Кто-нибудь, обязательно в сапогах, приподнимает самый краешек таза. Когда показывается голый шнур хвоста, таз снова прижимается к полу.
На торчащий хвост наступают сапогом и убирают таз. Разъяренная крыса, изогнувшись, впивается зубами в рант кирзача.
Сверху ей наносится удар шваброй.
С одного удара крысу убить не удавается никогда.
Бывает, что оглушенной, полумертвой уже, принимаются играть в хоккей, швыряя швабрами ее по всей взлетке.
Вся переломанная, безглазая, с разбитым черепом, крыса упорно пытается куда-то ползти.
Оставляя за собой тонкий кровяной след.
Суббота.
Сегодня баня и ПХД. Парково-хозяйственный день. Трусение одеял и уборка территории.
Трусить одеяло - это значит, на пару с кем-то, взявшись за концы вытертого до крайности и местами дырявого полотна, вытряхивать из него пыль. При этом надо постараться, чтобы одеяло не порвалось.
Потом наведение порядка в расположении и на прилегающей территории.
Бычки, бумажки, листья - все должно быть убрано. Дорожки должны сверкать "как у кота яйца".
Снимаешь с коек белье и тащишь в каптерку.
Каптерщик, шнурок, придирчиво пересчитывает простыни и наволочки. Выдает свежие.
Все надо тут же пересчитать и просмотреть на предмет целости. Дырявые вернуть и потребовать заменить. Каптерщик выебывается и отказывается.
- Хорошо, - говоришь. - щас я вот эти Бороде отдам.
Получаешь другие. Заправляешь их себе.
По натянутой нитке ровняются тумбочки и полоски одеял на койках.
В руках - две дощечки с приделанными к ним оконными ручками. Дощечками разглаживаешь и "пробиваешь" одеяла.
Койки все провисшие, с вылетевшими пружинами. Матрасы слежавшиеся, продавленные.
Но одеяла на них должны быть ровными, идеально натянутыми.
Даже если выполнил все поставленные задачи, лучше не садиться и не отдыхать. Мигом найдут тебе еще кучу дел.
Так и ходишь, подправляешь что-нибудь, разглаживаешь, ровняешь.
По-другому ПХД расшифровывается как Пиздец Хорошему Дню.
Помыться в бане толком не успеваешь - если припашут менять белье и там.
Если повезет - успеешь вылить на себя пару шаек.
Вода из кранов бьет то ледяная, то до нестерпимости горячая. Неделя на неделю не приходится.
Пол скользкий, весь в ошметках грязной мыльной пены.
Но под кипятком научились мыться быстро.
Если присесть под душем на корточки, то долетающая вода успевает остыть на несколько градусов - двери постоянно распахнуты и все пронизывается сквозняками.
Вполне возможно намочиться, выскочить, натереться мочалкой, заскочить под струю снова и попытаться смыть.
Гомон стоит страшный. Кто-то на кого-то орет, кто-то ржет и визжит, кто-то петь пытается. Двое не поделили что-то и теперь катаются по полу, пытаясь ухватить друг друга за скользкие руки. Их подбодряют воплями и свистом. В другой стороне играют в "снежки" - швыряются завязанной в узел мокрой мочалкой. Попадет такой "снежок" в пах - мало не покажется.
Шутка - окатить кого-нибудь полной шайкой кипятка или ледяной воды и посмотреть, как жертва дергается.
Желательно не только успеть помыться, но и постираться. Окатываешь разложенную на кафельном выступе форму водой из шайки, проходишь по самым грязным местам - воротник, край рукавов и задняя сторона брюк - огромной намыленной щеткой и быстро споласкиваешь.
На ходу выжимая, бежишь в предбанник, надеясь, что твою подменку - рванье четвертого срока носки - не спиздили или не выбросили куда-нибудь. Иначе будешь в мокром ходить, на себе досушивать.
После бани меня и Черепа назначают пищеносами.
Мы должны забрать из караулки бачки с посудой, принести их в столовую, вымыть, наполнить ужином и отнести обратно.
В караулке нас встречают Соломон, Конюхов и Подкова - плюгавый, губастый хохол из Ивано-Франковска.
Подкова тут же припахивает нас мыть полы.
Начкар, старлей по фамилии Мамлеев, курит и смотрит телевизор. Нас он не замечает.
Возвращается Борода - он в карауле разводящий.
- Так, быстро в столовую, без хавчика нас еще оставите! Через двадцать минут чтоб были здесь, докончите. Съебали!
- Не дай боже, опоздаете! - кричит вслед Соломон.
"Боже" он произносит с ударением на последнем слоге, и через "э" - "божЭ" Задыхаясь, мы с Черепом бежим по холму, кратчайшем путем, в столовую. На дорогу у нас уходит семь минут. Семь минут обратно - итого четырнадцать. Чтобы заполнить бачки - шесть минут.
Должны успеть.
В столовой нас немедленно припахивают повара - грузить какие-то ящики и мыть в разделочной пол. Там же мы встречаем Петручу - Славу Петраченко с нашего призыва.
Петруча учился в кулинарном, и его распределили поваром. Завидовали ему по началу, да быстро перестали. Он один из поваров молодой. Остальные, четверо, черпаки, лупят его нещадно. Всю пахоту взвалили на него. На Петручу страшно смотреть - бледный, глаза ввалились.
Двигается бочком, вздрагивая от малейшего шума.
Череп пытается объяснить, что нас ждут, и получает по спине веслом - здоровенной палкой для перемешивания пищи.
Один из поваров - молдаванин Гуля - в тапочках, трусах и тельняшке - открывает какой-то кран и на пол льются потоки горячей воды. Все покрывается паром.
- Две минуты! - орет Гуля. - И я удивляюсь - все сухо!
В караулку мы прибегаем с опозданием в полчаса.
Борода оттаскивает от нас Соломона с Подковой и ведет обоих в сушилку.
Мы обреченно заходим.
Сейчас начнется.
Но Борода задумчив и спокоен.
- Вы им сказали, что вас тут ждут? - спрашивает нас.
Киваем.
- И сказали, что Борода вас ждет? - от вкрадчивого голоса сержанта нам не по себе.
Обычно за этим следует вспышка бешеной ярости.
Чем-то это напоминает мне сцену из мультфильма про Маугли, и я решаюсь пойти до конца:
- Гуля сказал, что ему похуй.
"Так ониии назвааали меняяя желтой рыыыбоййй? - Да, да, Каа! И еще земляным червяком!"
- Так, быстро домывайте и в казарму! - принимает решение Борода. - Завтра я сменяюсь, будем разбираться. Гуля вас пиздил?
Наше молчание Борода принимает как ответ и выходит из сушилки.
- Ну, что скажешь? - спрашиваю Черепа по дороге в казарму.
- Жопа полная! - мрачно отвечает Череп.
Вечером следующего дня Борода подзывает меня к своей койке:
- Через полчаса ужин. Собери всех бойцов взводовских, кто не в наряде. Будет политинформация.
Через несколько минут мы стоим. Я, Череп, Холодец, Паша Секс, Сахнюк и Кица.
Борода садится на кровать по-турецки. Закуривает и оглядывает нас.
На соседних койках лежат Соломон, Дьячко и Подкова.
- Значит, воины, так, - неторопливо начинает Борода. - Вы служите во взводе охраны. Мы - элита части. Мы не стоим на тумбочке и не заступаем в столовую. Вас мало, и на всех не хватит. И ебать вас могут только ваши старые. Ни "мандавохи", ни "буквари", ни повара какие-то сраные. Только мы. Мы не лезем к чужим бойцам, и никто не лезет к нам. Это закон. И он нарушен.
- Кирзач, Череп! Пизды Гуле вкатить сможете? - подает голос Соломон.
Мы переглядываемся.
- Сможем! - решительно говорит Череп.
- Тогда вперед! - Борода легко вскакивает с койки и влезает в сапоги. - Не зарываться! Скажу - хватит - значит, все! Всосали?! Остальные бойцы остаются на месте! Соломон, Дьяк, Степа - пошли! До построения успеть надо!
Скорым шагом двигаемся к столовой.
