- А если вдруг я тебя попрошу - помочь? Мне там кое-чего написать нужно, поможешь мне, поможешь? - улыбалась - и странной казалась улыбка под злыми быстрыми глазами.
- Помогу, чего не помочь… Только - не знаю, как мы с тобой встретимся: я редко свое время планирую: сегодня - здесь, завтра - там.
- Да я тут рядом живу совсем - возле вашего института. Приедешь учиться, позвонишь и зайдешь. Зайдешь?
- Зайду, - соглашался Благодатский и радовался тому, что - так удачно вышло. Смотрел сквозь стеклянную стену кафе, видел: дождь и прохожих, покрытых зонтами и капюшонами: спешили в метро и под другие крыши. Решал - посвятить вечер творчеству: не ездить никуда - по плохой погоде. Прощался с изрядно надоевшими бестолковым разговором девками, отправлялся в общежитие. Не забывал - записать номер телефона Белки.
Приезжал, сообщал свои намерения - Неумержицкому. Садился за стол, доставал блокнот и ручку. Пробовал писать: грыз колпачок, трогал волосы и думал о том, как нужен ему компьютер, за которым удобно работать: сохранять, форматировать и редактировать текст. Чертил на полях кривые линии, не знал - с чего начать. Спрашивал Неумержицкого:
- Как можно - начать?
- Я ехал на перекладных - из Тифлиса! - ржал тот. - Хули ты за писатель такой, если даже начать не можешь? Тебе ведь и заканчивать как-то придется…
- Да уж закончу… - хмуро отвечал Благодатский. - Начну и закончу, спасибо - за помощь…
- Не на чем. Пива хочешь?
- Хочу. А что, есть?
- Нет, но можно сбегать…
Бегали, пили - до полуночи. В двенадцать часов ночи - засыпали, пьяные.
Во сне Благодатский видел себя - стоящим у окна общежития и всматривающимся в очертания предметов сентябрьской ночи: видел деревья и фонари, светившие желтым на мокрые асфальты дорог, видел дома, темное, затянутое тучами ночное небо и на фоне неба - Останкинскую башню. Что-то странное мерещилось ему в очертаниях башни: в ее устремленности к невидимым на далеком небе звездам, в ее верхней части: с утолщением и тонким острым шпилем наверху. Понимал вдруг, что башня - не башня, а: огромный мужской половой орган, который уже долгие годы бесполезно стоит, высокий и беспомощный. "Несправедливость", - решал Благодатский. - "Не может ведь она, то есть - он: сам. Нужен кто-то, а никому нет дела… Почему все - так? Почему заботятся о себе, не замечая других? Ведь если бы иначе - всем сделалось бы лучше. Я вот - не только с этой могу, которая убежала к пацану с квартирой и плечами пошире, но и - с теми, на кладбище: маленькими, глупыми, некрасивыми. Им хорошо - и мне хорошо, и я рад, что могу делать им приятное… Я ведь и тут смогу, надо только постараться… Пускай все видят, как нужно поступать! Может - хоть до кого-то дойдет…"
И вновь - сильными волнами внутри начинало ходить по всему телу ощущение превосходства, сознание силы и яростная радость. Хватал в углу комнаты рюкзак, похожий - на солдатский ранец, бросал в него оказывавшиеся под рукой - предметы. Как обычно бывает во снах - не думал о нелогичности, необоснованности тех или иных действий: носился по комнате, словно руководимый непонятной силой и заранее изготовленным кем-то - сценарием. Чернело: проваливался куда-то, ничего не помнил - только оказывался на клочке глинистой земли: совсем рядом с тем домом, где днем раньше - ходил, смотрел и разбивал окно. Смотрел в его сторону: видел кусок стены и деревья, с которых ему под ноги летели жухлые листья. Замечал легкий дождь: падали и блестели капли, освещенные фонарями, и совсем близкой казалась серебристая Останкинская башня.
