* * *
Шпенглер уже ждал нас. Ему поручили быть ответственным за размножение различных служебных материалов и документов. В его распоряжение поступили светокопировальный аппарат и установка для снятия и размножения фотокопий.
Дежурили мы по двое через день, на службе были все время Шпенглер и один из нас. Другой получал увольнительную, зато на его долю доставалась ночная смена. Словом, работой нас не перегружали. Явился, к примеру, фельдъегерь из штаба. Еще не открыв нашу дверь, закричал:
- Важная телеграмма!
Но Шпенглер уже привык к этим "важным" сообщениям. Не спеша приоткрыв дверь, он проворчал:
- Что, разве горит? Русские уже высадили десант на Рыночной площади? - Затем открыл окошечко в дверях, взял у посыльного телеграмму, не спеша снял копию, пока офицер нетерпеливо постукивал пальцем по двери.
- Послушайте, - сказал мне Шпенглер, когда фельдъегерь ушел. - Я скопировал документ специально для вас, на всякий случай.
Шпенглер был славный мужик лет сорока пяти. Он работал в службе гражданской обороны. На все случаи жизни у него был готов комментарий. "Винтекс" он называл не иначе как "эти дерьмовые маневры".
- Все эти учения, - говорил он, - ни к чему, только летят в трубу миллионы. А вот моему старику отцу урезали пенсию…
Шпенглер всегда снимал копии с интересных телеграмм "для своего личного архива". Вот и теперь он принес самые свежие новости.
- Послушайте, - сказал он, - они пишут о новых планах НАТО по защите ФРГ. В этих планах сохраняется положение о том, что в случае войны части территории Федеративной Республики Германии могут быть оккупированы войсками стран Варшавского Договора. Тем самым якобы достигается цель уменьшить зависимость Запада от атомного оружия и сделать понятнее и доступнее концепцию запугивания населения оккупацией со стороны коммунистических государств. Штаб считает, что население ФРГ, узнав об оккупации части территории страны, придет в ужас, окажется перед мучительной дилеммой: остаться на территории, занятой противником, или воевать дальше. Перспектива оказаться в тылу противника будет, как предполагается, не очень-то привлекательной для населения, ведь половина промышленности и треть населения страны находятся в районах, отстоящих от границы ГДР примерно на 240 километров. Поэтому одна из задач маневров, согласно американскому плану 100/5, определить настроение людей, которые могут оказаться "по ту сторону", и оказать на них соответствующее пропагандистское влияние.
- То есть внушать людям, что лучше погибнуть, чем оказаться под властью красных? - спросил Клаус.
- Этот вопрос не возникнет вообще, - ответил Шпенглер. - В тех районах, которые предполагается оставить красным, то есть войскам стран Варшавского Договора, должна быть осуществлена тактика выжженной земли. Вы думаете, зря у нас пишут, что населению придется столкнуться с "мучительной дилеммой"? Вот так оно и планируется на случай войны - выжечь все дочиста.
Мы с Клаусом слушали молча. Застучал телетайп, и мы занялись очередной телеграммой. Вопросы большой политики меня уже не интересовали. Важней казались цены в столовой и плата за отопление и освещение в комнате, которая была нам отведена. Комнатой это помещение можно было назвать с натяжкой - нам отвели закуток в пультовой при круглом фойе, поставив там раскладушки. Народ в зале то и дело собирался, свет горел, а ведь все могли свалить на нас - заявить, что жжем электричество по ночам.
* * *
Праздник шахтеров! Половина срока нашей командировки истекла. Надо было это дело отметить. Раскладушка в пультовой подождет. В шесть вечера, как только закончился рабочий день, я уже был готов. "Для дискотеки время еще довольно раннее, - думал я, сидя в зале, где почти никого не было. - А больше идти некуда". Я разглядывал то свой стакан с кока-колой, то потолок. В углу, обнявшись, сидела какая-то парочка, не обращая внимания ни на что вокруг.
Глядя на обнявшихся, я немножко завидовал им. Что если бы сейчас рядом со мной сидела Петра?
Я заказал еще бутылку кока-колы. Скука смертная! Мне снова вспомнилось наше с Йоргом дурацкое положение. Черт бы побрал все! Так спокойно работается со Шпенглером и Клаусом! Остался бы я здесь, и гори они все синим пламенем - Вупперталь, Йорг, Винтерфельд, курсы по подготовке унтер-офицеров…
- Здесь свободно? - оторвал меня от размышлений чей-то голос.
Я вздрогнул.
- Извини! - Парень моего возраста продолжал оглядывать столики. - Нас тут целая компания, хотим сдвинуть столы, нельзя ли и твой прихватить?
- Можете взять! - буркнул я и встал.
- Сиди, сиди, ты нам не помешаешь. Если не имеешь ничего против, возьмем и тебя в компанию.
Я снова уселся, продолжая размышлять о своем. Но только что пришедшие гости вели себя очень шумно. Было их одиннадцать человек. Отмечали чей-то день рождения.
- Привет! - обратилась ко мне девушка, севшая напротив, и улыбнулась. Похоже, в этой компании она оказалась случайно. - Меня зовут Анна, - сказала она по-английски.
- А меня - Петер.
Мы помолчали, глядя друг на друга. "Черт возьми, а она симпатичная".
- Вы мне нравитесь, - выдавил я с трудом.
Майер, наш учитель английского языка, наверняка поставил бы мне пятерку за мое "Аи лайк ю".
Вместо ответа Анна показала мне жестом, что не прочь была бы потанцевать.
Мы крутились на пятачке целую вечность.
Соседи по столу смеялись:
- Анна, а он парень ничего! Наверняка лейтенант или скоро им станет!
- Сверхсрочники зарабатывают неплохо, но подумай, прежде чем выходить замуж!
Анна или не понимала по-немецки, или не хотела понимать. Она улыбалась, держа меня за руку.
Я узнал, что родом она из Малайзии, в ФРГ попала по набору, завербовавшись медсестрой. На ломаном английском я попытался объяснить ей, что хочу стать учителем физкультуры в школе и что скоро закончится срок моей службы в бундесвере. О своих проблемах я не счел нужным говорить. Сказал только, что хочу стать унтер-офицером.
- Унтер-офицер - что это такое? - никак не могла понять она.
"Еще подумает, что меня разжаловали", - решил я. Мне хотелось объяснить девушке, что на унтер-офицерском звании я не собираюсь остановиться, хотел бы дослужиться до офицера. Но как объяснить? Сержант, лейтенант… Кажется, Анна поняла меня.
Зазвучала музыка популярной песни "Сатиновая ночь". Мы встали и пошли танцевать, глядя друг другу в глаза.
* * *
Опять вы мне притащили еду? К дьяволу, оставьте меня в покое с вашей едой! Вы что, собрались кормить меня на убой? Вот ваша вермишель, вот ваши помидоры! Я украсил ими стену камеры!
Анна, не верь им, не верь тому, что они тебе обо мне рассказали. Не верь, что я убийца! Это ложь! То, что они сделали, чудовищно. Разве можно так?
- Что с тобой, ты, вонючка?
Я и не услышал, как надзиратель открыл дверь.
- Наверное, ты слишком благороден, чтобы лопать вермишель? А убирать за тобой кто будет? Мы? Нет, друг милый. Сам уберешь! Займешься уборкой сразу после прогулки. Заодно твое художество на стене пока подсохнет, чтобы ты лучше почувствовал, что такое уборка. А ну давай поднимайся!
Надзиратель выталкивает меня из камеры.
- Давай, давай, иди пошевеливайся, не будь сонной мухой. Тебе полезно подышать свежим воздухом!
Как я ненавижу эту обязательную прогулку! Что значит этот час так называемого свежего воздуха по сравнению с 23 часами камеры?! Да это только средство усилить тяжесть ареста. Погуляй, мол, понюхай, как пахнет ветерок свободы. Он долетает иногда из-за стены, когда дует в восточном направлении.
Ну а ты там, на вышке, что торчишь со своим пулеметом? Будешь стрелять, если я сейчас побегу? Нет, я не собираюсь срываться отсюда, просто хочу ускорить течение дел. Могу ли я положиться на быстроту твоей реакции, пулеметчик? Или ты там дремлешь наверху? Надо попробовать. Раз, два, три - прыжок в сторону стены. Что же он не стреляет? Чего ждет? Стена ведь такая высокая, мне все равно не взобраться наверх…
Нет, так долго он не стал бы медлить, если бы собирался подстрелить меня. Наверное, ему не разрешают стрелять без предупреждения, он должен сказать: "Стой, стрелять буду!" А если я не остановлюсь? Стена все равно слишком уж высока. Он только смеется, глядя на мои поползновения куда-то бежать. Давай, спортсмен, тренируйся! Прыжки с шестом в нашу программу не входят. Так что дыши глубже, милашка. И - пожалте в камеру, На сегодня хватит…
Закончилась моя последняя смела, и я пошел проведать Анну. Когда я думал о предстоящей встрече, сердце падало куда-то в пустоту, а пальцы непроизвольно начинали барабанить по поручню турникета на остановке, по стеклу автобуса, по бетонному косяку входной двери общежития для медсестер, где жила Анна.
Я купил для нее красную розу. Что-то будет? Как пройдет наша первая встреча наедине, в ее комнате? Попытаться, что ли, затащить девушку в постель или чинно выпить с ней по чашечке кофе и через час отправиться восвояси?
Вот и комната 103. Звук электрического звонка сообщил о том, что я прибыл.
Дверь отворилась, и Анна упала в мои объятия. Оказывается, она испытывала ко мне примерно такие же чувства, как я к ней. Я ощутил нежное прикосновение ее губ к моей шее, и вдруг все мои страхи и опасения перед первым свиданием угасли, появилась уверенность, что все у нас с Анной будет хорошо. Нам даже не было особой нужды разговаривать друг с другом, и это не потому, что моих знаний английского и ее знаний немецкого явно не хватало. Просто мы вдруг начали понимать друг друга без слов.
Анна показала мне свою комнату, снимки, привезенные с родины, из дому, вид из окна на кирпичную стену, заклеенную рекламными плакатами.
- Что же я такая дура! - вдруг воскликнула хозяйка по-английски. - Ты же, наверное, хочешь есть?
Я засмеялся. Вот, оказывается, и первая забота у Анны появилась - накормить меня. С трудом убедил ее, что сам умею готовить. Спагетти, то есть макароны по-итальянски, она еще не пробовала. Я быстро сходил за фаршем и томатной пастой. Когда вернулся, увидел, что Анна зажгла в комнате цветные свечки.
А потом мы блаженствовали за столом, запивая спагетти красным сухим вином. Анна хвалила мои выдающиеся кулинарные способности, интересовалась рецептом приготовления. А я думал о том, что я, мужчина, впервые в жизни приготовил обед для женщины. Это ли не событие? И мысли о том, что рядом с нами постель, как-то сами собой улетучились: нам и без того было хорошо.
А потом мы лежали рядом на ее узкой кроватке и слушали музыку. Время от времени Анна вставала, чтобы сменить пластинку на проигрывателе. Мы наслаждались молчанием, теплотой тела друг друга, мерцанием свечей, постепенно подкравшимся рассветом…
* * *
Я тщательно осмотрелся перед тем, как выйти из дверей общежития: никого. Еще раз помахал Анне, выглядывавшей из-за занавески в окне своей комнаты, и пошел искать такси.
- И откуда это ты так рано? - поинтересовался Клаус, когда я заявился в семь утра.
- Великая тайна, - ответил я. - Больше пока ничего не скажу. Ты не против, если я сварю для нас обоих кофе?
- Конечно, старик. Я счастлив, что последние часы учений мы проводим вместе. Представляешь, если бы русские знали, что весь наш блок НАТО в эти часы, между шестью и восемью, спит и видит расчудесные сны…
- А что вообще произошло за эту ночь? - спросил я.
- Да ничего. Наверное, кто гулял вроде тебя, кто спал как суслик. Но все же расскажи: хорошая тебе попалась штучка? Глядя на тебя, иначе не подумаешь. Наверняка втрескался. Ходишь как пьяный, хотя и не пил…
- Узнаешь со временем, что к чему, - прервал я красноречие Клауса. - Скажи-ка мне лучше, сколько километров от Вупперталя до Фрайбурга?
Клаус захохотал.
- Ты что смеешься, как дурачок? Я тебя серьезно спрашиваю.
- Мог бы и сам додуматься. Сколько мы проехали в понедельник, а? Можешь проверить на обратном пути. Сложи пути туда и обратно и раздели на два, будешь знать.
- Осел, - проворчал я, - каждый может забыть, сколько проехал неделю назад.
Я встал и приготовил кофе на двоих.
* * *
На той неделе, когда проходили маневры НАТО, у Радайна было полно дел. Он составлял общие и индивидуальные планы унтер-офицерской подготовки курсантов: практические занятия, караульная служба, строевая подготовка. Как бы то ни было, по субботам и воскресеньям мы были все время при исполнении обязанностей. Наверное, начальство хотело, чтобы мы быстрее врастали в унтер-офицерскую шкуру.
Не предполагал я, что в качестве курсанта мне придется исполнять все унтер-офицерские обязанности.
Одним словом, курсант служит как унтер-офицер, а относятся к нему как к кандидату на звание, как к ефрейтору. Таково уж курсантское дерьмовое положение.
Обязанности унтер-офицера мне не нравились. Всю неделю, предшествовавшую маневрам НАТО, только и было разговоров, что о них. Может, начальство намеревалось провести свой "Винтекс" в рамках ФРГ? Никто не знал, когда будет дан сигнал к началу учений. Хотелось бы, чтобы это произошло не в мое дежурство, потому что такое всегда связано со множеством забот и хлопот для дежурного.
Но мне не повезло. В пятницу 12 декабря в 6.15 утра ко мне явился посыльный с паролем "Лиловая лошадь". Я немедленно сделал запись в графе "Особо важные события", а в 7.00 уже было объявлено построение.
Я доложил командиру о готовности роты. Он заявил, что мы находимся в состоянии маневров, проводимых НАТО. Затем рота была распущена, выслушав такое решение:
- Боевая тревога по паролю "Лиловая лошадь" была объявлена в НАТО в связи с актуальными событиями на мировой политической арене. Но вам не следует реагировать на эти маневры слишком взволнованно. Обучение на местности будет проводиться согласно, ранее составленному плану. Первая стадия боевой тревоги продлится 42 часа и означает постоянную боевую готовность. Стало быть, в состоянии той же самой готовности, в которой находится наша казарма, во время маневров будет жить и работать весь бундесвер.
Нам предстояло в этот день смонтировать насосную станцию. По опыту предыдущих занятий по тревоге мы надеялись к 16.00 закончить все и получить свободное время.
Наблюдая за раздачей обеда, я обратил внимание, что солдаты все время дискутируют по поводу маневров и воспринимают их серьезнее, чем того требовали указания и комментарии начальства. И объявление тревоги вызвало повышенную нервозность, тем более что взводы, отправленные на новые занятия, еще не вернулись, хотя до 12.00 должны были возвратиться в казарму.
В 13.00 я передал дела своему сменщику, переоделся и пошел в учебную роту.
За ужином дискуссии продолжались еще энергичнее, поползли какие-то слухи. Одни считали, что ночь нам придется провести в походном положении, другие сомневались в этом. "Такого у нас еще не бывало", - заявил какой-то старослужащий солдат.
Янзен спросил меня, что делать, если вдруг будет дан приказ выступить в направлении Польши.
Я с возмущением посмотрел на него, но не знал, что ему ответить. Обращало на себя внимание и чрезвычайно хорошее настроение лейтенанта Винтерфельда.
Кто-то принес новый слух: личному составу выдается не учебный, а боевой комплект боеприпасов.
- Нас, саперов, это не особенно касается, - сказал Банген.
Двое парней были другого мнения:
- Наши высшие начальники могут пойти на крайний шаг и довести дело до войны.
