- А я - французский, - кобянился Благодатский. - Но если в общих чертах - они рады, что добрались сюда, проехав очень много ебаных километров. А еще - он Россию по старой привычке сначала Советским Союзом назвал. До сих пор, блядь, запомнить не могут…
Начиналось выступление: гитарист и клавишник трясли волосами и извлекали из своих инструментов громкие звуки, присоединяемые к игравшей фоном подложке с ударными и басами. Вокалист с вокалисткой принимались по очереди петь. Готы всячески демонстрировали свою радость и удовольствие от этого события: прыгали, орали и лезли на сцену. Откормленный, лоснящийся из-за массы и жаркого, заставлявшего тело очень сильно потеть костюма, вокалист - подходил к краю сцены и хлопал ладонью по ладоням тянувших к нему руки. Благодатский тем временем проходил с Белкой ближе к сцене - чтобы видеть происходившее, скрываемое головами более высоких. Слегка приобнимал ее - чтобы не задавили и не оттеснили в сторону. Поворачивала к нему лицо, смотрела и ничего не говорила: чувствовал только, как - подается и прижимается, укладывая ладони на руки Благодатского. Так стояли и слушали.
Через пару песен - уставал тянуть шею и разглядывал оказывавшихся ближе всего готов: видел многих, объединенных парами. Совсем рядом некрасивый сильно накрашенный пацан, схватив руками руки маленькой готочки - подымал их вверх, размахивал ими - насколько возможно. Терся о ее спину и зад, целовал в шею и, когда оборачивалась к нему, - в губы. "Бля, этот - наверное кончит сейчас…" - размышлял Благодатский. - Хоть подождал бы - пока концерт кончится, а тогда уже - отвез бы ее домой, напоил как следует, да и - выебал… А так - хули тереться, только трусы испачкаешь и от музыки не получишь никакого удовольствия".
И, будто уловив его мысли и проследив направление взгляда - тянулась к уху Белка и говорила:
- Такое ощущение, что сюда не из-за концерта приходят, а - чтобы повыпендриваться: кто круче вырядился, а потом - найти с кем поебаться…
- Ага, именно так и есть, - кивал. - Почти у всех. Только в этом ведь ничего плохого нет: ебаться - хорошо, даже замечательно. А где пацану, который любит вот так рожу красить, найти девку? Только на таких мероприятиях. Ну или на кладбище. Конечно, и там и тут без спиртного не обойтись - вот и просится сексуальная энергия наружу, ищет выход… Я не удивлюсь, если узнаю, что там, в сортире, сейчас кто-нибудь кого-нибудь дрючит…
- Это как? - удивлялась.
- А так, запросто, - вспоминал с удовольствием, как сосала его член крохотная некрасивая готочка тем временем, как он сидел на бачке, а сверху - выступал с концертом его друг Леопардов. - Запершись вдвоем в кабинке: можно - стоя и прислоняясь к стене, можно - опираясь на унитаз, можно - сидя на нем. По всякому…
- Откуда ты знаешь?
Удивленно смотрел на нее и ничего не отвечал.
Через несколько времени на Благодатского натыкались знакомые готы, успевшие устать от недавно начавшегося выступления: решали - отойти выпить, звали с собой. Соглашался, отводил Белку в нишу с колоннами возле стены, говорил:
- Отойду ненадолго с пацанами, ты тут будь. Вернусь скоро…
Уходили. Среди готов оказывался пацан с большой суммой денег: угощал прочих, помногу тратил и глупо смеялся. Постоянно поправлял на носу большие очки. Разговаривал с сидевшим на высоком стуле Благодатским сквозь громкую музыку возлебарного танцпола - про вокалистку предыдущей группы. Сообщал:
- Я все жопу ее пытался разглядеть, она - как назло не поворачивалась. Даже танцевала когда… Пришлось специально - с боку заходить и рассматривать, - ржал.
- И как? - спрашивал.
- О, пацан, охуенная! Ваще просто пиздец жопа, да и вся она ваще, я прямо не знаю, бля! - восторженно орал очкастый гот в ухо пившему и быстро пьяневшему Благодатскому.
- Выебать бы ее, да?
- Да, да… - снимал очки, протирал их уголком шелковой черной рубашки и продолжал что-то верещать на половые темы. Благодатский не слушал: смотрел по сторонам, чувствовал рождавшееся в желудке и растекавшееся по всему телу опьянение. Вспоминал неожиданную встречу и разговор, случившийся часами раньше с той, которую так хотел видеть и слышать. Думал: "Ну теперь - я до тебя доберусь! Неминуемо выебу, да так - как в жизни еще не ебал, и не только я - а может, - вообще никто! Залезу между ног - лицом, и буду лизать, сосать, кусать. Пить горячий сок: весь перемажусь им, стану размазывать его по твоим же ляжкам, по твоему животу… А когда возьмешь в рот - не дам выпустить член: буду дергаться и держать тебя за волосы, пока ты и я - оба - совсем не охуеем! Как хочу я ебать тебя в рот, стоя над тобой, полусидящей, на коленях: чтобы ты трогала мои яйца и дрочила мой член, а я бы потом - кончал на тебя, падал рядом и долго размазывал свою сперму по твоей груди… Сперма так высыхает, оставляя легкий налет, натягивая кожу. И пахнет сильно… Блядь, такое чувство, что - не доживу, сдохну сейчас тут на хуй, а-а бля…" Опускал голову, закрывал глаза: путались мысли следом за тем, как зверски подымался, словно пытаясь вырвать из брюк молнию - член. Незаметно для прочих - совал между ног ладонь и сильно сжимал ее, дотрагиваясь до члена, - бедрами: положив ногу на ногу. Начинал едва заметно покачиваться и скулить. Мелькало в голове - пойти и найти её в толпе, если нужно - для этого облазить даже весь клуб. Не решался - понимал, что может тем самым все испортить. Поднимал голову и видел вдруг рядом с собой - Леопардовского гитариста - Костю. Радовался ему, здоровался. Выпивали и обменивались впечатлениями о происходящем концерте.
- Жалко - Леопардова нету, а то бухнули бы ща! - садился на стул рядом и размахивал руками Костя.
- Да, тетка какая-то у него померла… Я - все равно пришел бы, подумаешь: ей-то хули. Он говорил - вы типа новую команду организуете и Бориса выгнали…
- Да, подзаебал он - порядком. Станем теперь готику играть, а не хуйню всякую!
- И вы - вокалистку нашли вроде… Познакомиться бы, - вспоминал вдруг - о просьбе Леопардова и хотел видеть, с кем тот уговаривал его - совокупиться.
- Аньку-то? Анька - это да, Анька это круто! Она где-то рядом была, сейчас… - вставал, отходил на пару шагов назад и оглядывался. - А, вижу! Пойдем, - звал Благодатского и подводил его к пританцовывавшей возле стены невысокой готочке: с густыми темно-русыми волосами, в блестящем платье, крепко обтягивавшем ее компактную фигуру - казалась она взрослой, веселой и чуть пьяной.
Знакомились. Костя куда-то исчезал, оставлял их - вдвоем. Пытались завести беседу, но вместе этого - только сближались телами, пристально смотрели друг на друга и спокойно танцевали под ритмичные удары несложной музыки. Ничего почти не говорили, но - чувствовали, что все в порядке, все получится. "Охуенный сегодня день и вечер!" - решал про себя Благодатский. - "То ваще бля ни одной девки поблизости, то - до хуища, и все - понтовые! Выбирай любую… И даже - та!.." Вспоминал вдруг про покинутую в одиночестве Белку и решал отправляться к ней: близилось окончание концерта и время ехать ночевать. Извинялся перед Леопардовской вокалисткой и уходил искать Неумержицкого: оставалась одна, недовольная: после ухода - шла к бару и выпивала спиртного.
Неумержицкий не находился нигде - словно исчез. "Ну и хуй с ним", - говорил себе Благодатский, касаясь ладонью плеча Белки. - "Не маленький: разберется. На крайняк - впишется к кому-нибудь из знакомых или тут перетусуется…"
- Куда исчез, куда? - спрашивала. - Я думала - совсем забудешь про меня, не вернешься: и мне - придется ехать одной! Ты ведь - не передумал, не передумал?
- Нет же, нет… - гладил ее по плечу довольный реакцией Благодатский.
- Ты все почти пропустил, они так пели сейчас! А где твой друг?
- Друг исчез. Придется, видимо, ехать без него…
- Ну и ладно, он какой-то - не очень симпатичный… - кривила губы Белка.
- Зато умный. Да и вообще - отличный пацан. Пацану не обязательно фотомоделью быть, - в то же время отмечал про себя самодовольно, что - не заслуживает характеристики несимпатичного. Радовался этому.
Дослушивали последнюю песню, выжидали - пока схлынет толпа послеконцертной публики и следовали в гардероб. Дорогой замечал сидевшую возле стены на корточках Эльзу: еще более бледная, чем прежде, со следами размытой от слез косметики и тускло взблескивавшей в свете вертевшихся над сценой прожекторов - недосмытой с одежды рвоты, держала она ладони у висков и выглядела крайне неважно. "Это хорошо, что она такая, когда - не со мной. А когда была со мной, держалась вполне неплохо: коротенькая истерика - всего-то делов…" - усмехался про себя Благодатский. Бросал взгляд из гардеробного предбанника - на маленький танцпол: по-прежнему в одиночестве дергалась там Леопардовская вокалистка, и рядом с нею - другие готы.
Вставали в долгую очередь, ждали. Чувствовал вдруг - легкое прикосновение к своему локтю, оборачивался: через пару готов в очереди стояла она - с маленькой девкой и серьезным пацаном, улыбалась ему. Кивала на Белку, говорила:
- Не забудь - я жду тебя!
- Да, да, конечно… - кивал и чувствовал, как третьим разом вхолостую подымается за тканью брюк его член, как часто случалось при звуках её голоса.
Видел перед собой протянутую руку и пьяную улыбку: стоял и здоровался с ним Фьюнерал: Леопардовский барабанщик. Тощий, со спутанными длинными волосами, темными кругами вокруг глаз и страшным спиртным запахом изо рта - спрашивал о концерте.
- Охуенно! - хвалил Благодатский.
- Тётя Соня… - кивал головой Фьюнерал: не сразу понимал Благодатский, что - называет так вокалистку немецкой группы, похожую на доярку.
- Да, круто пели, и звук вообще - не то, что наши или хохлы там…
- Я тебе - как гот готу скажу: они свое дело - знают. И билеты ведь дорогие были - а не жалко: ради такого. Попросили бы больше - выложили бы больше…
- Согласен, - соглашался.
- Ну так! - хлопал себя по бедрам Фьюнерал. - Тётя Соня…
Так стояли они несколько времени и разговаривали: Белка тем временем - успевала забрать свою шубу, проходила к выходу: стояла там, возле дверей и смотрела на Благодатского: ждала его.
Когда в очереди перед ним оставался последний гот, забиравший свое пальто - вздрагивал от неожиданности: видел почти прямо перед собой - сдававшую в тот же гардероб одежду - Евочку: маленькая, с полуопущенными веками и пьяным лицом - являлась она на послеконцертную тусовку: позади нее оказывались - думерша и Кавер.
В свою очередь замечала Благодатского.
Слышал тихий звук, который пропускали её губы: раскрывала глаза и тонким, дрожащим, замерзшим в холоде осенней ночи пальчиком - рисовала в воздухе неровное сердце. Смотрела пьяно и умоляюще, бросала гардеробщику - куртку, протискивалась не обращая внимания на окружавших к Благодатскому. Кидалась ему на шею, целовала в губы: не легко, а - долго и крепко: держала поцелуй, не отпускала охваченную руками шею. Тихо спрашивала с обычными своими интонациями:
- Как, ты уходишь? Останься… Я так хотела тебя увидеть, и чтобы мы с тобой поговорили и вообще… Мы так тогда расстались, я долго думала потом… Не уходи, пожалуйста…
- Нет, извини, - мягко отстранял её Благодатский. - Никак не могу. Я - не один, и мне нужно идти. Я тебе предлагал тогда телефон мой записать, ты сама отказалась…
Но Евочка - словно бы не слышала его слов: продолжала ныть:
- Почему ты мне не звонил? Я думала - подожду несколько дней, а потом мы с тобой увидимся и вообще… И поедем к тебе, ты ведь звал меня к себе, и я думала - потом… Не уходи, пожалуйста…
Казалось, что она - вот-вот расплачется. Находившиеся вокруг готы - с вниманием и удовольствием следили за происходившим: за маленькой страшненькой готочкой, пьяно атаковавшей уходившего пацана, которого ждала возле дверей выхода - другая девка. Благодатскому неприятно было их внимание и в то же время - приятно волновала встреча: не хотел казаться другим - бесценным и ненужным, бросающимся безоговорочно на любое оказавшееся в пределах досягаемости женское тело. Оборачивался и ловил её взгляд - смотрела на него, тихо улыбалась и качала головой. Взглядывал на Белку: стояла растерянная и не понимала: что происходит. Понимал: нужно заканчивать.
Говорил:
- Извини, мне пора. Если хочешь - дам тебе свой телефон: позвонишь потом, и мы с тобой встретимся…
- Не уезжай, не уезжай… - продолжала повторять и рылась в сумочке: искала ручку и бумагу. Кругом теснились и толкались готы: неаккуратным движением переворачивала вдруг сумочку и просыпала её содержимое - на пол: сигареты, салфетки, разлетевшийся плеер, из которого выкатывались батарейки и вываливалась аудиокассета.
- Блядь, - ругался Благодатский и садился на корточки: помогал собирать. Ситуация становилась все более похожей на скандальную - реакцией и голосами находившихся рядом. Кто-то ржал, кто-то кого-то звал, кто-то придвигался ближе. Приходилось действовать быстро: выхватывал у Евочки ручку, выдергивал из поднятой с пола пачки салфеток - одну: записывал на ней свой телефон, совал в руку готочке. Наскоро прощался, подбегал к Белке под любопытными взглядами. Брал ее за руку: уходили.
- Это… твоя девушка? - выдавливала из себя Белка, не удивляясь под впечатлением - глупости своего вопроса.
- Да какая девушка, так - знакомая, - отмахивался Благодатский. - Не обращай внимания…
- Она ничего, симпатичная… - бормотала себе под нос, когда выходили под глубокое черное облепленное крупными звездами - уже не октябрьское, а - ноябрьское небо: закуривали, держались за руки. Чувствовали холод. Шли к станции метрополитена.
- А по мне - крокодил, - сообщал Благодатский и думал, для чего она это сказала - польстить, или же зачем-то еще.
- Почему же ты тогда знакомился с ней, почему? - не понимала Белка.
- Сложно объяснять. Все равно не поймешь моих мотивов, плохо меня знаешь - да и вообще: мало кто понимает…
- Ну ты - попробуй хотя бы.
- Да как… Это вроде исследования такого: мне нравятся люди, ну не все - но многие, и я стараюсь изучить их, понять - что движет ими. Как они устроены, что любят, чего боятся. Чем ближе сойдешься с человеком - тем лучше это видно: во взаимоотношениях там, в бытовухе.
- Тебе наверное - для писательства такое нужно?
- Да при чем тут… Нет, ну и это конечно же - тоже. Просто это важно и нужно - я считаю. Прикладное человековедение, что ли…
- А я тоже вот недавно с одним пацаном познакомилась - он сначала такой был, ну, нормальный. Только потом, как я раз дала ему - ваще мудак стал невозможный: обращался со мной как не знаю с кем, - принималась тарахтеть Белка: чтобы спрятать непонимание и не вдаваться в подробности.
- Ну вот: говорил же - не поймешь… - усмехался Благодатский.
Видели вдруг на тротуаре перед собой - пьяного и грязного мужика, поднимаемого другим - трезвым и чистым. Подходили ближе.
- Что с ним, что с ним? - испуганно спрашивала и обращалась к пьяному грязному: - Мужчина, вставайте, вы ведь - замерзнете!
"Вот глупость!" - думал Благодатский и говорил вслух: - Надо помочь…
Подходил к чистому трезвому: вместе они поднимали бесчувственное тело, усаживали на тянувшееся вдоль тротуара гранитное возвышение с невысоким забором.
- Замерзнет на хуй, - сообщал Благодатскому незнакомый мужик. - Иду - смотрю - лежит…
- Надо его вон туда, на лавку отпереть. Там все-таки - не камень, а - дерево: не так холодно…
- И то верно, - соглашался: брали вдвоем - под руки и тащили. На пути к лавочке Благодатский отмечал про себя, что грязь на мужике - сухая и не пачкается, а также - практически не чувствовал обыкновенного в таких случаях мерзкого запаха.
Усаживали на лавочку, переглянувшись решали, что - сделать больше нечего и уходили: каждый в свою сторону.
- Ой, мне так его жалко. Нет, реально: это такой ужас!.. Он же замерзнет… - говорила Белка.
- А мне - не жалко. Он ведь сам пил, никто не виноват, что - дошел до такого состояния. Синячьё жалеть нельзя, да и вообще все пьющие - заслуживают отвращения только. Если человек сам к себе так относится - с какого хуя я должен к нему относиться иначе, лучше? Глупость. По-хорошему - жечь бы их в печках вместе с наркоманами: если совсем опустились и ничего делать не могут…
- Ты что, ты что! - взмахивала руками. - Нельзя никого жечь, нельзя! Ты что!
- Может и нельзя, - соглашался раздумывая Благодатский. - Но уж очень порой хочется…
Молча доходили до метро, садились в нескоро и небыстро подъезжавший поезд. Белка доставала и читала маленькую книжку в мягкой желтой обложке, а Благодатский - рассуждал про себя о том - помог бы он пьяному грязному, если бы не оказалось рядом испугавшейся и замельтешившей Белки: "Скорее - да, чем нет. Я ведь не для того, чтобы почувствовать - какой я добрый и хороший, помогаю говну всякому: мне эта хуйня - до пизды. Просто можно помочь - так помогу: не ленивый и не пидор, как некоторые. А не захочется - и не помогу, пройду мимо и будет мне по хую, только несколько неприятно - из-за того, что люди могут так относиться к самим себе".
С такими мыслями приезжал в центр и доходил с Белкой до её дома: поднимались лифтом в квартиру, раздевались и шли на кухню.
Ночь оказывалась долгой: Белка юлила и виляла, рассказывала горы историй из своей личной жизни. Странно смотрела на Благодатского.
"Бля", - думал. - "Может, не хочет ебаться? Да нет, с чего бы - все ведь хотят ебаться… Может, думает со мной длительные отношения завести? Чего ей надо: совершенно не ясно…"
Старался поддерживать по возможности беседу, вливал в себя уже порядком надоевшее за вечер и ночь - спиртное. Много курил. А когда за окном начинал подыматься серый осенний рассвет, холодный и медленный, не выдерживал: сообщал, что желает улечься.
- Да, да, конечно… - убирала со стола, быстро двигалась по кухне - бряцая посудой. - Ты давно наверное хочешь, а мы всё болтали… Только нам придется в одной комнате спать ложиться, но там места хватит - кровать большая, да и вообще…
Совсем ничего не понимал Благодатский: даже и не предполагал, что могут лечь в разных комнатах. "Хуй с ним - со всем!" - решал и отправлялся в ванную, а оттуда - в комнату Белки с мыслью: "Будь что будет, а на рожон - лезть не стану. Хуй их разберет, ёбаных девок!"