Снимал с плеч рюкзак, раскрывал его. Доставал предметы и непонятно появившиеся откуда-то - толстые красные свечи. Закуривал и хозяйственным ножом, предназначенным в общежитии для разрезания хлеба и прочих продуктов, чертил на глинистой земле - пятиконечную звезду: сдвигал ладонью в сторону мешавшие грязные листья и чувствовал исходивший от земли - сильный запах осени. Радовался тому, что теплая и влажная ночь присутствовала при его странных действиях и словно бы невидимо помогала. Устанавливал на каждый угол звезды - захваченные с собой предметы и свечи: зажигал. Видел в нервном красноватом свете на земле странные вещи и понимал: так надо, так предназначено: соображал, что без труда сможет найти связь между ними и происходящим. Отходил, задирал голову вверх и чувствовал, как падают и разбиваются о лицо капли дождя: стекают по щекам и подбородку. Снова охватывало чувство близкой победы: кипело и бурлило внутри. Следом за ним - появлялись непонятные слова и звуки: выкрикивал и бормотал в темноту, размахивал руками и крутил головой. Видел вдруг, как вырастают языки огня на красных свечах, поднимаются вверх и сливаются в один: длинный и неровный, как у паяльной лампы. Замолкал и всматривался в силуэт башни, над которой вдруг появилось и стало шириться белое пятно облака: растекалось по небу и набухало. Благодатский замирал: из облака выныривала вдруг огромная волосатая рука, подобная тем, какие бывают у монстров в фильмах ужасов. Кривая, толстая, с длинными закрученными спиралью ногтями, тянулась она к башне и вцеплялась в утолщение. Со страшным скрежетом и грохотом принималась двигать его - вверх и вниз: летели в ночь искры и куски железа.
- Да, да! - принимался скакать на месте и кричать Благодатский. - Так и должно было быть, так и будет! Сила есть, и ярость есть, и любовь есть! Вот - победа и огонь всех будущих побед, к которым спешу! Никто не помешает, никто не схватит, никто не запретит! Лучшее, что может быть жизнью и лучшее, что может быть ночью - да здравствует!
Замечал тем временем, что процесс с застоявшимся органом - близится к логическому завершению: все сильнее вздрагивала башня, все ярче и ослепительнее срывались с ее ствола искры, все быстрее и сильнее скользила вверх и вниз страшная рука. Наконец свершалось: утолщение трескалось и взрывалось поверху: кусками конструкции и полосами металла провисало вниз; вверх же, в темный воздух ночи - взлетал огонь, провода, аппаратура, мебель и прочее, широким радиусом рассыпаясь над спящим городом. В то же время Благодатский чувствовал, что дрожит земля: это качалась тяжелая башня, сотрясая свой глубоко врытый фундамент и многое вокруг. "Блядь, да она же ебнется сейчас! Хуй ведь - кончает и падает!" - соображал Благодатский и бросался скорее бежать: закладывало уши от страшного грохота, вокруг скользили по проводам синие искры и гасли редкие огни в домах. Понимал, что когда упадет - верхушкой острого шпиля разрушит её дом - подобно взрыву, вырвавшему часть соседнего и оставившего на месте квартир: трехстенные кинодекорации. "Я туда камнем бросал, а она - целиком!" - успевал подумать во сне последнее и просыпался.
Рассказывал Неумержицкому - свой сон.
- Это что! - отмахивался тот. - Мне вот недавно приснилось, что меня на балконе автобусом задавило…
Не понимал серьезности сна, не придавал ему никакого значения.
Тем днем - вновь не посещали института: посещали спортивный зал.
Вечером Благодатский встречался со своим другом - писателем-домоседом по фамилии Постный. Приезжал на встречу с ним туда, где жил он: в Сокольники. Высокий и тонкий, похожий на циркуль, с хвостом длинных светлых волос и добрыми умными глазами - ждал его Постный и читал в ожидании книгу. Здоровались, радовались друг другу и отправлялись гулять - в парк.
- Полезем - в дырку! - предлагал Благодатский.
- Зачем? - не понимал Постный. - Вход платный только в выходные днем, а сейчас - не платный.
- А так, просто. Чтобы менты нас металлоискателями не щупали!
- Менты… - отправлялись к знакомому месту в кованом чугунном заборе, где давно уже был выломан кем-то толстый заборный прут.
