На ее голос из дверей коммунальной квартиры появилась мама девочки, моложавая женщина, такая же светлая, как дочь, и еще две женщины-соседки: старуха с чопорным аристократическим лицом и другая, средних лет, с лицом простым и добрым.
- Петя, какой ты стал, не узнать! - послышались возгласы.
Барочкин стоял немного позади и улыбался. Из двери, откуда вышла женщина с простым лицом, выглянул пожилой мужчина в подтяжках.
- Петька! Живой?! - обрадовался он, крепко сжимая узловатой ладонью Петину руку. - А я тут вздремнул после смены… Сейчас… - И скрылся.
Лиля тем временем прибежала с ключом и отперла тяжелый замок. