* * *
9 октября я был назначен КУ - кандидатом на унтер-офицерское звание. Винтерфельд заявил, что мне следует прилежно учиться, чтобы стать впоследствии его заместителем и хорошим командиром отделения. Если бы я хотел остаться независимым, мне надо было отказаться от КУ. Но тогда мне был бы заказан доступ к ефрейторским лычкам. А ведь звание ефрейтора для меня, Петера Крайеса, было бы шагом вверх по лестнице жизни.
Мне не очень импонировало то обстоятельство, что с новым положением оказались связаны и новые обязанности. В казарме постоянно должны были находиться заместители дежурного. Только что назначенные КУ отлично подходили для этой роли. Во второй роте в четверг сразу шестеро стали КУ, среди них был и я, ефрейтор Крайес. Мне пришлось в конце следующей недели, когда другие развлекались, взять под свое командование второй наряд из десяти солдат, разводить их по постам, раздавать оружие (конечно, заряженное), устраивать поверку личного состава, выставлять дежурных у гарнизонных ворот, дожидаться, когда дежурный офицер приведет смену мне самому. Словом, целые сутки я был задействован сполна, а это, согласитесь, очень нервирует.
14.00 - постановка задач караулам. Дело довольно рутинное: напомнить об обязанностях, о запрещении принимать алкоголь и о многом другом. Но у меня даже в груди заболело, когда офицер начал перечислять мои собственные обязанности. Коллега унтер-офицер из третьей роты воспринял всю эту "молитву" спокойно, значит, и мне беспокоиться особенно не о чем. Слава богу!
16.00 - проверка готовности перед сменой караулов. Пароль на следующие сутки: "Дикая утка". Ничего себе! Звучит. Я получил, и это наполнило меня новыми ощущениями, серебряный аксельбант и заряженный пистолет. Когда у тебя на боку пистолет, чувствуешь себя увереннее и смелее. Сначала я проверил магазин, пересчитал, все ли патроны на месте. Тем временем унтер-офицер назначил патрули, определил их маршруты. Дальше все пошло довольно спокойно. Часовые у ворот стояли на своем посту, патруль отправился обходить окрестности, остальные засели в караулке дремать или играть в карты. Сам я занял место за столом дежурного. Что-то будет дальше? Но ничего не было. В этот субботний вечер никто не являлся в расположение гарнизона, никто не собирался уходить.
Дежурный унтер-офицер пошарил в ящике стола под книгой дежурств, вытащил стопку журналов с непристойными картинками. Недовольный, принялся чертыхаться:
- Что за дрянь! Все то же самое, что и прошлый месяц. Хоть бы что-нибудь свеженькое добавили! - Поразмышляв некоторое время, он принял решение. - Слушай, Крайес, - заявил он мне, - съезжу-ка я в Эльберфельд, может, привезу оттуда что-нибудь новенькое.
Я от удивления выпучил глаза, но он только ухмыльнулся:
- Не бойся, ничего не случится. В этом нашем бедламе вообще ничего никогда не случается. Караулы разведены, патрули назначены. Если явится дежурный офицер, отдашь рапорт и скажешь, что я пошел проверять патрульных. О'кей? - Уходя, он снял повязку дежурного и пистолет, запер их в шкафу. - Ну, пока.
Мне стало немного не по себе.
Но происшествий и в самом деле никаких не было. Спустя три часа он явился в отличном настроении, как видно, приняв несколько рюмок.
- Понимаешь, встретил одного приятеля, - сообщил он мне. - Ты, конечно, на меня не в обиде? Ну, всякое бывает. Вот, любуйся, принес для пополнения запасов. - Он икнул и бросил на стол дежурного пачку "веселеньких" журналов. - Знаешь, Крайес, я, пожалуй, часок посплю, - заявил он. - В таком состоянии, в каком я сейчас, на службе от меня толку мало. Если что случится, разбудишь…
Конечно, ничего не случилось, будить его не пришлось. Так унтер-офицер и проспал всю ночь. Ну а я все равно в свое первое дежурство не смог закрыть глаза - даже на минутку.
К утренней шестичасовой поверке я разбудил его. Он посмотрел на часы с некоторым удивлением и заявил:
- Похвальное усердие с вашей стороны, Крайес. А теперь ложитесь-ка отдохнуть. - И со спокойной совестью занялся поверкой.
Завтракать не хотелось, и я завалился спать на гауптвахте, где было тихо и спокойно. Смешное дело, конечно, сон в кутузке, но дверь там закрывалась и изнутри, так что проблем не было.
Я и часа, вероятно, не поспал, как дежурный унтер-офицер разбудил меня, тряся за плечо.
- Ты свое отсидел, старик, - сказал он. - Тут тебе замена появилась.
- Что еще за замена? Откуда?
- Давай, давай, освобождай кроватку - настоящий арестант ждет.
Я быстро натянул сапоги. Арестант? Да еще настоящий? На такое стоило посмотреть.
Выбравшись из арестантской в дежурку, я был разочарован. Перед унтер-офицером стоял бородатый ефрейтор, среднего роста, без поясного ремня, без сапог. Как раз составлялся протокол об изъятых у него ценных вещах. "Парень вовсе не выглядит как злодей-нарушитель, - подумал я. - Скорее его можно назвать симпатягой. Что же он натворил?" Но спросить было неудобно.
Только после того как ефрейтора Хонштайна отвели в камеру, я поинтересовался, не сдержав любопытства:
- В чем его вина и на сколько парня посадили?
- Он из другого гарнизона, - равнодушно пояснил унтер-офицер. - У них там не хватает места на гауптвахте, вот и отправили его сюда. Этот гусь из левых. Участвует, не снимая военной формы, в политических демонстрациях, собирает подписи. Его уже один раз предупреждали, но он не понял. А раз не понял, должен испытать на собственной шкуре. У нас он просидит 18 дней. Так что пожелаем ему приятного времяпрепровождения.
- Как, его посадили всего-навсего за это?
- Что значит "всего-навсего за это"? Ты считаешь, что он действовал правильно? Тогда можешь попроситься к нему в арестантскую, будете вместе валяться на одних нарах. По закону о воинской службе военнослужащим запрещено участвовать в политических мероприятиях, если они одеты в форму бундесвера. Сказано ясно, и на том конец. Хонштайну все это было отлично известно. Ведь одээсовцы всегда все знают. Но он своими действиями хотел спровоцировать других, сыграть роль мученика. Теперь у него для этой роли времени будет предостаточно.
"Стало быть, парень из ОДС - Объединения демократически настроенных солдат, - размышлял я. - А теперь оказался в кутузке. С Вилли может произойти то же самое. Но почему такое строгое наказание?"
Я осторожно заглянул в глазок камеры. Хонштайн стоял у окна, повернувшись к двери спиной.
* * *
- Я еще раз все обдумал, - заявил Йорг, - и окончательно решил: "Выхожу из игры".
Мы снова сидели с ним в нашей комнате.
- Как? Хочешь дезертировать? Ты же сам убеждал меня, что это не так просто. Доказывал, что после истории с похищением оружия я завяз по уши. А сам ты гораздо больше, чем я, участвовал во всех этих делах.
- Ах, Петер, оба мы теперь на крючке. Но кто нас сейчас может сцапать? А тогда я хотел просто попугать тебя, чтобы ты заблаговременно не увильнул от участия в операции.
- Ну а если нас все же прихватят - конечно, при условии, что я буду продолжать участвовать в этих делах?
- Если, предположим, нас засадят в кутузку, нам следует выгораживать друг друга. Ты скажешь, что я пытался отговаривать тебя. Я скажу, что мы заранее не поставили тебя в известность обо всем, чем мы занимаемся. У нас обоих будут тогда смягчающие обстоятельства. Но все это действительно только теоретические рассуждения. Надо срываться за границу - там можно будет организовать группу патриотически настроенных ребят, такую, чтобы это была настоящая организация, а не та, в которую мы попали.
Уж очень просто получалось все у Йорга на словах.
- В Швейцарию или Австрию, там ведь тоже говорят по-немецки…
- Да ты что? Не пройдет и часа, как Интерпол разыщет и схватит нас, - возразил я. - Уж тогда надо ехать в Южную Америку, хотя и там теперь трудно рассчитывать на безопасность.
- А зачем нас искать? Ведь грехов за нами не числится, - сказал Йорг. - Пока нас хватятся, пока объявят розыск, мы давно будем сидеть в какой-нибудь альпийской деревне. Так как же? Пойдешь со мной или нет?
- Да-а, проблема… Не знаю, мне надо подумать.
- Итак, если ничего не случится, встречаемся здесь же через неделю. Как видишь, старина, у нас с тобой уже есть и постоянное место для конспиративных встреч.
* * *
Наша рота сидела в холодном учебном классе. Радайн не преминул воспользоваться возможностью выступить. "Самостийное движение за мир" - так назывался его доклад.
- В последнее время, - начал Радайн, - появляется все больше признаков того, что публичная дискуссия о довооружении НАТО набирает силу. В демократической стране дискуссия есть необходимый атрибут жизни. Дискутировать необходимо. И это очень хорошо. Хорошо и то, что дискуссия не обходит стороной солдат. Нас радует, что вы интересуетесь политическими вопросами, но, конечно, ни о какой радости не может быть и речи, когда группировки, находящиеся на обочинах, определяют характер дебатов по вопросам политики безопасности среди общественности и правящих коалиций. Эти группировки пытаются торпедировать двойное решение НАТО, фальсифицируя его содержание.
Германская коммунистическая партия дирижирует этими группировками, которые распространяют упомянутые фальсификации даже в рядах бундесвера. Для этого они прибегают к услугам групп ОДС-так называемого Объединения демократически настроенных солдат. Что демократического в этом объединении, знают, наверное, только сами его члены. Если, например, они подстрекают своих товарищей к наказуемым действиям - разве это демократично? Согласно параграфу 15 закона о воинской службе Федеративной Республики Германии солдат, участвующий в политических мероприятиях, не имеет права быть в военной форме. ОДС много раз нарушало это положение и нагло призывало других военнослужащих следовать своему примеру.
Бонзак поднял руку:
- Позвольте дополнительный вопрос, господин капитан?
- Прошу вас, ефрейтор Бонзак.
- Вы только что сказали, что солдат не имеет права надевать военную форму, если участвует в политическом мероприятии. Можно ли сделать отсюда вывод, что война в таком случае является мероприятием, совершенно не имеющим отношения к политике?
Рота захихикала, командир закашлял, скрывая смущение.
- Вы отклоняетесь от темы, ефрейтор Бонзак, - наконец ответил он. - Мы говорим о мирных временах, а не о военных действиях… Итак, продолжаю. Того, кто последует призыву подстрекателей, ждет арест.
Еще одной инициативой так называемых борцов за мир, которые действуют у нас по указке Москвы, является Крефельдское воззвание. Оно отличается политической односторонностью, потому что направлено против довооружения НАТО ракетами среднего радиуса действия, необходимого как противовес превосходству Советского Союза в ядерных вооружениях. И еще одно скажу вам ясно и определенно: не поддавайтесь уговорам всяких самозванных деятелей, не слушайте их. Помните всегда: единственным эффективным средством борьбы за мир у нас является бундесвер… Вы что-то хотите сказать? Прошу, ефрейтор Бартельс.
- Я хотел бы кое-что уточнить, господин капитан.
Радайн окинул его нервным взглядом, но ничего не сказал.
- Во-первых, - начал Вилли, - так называемое довооружение - это обман общественности. Авторитетные военные специалисты на Западе считают, что военный паритет между блоками давно установлен и размещение новых американских ракет в Западной Европе односторонне изменит чашу весов в пользу США, а это сделает угрозу ядерной войны в Европе более вероятной. Во-вторых, как вы относитесь к высказываниям вашего и нашего бывшего сослуживца, а ныне генерал-майора в отставке Герта Бастиана, который выступает против размещения в Европе новых ракет среднего радиуса действия и является к тому же одним из инициаторов Крефельдского воззвания, вызывающего такие резко отрицательные, можно сказать, уничтожающие высказывания с вашей стороны? Прошу вас ответить на мой вопрос.
По мере того как Вилли говорил, на лице нашего командира все сильнее проявлялось беспокойство. Он почувствовал, что инициатива ускользает от него и занятие по вопросам актуальной информации идет не так, как он планировал.
- Примите к сведению, ефрейтор Бартельс: я не собираюсь отвечать на ваши выпады, - заявил он. - Именно вас я отношу к тому сорту людей, о которых говорил выше. Думаю, тем самым вы получили исчерпывающий ответ. А теперь позвольте продолжить обсуждение нашей темы…
* * *
Йорг выставил на стол бутылку мартини.
- Отметим, старичок, одно событие.
- Какое событие?
- Да твое присоединение к нашему движению. Поднимем бокалы за наших единомышленников по всей стране. Ведь немецкий народ ждет не дождется, когда над ним не будет тяготеть власть держав-победительниц!
- Не пой, пташечка, раньше времени хвалебные песни в мой адрес! Ведь сегодня мы только собирались поговорить о том, по пути ли мне с вашими ребятами. И я еще не сказал, что согласен.
- Петер, старина, экий ты нерасторопный тугодум! Ведь мы же всегда были друзьями, правда? Так неужели сейчас, в такой ответственной ситуации, ты не поддержишь меня? - продолжал уговаривать Йорг на манер вербовщика. - Пойми, винтерфельдовские ребята с самого начала не отвечали на все сто процентов моим представлениям о настоящих националистах, но лучшего варианта просто не подвернулось. А теперь пора расставаться с ними.
- Да, но если дело у группы пойдет не так, как намечается, несмотря на все расчеты, и я вдруг окажусь в лапах полицейских собак? Тогда с карьерой учителя мне придется распрощаться раз и навсегда. Думаешь, удастся хоть где-нибудь устроиться на работу?
- Садись, старик, успокойся. Конечно, удастся. Ведь указ о радикалах направлен только против левых. - Ты думаешь?
- Уверен. Я лично знаю одного из Аахена. Состоит в неонацистской национал-демократической партии Германии и работает учителем. Выступает с пропагандой взглядов НДПГ совершенно открыто.
- Но ведь он никого не пришил, не так ли?
- Представления не имею. Однако, если нам и придется отвечать по мокрому делу, ты выступишь на процессе как главный свидетель, не больше, пойми ты это наконец. Скажешь, что, связываясь с нами, представления не имел, чем такие дела могут кончиться. А я под присягой дам подтверждение твоим показаниям. Тут даже никакие винтерфельдовские хитрости не понадобятся. Сыграешь роль раскаивающегося грешника. Это производит впечатление на присяжных и публику. Давай так и сделаем, Петер. Это для тебя самый лучший вариант.
- В первую очередь, сознайся, для тебя самого! Но неужели ты всерьез полагаешь, что все так просто? - спросил я, чувствуя, что доводы Йорга меня поколебали.
- Честное слово, тебе не придется отказываться от националистических идей, - ответил Йорг. - А теперь слушай. Я уже тебе рассказывал о том, как стал участником нашего движения. Но тогда я сказал тебе не все. У себя дома я сколотил собственную группу. Слышал ты когда-нибудь о мотоциклетном клубе "Несгибаемый дуб"? Его членами были мои ребята, и я здорово обозлился, когда после одних прекрасных гонок у меня отобрали права.
- "Несгибаемый дуб"? Нет, никогда о таком не слышал, - ответил я с улыбкой: название показалось мне довольно комичным.
- Ну, ясно, конечно, ты не слышал. Только нечего скалить зубы, мы провертывали славные делишки. И я был у них шефом. "Шеф, чем мы займемся сегодня?" - спрашивали они меня. Конечно, нас было немного. Всего трое, со мной - четверо. Но все боевые ребята. Правда, времени у нас не хватило, чтобы всерьез заявить о себе. Но сейчас, когда мы порвем с винтерфельдовской командой и уедем за границу, можно будет развернуться как следует. Ты будешь у меня ведать охраной и одновременно станешь моим заместителем.
"Так-так, - подумал я. - Еще один прочит меня в свои заместители".
- Дадим объявление в газеты, - продолжал Йорг. - Вот, смотри, я уже и текст составил. - Он вытащил бумажник, достал из него сложенную вчетверо записку. - "Участники мотоциклетного клуба "Несгибаемый дуб" приглашают новых членов. Наш лозунг - рокеры против коммунизма. Качества, которые мы ценим в наших членах, - дух товарищества, мужество и смелость, верность отечеству. В наших рядах не место левым и фантазерам, маменькиным сынкам, наркоманам". Как по-твоему, неплохой текст?
- Ты это всерьез?
- Что значит - всерьез?
- Да кто же напечатает подобное объявление?
- Таких газет у нас полно, например "Национальцайтунг" или "Дойче штимме". Могу тебе показать, они часто публикуют материалы в этом роде.
- Думаешь, кто-нибудь откликнется на наше объявление?
Текст, сочиненный Йоргом, производил какое-то странное, даже смешное впечатление.
- Уверен, что откликнутся. Если мы наберем хотя бы пяток сторонников, у нас будет приличная команда.
- Не торопись, приятель. Ты все время исходишь из того, что я уже согласился. А ведь я толком не знаю, что ты задумал. Может, опять подведешь меня под монастырь, как тогда, с кражей ящика, в котором якобы было шампанское.
- Могу тебя проинформировать. Будем осуществлять, как мы делали когда-то, смелые операции. К тому же заметные и вполне эффективные. Однажды, послушай, мы забрались на еврейское кладбище. Открыли парочку склепов. А тут идет какой-то тип, из дома по соседству. "Эй, - кричит он нам, - вы что тут делаете? Это же кладбище! Здесь мои родители похоронены". "Ну и отлично, - отвечаю я ему, - они-то нам как раз и нужны. Где они лежат?" "Первый ряд, могила слева, - говорит этот тип, видно не сообразив сразу, что к чему. - А зачем вам, - спрашивает он, - понадобилось знать, где их захоронение?" "Затем, - отвечаем мы ему, - что хотим вытащить черепа твоих предков, чтобы сделать из них лампы-ночники для спальни". Каково придумано, а? - Йорг посмотрел на меня с вызовом. - После этого мы сделали вид, что уходим, иначе этот недочеловек еще привел бы, пожалуй, полицию.