– Не может быть! - удивились мы. - Она вполне серьезно спрашивала.
– Вот те на! - протянул Петя и почесал затылок. - Теперь смеху будет.
– Не вы первые попадаетесь ей на удочку. Просто ей приятно было с вами побеседовать. Хотела показать, что и она начальник. Она у нас такая, - с гордостью сказал партизан.
Мы были осмеяны на первом шагу.
Весь путь до партизанского штаба прошли лесом и не встретили ни одного человека, за исключением часового, непосредственно охранявшего штаб.
В моем представлении штаб сохранился таким, каким я привык его видеть в полку, дивизии, армии. Это хорошо слаженная машина, со множеством различных специалистов, где обязанности строго распределены между исполнителями.
Штаб партизанского отряда я представлял как штаб полка, а штаб соединения – как штаб дивизии. Штаб, в который мы пришли, по значимости можно было приравнять к дивизионному. Но по методам работы и по его организации он во многом отличался от дивизионного. В нем не было специалистов. На командные и штабные должности шли люди, не проходившие никакой подготовки. Народ сам выдвигал командиров.
В штабе царило оживление. Партизаны готовились к проведению очередных операций. Прибывали командиры отрядов, рот и групп, получали задание и уходили. Одни должны были произвести диверсии на железной дороге, другие – разгромить гарнизон противника, третьи – устроить засаду на шоссе. Во всех направлениях непрерывно действовали разведывательные группы. Сюда, в штаб, стекалось множество различных сведений. Все делалось без всякой официальности, по-домашнему. Но это ничуть не вредило делу.
В штабе мы задержались недолго.
– Пойдете на юг, встретите Севский партизанский отряд или ковпаковцев – они расскажут обстановку в Сумской, Курской и Черниговской областях. Эти области им более знакомы, - посоветовали нам в штабе.
На ближайшее время нас устраивали данные, полученные здесь. Район нашего действия находился в Сумской области, на расстоянии более двухсот километров. Туда и надлежало нам идти.
Но, прежде чем выйти из пределов Партизанского края, нам предстояло покрыть расстояние свыше пяти-десяти километров, поэтому товарищ Емлютин предложил нам подводу под груз, которую мы с благодарностью приняли.
Выход группы был назначен на 15 июня.
ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС
Еще до восхода солнца группа покинула расположение брянских партизан и направилась на юг. Груз был уложен на повозку и мы шли налегке, лишь с автоматами. Шли сплошным лесом, мимо кряжистых дубов, веселых березок, стоявших в обнимку с елками и сосенками, мимо кленов с зубчатыми листьями и лип, пряно пахнущих медом. Несмотря на знойное солнце, которое успело взбежать по небосводу почти в зенит, мы не испытывали особенной жары. Лес прикрывал нас от его палящих лучей. Дорога вилась, обходя кустарники, высотки и заболоченные места, изредка пересекала поляны.
– …оно, ежели рассудить, то для озимых такая погода кстати. В аккурат рожь набирает силы, - говорил возница внимательно слушавшему его Рябченкову, рыжеватому парнишке, с серыми спокойными глазами.
Говорил он степенно, временами вытирая рукавом рубашки вспотевший морщинистый лоб. Редкие рыжие усы торчали у него, как у моржа. Из-за потрескавшихся губ выглядывали желтые, прокуренные табачным дымом зубы. Голову покрывала видавшая виды соломенная шляпа.
– С другой стороны, дождик не помешает для проса, кукурузы и огородины всякой, - продолжал он.
– А какая здесь земля? Как родит? - заинтересованно и со знанием дела спросил Рябченков. Он вырос в селе на Смоленщине и всем существом стремился к земле. За простодушный характер и тягу к сельскому хозяйству его в шутку прозвали "смоленским мужичком". Это был хороший и безобидный товарищ. Он казался простодушным простачком, в действительности же был умный и хитрый, как крестьяне говорят, "себе на уме".
– Земля-то что? - подумав, сказал старик. - Известное дело, она уход любит. У нас она будет победнее, чем на Украине. Но ежели потрудиться да удобрениев всяких положить, то можно собрать пудов до семьдесят пять с гектара. А так на середку получается пудов по пятьдесят-пятьдесят пять.