Благодатский покупал себе - пиво, а товарищу, по причине худобы пребывавшему на вечной диете, не пившему и не курившему, - кекс.
Дорогой обменивались последними новостями, пили и ели. В который раз поражался Благодатский домашнему образу жизни Постного, его странным вкусам и привычкам.
- Пошли со мной на кладбище, Постный! - звал его.
- Зачем? - удивлялся.
- С готами познакомлю. Погуляем, пообщаемся.
- Ага, нужны мне твои готы. Они - уроды все. Не хочу. А кладбищ боюсь, я там бываю два раза в год, так потом - сам моюсь целиком и всю одежду в стирку кладу. Заражусь еще чем вдруг…
- Да чем там заразишься, глупости… А если уж готы уроды - то кто же тогда не урод? Не гопники, по крайней мере…
- Да те же гопники, только одеваются по-другому и готику слушают. А сами - читать не умеют.
- Некоторые умеют. А ты - слишком критичен, на все со своей колокольни смотришь. Если бы все такими как ты сделались, стало бы очень скучно. Представь: все сидят дома, читают и пишут…
- Ну и хорошо: может, хоть написал бы тогда кто-нибудь что-нибудь нормальное. Чего дома, плохо что ли? Чего на кладбищах этих делать? Ерунду говоришь, Благодатский. Ой, смотри! - показывал на мусорную урну, мимо которой проходили. Там, рядом с ней, в просыпанном мусоре, сидела крыса. Толстая, с наглой мордой и умными маленькими глазами, рылась она в отбросах: искала съедобное.
Подходили поближе, смотрели крысу. Лишь раз зыркнув в их сторону - не прекращала своего занятия: продолжала шевелить лапами и разрывать мусор.
- Не боишься, Постный? Вдруг она - тебя укусит…
- Ничего она не укусит, она есть хочет, - с интересом разглядывал животное Постный.
- Что ж ты её, кормить собираешься, что ли?
- А я больше - не хочу! - демонстрировал остаток кекса, подходил совсем близко к урне и отщипывал маленький кусочек: бросал крысе. Та - опять взглядывала на Постного: словно пыталась понять, чего нужно ожидать от него. Так смотрели друг на друга - умными глазами, изучали. Видела: опасности нет, подходила к кусочку кекса: нюхала и съедала его. Постный крошил еще: так постепенно скармливал крысе остаток кекса - полностью. Благодатский все это время - сидел в стороне: на бордюре, курил и пил пиво. С интересом наблюдал за действиями приятеля. После, когда нечего уже было предложить голодному животному, говорил:
- Пойдем. Я бы тоже мог ей пива плеснуть, так ведь - не будет…
- Умная, - отвечал довольный Постный и подходил к Благодатскому: шли дальше, к дыре в заборе: проникали на территорию парка и принимались бродить там по дорожкам, стараясь выбирать места - где поменьше людей.
- Я вот, Постный, вчера - хотел рассказ написать, - признавался другу.
- Про что?
- Не знаю про что, просто рассказ. Только я даже начать не смог… Как начать, может ты посоветуешь? Давно ведь - сочиняешь…
- Не знаю, чего там начинать - бери да пиши. Придумай чего-нибудь и пиши…
- А может, лучше - не придумывать? Чего неправду-то писать, хуйню всякую…
- Благодатский, это же литература! Настоящее искусство, чистое искусство, всё придумано. А те, которые так просто пишут, не придумывают - уроды…
- Ого… Я как-то не очень с тобой согласен, ну да ладно. Думаю - все как раз наоборот. Ты сам-то что-нибудь сейчас пишешь?
- Пишу. Роман пишу.
- Роман? Круто… Трудно ведь, наверное, роман писать…
- Ничего не трудно. Я подумал просто: вот сексуальность и религиозность - два начала цивилизации. Ну и решил написать про то, как они связаны.
- Интересно. И чего там у тебя будет? - завидовал другу Благодатский.
- Чего там будет, все там будет. Во всех видах. Написал уже, как чувак себя на антенне распял. Еще там садо-мазохисты будут и гомосексуалисты тоже. Много чего будет.
- А евреев - не будет?
- Чего ты к евреям привязался? Нет, не будет. А про гомосексуалистов - будет начинаться фразой: "Я занимался любовью с Христом"…
- Чего-то ты совсем уже, Постный… Досиделся, дочитался…
- Ничего ты не понимаешь, это - рефлексия! Я вот церковников не люблю, они - уроды все. Вот и напишу, никому мало не покажется…
- Слушай, может все-таки - с готами потусуемся? Хоть на живых людей посмотришь, а то скоро совсем у тебя от книжек этих крыша съедет… - серьезно говорил другу Благодатский.
Но тот отказывался и продолжал так же категорично отстаивать свои позиции. Так гуляли они и беседовали, пока не надоедало: тогда - выбирались из парка и отправлялись по домам. Дорогой Благодатский рассуждал: "Он - умный и напишет здорово… Только он ведь ни одного священника в жизни небось не видел. Да и извращения - если только на видеозаписях. А это что? Да ничего, так - чужие фантазии… Я вот чего не видел и не пережил - никогда писать не стану, это пошло, это - наебаловка. Посмотрим, чего он там напишет…" Продолжал завидовать.
А ночью, перед сном - снова накатывало: поднимался под одеялом член и шевелилась память: показывала то, что казалось уже давно забытым. Ворочался, не мог уснуть. Чувствовал внутри - тяжесть, дышал глубоко и часто. Наконец вставал: тихо, чтобы не разбудить моментально уснувшего Неумержицкого. Одевал джинсы и шел в туалет: дорогой закуривал и выкуривал сигарету.
В туалете - запирался в кабинке, расстегивал джинсы и доставал казавшийся чуть припухшим член, трогал и смотрел на него: моментально вставал. Благодатский вздыхал, думал свои невеселые мысли и принимался мастурбировать: привычно скользил рукой по поверхности члена, стягивая и натягивая кожу. Представлял себе: комнаты, постели и кресла, представлял - мощно движущиеся и стонущие тела, залитые потом и спермой, а также - себя и её среди них. Стены туалетной кабинки мутнели и расплывались, вздрагивал потолок - опускался вниз и резко подымался обратно вверх. Исчезала и вновь появлялась обложенная коричневой плиткой унитазная дыра. Уставала рука, делался влажным лоб и спина, вдруг ослабевал и чуть обвисал член: Благодатскому казалось, что если он сейчас не кончит, то - расплачется и упадет здесь, в узкой кабинке на грязную, со следами мочи и плевков плитку. Из последних сил напрягал уставший бицепс и яростно дергал член. Наконец кончал: лишь несколько жалких мутно-белых сгустков вылетало и падало в дыру унитаза, тихо всхлипнув там желтоватой водой. Подбирал кусок какой-то смятой бумаги, протирал член. Сливал воду и отправлялся спать. Засыпал моментально, усталый и подавленный. Перед тем, как заснуть - успевал подумать: "Что-то делать нужно, иначе - совсем хуево станет… Схожу опять - к ней, только какой смысл… Нет, лучше на кладбище: подцеплю там кого-нибудь, может Евочка… Евочка, телефон ведь ее - есть! Позвоню завтра…"
Звонил.
- Встретиться? Можно… - соглашалась и назначала время и место: вечером, на станции метро "Октябрьская".
Приезжал, выходил на улицу. Одетый в черное: джинсы и тонкий свитер с торчавшим из-под - аккуратным воротом рубашки, рядом с которым свисали убранные за уши длинные волосы, прислонялся к стене: закуривал, совал руки в карманы и ждал. Решал - не пить. Рассуждал, о том - для чего встречаться здесь и предполагал: для того, чтобы быть возле высокого памятника Ленину, рядом с которым вечерами часто помногу собираются неформалы: в том числе - и готы. Не радовался: представлял себе толпу молодежи со спиртными напитками и обязательных в таких условиях - ментов и гопников. "Нужно было - на кладбище встретиться. Ну или хотя бы: в центре… Только бы - не вспоминала подробности той ночи и не спрашивала - почему уехал: не прощавшись…" - думал Благодатский и поглядывал на время: опаздывала. Наконец приезжала, извинялась. Говорила:
- Там такие пробки, а мне ехать - далеко…
- Ладно, ничего, - целовал Благодатский и заново разглядывал: словно успел за несколько дней совершенно позабыть - как она выглядит. Маленькая, с носом-крючочком и в черной шерстяной шали с крупными дырами-ячейками, Евочка казалась - усталой, смотрела из-под полуприкрытых глаз и объясняла: для чего встретились здесь:
- Мне тут - нужно человека одного найти… Пойдем, поищем…
Понимал: тут - это на площадке вокруг Ленина с неформалами и - не хотел ходить там, искать кого-то. Не мог отказываться: сам назначил встречу. Послушно отправлялся за Евочкой: первым делом выкуривала сигарету и покупала в ближайшем ларьке подземного перехода - пиво. Предлагала и ему: отклонял предложение.
- Ева! - радостно кричал вдруг совсем рядом чей-то неприятный голос.
Оборачивались, смотрели. С удивлением оглядывал Благодатский двух невысоких неформалов с неприятными красными лицами: неопрятно одетых и изрядно пьяных.
- А, привет… - рассеянно отвечала Евочка и не сопротивлялась, когда вплотную приближались они к ней и целовали - в щеку.
"Ни хуя - это что, она: с такими уродцами тусуется?.." - поражался Благодатский. - "Может, их и хотела отыскать здесь? Нет, как-то нехорошо получается: мне-то что с такими рядом делать… Блядь, вот говно…" Отходил чуть в сторону, закуривал и не слушал - о чем разговаривала Евочка с подошедшими. После, когда попрощавшись уходили - спрашивал:
- Это - кто?
- Так, ребята какие-то… - неопределенно отвечала Евочка.
- Что значит - какие-то? Они же тебя целовали даже! - не понимал Благодатский.
- Да я тут, кажется, недавно познакомилась с ними. Пьяная была, не помню толком… Целовалась с кем-то в засос - на спор!
"Ого, вот это - блядь…" - говорил про себя Благодатский, а вслух - просил Евочку быстро отыскать того, кого нужно отыскать и уйти или уехать в другое место.
- Да, да, сейчас. Мы - быстро… - поднимались лестницей из подземного перехода и шли к памятнику.
С неудовольствием оглядывал Благодатский открывшийся взгляду паноптикум: грязных, крикливых панков, самодовольных металлистов, чудных толкиенистов с волосами, перетянутыми ленточками через лоб: большими смешанными кучами лепились они по краям дорожек и площадки возле памятника. Пили пиво из больших пластмассовых бутылей, смеялись и переругивались. Неподалеку, как и ожидал - замечал пару ментов: хмурые, с глупыми лицами, прохаживались они по дорожке и постукивали себя по ладоням - резиновыми дубинками. Чуть подальше оказывались и гопники: не слишком большие и не представляющие собой особенной опасности. На улице уже сильно темнело: затянутое тучами осеннее небо казалось низким и тяжелым, а электросвет на окружающее был брошен - рекламами, редкими фонарями, окнами заведений и фарами автомашин, скользивших в различных направлениях мокрыми городскими асфальтами.
Готов почти не было: только несколько девочек в черном сидело у подножия памятника. Евочка шла неторопливо, оглядывалась по сторонам: искала. Подходили к готочкам: Благодатский видел одну - знакомую, которая, взглянув на него, отчего-то делала вид, что - не узнала. "Чего это она?" - думал. - "Может, бухая? А может, память короткая… У готочек, кажется, на редкость короткая память".
- Ты не видела ее? - слышал, как расспрашивала Ева одну из готочек: с выбритыми висками, густопокрашенными синим глазами и толстым крестом на шее. - Она обещала быть здесь, у нее телефон не работает, не могу позвонить ей…
- Нет, не видела. Не было ее тут, не было! - отвечала готочка.
- А если появится - скажешь, что я здесь, что ищу её? Скажешь?..
- Скажу.
- Только не говори, что я - с парнем. Не скажешь?
- Не скажу.
Довольная, словно бы решив тем самым все дело, звала Благодатского - на лавочку. Говорила: