* * *
Через несколько дней Лёва проходя мимо, остановился рядом с моей тумбочкой.
- Слышал я, что ты из побегушников?
- Было дело.
- Встречался я на тюрьме с твоими подельниками - Лёней Пантелеем, Кирьяном.
Серьёзные пацаны. Ладно, ты если что…обращайся. Кстати. Слышал, я что Пися парашу гнилую о семейнике твоём, Виталике разносит. Учти это.
Я, уже имея опыт участия в "тёрках" и придерживаясь понятий, что семейник всегда прав, ответил:
- За то, что поставил в курс, благодарю, Лёва. Семейник мой человек порядочный и конечно же отреагирует на сказанное тобой. С интригана спросим.
* * *
Вечером, мы идём в школу. Холодно. По дороге я инструктирую Виталика:
- Бей первым, тогда получишь кайф. Прилив андреналин ударит в голову как наркотик.
Трое великовозрастных школьников пишут сочинение на тему "Письмо Татьяны Онегину по роману А.С.Пушкина "Евгений Онегин".
Потеют стриженые затылки в застарелых шрамах. Синие от перстней пальцы нервно комкают листы бумаги.
Виталик очень вежливо пригласил Писю выйти в коридор.
Под лестницей следует лёгкая словесная разминка.
- Так что ты там обо мне плёл? - Медленно с притворной апатией спрашивает Виталя.
- Что надо, то и плёл!
- Значит ты членоплёт?
- А в едало?
- Ну попробуй!
Пися решает нанести удар первым. Следует легкий толчок в грудь.
У Виталика хорошая реакция. Хлёсткий удар в ответ.
Бывший семейник сидит на корточках, зажимая рукой разбитый нос. Пися напуган. Его тело излучает потное тепло, с запахом страха.
Мы собираемся уходить. Виталик наклоняется к его уху.
- Ещё раз жало высунешь, фуцан дешёвый, обоссу!.. Или скажу Дракону, чтобы тебя поцеловал.
- Оно вам надо, Анатолий? - подражая голосу Колеса, спрашиваю я. - Не заставляйте Виталия бояться самого себя!
Виталя криво улыбнулся. Затянул дурным голосом.
Мы сдали того фраера
Войскам НКВД,
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде.
В зимних сгущающихся сумерках мы возвращались в свой барак. Лёгкий белый снежок скрипел под ногами. Запах снега был особый - свежий, бодрящий. Он наполнял легкие и душу радостью, будто лёгкое, приятно пьянящее вино.
* * *
Самое страшное в тюрьме и лагере это попасть в "обиженные".
Они есть почти в каждой камере и в каждом отряде. Как правило это навсегда сломанные тюрьмой люди. Грязные, вшивые, неряшливые, они плыли по течению, презираемые всеми.
Они готовы были чистить туалеты, мыть полы, стоять на атасах, выполнять всю грязную работу за сигарету, кусок хлеба, заварку чая.
В отрядах они жили в петушиных углах, в столовой сидели за специально выделенном только для них столом, в строю шли и стояли последними. Их запуганность, опущенность и забитость - свидетельство того, как бывает страшен униженный и ущемленный человек, утративший человеческие черты.
Всё знающий о лагерной жизни Колесо рассказывал, что в какой-то зоне, решили, что изоляция "опущенных" заключенных от "мужиков" и "блатных" оздоровит обстановку. В порядке эксперимента всех "обиженных" перевели в отдельный отряд. И что же? Спустя некоторое время там появились собственный "смотрящий", "мужики", и даже "петухи".
В случае провинности бить руками обиженных нельзя. Только ногой, черенком лопаты, шваброй. Они неприкасаемые, парии, сочувствие к которым воспринимается как слабость. Был среди них Коля Дракон. Это был ярко выраженный олигофрен с полностью дебильным лицом, которого надо было бы содержать где - нибудь на дурке с ежедневным обследованием у психиатров.
Но врачебная комиссия признала его здоровым.
Сел он за то, что якобы у себя в деревне регулярно насиловал свою двенадцатилетнюю сестру, такую же дуру, как и сам.
Ну, а в тюрьме, его конечно же тут же опустили. Рано или поздно это произошло бы даже и без учёта совершённого. Люди с отклонениями в психике это первые кандидаты в петушиный угол.
После чего их ненормальность только усугублялась.
За все время нахождения в лагере и тюрьмах я не встретил ни одного психически здорового среди "опущенных". Ориентация тут было не при чём. Настоящих гомосексуалистов, желающих однополой любви было очень мало. Большинство оказавшихся в "петушатнике", попали туда по причине слабости характера, недалёкости ума, кишкоблудства либо же в силу психического заболевания.
Полы в бараке мыли обиженные. Гоша, как завхоз расплачивался с ними табаком или чаем. В нашем отряде их было пять человек. Все грязные, страшные. Чистой и опрятностью из всех обиженых, выделялся только один - Вова Москва. В отличие от остальных он был ухоженный, их хорошей семьи. Опустили его по собственной глупости. В камере рассказал о том, что любил заниматься с бабами оральным сексом. После такого рассказа его сразу же отправили в угол для обиженных.
Правда потом оказалось, что однополая любовь ему даже нравится.
После того как он пришёл в лагерь, родители нашли общий язык с администрацией и Вову принялся опекать капитан Парамонов.
Москвича особо не прессовали. Боялись связываться. Но сидеть он всё равно был вынужден за помойным столом.
Как ни странно Вова дружил только с Драконом, остальных не замечал.
Хоть и относился к нему с пренебрежением, но подкармливал из своих передач. Не бескорыстно конечно. Дракон выполнял его поручения, мыл за него полы.
* * *
Дракон возил шваброй по продолу. За его тряпкой по полу тянулись мокрые полосы. Они были похожи на флаг Пуэрто-Рико.
Я спросил:
- Драконище, сигарету хочешь?
Коля остановился, поворнул ко мне голову. Глаза у него тусклые, мутные, отчужденные. В них застывшая многолетняя покорность, и животный притаившийся страх.
Медленно и глубоко вздохнул. Потом недоверчиво спросил:
- Ну-уууу? А взамен чо? Учти, я не отдаюсь.
От Дракона тянет запахом курева и мочи. Он такой страшный и грязный, что мне не приходит в голову даже виртуально представить его в качестве объекта сексуального домогательства.
Я успокоил его. - Ладно, ладно… Расслабься, я не по этой части. Скажи, как ты сестру то свою не пожалел?
Дракон остановился, опёрся на швабру. Глубокомысленно изрёк:
- Так ведь хер ровесников не ищет и родни не признаёт.
Вот мля-яя! Философ дырявый нашёлся!
Разговаривать с обиженным расхотелось. Я взял сигарету, пошёл на улицу.
В дальнейшем я узнал от Дракона, что у них половина деревни не находит ничего зазорного в инцесте. Я подумал "Бедная деревня, воспетая русскими поэтами! Несчастная Россия".
Следствием нового мЫшления и демократического правления стала социальная деградация общества, которая повлекла за собой деградацию психическую. Уже включился тот самый порочный круг, из которого уже не было выхода, только всё ниже, ниже, ниже на самое дно, откуда, как из ада, не было пути назад. Только вниз, в мерзость и кошмар духовного и физического опустошения.
Такие люди были социально опасны. Контактируя с нормальными, обычными людьми неизбежно навязывали им свои патологические стереотипы.
На мой взгляд их нужно было изолировать от общества, содержать в резервациях, как больных лепрой, но ни депутатам, ни законодателям, ни правоохранителям до этого не было никакого дела.
Всплеск активности или имитация какой-то деятельности происходили лишь в случае чего либо из ряда вон происходящего. Лишь после того, когда была сломана ещё одна судьба, загублена чья то жизнь.
Преступный социум на такие случаи реагировал острее и бескомпромисснее. Он раз и навсегда исключал такого индивидуума из списка людей.
Жестоко. Но жестокость вынужденная, в целях сохранения человеческого вида.
* * *
В зонах ввели отпуска. Первым отправили Вадика Николаенко. Сроку у него было шесть лет. Отсижено пять.
На воле он занимался рэкетом. В зоне стал завклубом.
В этом не было ничего удивительного. На свободе я знал парочку бывших бандитов, которые стали меценатами и благотворителями театральных фондов.
Как видно после взрывов и крови почти каждого человека тянет к прекрасному.
От кого то слышал, что даже известный демократ Ельцин, перечитывающий по ночам русских классиков, в молодости чуть было не загремел на Колыму, украв гранату с военного склада и рванув с ней на какую то "стрелку" с конкурентами.
Заведующего клубом опекал заместитель начальника колонии по воспитательной работе подполковник Ильин, невзрачный сутулый человек с плешивой головой. В его обязанности входило двигать культуру. Но культура и зона - понятия совершенно несовместимые. Поэтому главный воспитатель зоны не сидел в кабинете, а постоянно лазил по зоне и выявлял нарушения. Сделать это было несложно, поскольку всегда можно было придраться к неряшливому внешнему виду, оторванной пуговице или размеру бирки на груди. За один рабочий день подполковник Ильин успевал составить по десять - пятнадцать рапортов.
Начальник колонии ставил его в пример" Учитесь у Ильина! Хоть и дурак, но с инициативой! Молодец! Чтобы каждый из офицеров в неделю оформлял не менее десяти нарушений!
Мстительные кумовья мечтали спалить заместителя по воспитательной работе за проносом в зону марихуаны или на худой конец водки.
Любимая присказка у заместителя по воспитательной части была:
- Вот Петр Ильич Чайковский, хоть и педераст, но сочинил замечательную оперу, "Руслан и Людмила". Граф Лев Толстой уже будучи импотентом написал гениальный роман, "Война и Мир". А вы заключённый Иванов с такой елдой только и можете, что петухов драть!
Подполковник как две капли воды походил на своего протеже, что давало братве повод подозревать его в том, что двадцать восемь лет тому назад он изменил своей жене.
После торжественного убытия осужденного Николаенко в заслуженный отпуск все затаили дыхание, вернётся завклубом в зону или не вернётся.
Делали ставки. Заключали пари как на тотализаторе. Вадик вернулся. Причём не просто вернулся. Следом пришло письмо из УВД, что заключённый Николаенко находясь в отпуске совершил геройский поступок. Во время пожара в районной администрации вытащил из огня сейф с квартальными отчётами.
Все гадали, какое завхоза ждёт поощрение? Может быть освободят от наказания?
Юра Дулинский озаботился вопросом, что делал ночью у здания администрации заключённый, находящийся в отпуске? В виду отсутствия аргументированных ответов выдвинул собственную версию. Дескать сначала поджог, а потом сам же и спас.
* * *
Одна из самых блатных должностей в зоне, это санитар или "шнырь" санчасти.
Попасть на "Крест" санитаром и остаться там до звонка или УДО - было золотой мечтой многих козлов. Там ждала сытная и спокойная жизнь, пока "шнырь" не залетал на пьянке, или на торговле таблетками. После чего проштрафившегося "санитара" отправляли обратно в барак, где его ожидало всеобщее презрение и ненависть правильных пацанов.
Один из "шнырей" тот самый Костя, которого я видел в самое первое посещение.
В прошлой жизни он закончил медучилище. В одно и тоже время с ним в училище училась и Светлана Андреевна.
Следом за завхозом клуба он тоже отправился в отпуск. Скорее всего оказала протекцию сама Светлана Андреевна.
На это раз всё закончилось подвигами другого рода.
Буквально на третий или четвёртый день прошёл слух, что Костик нажравшись какой то дряни сначала изнасиловал, а потом зверски зарезал Светлану. Как оказалось, они были любовниками ещё во время учёбы.
Поступок был блядский. Заключённые изначально не трогали врачей, потому что от них зачастую зависели их жизни.
Костика искали менты УВД и зоновские опера. Шерстили адреса родственников и прежних друзей. Задержали его через несколько дней на даче у кого то из родственников. К нам в зону его больше не привезли, отправили в Сизо.
* * *
Ранним утром в барак пришёл невзрачный офицер, лет тридцати. Или чуть больше. Бросалось в глаза испитое, но не злое лицо человека, ведущего постоянную борьбу с алкоголем. Судя по одутловатости, морщинам и красному носу победа всё же оставалась за алкоголем. Минут сорок старший лейтенант сидел с завхозом в каптёрке. Потом Гоша вышел. Скрипя новыми ботинками прошёлся по бараку.