– Да, бедновато, - соглашается Сережа.
– Известное дело - мало, - сказал возница, обмахивая лошадь веткой.
– А вот у нас в Смоленской области… – начал Рябченков.
Но что было "у них в Смоленской области", мне не удалось узнать. Мое внимание привлек другой разговор.
– Вот это лес! - восторженно говорит Леша Калинин. - Сама природа помогает развитию партизанского движения в этих районах. Нет, ты только подумай: ближе тридцати километров нет немецких войск! Прекрасная база и место отдыха после боя. Это тебе, брат, не какие-то Тамбовские или Трегуляевские леса.
– Много ты понимаешь, - сказал уязвленный Кормелицын. - Если бы ты видел Тамбовские леса, то никогда бы не сказал этого.
– Завелся сержант, - сказал Рыбинский Стрелюку. Они шли вместе – оба Кости, оба высокие и худощавые.
– Пусть Тамбовские леса меньше этих, - продолжал Петя Кормелицын, все более разгораясь, - но какие леса: дуб, сосна, клен. Да и вообще, что ты понимаешь в лесах?
– Мало понимать - чувствовать надо. По красоте лесной природы и по разнообразию пород Тамбовским лесам далеко до Брянских. Вот посмотри на этот дуб-великан. Разве есть такой в Тамбовщине? Как он широко раскинул ветви! Зайди под них, и ты укроешься от любого ливня. Прислушайся, как он гудит, этот Брянский лес. Суровый для врага лес! - сказал торжественно Леша, снял пилотку и поклонился.
Такие споры между Калининым и Кормелицыным -обычное явление.
Леша Калинин был моим заместителем. На первый взгляд он казался замкнутым, густые пышные брови придавали ему слишком серьезный вид, но стоит с ним заговорить, и перед вами встает человек доброй души и веселого нрава. Обладая спокойным и уравновешенным характером, он по всем вопросам имел свое мнение. При этом твердо его отстаивал. Но если он убеждался в ошибочности своего суждения, имел смелость признать свои заблуждения и исправить их. Настоящий русский характер!
До призыва в армию он работал помощником машиниста на пароходе. Мечтал после демобилизации возвратиться в Саратов, в свой родной дом с садом над Волгой, и снова стать речником. Его заветной мечтой была должность капитана корабля. Когда он рассказывал о работе на пароходе, его мечты убегали далеко, на Волгу, по его потеплевшему взгляду видно было, как он любит свою профессию.
Вторым помощником был Петя Кормелицын. В отличие от Калинина он был самолюбивым и вспыльчивым, как говорят, заводился с пол-оборота. Любил покомандовать и не терпел возражений.
Калинина и Кормелицына связывала четырехлетняя дружба. С первого дня службы в армии они попали в одну роту. С этой ротой участвовали в боях. Когда Калинин был ранен и отправлен в госпиталь, переписка между друзьями не прекращалась. После выздоровления Калинина направили в отряд, которым командовал капитан Титов, а затем я. По просьбе Калинина и по моему ходатайству, в отряд был переведен и Кормелицын.
Человеку, который не знал об их дружбе, могло казаться, что это – непримиримые враги. Но это только мимолетное впечатление. Стоит выждать, когда они окончат спор, и вы увидите двух задушевных, мирно беседующих и неразлучных друзей. Об этом знали все разведчики, и на их споры никто не обращал внимания. Лишь Юра Корольков говорил с недоумением:
– Как это могут дружить два человека с такими разными характерами?
– Плохо, Юра, наблюдаешь за жизнью, - нравоучительно разъяснял Стрелюк, долговязый парень, всего на один год старше Юрки, но серьезный и пытливый. - В жизни чаще всего так и получается, что дружат люди с разными характерами.
– Как это может быть?
– В дружбе необходимо, чтобы один был авторитетом для другого. В их дружбе авторитетом является Леша. Он выдержаннее, грамотнее и с большим жизненным опытом. Почти всегда Леша выходит победителем в спорах. В спорах, как и в бою, одерживает верх хладнокровие и расчетливость.
