Стелила постель: с простыней, двумя подушками и одеялами. Ложилась почему-то - не снимая черного платья с серебристой надписью поперек груди. Поворачивалась спиной к Благодатскому. Чувствовал, что страшно устал и хочет спать после всего выпитого, выслушанного и выстоянного в клубе. Думал: "Может - уснуть, и пошла она на хуй? Чего она юлила и кобянилась, а теперь - отвернулась в другую сторону: типа меня здесь и нет… Выебу ее как-нибудь в другой раз…" Но постепенно - в душе подымалась злоба и благородное негодование: "А хули я тогда - сюда перся? Там ведь - другие девки были: и Евочка пьяная, и вокалистка Леопардова. И Неумержицкий где-то потерялся, а я приехал сюда, к девке, побеседовал с нею на высокоинтеллектуальные темы и теперь - возьму и спокойно усну? Нет уж, хуя… Как только вот теперь к ней обратиться - с предложением? Почем я знаю, какая у этих московских крутых молодёжей манера обращаться друг с другом в подобных ситуациях? У них свои ведь должны быть стереотипы: я-то привык к другому - к низам. Мои готочки все с окраин да из провинций все время были… И даже та, моя, с которой наконец-то сговорился и вскоре попаду к ней - и та: приехала черт знает откуда и работает - официанткой и посудомойкой. Есть ведь разница между посудомойкой и внучкой архитектора, строившего сталинские высотки, которая живет - в самом центре… В любом случае так или иначе нужно выступить, а то - просто уважать себя не смогу: может, не столько и ебаться хочется, сколько - поддержать уровень и не уронить планку".
Слушал, как ворочается совсем рядом с ним Белка, чувствовал тепло ее большого тела: созревал и говорил - первое, что приходило в голову:
- Слушай, честное слово - не удобно как-то просто так лежать: рядом с такой девушкой…
Словно бы только этого и ждала: моментально поворачивалась, оказывалась лицом к лицу с Благодатским. Отвечала:
- Да и мне тоже… Я это…
- Так давай попробуем, хули.
- Ну давай… Только я не вымылась целиком…
- Ничего, это даже хорошо, - представлял себе крепкий запах двигающегося и потеющего под ним тела, начинал возбуждение: чувствовал, как вздрагивает и подымается скрытый трусами член.
Закрывали глаза и соединялись губами: тем же временем Благодатский начинал неловко изучать вплотную прижавшееся к нему тело: касался рукой бедер и ягодиц, плеч и рук. Запускал пальцы в казавшиеся на ощупь искусственными - волосы. Не успевал даже понять - как это произошло, когда вдруг резко стягивала с себя платье, с Благодатского - трусы: оказывалась совершенно голой, взбиралась на него сверху: хваталась рукой и одевалась на член. "Быстро же она пришла в состояние боевой готовности", - отмечал про себя и удивлялся тому, что внутри - его члену становилось не жарко, как обыкновенно, а - скорее свежо и прохладно. "Это как вообще?" - недоумевал Благодатский: держал руки на ее бедрах, разглядывал удивительно непропорционально сложенное тело - с неровной небольшой грудью, преувеличенной спиной и отсутствием талии. Старался посильно участвовать: отрываясь от кровати и подаваясь вверх. Когда через некоторое время уставала и просила переменить позу - опускалась на него и перекатывалась на спину: увлекая за собой. Не расцеплялись в ходе этого, продолжали - не останавливаясь практически ни на секунду.
Смешно морщила лоб и кривила губы, тяжело дышала. Выговаривала задыхаясь:
- Охуительно…
Не переставал удивляться ощущению прохлады: словно бы не повышалась температура ни снаружи, ни внутри - тело при этом потело и пахло. "Как будто не в пизде член ездит, а - в кулаке…" - злился Благодатский: крепче хватался за извивавшееся под ним туловище и совершал усиленные движения-удары, сопровождаемые влажными хлопками внизу и громкими стонами-вскриками вверху.
- Еще, еще, - так просила.
С облегчением вздыхал Благодатский, когда она - отпрашивалась и уходила в туалет: ложился на спину, приходил в себя, размышлял. Смотрел, как совершенно голая, в лившемся сквозь окно тусклом сером свете - шла она из комнаты в коридор с туалетно-ванными дверями. Думал: "Пизда у нее - выбрита: гладко и аккуратно, ничего почти там не ощущается… Нужно - влезть языком: хочется посмотреть, как выглядит…" С удовольствием разглядывал, когда возвращалась - темный треугольник внизу живота: не треугольник даже, а перевернутую трапецию - с идеально ровными боковыми и основаниями. Укладывалась: первым делом - прижимался ртом к груди, скользил по коже языком - ниже и ниже, пока не доходил по животу почти до самых бедер. Тогда - вдруг хваталась руками за его голову и громко говорила:
- Ни, ни, ни… Ты чего, языком туда хочешь? Ни, ни, ни…
- Это - почему? - подымал голову Благодатский и чувствовал, как опускается его член и дотрагивается до Белкиной ноги.
- Я не могу, не люблю… Для мужчины - унизительно…
"Вот хуйню порет!" - поражался. - "Удивительная девка. Впрочем, - ее проблемы. Кончить бы как-нибудь, да с такой лягушачьей пиздой - хуй кончишь…"
Все остальное время, что двигался внутри нее - старался приподняться и отстраниться: хотел рассмотреть и увидеть то, что - вероятно, скрывала и не показывала. Ничего не выходило, только один раз, когда выдергивал член и заваливался на бок - заметил между моментально сжавшихся бедер - что-то темное, показавшееся синеватым. "Ни хуя, у нее там что - татуировка, что ли? Во бля, даже в порнофильмах такого не видал, не то что вживую! Что бы там могло быть? Дракон? Нет, круче всего - бабочка!.." - лежал на боку прижавшись к спине Белки: пальцами касался нежных складок кожи: ниже ягодиц, чуть раздвигал их и просовывал туда член. Начинал равномерные движения, попутно закрывая глаза и представляя себе - розово-коричневый разрез: туловище бабочки, от которого отходят острые темно-голубые крылья: с кружочками, прожилками и узорами. Думал: "Это значит - член входит в разверстую, раскинутую по телу девки бабочку, а когда она стонет и шевелит бедрами - крылья должны двигаться, типа - взмахивать… Получается вроде как - насекомое, пойманное для коллекции и проткнутое иглой: извивается, бьет крыльями, но - бесполезно. Хрупкое, нежное, беззащитное… И подобное должно происходить постоянно: а иначе как же? Она может поэтому - и ведет себя так странно: каково это - быть девкой с пиздой-бабочкой? Ей ведь можно гордиться и стыдиться одновременно, можно прятать её, а можно - выставлять напоказ… Хотя, по большому счету - у каждой девки есть такая же бабочка, только - невидимая: маленькая, большая, светлая, темная, одно- или многоцветная, но - такая же: беззащитная, сильно спрятанная и в моменты опасности и удовольствия - вздрагивающая легкими, вытянутыми по внутренней стороне бедер крыльями…"
Спросить - не решался и понимал, что - никогда не узнает: бабочка там, или нет, а также чувствовал - не сумеет кончить в поглощающем силы и тепло члена тихом холоде внутренностей партнерши. Говорила вдруг:
- Не могу больше, устала и щиплет там что-то… Давай я - ртом.
Откидывался на спину и удивлялся тому, как странно брала она в рот: вставала на четвереньки справа - повернувшись к его лицу задом. Чувствовал обхватившие член губы и прикосновения языка, видел вздрагивавшие светлые волосы и большую неровную спину.
Рот и слюна в нем - оказывались не менее освежающими для органа: Благодатский недовольно морщился, наблюдая медленные монотонные движения верхней части тела Белки над его нижней. Решал: "Какое-то издевательство, хоть придрочила бы вместе с этим, а то член совсем сейчас стоять прекратит! Черт-те что, блядь…" Говорил:
- Завязывай, я так никогда не кончу…
Поворачивала к нему лицо:
- Я же говорю: не могу больше, устала и щиплет там…
- Да ничего, иди ко мне. Я - так как-нибудь…
Привлекал к себе, целовал и не отпускал: принимался самостоятельно заканчивать вялотекущий процесс: зажимал рукой, сильно скользил по ослабевшему члену, стягивая и натягивая кожу. Через несколько времени он - вновь оживал: приливала кровь, а вскоре - и сперма: сильными толчками вырывалась наружу, брызгая на живот Благодатского, не перестававшего целовать бесполезную, холодную внутри девку с бабочкой между ног. Стирал крупные капли краем одеяла, накрывался им и понимал - устал и вот-вот уснет. Прижимался к начинавшей что-то говорить о своих ощущениях и предыдущих опытах Белке и засыпал.
Во сне - видел странную лужайку с высокими цветами: синими, красными и черными: стояли, покачиваясь от слабого ветра и поблескивая прилипшими к лепесткам и не успевшими еще испариться под лучами жаркого солнца капельками росы: поднималось из-за края лужайки - большое, оранжевое, и набирало силу. А выше, на фоне светло-голубого неба - летали бабочки: тех же окрасок, что и цветы. Легкие, крупные, странно перемещались они в воздухе - то зависали, то резко падали вниз: словно бы что-то препятствовало, не давало им летать ровно и быстро взмахивать крыльями. Присматривался и замечал - мужские половые органы, протыкавшие насквозь туловища бабочек.
- Ага, вижу, понимаю! - кричал Благодатский и носился по лужайке, топча цветы и распугивая бабочек: замечал вдруг одну - без органа. Ловил её, сдергивал с себя штаны и трусы: доставал большой, моментально налившийся кровью и поднявшийся член: держал бабочку за крылья и пронзал её: начинала тихо взмахивать крыльями и дергаться: словно лежащая под, стонущая и раскачивающая бедрами девка. Быстро кончал: тугая, под напором, будто пена из огнетушителя - вырывалась сперма и заливала примятые и поломанные цветы. Бабочка же - легко соскальзывала с опускавшегося члена, вспархивала: сквозь узкую длинную щель в ее теле видно было светло-голубое небо. Находила цветок с целым стеблем: садилась на него: несколько раз взмахивала крыльями, складывала их и замирала. Кончался сон и начинался - следующий.
- Ты куда тогда подевался? - спрашивал следующим днем при встрече у Неумержицкого. - Я тебя искал ночевать ехать, облазил все и нигде не нашел…
- Еще бы ты меня нашел… - мрачно усмехался в ответ. - Ко мне там пацаны какие-то подошли, сказали типа - знают тебя и нас с тобой вместе видели. Хотели с тобой бухнуть, а позвали - меня. Ну я и пошел…
- И как?
- Как, как… Денег я почти не потратил, но нажрался за какой-то час - просто пиздец! Ни хуя не помню, так только - отрывки: как бухали с группой той немецкой, как я с ихней вокалисткой валялся на каком-то диване и водку пил…
- Бля, так она же - толстая, страшная и на доярку похожая! - орал Благодатский.
- Ну и хуй? Мне к тому времени уже было совершенно насрать - на доярку, на комбайнершу или еще там на кого… Я ей чуть на платье не наблевал, до того мне хуево было.
- А ночевал-то ты где?
- У твоего друга, Джейкобом зовут… Такой, чмурноватый и пьет до хуя. Мы с ним попиздились под утро из-за какой-то ерунды.
- Бред, - заключал Благодатский. - Не знаю никакого Джейкоба! - всплывал в памяти пацан из ночи, проведенной на кладбище - с Эльзой. - Других-то как звали?
- Не помню, ни хуя почти не помню, говорю же. Ничего пацаны, нормальные. При встрече - вряд ли узнаю…
- Все с вами ясно, господарь Неумержицкий! Что ж, вы должны уже знать: со мной жить не очень спокойно и безопасно, зато - удивительно интересно!.. Все время вокруг меня всяческая хуета происходит, даже когда - не принимаю непосредственного участия…
- Да уж. Это, наверное - вмешиваются высшие силы, - язвил Неумержицкий. - Ты только в следующий раз поближе ко мне держись, чтобы если мне вздумает какой твой приятель пиздюлей навалять - мог бы соучаствовать…
- Конечно, вдвоем-то мы с ним тебя так отмудохаем - мало не покажется! - смеялся.
- Пошел на хуй, - в ответ цедил сквозь зубы Неумержицкий.
Тем же вечером - отправлялся в гости к той, что так внезапно позвала. Прежде, чем идти - решал: "Тут дело такое: осторожность нужна и порядок, а то - чего-нибудь не так скажешь или сделаешь - и все насмарку. От этой девки ждать можно всего, чего угодно, возьмет - да и пошлет меня опять подальше. Думать надо башкой, а - не яйцами: поэтому пойду перед выходом: подрочу".
Открывал шкаф, брал рулон туалетной бумаги: отрывал кусок, складывал его и убирал в задний карман джинсов. Шел в туалет, запирался там - в кабинке. Слышал, как в соседней кто-то натужно старался, чувствовал сильный запах испражнений: замечал в унитазной дыре - не смытое, забросанное грязными полуразмокшими комками бумаги. Смывал, но понимал, что запах не исчез: старался не обращать на это внимания. Расстегивал молнию джинсов, приспускал трусы и зацеплял их резинкой - понизу: доставал из-за них член. Маленький, сморщенный, долго не хотел он подняться под усердными движениями руки Благодатского, но в конце концов - подчинялся. Благодатский закрывал глаза и представлял себе ту, и то - что уже делал и еще сможет сделать с ней. Вспоминал долгие ночи, которыми он терзал ее большое тело и не желал отпускать его ни на минуту: даже засыпая - накрепко прижимался к нему: приникая к спине и обнимая - за шею и живот. Вспоминал, как извивалась и кричала она под и над ним, как запускала пальцы в его волосы и крепко сжимала их. Как никогда не умела и не стремилась кончить: утверждала, что ровное долгое удовольствие нравится больше оргазменных взрывов. Не понимал подобного, не знал - каковы причины, и всегда радовался - когда удавалось добиться от нее этого: с восторгом наблюдал ее судорожно искривленное лицо, покрывающееся мелкими морщинами и моментально остывавший пот - в минуты расслаблений. Почти не ощущал уже запаха испражнений, только - представляемый, страшно тревожащий запах близкого и одновременно - далекого совокупления. Скорым временем кончал в не полностью омытую унитазной водой дыру, открывал глаза и видел в глубине - мутно-белое на коричневом. Доставал из заднего кармана - туалетную бумагу и протирал ею постепенно обвисавший член. Возвращался в комнату, собирался и выходил на улицу.
Ноябрьский вечер оказывался уже удивительно темным и пустым: в одиночестве доходил Благодатский до проулка возле заборной стройки в компании редких, кативших своими путями автомобилей и неподвижных фонарей, светивших неярким желтым светом на асфальты и засыпанную листьями грязную жухлую траву. Проходил под навесом, отмечал про себя - прогресс возведения высоких бетонных опор будущей надземной линии метрополитена. Привычно останавливался возле взорванного дома, смотрел в его черные окна: замечал сваленные грудой перед ним - ржавые батареи. Думал: "Наверное, готовятся к сносу - раз уж батареи со стен посрывали… Правильно, хули - не век же ему стоять пустым и под зеленой сеткой!"
Когда добирался до её квартиры - звонил звонком и проходил на приглашение в квартиру. Высокая, одетая по-домашнему - в одну старую мужскую рубашку, здоровалась и сообщала шепотом:
- Извини, все дома - не могу тебя пригласить… Пойдем, погуляем?
- Конечно, - соглашался Благодатский и понимал: не ожидал подобного. - У меня еще - пара часов до того, как общага закроется.
- Тогда подожди меня, я сейчас - быстро! - исчезала в комнате и закрывала за собою дверь. Слышал из-за нее - приглушенные голоса, видел выходившую из кухни - лохматую рыже-серую кошку: с горящими глазами неверной походкой приближалась к Благодатскому: принималась тереться о его тонконосые ботинки и сильно мяукать.
"Блядь, хули они - не кормят ее, что ли?" - не понимал и пытался погладить. От этого - шумела еще громче.
Когда выходила из комнаты - одетая в черное, причесанная и подкрашенная, - брала кошку на руки, гладила и запускала в комнату.
- Чего это с ней? Голодная? - спрашивал.
