Вылетели они на другой день. Шубин не стал отказывать просьбе и, ближе к обеду, У-2 устремился на юг, чтобы, через час с небольшим, приземлиться на вновь обратившемся в луг аэродроме.
Место оказалось обжитым. Там, где раньше жил летный состав, теперь белели выгоревшие на солнце палатки, выделялись горбыли землянок. Сверху был хорошо виден вытоптанный прямоугольник плаца, накатанные дороги, сеть тропинок. О том, что здесь когда-то стоял авиационный полк, не напоминало уже ничего. Через когда-то летное поле теперь пролегала одна из дорог, а бывшая роща уменьшилась едва ли не втрое.
Могила Игоря заросла бурьяном и осела, оставив едва видимый бугорок, фанерная пирамида со звездой была кем-то повалена и сломана. Могилы остальных, погибших при штурмовке аэродрома, выглядели ничуть не лучше. Пришлось возвращаться к самолету за специально захваченными инструментами, отсыпать холмики, ремонтировать. Виктор срезал дерн лопатой, а самого душила злоба – если бы они не прилетели, то через несколько лет, от этих захоронений не осталось бы и следа. Остатки какой-нибудь колхоз распахал бы по весне и все.
Они справились быстро, приведя могилы в порядок. После уселись неподалеку, и Виктор достал из кармана трофейную флягу с водкой. Солнце стало клониться к горизонту, тень от рощи уже достигла кладбища, пахло пылью, примятой травой и землей. Они сидели молча, не говоря ни слова, лишь передавали друг другу. Настроение у Виктора от выпивки испортилось: напала черная меланхолия, все вокруг показалось глупым, совершенно напрасным. Не хотелось ничего. Даже водку пить не хотелось.
- Вить, - спросил вдруг Литвинов, - а ты чем после войны заниматься будешь?
- После войны? - удивился Саблин. - А чего это тебя так заинтересовало?
- Просто. Настроение такое.
Виктор выплюнул изжеванную травинку, задумался.
- Не знаю, - наконец ответил он. - Давненько об это не думал. Есть мнение, что я до конца не доживу, так что трахаться со всем этим придется вам.
- Почему это не доживешь? - удивился Сашка. - Ты вроде раньше фаталистом не был. И почему это сразу… трахаться?
- Этой войны, еще на пару лет хватит. А выжить для меня слишком роскошно. Да и незачем.
- Как незачем, - оторопел Сашка, - а жену повидать не хочешь?
Виктор промолчал. Недавно он пришел к мысли, что все его везение заемное. За то, что он выживал в жутких переделках начала войны, заплатил жизнью Шишкин, и как только Игоря не стало, все везение сразу же кончилось. Ну а за мытарства с февраля по август, расплатилась Нина. Он поежился, вспомнив упавшую в паре метров от него авиабомбу. Та бомба его не увидела, но другая безошибочно нашла в Саратове его жену. А значит, его везению уже пришел конец. Эта мысль в последнее время занимала его все больше и больше.
- Странный ты какой-то, - добавил Литвинов, - может тебя в санаторий, нервы подлечишь? Или к Синицыну сходи, вдруг он чего организует. Отдохнешь, пока на фронте передышка.
- Не хочу, - ответил Виктор, - да и смысла нет.
- Ну почему сразу нет?
Виктор промолчал. Он молчал довольно долго, потом потянулся за папиросами. В пустом желудке плескалась водка, но настроения отнюдь не улучшала, табачный дым щекотал горло, а в голове была каша.
- Мы победим, - наконец сказал он, - я это знаю. А за то, что после войны будет, я тебе скажу! Жопа будет. Вкалывать придется, до кровавого пота. Долго и нудно. Пока пуп не порвется.
- Почему это жопа? Война ведь закончится.
- Сашка, - озлился Виктор.- Ты же политработник, думать обучен. Ты совсем слепой или дальше газет у тебя глаза не видят, а в голове лозунги?
- Причем тут лозунги, - обиделся Литвинов, - ты по делу говори.
- Да ты посмотри вокруг, что ты видишь? Ты деревни, через которые немцы прошли, видел? В Ростове был? Да полстраны в руинах лежит. Все что не сожжено – взорвано.