– Хотел бы знать: в каких боях ты участвовал, что знаешь, отчего зависит исход боя? - насмешливо спросил Юрка.
– Особым опытом похвастаться не могу, - спокойно ответил Костя. - А знаю это из рассказов участников боев и из литературы.
– Участники боев рассказывают по-разному, - горячо упорствовал Юра. - Каждый представляет, что бой выиграли только благодаря ему.
– Посмотрим, как ты будешь рассказывать о первом бое, - вступает в спор Леша Калинин. - Успех в бою достигается коллективом, совместными усилиями всех участников боя. Стойкость, упорство и разумная инициатива каждого способствуют общему успеху коллектива. И выходит, что каждый участник боя не отделим от коллектива. Я еще не встречал такого, который бы сказал: "Я победил", "Я разгромил". Каждый говорит: "Мы победили", "Мы разгромили", а затем уж добавляет, что им сделано для успешного завершения боя.
Я шел и восхищался пытливостью и здравыми суждениями своих разведчиков. Их определения порой носили наивный характер, но идея была всегда правильной.
Еще в Ельце при каждом удобном случае я старался передать своим подчиненным тот небогатый боевой опыт, который получил за год войны. Рассказал о всех боях, в которых принимал участие, и об ошибках, допущенных мною или другими товарищами. Ошибки подвергались тщательному разбору. Разгорались споры. Каждый приводил свои решения, как бы он поступил в том или ином случае. Такие разговоры не прекращались и в пути. Для этого использовались любые возможности – на марше, привалах, дневках…
Дорога пошла под уклон. Чем дальше мы шли, тем больше ощущалась прохлада. Путь нам преградила маленькая речушка с болотистыми подступами к ней.
Повозка прогромыхала по бревенчатой гати, миновала мостик и свернула с дороги.
– Стоп, - сказал возница, останавливая лошадь.
Надо машину заправить горючим.
Старик ослабил чересседельник, положил перед лошадью охапку сена и соломенным жгутом смахнул с нее пыль.
Воспользовавшись остановкой, разведчики поснимали гимнастерки, побежали к речке. Дуся тоже сбросила кофточку и, войдя по колено в воду, начала умываться. К большому моему удивлению, я увидел шрам на ее спине, у правой лопатки. По всей вероятности, это был след огнестрельного ранения. Что бы это значило? Ведь она и словом не обмолвилась об участии в боях.
Отдохнув, мы снова выступили в путь. С каждой минутой становилось все жарче. Зной как бы повис в воздухе. Было настолько тихо, что казалось, слышно, как растет трава. Даже птицы перестали порхать среди ветвей, не было слышно их щебета.
Лениво плетется лошадка, увлекая за собой телегу. Колеса выписывают замысловатые кренделя и временами вздрагивают, натолкнувшись на корни деревьев. От этого телега наклоняется то в одну, то в другую сторону и издает жалобный скрип.
Дорога приводит нас в лесную чащу. Ветви деревьев сплетаются над головой, образуя зеленый туннель. Становится темно и прохладно. Под ногами сырость и грязь, резко ощущается запах прелых листьев, гниющих деревьев и растений.
Комары не упустили случая воспользоваться поживой. Они вмиг облепили путников и лошадь. Мы отбивались ветками и пилотками. Комары лезли в рот, нос, глаза, забирались в рукава и за воротник рубашки. Лошадь усиленно замахала хвостом, задергала кожей и ускорила шаг.
Возница шел рядом с телегой и веткой отгонял от лошади комаров, наседавших на нее, то и дело повторяя:
– Эка напали на Рыжика. Но-о, пошевеливайся.
Разведчики шли за подводой и перебрасывались шутками.
Дуся в маленьких, хорошо подогнанных сапожках, раскрасневшаяся и свежая, шла легкой пружинящей походкой, как будто и не остались позади пятнадцать километров утомительного пути. Ее влажные светлые волосы рассыпались по спине, и над ними роем вились оводы.