- Главное, не бздеть! - говорит нам в спину Соломон. - Если что - мы рядом.
Борода подходит к освещенному окошку поварской комнаты и стучит по стеклу.
- Че нада? - раздается голос.
- Гуля, это Борода. Выйди на секунду. Насчет хавчика базар есть.
Через минуту на пороге появляется Гуля, с сигаретой в зубах.
- Бля, ну че нада, отдохнуть не да…
Череп оказался разрядником-боксером. Серией ударов он отбрасывает Гулю назад. Повар сползает по стене коридорчика.
Соломон и Дьяк оттаскивают Черепа за ворот.
Все впечатлены.
- Теперь ты, - говорит мне Борода.
Мне не хочется бить сидящего на полу молдавана. Тот держится за голову руками и потряхивает ей, не веря случившемуся.
- Да, вроде, хватит с него, - неуверенно говорю я.
- Тогда получишь сам, - отвечает Борода.
Выбор невелик.
Гуля начинает приподниматься.
Я подбегаю и с размаха бью молдавана носком сапога. Попадаю куда-то в мягкое, очевидно, в живот. Повар издает странный звук, словно икает, и снова скрючивается на полу.
На шум выбегают другие. В растерянности замирают в коридоре.
- Так, бойцы! Бегом в казарму! Дяденьки говорить будут! - ухмыляется Борода и стягивает с себя ремень. - Вам еще рано на такое смотреть.
Повара хватают лежащего неподвижно Гулю и втаскивают обратно в поварскую. Запирают за собой дверь.
- Домой! - командует Борода, и, поигрывая бляхой, первым отправляется в казарму.
Мы следуем за ним.
Неожиданно Борода оборачивается и несколько раз охаживает нас ремнем по спине и ногам. Боль жгучая.
- Вы охерели, бойцы, так дедушек бить? - скалит зубы сержант. - Звери растут, Соломон! - обращается он к товарищу.
Тот отвешивает нам по оплеухе:
- Чтобы не борзели у меня, ясно? И ни кому ни слова!
Больше нас в столовой не трогали.
Отыгрались на Петруче.
Выдержал он в столовой месяца три. Затем сунул левую руку под нож хлеборезки. Остался без большого пальца и двух фаланг указательного.
Петручу увезли в госпиталь в Питер и больше он в часть не вернулся. Пальцы ему спасли, пришили. И комиссовали по инвалидности.
- Помнишь, Паша, про госпиталь мы с тобой мечтали? - спрашиваю я Секса. - Когда по полосе в карантине бегали?
- Помню… - вяло как-то отвечает Паша.
На стодневку старые, по традиции, отдают нам свое масло. Иногда подзывают, но чаще мы, бойцы, шустрим сами.
Два-три дополнительных кусочка масла - и совсем другое ощущение от еды. Забытое чувство сытости.
На ужине подходишь к их столу и говоришь:
- Разрешите доложить, сколько дедушкам служить!
Называешь оставшееся число дней до приказа.
Вижу, как гордому Черепу тяжело себя переломить и нести обязанности счетовода. Пробубнив под нос очередную цифру, он не спеша собирает желтые кружочки в одну миску и несет на наш стол, хмурясь и сердито поглядывая по сторонам.
Старые это тоже видят прекрасно, но лишь ржут и подначивают его. О том, как Череп уделал повара, уже все знают и авторитет его заметно отличается от нашего. Особенно обидно мне - я ведь тоже участвовал в разборке. Но, видать, есть существенная разница - бить первому, или пинать уже упавшего. Впредь мне наука.
Наши взводовские старые - Костя, Старый, Конюхов, Петя Уздечкин, еще несколько человек, - нормальные парни. Отдают масло, иногда и всю пайку, с сахаром вместе, без слов и не унижая.
В роте МТО, их столы рядом с нашими, через проход, Криницына и Ситникова заставили подбирать масло с пола. Сбросили его с тарелок и заставили поднять и на глазах съесть. Криня поднял, а Сито отказался. Его отволокли в мойку и отбили ему там все внутренности раздаточными черпаками. Но отстали после этого надолго.