- Построим заново, - убежденно ответил Литвинов, - будет лучше прежнего.
- Да кто строить будет? - взорвался Виктор, - ты голову включи, ты глаза открой! Вот тут, - он показал рукой на поле. - Вот тут люди должны жить, а их нет и взять неоткуда. Как ты не поймешь-то! Да война эта всех мужиков выбьет. Народ надорвется.
- Не говори ерунды, - мрачно ухмыльнулся Сашка.
Виктор пожевал губами, посмотрел вдаль. В небе, высматривая добычу, парил орел, ветер шелестел травами, все было как обычно. Можно было рассказывать Литвинову про будущее, можно и не рассказывать. В этой степи от этого ничего бы не изменилось.
- Я когда через линию фронта выходил, - медленно сказал он, - там целое поле бушлатами выстлано было. Наши морпехи наступали. Потом узнавал, ширина того наступления была километров тридцать и везде была такая картина. Где-то чуть меньше, где-то больше. А наши июльские бои? Слышал, что две дивизии в окружение попали? Говорят, от одного полка пятьдесят человек вернулось. Про Ржев слышал? А про Ленинград? Сколько там от голода умерло? Про армию Власова тебе, как комиссару не доводили? И ведь его армия далеко не первой в этом месте наступала. А что в начале войны творилось? Да ты ведь сам это видел…
- Может ты и прав, - потемнел Литвинов, - но это не повод опускать руки. Мы победим, мы обязательно победим.
- Победим, - эхом отозвался Виктор, - а после вот все это, - он обвел рукой степь, - нужно будет заселять. Заново земли распахивать, порушенное восстанавливать. Только вот работать, считай некому будет. Ты видел, как бабы в колхозах на себе пашут, чтобы хлеб фронту дать?
- Тяжело сейчас, - кивнул Литвинов, - и будет непросто. Но мы после войны все восстановим. И будут здесь цвести сады, и пшеница в полях колоситься. А ты, Витя, в людей не веришь. Зачем ты в партию-то заявление подал. С такими мыслями, так лучше сразу в гроб.
Виктор долго молчал.
- Надоело все, - буркнул он, наконец. - Тебе легче, ты в светлое будущее веришь. А я… - он надолго замолчал.
На дороге появилось пыльное облако, послышался топот сапог, и показалась воинская колонна. Видимо обитатели близ расположенного лагеря возвращались с учений: все красноармейцы были с оружием и в походной амуниции. Саблин с Литвиновым молча наблюдали за ползущей в каком-то десятке метров человеческой гусеницей. Бойцов было много, они шли и шли, равнодушно поглядывая на Саблина с Литвиновым. Виктор начал закипать.
- Хоть бы одна б…ь, - закричал он, - могилу поправила. Каждый день тут ходите.
Красноармейцы удивленно на него косились, но ничего не отвечали. Колонна невозмутимо пылила мимо.
- Вы так же лежать будете, - добавил он в неуемном бешенстве, - по воронкам, б…ь.
Колонна прошла, а Виктора все еще трясло.
- Всем все похрен, - хрипел он Литвинову, - никому дела нет. Ведь у самой дороги, не могли не видеть. Одного бойца послать, чтобы поправил, тут работы на пару часов. Не доходит сейчас, все некогда! Потом удивляться начнем, когда внуки станут орденами торговать…
- Что? - удивленно заморгал Сашка. - Какими орденами?
- Советскими, - Виктор понял, что наговорил лишнего, но остановится не смог, - боевыми.
- Ты ерунды не говори, - убежденно ответил Литвинов, - невозможно такое. А вот с могилами безобразие, конечно. Надо рапорт написать, показать все…
- Херня это все, - Виктор обреченно махнул рукой, - рапорты, срапорты, ордена… бесполезная херня.
- С тобой все в порядке? - Сашка выглядел ошарашенным. - Что-то из тебя прямо злоба прет. Может, к Синицыну сходишь?
- Полетели домой, - Виктор тяжело поднялся. - Ты не обращай внимания, это у меня пройдет. Устал сильно. Отлежусь, отосплюсь и пройдет.