Солдат из крестьян, всегда осторожный в своих заявлениях, высказал предположение:
- Может, русские уже заняли Польшу?
В субботу за завтраком командир роты пошутил:
- Наверное, будет приказ двинуться на Москву, занять ее, а к ужину вернуться обратно.
После обеда неожиданно всем было приказано возвратиться в казармы. Наконец-то!
Но боевую тревогу не отменили. Включать радио, электроприборы по-прежнему было запрещено. По всему гарнизону были выставлены караулы с пулеметами. В воскресенье нас опять разбудил сигнал тревоги.
"Ну вот, теперь-то только и начнется по-настоящему", - подумал я.
- Начинается вторая фаза боевой тревоги, - пояснил командир роты. Он приказал проверить, у каждого ли при себе личный опознавательный знак и свидетельство о прививках. - Если кто-то погибнет в бою, - продолжал он, - одна половина личного знака вставляется покойному в рот, другую половину надо передать по команде для вручения начальству и семье.
Командир батальона зашел к нам, никаких замечаний он не высказал. Проверил, все ли роты находятся в надлежащей готовности.
От волнения пот покрывал наши личные опознавательные знаки под рубашками.
Не хочу умирать! Анна…
В 7.00 была раздача оружия, после завтрака - опять построение. На построении был объявлен отбой. Все вздохнули с облегчением.
Я вспомнил свой недавний сон. Командир роты, капитан Радайн, вооруженный только пистолетом, ведет солдат в атаку. Против кого? Против поляков? Что нам надо в Польше? Или против персов - на занятиях шла речь о возможном вступлении наших войск в Иран. Опасные планы, опасные сны…
Смерти я боялся ужасно. Теперь этот страх отступил. Но тем сильнее оказалось удивление: разве интересы нашего отечества, которое мы обязаны защищать "храбро и беззаветно", находятся в Иране или в Польше? Что за возня началась здесь?
Я решил держать ушки на макушке.
* * *
В понедельник меня охватило страстное желание сделать что-то наконец самостоятельно.
Я поехал на вокзал в Эльберфельде и купил все ежедневные газеты да еще журнал "Шпигель". Разыскал в гарнизоне газетные сообщения о бундесвере и военной политике ФРГ, прочитал их от первой до последней строчки, расположил по темам. Пусть это будет началом моего скромного досье.
За этим занятием и застал меня Вилли.
- Привет, старик, поздравляю, - сказал он.
- С чем? - поинтересовался я. - Мой день рождения был четыре месяца назад.
- С предстоящим завершением учебного цикла. Ведь в апреле ты станешь унтер-офицером.
- Не торопись с поздравлениями, - ответил я. - Посмотрим еще, что будет. - Говоря об этом, я думал о предстоящем бегстве с Йоргом.
- Если ты не украдешь где-нибудь на приеме серебряную ложку, быть тебе унтер-офицером, уверен, - заявил Вилли. - Дело ясное. Не понимаю, почему у тебя такое скверное настроение. Ты не рад своему предстоящему производству в офицеры?
- Расскажу как-нибудь в другой раз. Сейчас желания нет. Договорились?
- Как хочешь. А не хотелось бы тебе посмотреть какой-нибудь интересный фильм?
- Что хорошего идет сейчас в кинотеатрах?
- Я тебя не в кинотеатр приглашаю. Дома у одного моего приятеля есть видеомагнитофон, ребята собираются в шесть часов.
- А что будут показывать-то? Какую-нибудь порнографию? Или американский ковбойский фильм?
Я еще раздумывал, что бы мне было интереснее посмотреть, когда Вилли ответил:
- Ни то ни другое. Американский фильм "Холокаст", второе название - "Конец света".
Меня это заинтересовало. Вилли засмеялся, добавил:
- Будет к тому же пиво, и все это обойдется дешевле, чем в нашей столовой.
Вилли ушел, а я еще обдумывал предложение. Сидеть, заниматься вырезками из газет, анализировать статьи - дело хлопотное. Чего тут раздумывать? Вечер был для меня обеспечен.