Патрушеву старые "мандавохи" навалили целую гору масла - паек двадцать. И руками, без хлеба, приказали все съесть. Как всегда, на время.
Патрушева вырвало прямо на стол. Тряпку ему взять не разрешили, и он вытирал все собственной майкой.
По ночам "сушим крокодилов" - ногами упираешься в одну дужку койки, руками - в противоположную. Провисеть так долго невозможно - начинает ломить руки, и все тело ходит ходуном.
Маленький Мишаня Гончаров от спинки до спинки койки не дотягивается, и потому "сушит попугая". Усаживается ногами лишь на одну спинку и держится за нее руками.
Соломон или Подкова, развлекаясь, бьют его со всей силы подушкой, и Мишаня кувырком летит вниз.
"Дембель в опасности!" - обычно орет дурным голосом Конюхов.
Подбегаем к стенам, подпираем их и держим, чтобы те не рухнули.
В нарядах не спим сутками. С поста меняют лишь на полчаса. Бежишь в столовую, запихиваешь в себя сначала второе, потом, если успеваешь, запиваешь холодным супом и бегом обратно, на КПП.
В караул еще не ставят. Сказали, после увольнения осенников заступим.
Жопа. Полная жопа.
Домой за все время написал лишь два письма. Все хорошо. Здоров. Кормят нормально. Водят в кино.
В кино действительно водят. В клуб, по субботам и воскресеньям. Один документальный и один художественный фильм. В субботу почему-то черно-белый, а в воскресенье цветной. Раз в месяц показывают зарубежный, польский или французский, типа "Откройте, полиция!"
На фильмы нам плевать.
Дикий недосып валит с ног, и хотя бы на сеансе мы мечтаем урвать немного. Забыться хоть на полчаса под бубнеж и мельтешение на экране.
Черпаки усаживаются позади нас, и уснуть не дают.
Чуть дернул головой - бьют по ушам резинкой. Боль жгучая, но за ухо взяться, потереть - нельзя. Сиди и смотри.
Облегчение - если вызовут с фильма тащить ужин в караул.
Там, конечно, припашут, заставят все мыть и подметать. Но, по крайне мере, не так дико хочется спать.
Осень заявилась в часть уже в середине августа - половина деревьев желтая, мелкие листья летят по ветру. Дожди каждый день. Тяжелый сырой воздух пахнет гнилью, мокрой землей.
По утрам трясет от недосыпа и холода. Все, кроме нас, бойцов, натянули под хэбэшки "вшивники" - свитера и вязаные безрукавки.
Но торжественные проводы сезона - строго по календарю.
В последний день августа, ровно в полночь, выгоняли лето из казармы. Бегали по всему помещению, махали полотенцами и шипели: "Кыш-ш! кышш-ш-ш!" Под каждой койкой, под каждой партой в ленинской комнате помахать надо.
Старые, у которых осенью приказ, активно руководят:
- Из сортира лето не выгнали! Там оно спряталось! Гони его на хуй, а то дембель не наступит!
И подбодряют пинками, если вяло полотенцами крутишь.
Вышел, наконец-то, приказ, и через неделю старых начали увольнять.
Первыми, в "нулевке", у нас ушли сержанты - Костя и Старый.
Получили в штабе документы, прослушали инструктаж, попрощались со всеми, посидели на КПП и укатили в Токсово на рейсовом автобусе.
На прощание Костя пожал нам всем руки:
- Давайте, бойцы! Если что не так - без обид! Служите, старейте! И у вас дембель будет! Пока!
Оказывается, Костя умеет говорить. И даже по-русски. А не только "мэнэ нэ ебэ".
Минут через десять к КПП подъезжает такси с ленинградскими номерами.
Из машины выходит миловидная девушка в коротком платье и разглядывает нас.
Мы ее.
Наконец девушка говорит:
- Здрастье, ребята! А я к Сереже Костенко приехала.
Мы переглядываемся.
- К Косте, что ли?
- К Сереже. Костенко его фамилия. Он увольняться на днях должен.
КПП начинает ржать.
Справившись со смехом, кто-то говорит:
- Опоздали вы, девушка! Уволился уже Сережа ваш! Теперь ищите его, ветра в поле!
