Гул моторов вдруг ослабел. Самолёт накренился на один бок, издавая какое-то странное шипение. Я выглянул в иллюминатор. Левый винт не вращался.
Я ткнул пальцем в иллюминатор. "Э-э… э-э…" - из моего рта вырывались только нечленораздельные звуки.
- Что, опять заглох? - услышал я голос жены Горохати.
Процесс кормления закончился, младенец уснул. Снова пристроив его за спиной, она поднялась с места, потянулась и, обратившись к Пунцовому Носу:
- Ну-ка, давай я сяду, - снова уселась за штурвал.
- Что случилось? - спросил всё ещё сидевший на корточках в проходе Хатаяма.
- Один винт остановился, - ответил я, будто ничего не случилось.
Хатаяма тихо засмеялся:
- Ихи-хи-хи! Я тебе говорил? Говорил? - И завыл: - Этот сон или виденье…
- Может, метлой по крылу стукнуть? - предложил Пунцовый Нос. - В прошлый раз помогло.
- Это без толку, - отвечала жена Горохати. - Керосин кончается.
Хатаяма голосил нараспев:
- Встанем грудью за императора…
- Гляди-ка, - встрепенулась жена Горохати, - Облака-то раздуло. Вон она, земля! Ишь, куда мы забрались!
- В рай, - навзрыд пропел Хатаяма.
"Так, глядишь, в Южную Корею залетим", - подумал я.
- Да, что-то я многовато в сторону заложила. Вон мы где. Шоссе Онума. - С этими словами она толкнула штурвал вперёд, - Будем садиться. Здесь как раз заправка есть.
Я подскочил на месте.
- Да вы что?! Как можно на шоссе садиться?! Там же машины!
- He-а! Всё будет нормально, - вставил слово бельмастый. - В Сэдзири дорожные работы, так что машин мало. А из-за тайфуна сегодня там вообще никого не будет.
- Откуда ты можешь знать? - взвыл Хатаяма, - Машины - там, а самолёт - здесь!
- Как ни крути, другого не придумаешь. Надо на шоссе садиться. На школьный двор не получится - там деревьев больно много, - постановила жена Горохати, закладывая сумасшедший вираж.
Самолёт громко заскрипел; казалось, того и гляди рассыплется. Кабину сильно затрясло. Хатаяма громко вскрикнул. У меня во рту стало сухо, как в пустыне.
Внизу, прямо под нами, побежала серая полоса шоссе. За несколько мгновений до того, как шасси коснулись асфальта, навстречу мелькнула легковушка. Она проскочила у нас под левым крылом всего в нескольких сантиметрах. Колёса аэроплана ударились о землю, он подпрыгнул раз, потом другой… Я глянул в лобовое стекло и увидел несущийся прямо на нас самосвал.
- А-а-а!.. Ну, всё!.. - заорал я, съёжившись в комок.
- Ничего, объедет, - успокоил меня бельмастый.
Водитель самосвала запаниковал и на полной скорости вылетел с дороги в поле.
Самолёт остановился как раз напротив бензоколонки. "Кто её знает - может, жена Горохати и в самом деле классная лётчица", - мелькнуло в голове.
Не успели мы остановиться, как Хатаяма рванулся к выходу и отворил дверь. Игнорируя лестницу, выпрыгнул прямо на асфальт и уткнулся в него лицом. Прошло несколько секунд. Сколько он будет так лежать, подумал я и тут заметил, что он в экстазе целует землю.
Вслед за женой Горохати я спустился по лестнице. Шоссе огибало гору, к подножию которой прилепилась бензоколонка. За ней стеной поднимался покрытый красной глиной склон. По другую сторону шоссе тянулись засаженные овощами поля.
- У нас керосин кончился! - громко смеясь, обратилась к молоденькому заправщику жена Горохати; он смотрел на нас во все глаза. - Заправь машину. Мы сразу в Сиокаву полетим.
- Я ещё никогда самолёты не заправлял, - признался парень, вставляя топливный шланг в лючок на крыле, на который указала жена Горохати.
Бельмастый и Пунцовый Нос тоже выбрались из кабины.
- Ну как? Ещё раз полетите? - Крестьяне презрительно засмеялись.
Я открыл свой ежедневник и посмотрел на карту. Онума была в тридцати километрах к востоку от Сиокавы.
- Только не я, - сердито косясь на меня, бросил Хатаяма, выбираясь из самолёта, куда он лазил за своей фототехникой.
- Но здесь поблизости нет железнодорожной станции, - заметил я как бы между прочим, - Как ещё до Сиокавы добраться? Даже если попутку поймаем, всё равно опоздаем на вечерний поезд.
Хатаяма выпучил глаза.
- Ты собираешься снова лететь на этом? - ярился он. - Совсем с ума спятил! Это в тебе спесь играет! Ладно! Хочешь на тот свет - пожалуйста! А меня - уволь! Я здесь подожду, пока тайфун пройдёт! - Он решительно тряхнул головой. - Понял? Я остаюсь!
Всё ясно: его не переубедишь. По правде говоря, я тоже был не прочь остаться. Однако надо было учитывать, что со мной будет, если лишусь работы. Приходилось рисковать.
- Делай как знаешь. Я лечу. Завтра утром буду в Токио.
- А может быть, и нет, - сказал Хатаяма, и на лице его мелькнула улыбка.
Как мне хотелось ему врезать!
- Буду, - сказал я. - Вот увидишь.
- Это нам не требуется, - заявила жена Горохати заправщику; он кончил закачивать топливо и полез было на нос самолёта, чтобы протереть лобовое стекло, - Надо убираться отсюда. Если увидят, что мы здесь приземлились, нам несдобровать.
- Я слышал, с юго-запада идёт тайфун, - тревожно сказал заправщик.
- Не бойся. Всё будет в порядке, - со смехом отмахнулась от него жена Горохати.
Дождь хлынул как из ведра. Мы с бельмастым и Пунцовым Носом залезли в кабину. Хатаяма остался один.
Самолёт вырулил обратно на шоссе и начал разбег. Чтобы не столкнуться нами, несколько автомобилей съехали в поле. Наконец мы поднялись в воздух и повернули на запад.
Только на следующее утро я узнал от главреда, что сразу после того, как мы улетели, с горы прямо на бензоколонку сошёл оползень. Хатаяма и заправщик погибли.
- Какого чёрта ты не забрал у него плёнку?! - бушевал шеф.
Главная ветка "Медвежий Лес"
- Вы куда направляетесь? - спросил сидевший напротив меня человек с густой бородой.
До станции "Кабаний Лес" оставалось несколько минут.
- В Четыре Излучины, - ответил я.
Я слышал, что в городке Четыре Излучины делают классную гречневую лапшу, и решил съездить туда, чтобы наесться как следует и закупить с собой побольше. Вот как я оказался на ветке "Шерстистый Зверь". Хочу вам сказать, что я схожу с ума по гречневой лапше. Стоит мне только услышать о местечке, которое славится этой штукой, я тут же еду туда. Расстояние значения не имеет.
- Собираетесь дать такого круга и трястись по этой ветке до самых Четырёх Излучин?
Бородач изумлённо смотрел на меня. Коротко стриженный, с висящим на поясе полотенцем, он явно был местным, с этих гор.
- А что? - кивнул я, - Другой же дороги нет.
- От "Кабаньего Леса" ходит поезд до станции "Олений Лес". А от неё до Четырёх Излучин всего одна остановка, - посоветовал бородач, - Это основная ветка "Медвежий Лес". Только там одноколейка. Зато так до Четырёх Излучин на четыре часа быстрее доберётесь, чем по "Шерстистому Зверю" круголя закладывать.
- Да неужели? А я и не знал! - удивлённо посмотрел на него я, - Понятия не имел, что есть такой путь.
- Мне самому в "Медвежий Лес" надо, - поглядывая в окно на ночное небо, сообщил бородач.
Ясное, усыпанное звёздами небо простиралось над лесом, стоявшим по обе стороны железнодорожного пути. Было уже полдвенадцатого. Чем глубже в горы забирался поезд, тем меньше пассажиров оставалось в вагонах. В нашем сидело всего человек двенадцать-тринадцать, включая нас с бородачом.
- А, понял. Ветка так называется, потому что проходит через Медвежий Лес. Правильно? Хотя если там одноколейка, да ещё такая короткая, почему её главной называют?
Я достал сигареты и предложил бородачу закурить. Он вытащил из кармана рубашки коробок спичек, зажёг сигарету и, сделав глубокую затяжку, начал объяснять.
- Когда-то "Медвежий Лес" была единственной веткой в этих краях. Пока посёлок Шерстистый Зверь так не расползся. В те времена ветка "Шерстистый Зверь" тоже относилась к главной ветке "Медвежий Лес". Она поднималась в горы в Кабаньем Лесу, проходила через Медвежий и Олений Лес и заканчивалась у Четырёх Излучин. А когда железку протянули к Шерстистому Зверю - когда же это было-то? - вкруговую, до Четырёх Излучин, она стала считаться главной. Её назвали ветка "Шерстистый Зверь". Но мы, кто живёт в округе, зовём нашу ветку по-старому - главная "Медвежий Лес". Отрезок между Кабаньим Лесом и Оленьим Лесом, понимаешь? А мы говорим: главная ветка.
Да-да, я смутно помнил, что читал несколько лет назад в каком-то журнале о короткой железной дороге, проложенной по горам до Оленьего Леса.
- Отлично! Тогда я здесь пересяду, - сказал я.
Бородач энергично закивал:
- И правильно сделаете.
"Кабаний Лес" оказался затерянным в горах крошечным лесным полустанком. Здесь сошли только двое - я и бородач. В конце платформы под прямым углом была пристроена ещё одна, меньшего размера, - конечный пункт главной ветки "Медвежий Лес". У платформы стоял поезд. Точнее, не поезд, а всего один вагон. Я полагал, что поезд будет тянуть тепловоз, но его не было. Вагон двигался на собственной тяге.
Сиденья в вагоне были только с одной стороны - они стояли по два в ряд, по ходу движения. В вагоне мы оказались одни.
- Наконец-то! - С этими словами к нам подошёл машинист, копия моего бородатого попутчика.
"Не иначе как братья, - подумал я, - родные или двоюродные".
- Вот уж не думал, не гадал. Я тут же рванул назад, как только мне сказали, - сообщил машинисту бородач и показал на меня: - Вот, господин хочет от "Оленьего Леса" до Четырёх Излучин доехать.
- Ну, тогда трогаемся, - объявил машинист, возвращаясь на своё место.
Поезд мягко тронулся в гору, направляясь в мрачные глубины леса. Из открытого окна тянул с гор прохладный ветерок.
- А от "Оленьего Леса" какое сообщение? - поинтересовался я у бородача, который, казалось, весь ушёл в свои мысли.
Он замигал:
- Сообщение? Какое сообщение?
- Я хочу сказать, сколько ждать поезда до Четырёх Излучин?
- Ой! Сейчас уже вечер… - Он взглянул на часы, подумал секунду и вдруг хлопнул себя по бедру, - Ну и дурака я свалял! Неправильно сказал. Вам придётся в Оленьем Лесу на станции четыре часа с хвостиком сидеть.
- Что? Четыре часа? - поразился я, - То есть как?
- Правда. Надо ждать того самого поезда, с которого мы сошли. Что я за дурак! Не сообразил. Думал, на ранний успеете.
Бородач рассыпался в извинениях. Слушая его, я вымученно улыбнулся.
- Не волнуйтесь. Ничего страшного. Зато представилась возможность проехать на таком необыкновенном поезде.
Бородач ухмыльнулся, наблюдая за тем, как я осматриваю вагон.
- Точно, необыкновенный. И скоро увидите почему.
- А машинист, он не брат ваш?
- Ну, как сказать? - Бородач впал в задумчивость, но всё-таки решил ответить на мой вопрос, - Давайте так: дальний родственник.
Я представил его семью, как все они живут здесь, в Медвежьем Лесу. Только подумал об этом, как бородач заговорил, словно прочитал мои мысли.
- Почти все, кто живёт в Медвежьем Лесу, - мне родственники. А сегодня утром один из них умер. Я был в горах, на работе, и вечером мне передали. Вот домой еду, на поминки. Ночью будут.
- О господи! Сочувствую вам.
Несколько минут я разглядывал окрестности по обе стороны дороги.
- Довольно длинная ветка, - наконец сказал я. - А кроме "Медвежьего Леса" тут есть другие станции?
- Нет, - отвечал бородач, - На одном конце "Кабаний Лес", на другом - "Олений". А между ними - "Медвежий".
- В самом деле? Получается, это что-то вроде вашей семейной железной дороги?
- Да похоже на то, - без улыбки кивнул бородач. - Когда-то в этих местах было три деревни - Кабаний Лес, Медвежий Лес и Олений Лес. Глава нашего семейства, которое жило в Медвежьем Лесу, считался старостой всех трёх деревень. В Кабаний и Олений теперь цивилизация пришла. И только Медвежий пока держится. Местного старосту все в округе очень уважают. Как что случится, садятся на этот поезд и едут в Медвежий Лес за советом. Поэтому ветка главной и называется.
Поезд замедлил скорость и плавно остановился.
- Ага! Остановка. - Я высунул голову из окна, чтобы посмотреть, в чём дело. - Это что, уже Медвежий Лес?
Бородач покачал головой:
- Да нет. Только до горы доехали, а станция на самой верхушке.
Вокруг были горы. Из окна я видел лишь подлесок, переходивший в дремучий лес. И ещё что-то типа крошечного сарайчика, приткнувшегося возле железнодорожной колеи. Глянув вниз, я заметил, что рядом с нашей проложена ещё одна колея. Рельсы ярко блестели в лунном свете.
- А здесь два пути, - рассеянно заметил я.
- Правильно. Дальше, до верхушки, будет вроде канатной дороги. Потому и два пути.
- Ха! Так это, значит, вагончик фуникулёра? - в очередной раз удивился я. Зато стало понятно, почему у него такая странная конструкция.
Машинист перешёл из нашего вагона в сарайчик. Внутри через открытую дверь я смог разглядеть какое-то электрическое оборудование. Машинист вышел из сарайчика и, покопавшись минут десять спереди вагона, вернулся на своё место. Наверное, крепил к вагончику тросы.
Сарайчик задрожал, издавая громкое гудение, как от работающего мотора, и вагончик пополз круто в гору. Я подумал, что на вершине должна быть лебёдка, которая включалась где-то внизу.
Я всматривался в темноту за окном, чувствуя, как тело всё сильнее вдавливает в сиденье. И вдруг вспомнил заметку, на которую наткнулся в журнале несколько лет назад. Я даже подпрыгнул.
- Есть! Вспомнил!
- Чего? - покосился на меня сидевший рядом бородач.
Я засомневался, стоит ли продолжать, но всё же повернулся к нему и сказал:
- Ведь эту дорогу должны были закрыть четыре года назад. Содержать её слишком дорого - пассажиров совсем мало стало. Правильно?
Бородач не смутился, улыбнувшись в ответ.
- Память у вас что надо! Всё верно, - не спеша, с расстановкой проговорил он.
"Как же так?" - подумал я, а он продолжал:
- Но если бы они её закрыли, нам здесь, в Медвежьем Лесу, пришлось бы туго. И народу из других деревень тоже. Их бы от Медвежьего Леса отрезали, и не только. Чтобы из Кабаньего попасть в Олений, пришлось бы по "Шерстистому Зверю" круголя давать. Четыре часа с гаком. Поэтому мы уговорили продать нам ветку. Чтобы жители Медвежьего Леса сами на ней работали. Видите, мой родственник из Медвежьего Леса - машинист. Но он работает, только если есть кого везти.
- Вот оно что, - вздохнул я.
Мимо беззвучно проскользни ещё один вагончик, съезжавший с горы. Фуникулёр приводился в движение системой противовесов, поэтому промежуточных остановок на склоне не было. В вагончике было темно. Понятно, что он шёл без людей.
- Их уравновешивать надо. Так что другой вагончик водой нагружаем, - пояснил бородач.
Прошло ещё несколько минут.
- Выходит, жители Медвежьего Леса богачи, - обронил я.
Бородач молчал.
- Чтобы такую дорогую ветку купить, много денег нужно, - доказывал я. - А её ещё содержать надо.
Мой попутчик многозначительно улыбнулся.
Так вот оно что! Никто ничего не покупал. Железнодорожная компания подумала, что объект закрыт, а местные жители не иначе как сговорились и продолжают пользоваться вагончиками и электричеством - незаконно, - а заодно и всем другим оборудованием без разрешения компании, владевшей этой дорогой. Вот как обстоит дело. Те, кто работает на станциях "Кабаний Лес" и "Олений Лес", об этом, конечно, знают, но по-родственному закрывают на всё глаза. Деньги на содержание дороги тоже каким-то непонятным образом находятся. Откуда, в самом деле, у бедной горной деревушки деньги, чтобы купить целую железнодорожную линию? Такого просто быть не может.
Чем выше мы поднимались, тем круче становился подъём. Я высунулся в окно и, посмотрев на вершину, увидел большую соломенную постройку. Тросы и рельсы тянулись прямо на первый этаж.
- Вот здесь и живёт Медвежий Лес, - сказал бородач.
Других домов поблизости я не заметил. Можно было предположить, что все жители Медвежьего Леса обитали в этом массивном сооружении.
Вагончик въехал на первый этаж - его словно засосало внутрь - и остановился в помещении с земляным полом, по которому были проложены рельсы. Конечная станция канатной дороги. Справа располагался отсек, где готовили пишу, со сложенной из камня плитой, канистрами с водой, вёдрами и прочими принадлежностями кухни. По левую руку над земляным полом возвышался деревянный настил площадью метров тридцать. Наш вагончик замер на краю этой площадки, образующей что-то вроде платформы. На настиле собрались на поминки десятка три человек. Среди них были старики и дети.
Лебёдка была установлена высоко под потолком. Подняв голову, я увидел два больших приводных колеса, через которые были перекинуты тросы. Колёса крепились на толстых балках, с которых гроздьями свисали летучие мыши. Потолок был таким высоким, что терялся во мраке.
Мужчина лет пятидесяти, с багровым от обилия потребляемого спиртного лицом, поднялся со своего места и через открытую дверь влез в вагончик.
- Быстро же ты, однако, Саскэ, - сказал он.
- Ага! Как записку получил - так сразу и обратно, - ответил бородач и, указывая на меня, пояснил: - Этому господину надо в Четыре Излучины, и я посоветовал ему добираться по основной ветке.
Краснолицый уставился на меня в изумлении:
- Ты что? Ну поедет он сейчас в Олений Лес, и что дальше? Будет там торчать четыре часа до поезда в Четыре Излучины!
- Да знаю я, знаю, - стал оправдываться бородач. - Просто не сообразил. Думал, он на ранний поспеет. Голова дурная!
- Ну, раз вы сюда попали, давайте в нашу компанию, - пригласил краснолицый, - Надо уж выпить, коли такое дело.
- Ну что вы! - затряс головой я, - У вас же поминки. Я только мешать буду.
- Ерунда. Никому вы не помешаете. Вам же надо четыре часа убить. А в Олений Лес мы вас доставим. Прямо к поезду.
К уговорам присоединился бородач. Я не мог не откликнуться на их доброту, вышел из вагончика и устроился с краю на деревянном помосте.
- Кого ты с собой привёз? - поинтересовался старик с белыми бакенбардами, восседавший на почётном месте в голове стола.
"Не иначе, староста деревни", - подумал я.
- Этот господин направляется в Четыре Излучины, и я посоветовал ему добираться по главной ветке, - объяснил бородач.
- Правильно, - с улыбкой кивнул старик.
Вместе с бородачом мы подошли к гробу, покрытому белой тканью. Как и он, я зажёг поминальные ароматические палочки и вернулся на своё место.
- Эй, женщины! Гость выпивки заждался! - громко крикнул краснолицый.
Его зычный голос разбудил девушку лет семнадцати-восемнадцати, прикорнувшую в углу вместе с кучкой ребятишек. Она вскочила, приняла сидячее положение и, протерев глаза, ошарашенно посмотрела на меня. Девушка была белолица и безукоризненно красива.
- Мы люди простые; предложить нам особо нечего, - обратилась ко мне средних лет женщина, очень похожая на девушку.
Поставив передо мной тарелку с варёными овощами, она налила мне чего-то крепкого из маленькой глиняной бутылки.
- Благодарю, - сказал я, делая глоток.
Напиток был густой, почти несладкий и очень вкусный.