- Да нет, какая голодная… Течка у нее, кота требует: вот и орет, как резанная, - затягивалась кожаным плащом, надевала перчатки. Открывала дверь и выпускала вперед себя Благодатского: выходили в темноту ноябрьского вечера, близившегося к ночи.
Брались за руки и шли - не выбирая маршрута. Бродили многими разбросанными вокруг маленькими дворами, чавкали осенней грязью и наступали на отраженное в лужах черное небо. Благодатский рассказывал про - разбивание окна, странно и непонятно произошедшее; про Евочку, которую увидела и хорошо рассмотрела в течение сцены, имевшей место по окончании готик-парти; про свои творческие измышления и несвершения. Она же - рассказывала про своих новых приятелей-готов, про их группу и взаимоотношения; про двух соседок - маленькую хорошенькую и толстую мерзкую. По ходу прогулки - чувствовал вдруг переполненность мочевого пузыря, сообщал:
- Подожди меня минутку: отойду…
- Хорошо, - кивала и закуривала.
Благодатский шел за ближайший дом, оглядывался по сторонам. Не видел никого, расстегивал молнию джинсов: доставал член и мочился на топорщившуюся редкими клоками жухлой травы глинистую землю: тихо взблёскивали, переливаясь в скупом свете далеких фонарей бледно-желтые капли, задержавшиеся на подсохшей растительности. Поднимал голову, оборачивался и видел среди черных скелетов высившихся рядом деревьев - Останкинскую башню, обыкновенно подсвеченную и четко выделенную из темного - невидимыми крупными прожекторами. Возвращался, спрашивал:
- Как ты думаешь: башня Останкинская ведь высокая, а вот если - упадет, то сможет до твоего дома достать, сможет?
- В смысле? - не понимала. - Что значит - достать?
- Значит - дотянуться, ну, шпилем хотя бы…
- Нет, ты чего, глупый! - смеялась. - Она просто кажется такой большой, а по правде - далеко отсюда: ни за что не дотянется.
- Хорошо, - радовался Благодатский. - Хорошо, что не дотянется!
- Это почему - хорошо?
- Так… - непонятно улыбался и отмалчивался.
Через некоторое время - говорила:
- Мне отчего-то - холодно… Пойдем к дому: постоим там, в подъезде, и ты - пойдешь, ладно?..
- Угу, - кивал Благодатский, стараясь не показывать своего недовольства.
Приходили в подъезд: садился там на подоконник лестничной площадки между первым и вторым этажами. Вплотную приближалась к нему, обнимала. Быстро и сбивчиво принималась говорить:
- Я тебя так люблю и так хорошо - что ты пришел… Давно тебя не видела, а так хотела… Ни с кем не хочу, только с тобой и все время и много! Ничего, что ты стекло, ничего - что с другими: хочу только с тобой…
- И я, и я… - бормотал, утыкаясь лицом в едва заметно подымавшуюся под кожей плаща грудь и чувствуя как от ее тепла и мерных движений - оживает и наливается кровью член. Укладывал руки ей на шею, притягивал к себе: сильно целовал и вдыхал давно знакомый и привычный запах кожи ее лица - сухой и постоянно напудренной. Размышлял при поцелуе над происхождением другого яркого и постоянного для неё запаха, исходившего словно бы отовсюду: от рук, от одежды и просто - от воздуха помещений, в которых жила. Говорил себе: "Блядь, что-то ведь совсем знакомое: только вот на днях сталкивался в общаге с похожим… Где же? У кого-то в комнате? А-а, это же - средство для мытья посуды! Это что, у меня девка, которая пахнет средством для мытья посуды? Ну правильно, она ведь официантка и посудомойка - по совместительству… От этого запаха у меня хуй - колом встает, пиздец просто: а это - всего лишь зеленый гель, пеною в воде отмывающий тарелки и вилки! Ну так и что же, жаловаться не на что: я такой, она у меня - такая, она при мне, она целует меня. Я счастлив… Блядь, не могут ведь все - книги писать и летать в космос, должен кто-то и посуду мыть".
Понимала испытываемое Благодатским, старалась помочь ему: приподнимала его куртку, расстегивала джинсы и запускала туда руку. Тихо говорила:
- Поздно уже: надеюсь, никто не войдет и не выйдет…