Литвинов недоверчиво покачал головой и принялся собирать инструменты. К этому разговору они больше не возвращались.
Солнце уже заходило. Землю окутал легкий туман, от воды потянуло запахом болота, налетела орда комаров. Но все это не стоило внимания. Виктор сидел на поваленном дереве, на берегу мутноватой речушки и задумчиво ковырял прутком мокрую глину. В голове роились предположения, возникали гипотезы, строились логические цепочки – он, который уже раз, размышлял о том, кто и зачем запихал его в эту мясорубку. Над этим Виктор мог сидеть часами. Иногда казалось, что еще немного и решение будет найдено и все станет простым и понятным. Вот только время шло, а ответы не находились: он до сих пор знал о случившемся не больше, чем в тот ноябрьский день сорок первого года, в день попадания.
В самом деле, зачем кому-то понадобилось вытаскивать, далеко не выдающегося представителя человечества из его времени и засовывать в пекло самой кровопролитной войны? В чем смысл этого эксперимента, где пряником была его удача, а кнутом его увечья и гибель, ставших близкими ему, людей? Зачем его тащат по этому лабиринту, как щенка наказывая, за его ошибки и награждая за неясные пока достижения? Виктор уже сбился со счета, вспоминая ситуации, когда он должен был погибнуть практически со стопроцентной вероятностью, но его каждый раз вытаскивали, наказывали и снова запускали в безжалостную молотилку войны. Может у этого "кто-то" была какая-то цель? Но кто этот "кто"?
Периодически ему приходила мысль, что этот очень и очень могущественный "кто-то", просто смотрит сериал с его участием. Смотрит и смеется, глядя на жалкое барахтанье глупого человечка. Но если это так, то сериал получается весьма странным, потому что на роль Главного Героя Саблин откровенно не тянул. Но если он, Виктор, не главный во всем этом иновременном кино, то кто и зачем?
Также логичным казался и вариант с возложением на Саблина испытания или некоей миссии. Вот только испытание подразумевает собой некую награду по завершению, а ничего кроме как вернуться домой, в будущее, Виктор придумать не мог. И возвращение это воспринималось скорее наказанием. Слишком уж мало в Викторе осталось от себя прошлого, слишком далеким и чужим стало будущее. Единственное, что он научился в прошлом, это водить самолет и убивать людей – занятие в двухтысячных годах не самое популярное.
Также оставалось непонятным, как собственно быть ему в дальнейшем? Барахтаться или дрейфовать по течению. Дрейфовать пока что удавалось более-менее успешно. По крайней мере, он до сих пор жив, заслужил среди летной братии определенный авторитет. Поставленная еще в госпитале цель потихоньку выполняется. Но не надоест ли просмотр скучного сериала таинственному "кто-то"? Может, имеет смысл потрепыхаться? Лягушка жива, пока она барахтается, а жить Виктору хотелось. Нужно было что-то делать, но что?
Единственное, что в нынешнем состоянии радовало, это подаренное ему Небо. Он полюбил его, он полюбил полет, эту прозрачную чистоту, свободу… Вот только в это подаренном Небе хозяйничали чужие самолеты. Так может его и направили сюда, чтобы их стало меньше? Кто бы подсказал, кто бы направил…
Он сидел и бездумно рисовал на песке кружочки с треугольниками и квадратиками, соединял их линиями в различных комбинациях, так и этак. Фигура не выходила. Понимание ситуации не прояснилось ни на йоту. Наконец Виктор затоптал исписанный схемами берег и, ссутулившись медленно побрел в расположение. Хотелось напиться, и он не видел ни одной причины, этому препятствующей…
Новостей было море. Братский штурмовой полк, летчики которого столько раз приходилось прикрывать, наконец получил гвардию. Штурмовики ходили пьяные от радости, а на вечер намечалось что-то поистине грандиозное. Новости были и по их сто двенадцатому полку, но какие, пока никто не знал. Шубин вернулся от начальства злобный: зачем-то наорал на дежурного, поговорив по телефону с дивизией, грохнул трубкой об аппарат так, что треск, должно быть, слышали даже на улице. Полковые сплетники замерли в ожидании…
Обо всем этом Виктор узнал едва ли не последним в полку. Причина была банальна, сложно быть в курсе новостей, находясь под домашним арестом. Вчерашняя пьянка несколько затянулась: распитого в компании Иванова литра оказалось мало, и друзья отправились за добавкой, которую успешно приобрели. В чью светлую голову пришла идея наловить рыбы, Виктор уже не помнил. Процесс лова тоже стерся из памяти, но что-то подсказывало, что не стоило посреди ночи бросать в реку гранаты. И вообще не стоило. Пьяных комэсков скрутили бойцы из патруля расположенного неподалеку автобата и утащили в расположение части, запихав до выяснения в холодную. Утром за героями явился Шубин, вздрючил и засадил под арест. Впрочем, дрючил командир слабенько, гудящая с перепою голова и жуткий сушняк, мучили гораздо сильнее, мешали проникнуться и осознать свою вину. Командир же подозрительно быстро прервал воспитательный процесс в самом разгаре и, посматривая на часы, куда-то умотал.
Развалившись на жестком матрасе своей койки, похлебав, принесенного заботливым Соломиным, супчика и чуток поправив здоровье, Виктор решил что жизнь, в принципе неплоха. Вчерашняя пьянка, хоть и оставила жесточайшее похмелье, тем не менее, удивительным образом прочистила голову, дала возможность взглянуть иначе на свои проблемы. Позволила сделать главный вывод, что жизнь продолжается. Что все эти умствования по поводу цели попадания это всего лишь его, Виктора, мысли. И надо жить дальше. Невзирая на смерть Нины, на смерть их, так и не рожденного ребенка. Жить, невзирая на ежедневную опасность быть убитым. Жить, воевать и по возможности максимально жестоко отмстить. Так было проще, так было понятней.
Как поведал Виктору Соломин, вчерашний пьяный дебош обошелся комэскам относительно дешево. Шубин упросил автобатовцев не раздувать из ночного переполоха скандал и решить все по-свойски. Ведь автомобильные войска и авиация суть близнецы-братья. А значит, Виктору могли грозить лишь несколько дней домашнего ареста. Это было неприятно – он на все это время отрывался от рыбалки, но далеко не смертельно.
Он отлеживался долго. Отведенный на отдых полк отъедался, отсыпался и совершенно не нуждался в присутствии ВРИО комэска-три на рабочем месте. Лишь ближе к вечеру в дверь робко поскребся посыльный, Саблина вызывали в штаб.
- Приперся тута, - Шубин был сама любезность, - ну садись. - Он обвел взглядом собравшихся в тесном кабинете командиров эскадрилий и начальников служб и хмуро буркнул:
- У меня новость, тута. А для Саблина две.
"Ну вот, - подумал Виктор, - а я уже обрадовался, что кончилось без особых последствий. Накаркал, блин. Неужели Шубин решил меня слить?"
- Приказом командующего, - комполка порылся в лежащих на столе бумагах и огорченно вздохнул, - лейтенант Саблин утвержден командиром третьей эскадрильи. Поздравляю… - это "поздравляю" прозвучало неестественно уныло. - А еще, уже другим приказом, товарищу Саблину присвоено воинское звание старший лейтенант.
Присутствующие радостно загудели, Шубин зло усмехнулся. - Ну и третье тута, - совсем нехорошо улыбаясь, сказал он, - будем переучиваться на новую матчасть… - он снова обвел помещение недобрым взглядом и тихо добавил, - сроку нам дали двадцать дней…
В кабинете наступила тишина, что было слышно, как летает муха. Все прикидывали объем работы и потихоньку впадали в уныние. Короткому, но приятному периоду ничегонеделанья, похоже, пришел конец.
- Оставшиеся самолеты привести в порядок, - продолжил командир, - передадим их в шестьсот одиннадцатый полк. Занятия, тута, начнутся уже завтра. Самолеты начнут поступать тоже завтра. На днях ожидается пополнение, за время переучивания должны ввести их в строй. Работы, тута, предстоит много. Так что… заканчиваем с курортной жизнью. Личный состав должен не водку пьянствовать, а, как говорит наш новоявленный комэск, шуршать как электровеник… Всем, тута, ясно? Тогда, через час снова все ко мне со своими соображениями.