Девушка хмурит брови:
- Ребята! Вы со мной так не шутите! Я его жена!
Секундная пауза и все бросаются запихивать ее обратно в машину.
- Гони за рейсовым, в Токсово только недавно пошел! Гони, успеете еще! - орут водителю.
Девушка выхватывает из сумки какие-то свертки и протягивает нам:
- Вот, гостинцы тут, поешьте! Спасибо, счастливо!
Такси разворачивается и уезжает.
Прапорщик Кулешов, дежурный по КПП, закатывает глаза:
- Вот Костенко сегодня теплой мандятины нащупается!
Но никто не смеется.
Осень. Осень…
На окрестных болотах начала поспевать клюква.
Выдали всем, кто не в наряде, резиновые бахилы от ОЗК, по паре вещмешков и котелку. Загрузили в автобус, полчаса протрясли по разбитой бетонке и высадили в какой-то уж совсем глухомани.
Утро, холод, туман, по обеим сторонам дороги - моховой ковер с чахлым кустарником. Кое-где виднеются понурые деревья.
Ворон инструктирует:
- Толпой не ходить. Где видите, что топко - не лезть. Держаться на виду друг у друга. Норма с каждого - полтора вещмешка. Выполняем приказ замкомандира полка по тылу - обеспечиваем часть витаминами на зиму. Увижу кто просто так ходит или сидит - пизды дам. Не сачковать. Для себя же стараетесь.
Сам Ворон остается в автобусе.
Старые отходят от дороги подальше, выбирают местечко посуше и заваливаются спать. Свои вещмешки отдают нам. Теперь мне надо набрать четыре мешка.
Клюкву я никогда в жизни не собирал. На болоте тоже первый раз. "Где топко - не лезть." Хуй его знает, где топко, а где нет.
С нами отправляются черпаки. Борода делит нас на группы, назначает старших.
Нашей "тройкой" - Костюк, Череп и я командует Соломон.
- Не дай божэ не соберете норму! Такой пизды вкачу - мало не покажется! - бросает нам свой вещмешок Соломон и закуривает. - Че стоим? Съебали на сбор!
Под ногами чавкает. Сапоги с бахилами норовят соскочить.
В некоторых местах идешь, как по батуту - все под тобой прогибается, колышится, пружинит. Хорошо, что с нами Костюк. Все-таки деревенский, привычный. Я-то дальше дачи под Истрой на природе не был. Череп тоже городской. Соломон - молдаван, этим все сказано.
Клюква - яркая, крупная, влажная и холодная. Технология сбора проста. Ползаешь на карачках по болоту, щиплешь ягоду в котелок, затем ссыпаешь в вещмешок. И по новой: Пальцы быстро коченеют и плохо слушаются. Сунуть руки в карманы и погреть нельзя - получаешь пинок.
Соломон прогибается перед Вороном за отпуск. Устал, сука, служить. Домой, в Молдавию захотелось. Ворон пообещал ему отпуск по завершении сбороа ягод. Вот он и старается.
Ни покурить, ни посто отдохнуть и разогнуться он нам не дает.
Если Соломону кажется, что собираешь медленно, он бьет ногой по котелку в твоих руках и вся набранная клюква разлетается по болоту. Получая по спине и затылку, собираешь ее и бежишь к следующей кочке.
Часа через два молдавану все же надоело таскаться за нами.
- Чтоб к моему приходу все мешки были полные! - пинает он согнувшегося Костюка. Тот, пытаясь удержаться, по локти увязает в мокром мху.
Соломон уходит на поиски своих дружков.
Череп и я сбрасываем с себя вещмешки и валимся спинами на кочки. Костюк пугливо оглядывается и продолжает щипать ягоды. Хорошо, что с нами он, а не Гитлер-Сахнюк. Тот бы стал визжать, что надо собрать норму, одному ему не справиться, и что мы его подставляем.
Я чувствую, как ткань гимнастерки пропитывается влагой и приятно холодит спину. "А если удастся заболеть, будет совсем хорошо. Воспалением легких, хотя бы" - мечтательно думаю я.