– Как самочувствие? - спросил я ее.
– О, хорошо. Я даже и не представляла, что есть такие большие леса, - сказала возбужденно девушка. - А ведь сама-то курская.
– Нравится тебе с нами?
– Да.
– А как наши ребята?
– Кажется, неплохие, - неопределенно сказала Дуся, подумала и добавила: - Правда, я их почти не знаю.
– Сейчас как раз время знакомиться. Наша работа особенная. Необходимо, чтобы каждый из нас знал о товарище все и верил в него. Не так ли?
– Конечно. Мне говорили про вас, когда назначали в группу. Я думаю, что мы будем довольны друг другом, - сказала Дуся и пытливо посмотрела на подошедших к нам разведчиков.
– А про тебя нам не успели рассказать, да никто и не сумеет этого сделать, кроме тебя. Сказали только, что ты хорошая радистка, - сказал я, глядя на смутившуюся девушку. - Может, ты сама нам расскажешь?
– Да и говорить-то нечего.
– Но все же?
Установилось неловкое молчание. Дуся о чем-то сосредоточенно думала, потом глубоко вздохнула и начала рассказывать.
– До войны я с мамой и братиком жила в Курске. Отец четыре года как умер. Я мечтала стать врачом. Но окончила всего девять классов, и началась война. Я вместе с подружками пошла в военкомат и попросила, чтобы направили на фронт. Но мне там ничего определенного не сказали. Велели прийти на следующий день. Понимаете, пришла домой и не могу найти себе места, - все больше воодушевляясь, рассказывала Дуся. - Думаю: что если направят в тыл!? Мне предлагали работать в госпитале, но я отказалась.
Прихожу на следующий день, и меня направляют на курсы медсестер. Мне непременно хотелось попасть на передовую…
– А попала в глубокий тыл, - сказал с ехидцей Юра.
– И попала на передовую, - невозмутимо продолжала Дуся. - Была медсестрой в стрелковом батальоне.
– В бою приходилось быть? - спросил я.
– А как же? - удивилась Дуся. - Батальон вел бои, а я перевязывала и вытаскивала раненых.
Разведчики притихли и старались держаться поближе к радистке, чтобы лучше слышать ее рассказ.
– Ох, и тяжело было, - простодушно рассказывала Дуся. - Первый бой я почти не помню. Только одного раненого и вытащила с поля боя. Пули воют, я не могу головы поднять. Снаряды и мины рвутся где-то в стороне или позади, а мне кажется, что все они направлены на меня. Даже сейчас, как вспомню, так стыдно делается. Я и тогда два дня избегала встреч с товарищами. Мне казалось, что все видели, как я себя вела, и осуждают мое поведение. Но никто и слова упрека не сказал. Политрук даже похвалил, что раненого вынесла. Я не могла выдержать, заплакала и все ему рассказала. А он говорит: "В первом бою бывает и хуже". Дуся замолчала. Ее никто не торопил. Некоторое время шли молча.
– А потом привыкла, вернее, приноровилась. Стала разбираться, что к чему, - продолжала Дуся. - В одном бою, точно не помню места, где-то под Мценском, я перевязала пулеметчика, раненного осколками в обе руки. Идти в тыл он отказался и остался возле пулемета, чтобы помогать товарищу, который заменил его. Слышу: пулемет заработал, и я поползла к следующему раненому. Не успела отползти и десяти метров, как пулемет замолчал, и я услыхала голос пулеметчика, которого только что перевязала: "Сестричка, Димку убили. Стреляй!" Я сначала не поняла, к кому это относится. Оглянулась по сторонам, встретилась взглядом с пулеметчиком. Он смотрел на меня злыми глазами и кричал: "Стреляй! Кому говорят?!" Теперь я поняла, что это он мне велит стрелять, а мне ни разу не приходилось и за пулемет-то держаться. "Ползи, - кричит, - я укажу, как стрелять". Пулемет был заряжен. Когда я подползла, он показал, за что браться и где нажимать. К моему удивлению, пулемет начал стрелять. Я даже испугалась, а пулеметчик все подбадривает. Почувствовав себя увереннее, я даже начала целиться. И вдруг увидела, как упал первый убитый мною гитлеровец. В сердце точно что-то оборвалось. Я выпустила ручки, и пулемет замолчал. "Ты их, сестричка, с рассеиванием полосни. Поведи пулеметом из стороны в сторону", - посоветовал пулеметчик. Я чуть шевельнула руками и почувствовала, как "максим" послушно заскользил в сторону. Пули полетели веером, и сразу же в цепи гитлеровцев свалились несколько человек. Что дальше было – страшно вспоминать. Стреляю, а немцы все ближе и ближе. До них уже не больше пятидесяти метров. Казалось, ничто их не сможет остановить. Они шли разъяренные, с перекошенными от злобы лицами. Отходить было поздно. Последнее, что я помню – это сильный удар в правое плечо. Что-то горячее обожгло спину, в голове зашумело, я почувствовала резкую боль и потеряла сознание. Когда пришла в себя, бой кончился. Меня поместили вместе с другими ранеными в медсанбате, а оттуда вывезли в госпиталь.