- Отрядника нового дали. - Потом злорадно пообещал. - Ну теперь мы хвост кое-кому накрутим.
Через некоторое время Гоша затянул голосом старого полицая - Строиться! Построение в локалке!
Зэки, выходя из барака, щурились, тёрли глаза кулаками. Мочились на белый снег, глядели на крыши, высокие черные трубы и флаг, удручённо поникший над зданием штаба.
Отряд стоял на снегу. Было холодно. Не май месяц. Зэки приплясывали в холодных ботинках.
Отрядника не было. Он сидел в тёплом кабинете. Выжидал, с-сука!
Колобок зацепился взглядом за Клока. Шнырь тёрся рядом с завхозом.
- Олежка! Ну как тебе у нас в отряде?
Клок нахмурился. Но снизошёл до разговора.
- Отряд и отряд. Что я отрядов не видел?
- Олежик, а в умывальнике был сегодня? Рожу свою в зеркало видел?
Клок машинально схватился за своё лицо. Что там не так?
- Видел.
- Ну так замотай её тряпкой!
Шнырь побагровел. В бешенстве молча открывал и закрывал рот, потом взорвался.
- Ну ты, циклоп одноглазый! Или в жопу!
Миша скромно опускает глаза.
- Я бы тебя тоже послал, да вижу, ты уже оттуда!
Народу смешно. Смехуечки то тут, то там.
Хохочут все, мужики и блатные. Улыбаются даже опущенные.
Развеселились. Посмеялись. Жить стало чуточку веселее.
* * *
Капитан Бабкин, рослый русоволосый, с чистыми голубыми глазами числился мастером промзоны. Я видел его пару раз около штаба. Мучило ощущение, что где-то я его видел раньше. Он был не похож на офицеров и контролёров зоны.
Это был, наверное, единственный в лагере офицер, приглашавший зэка сесть при разговоре, никогда не шарящий по карманам и по тумбочкам. И вообще, не растерявший человеческих качеств.
* * *
В лагере царил полный интернационал. Наряду с русскими сидели - украинцы, татары, чеченцы, немцы, цыгане. Вопреки расхожему мнению, что евреи всегда там, где лучше и теплее, было несколько евреев. Но никакого антагонизма среди заключённых не наблюдалось.
Могли конечно обозвать кого-нибудь "жидом" или "жидярой", но так называли не из - за национальной принадлежности, а скорее из - за характера или поступков. Многим давали погоняло в соответствии с национальностью - Юра Татарин, Гена Финн, Киргиз. На областной больнице я встречал Серёгу Немца, молодого, но очень авторитетного сидельца, за семнадцать лет лагерного стажа прошедшего многие тюрьмы и строгие зоны.
Авторитет он имел не дутый, как многие из блатных, которые брали наглостью и истеричностью. Такие были с душком только в толпе, а возьми его за кадык - лопались, как воздушные шарики.
Немец не гнулся перед администрацией, не искал, где теплее, не приспосабливался, а, выбрав свою дорогу пёр по ней, как танк. При всём при этом, он был очень человечным. Стоял горой за мужика и даже на пидора без нужды не повышал голос.
На первых порах нахождения в больнице Немец очень сильно поддержал меня своими советами и бодростью духа.
* * *
Пришёл этап из тюрьмы.
- Видели Костика, шныря из санчасти. Драил парашу в одних трусах, - со смехом рассказывал один из этапников. - Он теперь не Костик, а Клара. В первый же день как на тюрьму заехал, его на член и приземлили.
* * *
Я всё же вспомнил где видел Бабкина. Восемь лет назад мы отмечали успешную сдачу сессии в кабаке и крепко сцепились там со студентами из Политехнического.
Бабкин был среди них. Потом мы пили мировую. На такси поехали к ним общагу. Я даже вспомнил как его зовут. Саня. Точно - Саня.
* * *
Бабкина назначили заместителем хозяина по режиму и оперативной работе. Он стал вторым лицом в колонии.
- Надо сходить к нему - Сказал Колобок. - Чем чёрт не шутит. Знакомство с замом по режиму не помешает.
Я сомневался. - Вербовать начнёт.
- Я тебя умоляю. У "кума" столько добровольных сотрудников, что ему не до тебя. Все известно и без тебя.