Я сидела за столом, играло радио, когда в дверь тихонько постучали. Я открыла. Там одиноко стояла Юкко Мацунака. В тонком облегающем свитере и в джинсах.
- Я хотела бы немного поговорить. Ничего, если сейчас? - поинтересовалась она.
Я удивилась, но ответила:
- Ничего. Все равно занимаюсь пустяками, можно и поговорить.
Я до сих пор ни разу не беседовала один на один с Юкко и даже представить себе не могла, что она придет ко мне в комнату просто поговорить. Предложила сесть и заварила пакетики черного чая кипятком из термоса.
- Тебе уже приходилось ревновать? - без предисловий спросила Юкко.
Вопрос застал меня врасплох. Я удивилась, однако, подумав, ответила:
- Думаю, что нет.
- Ни разу?
Я покачала головой.
- По крайней мере так сразу и не вспомнишь. Ревность? Например, из-за чего?
- Например, если человек, которого ты действительно любишь, полюбил кого-то другого. Или когда кому-то другому с легкостью досталось то, что ты очень мечтала заполучить. Или когда кому-то без особых усилий запросто удается то, чего очень хочешь добиться ты… вот такое.
- Пожалуй, у меня таких случаев не было, - ответила я. - А у тебя?
- Сколько угодно.
Услышав это, я просто онемела. Чего же нужно этой девочке? Писаная красавица, из богатой семьи, популярная персона. Родители в ней души не чают. Поговаривают, иногда по выходным ходит на свидания с симпатичным студентом. Что еще может желать человек? Я никак не могла взять этого в толк.
- Ну, например, какие? - попробовала уточнить я.
- Мне бы не хотелось говорить об этом… если можно, - сказала Юкко, осторожно подбирая слова. - К тому же, мне кажется, нет смысла выкладывать здесь конкретные примеры. Просто мне давно хотелось спросить, приходилось ли тебе испытывать нечто вроде ревности.
- Давно спросить… об этом… у меня?
- Да.
Я ничего не поняла, но решила ответить откровенно.
- Такого рода опыта… пожалуй, не было, - призналась я. - Почему - не знаю, хотя это и может показаться странным. Суди сама: уверенности в себе у меня нет, получать все, что захочется, - не получаю. Наоборот, то там, то тут - сплошное недовольство. Но зависти из-за этого к другим у меня, если разобраться, не было. Интересно почему.
Юкко слегка улыбнулась.
- Мне кажется, ревность вряд ли имеет какое-то отношение к объективным условиям. В том смысле, что человек ревнует, потому что чем-то обделен. И наоборот. Это как опухоль на теле - самопроизвольно появляется в каком-то неведомом месте и, не поддаваясь какой-либо логике, бесцеремонно день за днем разрастается внутри. Хочешь не хочешь, а сдерживать ее бесполезно. Скажем, у несчастных опухоль образуется легко, а у счастливых не возникает вовсе… Так же не бывает? Вот и тут то же самое.
Я молча слушала Юкко. Такой длинный монолог был для нее явлением весьма редким.
- Человеку, не познавшему ревность, объяснить это очень трудно. Единственное, что тут можно сказать: жить изо дня в день с этим в душе - дело совершенно безрадостное. Как будто ходишь в обнимку с маленьким адом. Думаю, ты должна радоваться, если до сих пор не сталкивалась с этим чувством.
Сказав это, Юкко уставилась мне в лицо с какой-то смутной улыбкой. "И все-таки красивая девочка, - опять подумала я. - Стильная такая - и грудь у нее красивая. Я даже представить себе не могу, каково жить таким красавицам. Все на нее смотрят. Гордится ли она этим? Радостно ей жить - или тревожно?"
Однако, к моему немалому изумлению, зависти к ней я не чувствовала.
- Я сейчас уезжаю к родителям, - сказала Юкко, не отводя взгляда от рук у себя на коленях. - У родственников несчастье. Мне нужно на похороны. Разрешение я уже получила. К утру понедельника должна успеть. Вот я и подумала - ты не подержишь у себя мою бирку?
С этими словами она вынула из кармана бирку и протянула мне. Я ничего не могла понять.
