Сперва Саблину показалось, что его лягнула лошадь, голова его от удара мотнулась и ремни больно впились в тело. Пока он пытался прийти в себя, и понять, что же происходит, как самолет снова вздрогнул еще и еще раз. Он увидел вспышку выстрела, совпавшую с очередным колебанием и только тогда догадался бросить гашетку. Неподалеку промелькнул атакованный им "юнкерс" и Виктор расстроился. Враг выглядел целым и невредимым, а вот в снайперских качествах "слонобоя", у Саблина поселились здоровые сомнения. Пока что из всех присущих "слонобоям" качеств он узнал только одно, неимоверную отдачу.
Тем не менее, их атака не прошла для немцев даром, один из "юнкерсов" все-таки загорелся, остальные решили не искушать судьбу и стали разворачиваться на запад. Сверху уже заходила четверка "мессеров", и преследовать удирающих пикировщиков не было возможности. Завертелась карусель.
"Мессера", атаковали напористо, нагло. Сразу стало понятно, что в кабинах вражеских самолетов сидят отнюдь не зеленые юнцы, а опытные профессионалы. С первого же захода они подбили Ларина и затем принялись жестко, непрерывно прессинговать, заставляя уходить в вираж, в глухую оборону. В маневренном бою новый истребитель оказался неуклюжим и неповоротливым и Виктор дважды, буквально чудом, уворачивался от вражеских атак. Потом подоспел Ильин, своей атакой отогнавший "мессеров". Но те, количественного превосходства советских самолетов не испугались и полезли в вираж. Бой сразу превратился в свалку.
- Атакуем!
Виктор зашел в хвост одиночному "мессеру", убедился, что у него самого кроме ведомого сзади никого нет, загнал силуэт противника в прицел. Дистанция была метров двести, и в принципе, противника можно было сбить. Снова рявкнула пушка, трассер мелькнул совсем рядом с самолетом противника, "Як" вздрогнул и пришлось снова загонять "мессера" в кольцо прицела. Тот не стал дожидаться, пока его расстреляют, и потянул на вертикаль. Виктор полетел было следом, но скорость подозрительно быстро упала и "Як" буквально завис в воздухе. "Мессер" похоже именно того и ждал и, перевернувшись через крыло, устремился на него сверху. Саблин понял, что проиграл…
Совсем рядом мелькнула тень и навстречу "мессеру" потянулись огоньки трассирующих пуль. Истребитель Рябченко обогнал его на горке и тянул вверх, к развернувшемуся и теперь разгоняющемуся для атаки противнику. Колька не попал, но этого оказалось и не нужно, "мессер" вильнул в сторону, за ним потянулся дымный след и он стал пикировать вниз, выходя из боя. Остальные последовали его примеру. Теперь можно было немного осмотреться.
- Двадцать второй, уходи домой. Ведомый, прикрывай, - Виктор увидел развороченное крыло ларинского истребителя. - Двадцатый, становись от меня слева. Идем на девяносто с набором.
Бой, в котором сражались "лавочки", уже закончился. Наши уходили на восток по одному – по двое. Немцы шли компактной группой, и чувствовалось, что победа осталась за ними. Вскоре, кроме саблинской группы в небе не осталось никого. С уходом пары Ларина у Виктора оставалась всего четверка самолетов. Слишком мало. "Мессера" обычно приходили крупными силами, по десять-двадцать машин и лишь вражеские охотники летали парами.
Минут десять в небе было спокойно. Внизу продолжался бой, наши войска пытались штурмовать господствующую над местностью высоту, но видимо неудачно. Виденная Виктором накануне танковая атака захлебнулась железные букашки теперь отползали назад, а дымных костров в подсолнухах добавилось. Потом разглядывать наземный бой стало некогда на горизонте появилась восьмерка "мессеров". Им видимо не понравилась висящая в высоте четверка "Яков" и они тоже принялись лезть вверх. Следом на горизонте показалась густая россыпь приближающихся бомбардировщиков. Их было много, машин двадцать пять или тридцать, но никаких истребителей рядом с этой армадой Виктор не увидел. "Мессершмитты" тем временем набрали равную с "Яками" высоту: пара продолжила набор, а шестерка неторопливо пошла на сближение.
Драться с "мессерами" на большой высоте было совсем не в планах Виктора, с ростом высоты преимущества "мессершмитта" в скорости и скороподъемности только увеличивались. Но и деваться особо было некуда, можно было выйти из боя прямо сейчас, но это означало неминуемый удар по нашим войскам, а такого, второй раз за несколько дней, могут и не простить. Бомбардировщики были уже близко, но если атаковать их сейчас, то можно было попасть под огонь истребителей прикрытия. Мозг работал с максимальной нагрузкой, ища выход из сложившейся ситуации. А что если? В метаниях мыслей Виктор выловил один вариант, который хоть как-то мог сработать.
