть. Подумал - да! без последствий! - что надо бы уже выяснить, где хоть валяюсь. Пошарил рукой - доски, сыроватые, вроде некрашенные, кожа не цепляется за обколупки краски. Когда глаза привыкли, разобрал, что надо мной низкий потолок, кое-где рассохшийся, и в щели свисает какая-то дрянь, типа пакли. Свет не пробивается нигде, это мне показалось. Неловко повернув башку, вгляделся в угол, там что-то… дежа-вю какое-то! Я здесь был? Какая-то доска, паутиной затянутая, и эти… не-ет! Ма-ма! Опять они - ГЛАЗА! Это ТОТ ДОМ!!!
Бежать, прочь бежать! Ужас застил разум, и я, ободрав колени, расшибив левую кисть, помчался прочь. На пороге споткнулся, зацепился щекой за гвоздь, но, почти не заметив этого - скорее, только скорее! - вылетел из кошмарного дома, и помчался по росе не знаю куда, лишь бы отсюда подальше!!
Силы пьяницы и ганджамана надолго-ль хватит, и вскоре я перешел на шаг, задыхаясь. В груди зверски ломило, каждый вдох давался с трудом, слюна вязла во рту. Пошел совсем тихо, сбиваясь, потом остановился, тяжко схаркнув тягучую смесь крови и слизи. Я не лечился и матери не говорил, но кровью харкаюсь давно, и так надеялся там, в городе скоро подохнуть, злорадно подозревая у себя чахотку. Врачи чего-то вяло прописывали, но кому это надо? А вот сейчас я не смогу удрать, и умру от ужаса. Страх колотится в горле и голове, сводит живот, но бежать больше нет сил. Только быстро идти. И то больно очень, но мысль о том, чтобы дожидаться, когда меня сожрут эти глаза в углу - невозможна! О, Боже, позволь мне умереть самому! Отправь меня в ад, но только не к нему! Кровь колотилась в голове и конечностях, и вдруг разом стало больно во всех ушибленных и ободранных местах. Я не знал, за что схватиться. Собрал все силы и заставил себя бежать, как-нибудь, почти не дыша, но бежать. Колени плохо сгибались, я то и дело переходил на шаг, но снова пускался в бег. Из разорванной щеки текла кровь, измазала уже всю грудь, я зажал ее рукой. Кровавая слизь запекалась на губах, стекала изо рта, но некогда даже схаркнуть. Впереди возникла знакомая калитка, ноги сами несли к бабке. В глазах помутилось и совсем потемнело, они готовы были вылезти, так давило изнутри. Голова горела и летела к чертям. Я втиснулся в калитку, и, чувствуя удушение полное, рухнул на крыльцо. Прохрипев:
- Баб…ка, поды…ха…ю…
Кровь хлынула горлом, и хватая скрюченными пальцами образ смеющейся Король, провалился в бездну.
- Ну, че, будем ждать когда сам прочухается, или может, пнём его под ребра? - зло предложил противный, тощий какой-то голос.
- Не-ет, он сам уже очнулся! Вон, смотри, веки дрогнули!
Боже, снова оно! Нет, мне точно от него не убежать!
- Ну, и чё тогда, пусть встаёт! - это кажется Дамир сказал, раздраженно так! Вот подлец, и он здесь. Но нет, глаз я не открою! Пусть так жрут, хотя бы не видеть их.