Уже в самом конце совещания, Шубин буркнул:
- Вы уже слышали, что наши штурмовики наши гвардию получили? Сегодня пойдем поздравлять. Чтобы не напивались тута, вели себя достойно, как подобает. Это особенно вчерашних героев касается, - он мрачно покачал головой. - Поубивал бы…
Свежеиспеченные гвардейцы обмывали свое звание в здании школы, где теперь располагались столовая и штаб. Забили актовый зал столами, чтобы хватило на своих и на многочисленных гостей, повара БАО постарались над праздничным меню, и веселье заполнило здание. Сперва шли долгие поздравления, потом полковая самодеятельность и лишь потом, когда дивизионное начальство наконец убралось, обстановка сменилась из официальной на непринужденную. Вероятно, этому способствовало таинственное увеличение количества водочных бутылок на столах. Потом откуда-то появился патефон, и начались танцы. Заскрипели половицы, пары закружились в бывшем классе, отбрасывая на стены причудливые тени и скоро стало нечем дышать.
Виктор не танцевал, он себя чувствовал немного не в своей тарелке. Пить после вчерашнего не хотелось, оставалось только найти какого-нибудь интересного собеседника, чтобы вечер не пропал совсем уж зря. Приударять за лихо отплясывающими девчатами было бессмысленно. Майя на всю дивизию растрепала какой он подлец и сволочь, так что в глазах дам Виктор опустился очень и очень низко. Шубин, по просьбе Саблина, еще в конце июля куда-то ее перевел, но толку с этого уже не было.
- Сидишь? - Иванов захрустел огурцом. Утром он сам весьма сильно напоминал этот овощ, но к вечеру ожил и порозовел. - Поздравляю со звездочкой, - он подмигнул, - и с эскадрильей. Рад за тебя!
- Спасибо. Я… после проставлюсь…
- Это да, - Иванов засмеялся, - самогонка теперь не полезет. Эх, пивка бы сейчас, холодненького… Помню раньше, в Киеве, идем с аэродрома, а там по дороге киоск. Светлого по паре кружечек купим… красота… - он снова захрустел огурцом. - Витька, где можно пива купить? Полжизни за кружку отдам…
Саблин мрачно усмехнулся. За все время пребывания в прошлом, пива он не видел ни разу.
- Ладно, - сказал Иванов. - Сиди. Кстати, на тебя Танька весь вечер глазки строит. Ты пригласил бы ее, что ли… - он заговорщицки подмигнул и неторопливо ушел прочь.
Иванов явно преувеличивал. Таня никому глаз не строила, напротив, с серьезной сосредоточенностью изучала стену напротив. Ее уже дважды приглашали на танец свежеиспеченные гвардейцы, но оба раза получали отказы. Видно было, что она чувствует себя неуютно. Виктор усмехнулся, они с Таней были словно какие-то неприкаянные: не веселились, сидели наособицу. Мелькнула мысль пригласить ее на танец, но тут же пропала – она наверняка откажет, так зачем давать пищу полковым сплетникам. Но к его огромному удивлению, девушка вскоре сама к нему подсела.
- Извини меня, пожалуйста, - Таня говорила тихо и музыка с топотом заглушали слова, - я была неправа.
Он удивленно приподнял брови, гадая, за что именно Таня собирается извиняться.
- Я на тебя накричала, - пояснила она, - когда Лешу сбили, - окончание фразы было произнесено едва слышно.
- Ладно, - Виктор пожал плечами. На ее извинения ему было наплевать, - бывает.
Они довольно долго молчали. Виктору не знал о чем с ней говорить, а Таня если и хотела что-то спросить, то стеснялась.
- Веселятся, - добавила она, после долгой паузы. - Знаешь, мне кажется, что этот праздник, он сейчас словно маленький островок прежней жизни. Смотрю, как люди веселятся, и такое ощущение как будто войны нет, и никогда не было. Все еще живы, вокруг мир и тишина…