- Группа, атакуем "мессеры". В лоб, - он не надеясь, что его услышат вновь закачал крыльями и навел нос на самолета на стремительно приближающихся "мессеров". Увидел, что из его летчиков никто не отстал, вся четверка шла за ним как единое целое и это немного приободрило. Увидел, что висящая в вышине пара "мессеров" там и остается, видимо ожидая некой развязки и мысленно усмехнулся.
Шестерка истребителей противника лобовой не приняла, рассыпалась на пары, отворачивая в стороны, намереваясь зайти в хвост. Но Виктору только это было и надо.
- Переворот. Атакуем бомбардировщики. Бьем ведущего.
Четверка "Яков" синхронно перевернулась и устремилась вниз, на проплывающие километром ниже вражеские машины. Вся свора "мессеров", чуть помедлив, кинулась следом. Но они уже не успевали.
Стрелки открыли бешеную пальбу. Виктору показалось, что все это разноцветное море трассеров летит прямо ему в голову, что его "Як" сейчас изрешетят и он упадет, как Егоров, рассыпаясь на куски еще в небе. Но бояться было уже некогда. Он торопливо, словно от этого зависела вся его жизнь, стрелял по головной машине противника. Стрелять начал метров с семисот, одиночными, раз за разом загоняя ненавистный силуэт "хейнкеля" в прицел. Метров с трехсот он попал в первый раз, увидел необычно яркую вспышку у противника на крыле, увидел, как вздрогнула многотонная туша бомбардировщика, увидел здоровенную дыру на месте попадания. Следующее попадание было едва ли не в упор. Вспышки разрыва Виктор не видел, лишь нутром понял, что попал, что никак не мог промазать, и в тот же миг "Як" тряхнуло от попадания в спутный след вражеского самолета.
- Курс сто двадцать, - закричал он, стараясь перекричать шум в наушниках. Идем по прямой. Двадцать второй, на вас атака. Отбиваю.
Позади, нагоняла четверка мессершмиттов, а за ними Виктор увидел кувыркающийся с наполовину отбитой плоскостью "хейнкель". Головная девятка вражеских машин смешалась, некоторые бомбардировщики торопливо сбрасывали свой груз раньше времени, еще часть начала разворачиваться. На месте красивого, ровного, строя образовалась куча-мала.
А дальше началась карусель. "Мессера" словно осатанели, непрерывно атакуя, мстя за сбитого "хейнкеля". "Яки" отбивались, оттягиваясь вглубь своей территории, и Виктор снова стал жалеть, что полетел в бой именно на этом самолете. Машина снова стала казаться ему слишком тяжелой и неповоротливой. Он несколько раз ловил выходящие из атаки "мессера" в прицел, стрелял. Но все снаряды пролетали мимо. У немцев со стрельбой было лучше: законцовку левого крыла саблинского "Яка" вдребезги разнесло снарядом, несколько попаданий пришлось по фюзеляжу. Истребитель еще сильнее отяжелел, буквально повис на ручке, и его стало постоянно тянуть влево. Если бы не Рябченко, Виктора сбили бы раз пять. Но, благодаря ведомому, он все еще держался в воздухе и пытался хоть как-то управлять боем.
Спасла их шестерка "Яков". Виктор увидел их не сразу, лишь потом, когда наседающие "мессера" синхронно отвернули, зашарил глазами по небу и обнаружил нежданную помощь. Сразу стало легче дышать.
При посадке, одно шасси не вышло. Сажать на одно колесо, постоянно пытающуюся развернуться машину, было практически невозможно. Виктор решил сажать машину на живот. Даже такая, относительно безопасная, посадка вымотала все нервы. "Як" непрестанно сваливался и чтобы не зацепить крылом землю и не закрутиться по ней волчком, приходилось постоянно удерживать от крена. Земля встретила неприветливо. От резкого толчка едва не лопнули привязные ремни, больно впившись в тело. Кабину моментально заволокло пылью, козырек засыпало мусором. Самолет начал останавливаться и тут что-то тяжелое врезалось Саблину в затылок. От удара из глаз буквально посыпались искры, в кабину хлынул кипяток из вбитого внутрь самолета, радиатора и Виктор едва успел выскочить в предусмотрительно открытый заранее фонарь.
"Як" лежал подстреленной птицей, издырявленный, запыленный, ничуть не напоминая того красавца, на котором Саблин вылетел на задание час назад. Похоже самолет не собирался загораться и Виктор, немного поколебавшись, вернулся к кабине обнаружив лежащее в чашке сидения заднее бронестекло. Оно сорвалось при жесткой посадке и за малым не проломило голову…
- Сука, мля, - В голове шумело, из-под шлемофона на гимнастерку капала кровь, обожженная нога саднила, злость захлестывала с головой. - Бракоделы сраные! - Он пнул искалеченную машину в борт и зло усмехнулся, увидев лопнувшую перкаль и ударил снова и снова, словно пытаясь выместить на ней свои злость и страх…
Боль от ожогов прошла к обеду, а рана на затылке ныла весь день, периодически начиная кровоточить. Синицын пытался наложить повязку, грязно ругался, но Виктор был непреклонен. Он считал глупостью ходить обмотанным бинтами из-за какой-то царапины. Голова периодически болела, но эта была боль, которую можно было терпеть, и которая не мешала летать. Впрочем, сегодня он больше не летал. Не было ни сил, ни желания, да и врач такого бы не допустил.
Шубин подошел чуток прихрамывая, махнул рукой, мол, сиди! и устало привалился рядом. Комполка по плановой таблице летать сегодня был не должен, Саблина после вынужденной посадки нужно было кем-то подменить, а Шубин никакой кандидатуры лучше себя, видимо не нашел. Он сделал с эскадрильей два вылета, в которых без потерь сбили еще два немецких самолета. Виктору такое вмешательство не нравилось. Он мысленно считал эскадрилью своей и то, что в бой уже ЕГО летчиков ведет кто-то другой, пусть даже комполка, немного задевало. Впрочем, говорить это Шубину он не стал.
- Летуны, мать вашу. Тута утром получили два новых самолета, еще солнце не зашло, а один сбит, другой в ПАРМе, - усмехнулся комполка. На второй машине сделал вылет младший лейтенант Лабудько, из первой эскадрильи. В бою с "мессерами" его сбили, и он выпрыгнул с парашютом. К счастью бой шел над нашими войсками, и летчик вернулся в полк уже через несколько часов
- Надеюсь, мой там и оставят, - буркнул Виктор. - Я на эту баржу больше сяду!
Шубин хмыкнул, недовольство Саблина новым Яком он уже выслушивал и не раз.
- Зато "хейнкеля" сбил, - рассудительно сказал он, - а вот получилось бы такое с обычной пушкой?
- Уж лучше с обычной, чем это…
Шубин не ответил. Он неожиданно сменил тему.
- Что вы там за херню во вчерашних рапортах понаписали тута?
- Мы про сбитых немцев писали, - настороженно протянул Виктор. - Про "фоккеров" двухмоторных.
- "Фоккеров", - передразнил Шубин, - вы чем смотрели тута? Видал я сегодня этих "фоккеров", это "хеншели", немецкие штурмовики.
Виктор пожал плечами. Ему было безразлично правильное наименование сбитого вчера самолета.
- Не нравится мне твой вид, - сказал вдруг комполка, - зеленый какой-то. Вот что, Витька иди-ка ты к себе. Отлежись, отоспись, бабу свою, тута, потискай. Отдохни в общем…
…Письмо он увидел утром. Вчера вечером, обласканный Майей, Саблин уснул довольно быстро, девушка ничего про известие от жены не говорила, а он и не обратил внимания. Поэтому, обнаружив бумажный прямоугольник, на сделанном из патронных ящиков столе, сильно удивился. К его еще большему удивлению, вместо обычного треугольника это оказался украшенный штампами и печатями конверт. Почерк на адресе был незнакомым, да и обратный адрес тоже. Но письмо было из Саратовской области, а значит, имело отношение к жене. Читать письмо при спящей рядом любовнице почему-то показалось постыдно и он, одевшись, вышел на улицу.
Солнце только-только надумало подниматься из-за горизонта, на земле царил полумрак. Аэродром все еще спал, спали забившиеся в узкую посадку полк и БАО. Спали, забившись в душные палатки и тесные землянки. Спали под самолетами, на чехлах. Спали прямо на земле, подстелив шинели положив под голову пилотки. Виктор, в этом плане, жил словно арабский шейх – у него были поистине роскошные апартаменты – своя землянка. И пусть она была малюсенькая, где-то два на два и низенькая, зато в ней помещалась кровать и стол. А кровати, само собой, хватало еще и на Майю…
Из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском "копия". Он взял справку, руки задрожали, и буквы и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писала ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, но которая для Виктора была родней. Писала теща. Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Нина спешила в бомбоубежище и неподалеку разорвалась бомба…
- Убило осколком, - прошептал он, - убило осколком.
Виктор сидел словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?
- Вот ты где. - Майя опасливо выглянула из землянки и убедившись что вокруг никого, выбралась наружу. Из одежды на ней было только нижнее белье. - А, письмо нашел? Я забыла вчера сказать…
Она принялась умываться, поливая воду из фляги. Потом, озабоченно оглядела Виктора, спросила:
- Что-то случилось? На тебе лица нет.