- Взять-то я могу, только зачем давать ее мне на хранение? Разве нельзя просто положить в ящик или еще куда-нибудь?
Юкко посмотрела на меня гораздо пристальнее, чем раньше, и я совсем растерялась.
- Если ты не против, я бы все-таки хотела попросить об этом тебя, - настойчиво произнесла она. - Меня кое-что беспокоит, поэтому я не хотела бы оставлять ее у себя в комнате.
- Хорошо, - согласилась я.
- Пока меня не будет, смотри, чтобы ее не унесла обезьяна, - предупредила Юкко.
- Мне кажется, в этой комнате обезьяны не водятся, - весело ответила я.
Шутить этой девочке было отнюдь не свойственно. Она вышла из комнаты, оставив только бирку, нетронутую чайную чашку и странную пустоту.
- В понедельник Юко Мацунака в общежитие не вернулась, - рассказывала консультанту Мидзуки. - Классный руководитель начал беспокоиться, позвонил ее родителям и узнал, что домой она не приезжала. Никто из родственников, разумеется, не умирал, похорон тоже никаких не было. Солгав, она куда-то исчезла. Труп нашли в конце следующей недели. Я узнала об этом, вернувшись в воскресенье вечером от родителей из Нагой. Самоубийство. Говорят, вскрыла себе вены и долго умирала, вся в крови, в чаще какого-то леса. Причины самоубийства не знал никто. Ничего похожего на предсмертную записку не нашли, и никаких мотивов никому в голову не приходило. Девочка, живущая с ней в комнате, сказала, что накануне ничего необычного в ее поведении не замечала. Юкко не казалась чем-то озабоченной. Все было как и всегда. Она просто молча умерла.
- Однако вы не считаете, что Юко Мацунака по меньшей мере пыталась вам что-то передать? - спросила консультант. - Поэтому и пришла напоследок к вам в комнату отдать бирку. И рассказала о ревности.
- Да, действительно. Она говорила мне о ревности. Только позже я поняла, что она, пожалуй, хотела хоть с кем-нибудь поговорить об этом перед смертью. Но я же тогда не понимала, насколько для нее важен этот разговор.
- Вы рассказывали кому-нибудь, что она приходила к вам в комнату перед смертью?
- Нет.
- Почему?
Мидзуки наклонила голову.
- Я считала, что, расскажи я об этом, все только запутается. Думала, никто этого не поймет и ничему это уже не поможет.
- Возможно, ревность и привела ее к самоубийству.
- Да. Но скажи я кому об этом, ведь подумают, что я спятила. Ну кого может ревновать такой человек, как Юкко? К тому же все и так были на пределе. Поэтому я решила, что лучше всего помалкивать. Обмолвись я об этом в женском общежитии… это равносильно концу… Все равно что чиркнуть спичкой в газовом баллоне.
- А что стало с той биркой?
- Она по-прежнему у меня. Должна лежать в коробке где-то в стенном шкафу. Вместе с моей.
- А почему бирка так и осталась у вас?
- Вся школа тогда была в шоке, и я как-то забыла ее вернуть. А со временем сделать это стало совсем непросто. Но при этом и выбросить нельзя. К тому же мне иногда казалось, будто Юко Мацунака хотела, чтобы ее бирка всегда оставалась со мной. Не потому ли она перед смертью нарочно пришла и отдала мне ее на хранение? Хотя никак не могу взять в толк, почему именно мне?..
- И впрямь странно. Учитывая, что вас ничего особо не связывало.
- Конечно, если живешь бок о бок в тесном общежитии, так или иначе знаешь друг друга в лицо, здороваешься, а то и парой слов перекинешься. Однако мы учились на разных курсах и ни разу не говорили ни о чем личном… Правда, я была кем-то вроде старосты… Может, поэтому она и пришла ко мне? - сказала Мидзуки. - Ничего другого в голову не приходит.
- А может, она просто интересовалась вами? Была увлечена? Что-то в вас видела?
- Мне это неизвестно, - ответила Мидзуки.
Тэцуко Сакаки, ничего не говоря, некоторое время смотрела на Мидзуки, словно пыталась в чем-то убедиться. Затем сказала:
- Хорошо, однако неужели вы действительно никогда не ревновали? Ни разу в жизни?
Мидзуки немного подумала.
- По-моему, нет. Пожалуй, ни разу.
- Выходит, вам не понять, что же это за чувство.
- Думаю, в общих чертах я все же пойму. В смысле - его природу. Но ощущения мне неизвестны. Насколько ревность сильна, сколько длится, как это все горько и печально - вот в этом смысле.
- Да уж, - сказала консультант, - такое простое слово "ревность" имеет разные степени. Как, по сути, и все человеческие чувства. В легкой форме называется завистью или белой завистью. При незначительной разнице между ними это то, что обычные люди испытывают в повседневной жизни. Например, когда товарищ по работе раньше вас пошел на повышение, или кто-то в классе стал любимчиком учителя, или соседям выпал крупный выигрыш в лотерее. Тогда просто завидно. Немного сердишься: разве это справедливо? Ну, с позиции людской психологии естественное чувство. У вас даже такого не было? Никому никогда не завидовали? Мидзуки подумала.
- Похоже, что нет. Конечно, полно людей, живущих лучше меня, но это совсем не значит, что я им как-то завидую. Люди - они ведь все разные.
- Вы имеете в виду, люди все разные, поэтому так просто сравнению не поддаются?
- Пожалуй.
- Да-а, интересно, - протянула консультант, сцепив над столом пальцы в замок. Похоже, интерес ее был неподделен. - Ну, это, во всяком случае, легкая степень ревности, одним словом - завидки. Однако, если дело дойдет до тяжелой степени, таким простым разговором не обойтись. Она, как паразит, поселяется в сердце человека. И в некоторых случаях, как говорила ваша подруга, превращается в некую опухоль, разъедая душу до самой глубины. И даже приводит человека к смерти. Сдержать это невозможно, поэтому человеку приходится очень тяжко.
Вернувшись домой, Мидзуки вытащила из стенного шкафа заклеенную скотчем коробку, в которой лежал конверт с именными бирками. Коробка была набита ее старыми письмами, дневниками, альбомами с фотографиями, табелями успеваемости и прочими памятными вещицами еще с начальной школы. Мидзуки давно уже собиралась навести здесь порядок, но, ссылаясь на занятость, так и возила коробку с собой, переезжая с места на место… И теперь конверт с бирками на глаза ей не попался. Вытряхнув содержимое, Мидзуки устроила тщательную проверку, но конверта нигде не было. Она растерялась. Переезжая в этот дом, она мельком заглядывала в коробку и видела его. Помнится, тогда она подумала: "Надо же, столько барахла храню". А потом заклеила коробку, чтобы никто не заглянул, - и до сих пор ее не открывала. Поэтому конверт должен быть здесь. Без всяких сомнений. Куда же он мог задеваться?
Тем не менее с тех пор, как она впервые зашла в кабинет психологической консультации мэрии и стала раз в неделю встречаться с Сакаки, плохая память на собственное имя ее уже особо не волновала. То есть забывала она его примерно также часто, однако симптом, похоже, остановился в развитии. Все же остальное из памяти по-прежнему не выскальзывало. И неловкостей благодаря браслету уже не возникало. Ей даже начало казаться, что забывать собственное имя - естественная составная жизни.
Мужу о своих походах на консультации она не рассказывала. Особо скрывать это в ее планы не входило, но она как представила, что придется выкладывать все до мелочей, и рассказывать тут же расхотелось. Муж наверняка потребует подробных объяснений. К тому же своей забывчивостью и еженедельными консультациями в мэрии она не доставляет мужу никаких хлопот. Плата смехотворная. А о том, что не может найти общежитские бирки, консультанту она пока тоже не говорила: не считала, что это может иметь особый прок для бесед.
Так прошло два месяца. Каждую среду она ходила в районную мэрию на собеседование. Посетителей со временем прибавилось, и отводимое ей время сократилось с часа до положенных тридцати минут. Однако их диалог с консультантом уже развивался по накатанной, поэтому разговоры были кратки и по существу. Конечно, поговорить подольше хотелось - за такую-то плату. Но куда ж еще дольше?
- Сегодня у нас было девятое собеседование, - сказала консультант Мидзуки за пять минут до окончания приема. - Хоть вы и не стали забывать свое имя реже, но и чаще не стали, верно?
- Чаще не стала, - ответила Мидзуки. - Мне кажется, достигнут статус-кво.
- Очень хорошо, - сказала Сакаки, сунула в карман пиджака ручку, которую до этого держала в руке, и сцепила пальцы в замок поверх стола. Затем, выдержав паузу, произнесла: - Может статься - но это не более чем "может статься", - что, когда вы придете сюда в следующий раз, в нашей теме наметится какой-то большой прогресс.
- По поводу моей забывчивости?
- Да. Если дело пойдет, удастся конкретно установить ее причину. И возможно, причину эту мне даже удастся вам показать.
- Вы имеете в виде причину… забывчивости?
- Именно.
Мидзуки ничего толком не поняла.
- Выходит, конкретная причина… в общем… явление видимое?
- Да, это видимый предмет. А как же. - Консультант довольно потерла ладони. - Глядишь, получится как бы поднести его вам прямо на тарелке. Однако подробности, к сожалению, до следующей недели сообщить не могу. К тому же, по правде говоря, я и сама пока что не знаю, что из этого всего выйдет. Только надеюсь, что все получится толково. И если все удастся, тогда и объясню.
Мидзуки кивнула.
- В любом случае я хочу сказать, хотите вы этого или нет, но дело уверенно движется к развязке. Знаете, не зря ведь говорят: жизнь - три шага вперед, а два назад. Не переживайте. Все будет в порядке, поверьте тетушке Сакаки. Поэтому опять через неделю, идет? Только не забудьте оставить заявку в справочном бюро. - И Сакаки подмигнула.
Когда Мидзуки пришла к часу дня через неделю, Тэцуко Сакаки поджидала ее за столом, улыбаясь пуще прежнего.
- Думаю, я нашла причину вашей забывчивости, - гордо сказал она. - И устранила ее.
- В смысле, я больше не буду забывать свое имя? - поинтересовалась Мидзуки.
- Именно. Больше вы не будете забывать свое имя. Ведь причина стала ясна и устранена верным способом.
- Так в чем же она была? - в сомнении спросила Мидзуки.
Тэцуко Сакаки достала что-то из лежавшей сбоку черной сумки "Энамель" и разложила на столе.
- Думаю, это ваши вещицы?
Мидзуки поднялась с дивана и подошла к столу, на котором лежали теперь две бирки: на одной было написано "Мидзуки Оосава", на другой - "Юко Мацунака". Она побледнела. Опустившись на диван, она молчала, не в силах ничего сказать. Только прикрыла ладонями рот, будто сдерживала поток рвущихся оттуда слов.
- Неудивительно, что вы поражены, - сказала Тэцуко Сакаки. - Однако уже все в порядке. Успокойтесь. Я сейчас все подробно объясню. Бояться нечего.
- Но почему… - выдавила Мидзуки.
- Почему бирки вашей студенческой поры оказались у меня?
- Да. Я…
- …ничего не понимаю, верно? Мидзуки кивнула.
- Я вернула их для вас, - сказала Тэцуко Сакаки. - Потому что вы не могли вспомнить свое имя из-за того, что у вас эти бирки украли. Чтобы вернуть вам собственное имя, эти две бирки непременно следовало отобрать.
- Но кто…
- Кто он и откуда - этот похититель двух бирок из вашего дома? И с какой целью? - сказала Тэцуко Сакаки. - Чем объяснять это вам здесь на словах, сдается мне, лучше расспросить об этом самого похитителя.
- Как, похититель здесь? - ошеломленно спросила Мидзуки.
- Конечно. Схватили и отобрали бирки. Разумеется, ловила не я - поймал мой муж со своими подчиненными. Помните, я говорила, что он работает в этой мэрии начальником отдела гражданского строительства?
Мидзуки кивнула, так и не понимая, что к чему.
- Ну, тогда пойдемте. На встречу с преступником. Нужно посмотреть ему в глаза и проучить по первое число.
Мидзуки в сопровождении Тэцуко Сакаки вышла из кабинета, прошла по коридору и вступила в лифт. Они спустились на подземный этаж, затем миновали длинный безлюдный коридор и остановились перед дверью в самом конце. Тэцуко Сакаки постучала. Услышав мужской голос: "Да-да, входите", она открыла дверь. Внутри стояли высокий худощавый мужчина лет пятидесяти и крупный молодой человек раза в два моложе. Оба - в бежевой спецодежде. На нагрудной бирке пожилого значилось "Сакаки", молодого - "Сакурада". Молодой сжимал в руках черную дубинку.
- Мидзуки Андо, верно? - спросил мужчина постарше. - Я - муж Тэцуко Сакаки. Меня зовут Йосиро. Я работаю начальником отдела гражданского строительства в этой мэрии. А это Сакурада, мой подчиненный.
- Очень приятно, - сказала Мидзуки.
- Ну, как он, не буянит? - спросила консультант.
- Да нет, во всем раскаялся и смирился со своей участью, - сказал Йосиро Сакаки. - Сакурада стерег его с самого утра, но тот вел себя прилично.
- Да, спокоен, - с оттенком легкого разочарования вставил Сакурада. - Думал проучить его, если начнет буянить, но до этого дело не дошло.
- Сакурада в студенчестве был капитаном команды каратистов Университета Мэйдзи. Перспективный парень, - сказал его начальник.
- Так все же… кто, в конце концов, и для чего выкрал у меня бирки? - спросила Мидзуки.
- Ну что ж, устроим вам очную ставку с преступником, - сказала Тэцуко Сакаки.
В глубине комнаты была еще одна дверь, которую и открыл Сакурада. Щелкнул рубильником, и свет зажегся. Пробежав глазами по комнате, он посмотрел на остальных и кивнул.
- Все в порядке. Заходите, пожалуйста. Первым вошел начальник отдела Сакаки, за ним
Тэцуко, последней - Мидзуки. Комната походила на кладовку. Без мебели. Лишь один маленький стул, на котором сидела обезьяна. Причем крупная. Поменьше взрослого человека, но больше подростка. Шерсть чуточку длинней, чем у обычных японских обезьян, с редкими пепельными прядями. Возраст не определить, но явно немолодая. Передние и задние лапы обезьяны были тщательно привязаны тонкой веревкой к деревянному стулу. Кончик длинного хвоста беспомощно свисал. Когда в комнату вошла Мидзуки, обезьяна, мельком взглянув на нее, опустила глаза.
- Обезьяна? - изумилась Мидзуки.
- Именно, - сказала Сакаки Тэцуко. - Бирки из вашего дома похитил этот макак.
А ведь Юко Мацунака предупреждала, чтобы ее не унесла обезьяна. Выходит, то была не шутка, подумала Мидзуки. Юкко обо всем знала. По спине Мидзуки побежали мурашки.
- Но как это…
- Как я это узнала? - спросила Тэцуко Сакаки. - Я же профессионал. Разве не говорила в самом начале? Что у меня есть и квалификация, и богатый опыт? Нельзя судить о человеке по внешнему виду. Или вы думаете, раз я занимаюсь в мэрии чуть ли не волонтерской деятельностью за мизерную плату, то уступаю в способностях тем, у кого прекрасно оборудованные офисы?
- Конечно, я знала об этом. Просто я удивилась, и вот…
- Ладно, ладно. Шучу. - Тэцуко Сакаки улыбнулась. - Хотя, по правде говоря, консультант я своеобразный. Поэтому не в ладах со всякими организациями и научными кругами. Мне лучше работать себе в удовольствие в таких вот местах. Мой стиль работы, как сами видите, весьма специфичен.
- Но в высшей степени компетентен, - серьезно добавил Йосиро Сакаки.
- Значит, бирки похитил этот макак? - уточнила Мидзуки.
- Да. Тайком проник в вашу квартиру и похитил бирки из коробки в шкафу. Примерно год назад. Именно тогда вы и начали забывать свое имя, не так ли?
- Да. Именно тогда.