– Как же тебе удалось уцелеть? - спросил Стрелюк.
– Об этом я узнала в госпитале от пулеметчика. После того, как ранило меня и замолчал пулемет, гитлеровцы приблизились к нам метров на двадцать пять. Они уже собирались забросать нас гранатами. Раненый пулеметчик приготовил свою гранату и отсчитывал последние секунды жизни. Но в это время из рощи, расположенной слева, наша пехота и танки перешли в контратаку. Немцы не выдержали и отступили. После боя нас подобрали санитары. Я много потеряла крови, и пришлось долго проваляться в госпитале. Там же мне и медаль "За отвагу" вручили. Так что со мною не шутите: я ведь отважная, - смеясь, закончила Дуся.
– Ух ты! - удивился Юра.
– Но зато после госпиталя я изучила и автомат, и пулемет, - добавила радистка.
– Как же ты к нам попала? - спросил я.
– Очень просто. Выздоровела, окончила курсы радисток, прошла практику и получила направление к вам.
Ее рассказ произвел на нас впечатление. Глядя на эту застенчивую, милую и тихую девушку, и не догадаешься, что у нее отважное сердце.
Холодок в отношениях разведчиков к Дусе исчез. Она была единодушно признана полноправным членом нашей маленькой семьи и окружена заботой разведчиков…
Так на марше я понемногу изучал тех, с кем надлежало принять бой, а может, и смерть, с кем надо делить последний сухарь, глоток воды и щепотку махорки.
У ЭСМАНСКИХ ПАРТИЗАН
Отряд эсманских партизан, в который мы прибыли, являлся одним из многочисленных отрядов, базировавшихся в Брянском партизанском крае.
Это был небольшой, но боевой отряд. Он только что вернулся из очередного рейда. В Хинельских лесах отряду пришлось выдерживать непрерывные бои с превосходящими силами кадровых немецко-фашистских частей. Теперь Эсманский партизанский отряд располагался в южной части Брянских лесов, залечивал раны, накапливал силы и одновременно являлся форпостом брянских партизан на юге.
Здесь было все на колесах. Подай команду – и отряд готов к действиям: к бою или маршу. Возле замаскированных в лесу подвод стояли лошади. Партизаны располагались кто как мог: в шалашах, в палатках, на повозках, а то и просто под деревом. Отряд был вооружен, главным образом, трофейным оружием: винтовками, карабинами, пулеметами и, частично, автоматами.
Отсюда наш путь выходил за пределы Партизанского края и вел в Сумскую область. При выборе маршрута мы столкнулись с рядом затруднений. Одним из них являлось то, что, карты не могли дать исчерпывающих данных о проходимости местности. На нашем пути лежало много болот, и без проводника, хорошо знающего обстановку и лесные болота, из Брянских лесов выйти трудно. Пришлось обратиться к командованию Эсманского партизанского отряда за помощью.
– Скажите, как нам найти штаб отряда? - обратился я с вопросом к рослому веснушчатому партизану с красной лентой на кепке.