Он не ответил. Майя не стала его пытать и уселась рядом.
- Мне в караул сегодня, - с грустью сказала она. - А я не хочу. Прикажи там, хорошо?
- Я не буду этого делать, - тихо ответил Виктор. - Ты не должна и ничем не будешь отличаться от других моих подчиненных. Или ты хочешь, чтобы командир эскадрильи пошел к вашему старшине утрясать этот вопрос? Этого не будет никогда.
- Командир эскадрильи, - фыркнула она, - смотри не лопни… И вообще, что здесь такого? Лешка вон сказал, и Ольку уже никуда не ставят.
- Эскадрильей командую я, а не ты, - ответил он. - И под твою дудку в ней ничего делаться не будет.
- Какие мы принципиальные, - девушка нырнула в землянку и вернулась уже одетая. - А если я тоже стану в позу?
- Снимай трусы и становись, - разговор, да и сама Майя уже стали раздражать. В голове все мысли вертелись только вокруг смерти жены.
- Я тебе что, - угрожающе сказала она, - проститутка какая-то?
Виктор хотел сказать, что именно такая, но промолчал.
- Что молчишь? - Майя начала заводиться, накручивая сама себя. - Вот так ты ко мне относишься?
- Лучше бы я к тебе вообще не относился, - буркнул он. Угнетала мысль, что жену убило больше месяца назад, а он все это время преспокойно жил с Майей. Душил стыд за собственное прегрешение, давила злость на Майю. Он понимал, что в измене виновен только он один, но почему-то было легче считать крайней именно ее.
- Что ты сказал? - Майя побледнела. - Что ты сейчас сказал? Ах ты, козел! Раньше хороша была, теперь не очень? Что-то быстро из тебя дерьмо поперло, три дня как командовать стал, и то…
- Успокойся, пожалуйста, - тихо попросил Виктор, - тут дело совсем не в тебе. Послушай…
- Да ты, тля копченая, меня на руках носить должен, - Майя не желала ни слушать, ни успокаиваться. - Ты себя в зеркале давно видел? Кому ты вообще нужен такой, кто тебе даст? Относиться он не желает, ты погляди! - она возмущенно фыркнула. - Это я не желаю. Иди-ка ты нахер, жлоб. Проваливай отсюда!
Виктор потер виски, от ее криков разболелась голова. Сказал равнодушно:
- Красноармеец Бирюкова, вы забываетесь.
Майя презрительно оглядела Саблина с ног до головы и, плюнув под ноги, исчезла в землянке. Он равнодушно пожал плечами, явный разрыв отношений с девушкой как-то проходил мимо сознания. Главным было другое…
Дальнейший день Виктор помнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с "мессерами" командовал совершенно бездумно, автоматически, за что едва не был сбит – спас ведомый. Лишь потом, видя как из зажжённого Рябым "мессера" выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и нарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое и парашютист, словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение и все снова стало на круги своя…
Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивело ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. За то, что проведя в этом времени уже полтора года, так и не сумел его изменить, не сделал ничего хорошего и полезного. Лешка Соломин пытался его разговорить, узнать причину депрессии, но был услан в матерной форме. Остальные стали держаться от Виктора подальше…
Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью был небольшой дождь, и аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками. Виктор ночевал под самолетом, на чехлах, и немного продрог. Зато утром стало немного легче. Сон притупил вчерашнее, боль утраты утихла. Потом захлестнула текучка, затем на аэродром прилетели три "Яка" из резерва дивизии, и ему стало не до своих переживаний.
Прибывшие самолеты оказались родом из девятого гвардейского и были уже порядком изношены. Виктор облетал все три и остался недоволен. Пришлось в очередной раз, но уже насовсем, отбирать машину Острякова. У того был Як-1б из полученных в апреле, он выгодно отличался от остальных малым износом и Виктор здраво рассудил, что комэск на такой машине всяко навоюет побольше желторотика. Палычу только осталось перерисовать тактический номер на любимые Саблиным "24" и разрисовать фюзеляж россыпью звезд. Делать какие-либо другие рисунки попросту не было времени.
- А она мне говорит: "Что ты делаешь?", а сама, чувствую, дрожит вся… и голову так наклонила, - от приятных воспоминаний глаза старшего лейтенанта Чурикова – командира второй эскадрильи, подернулись маслянистой пленкой.
Низкие тяжелые тучи часто проливались дождем, прижимали к земле, не давали летать. Непогода резко сократила деятельность авиации. Летчики, оказавшись не у дел, сгрудились под тентом: травили анекдоты, рассказывали байки.
- А дальше что? - не выдержал Остряков. От услышанного рассказа у него покраснели уши.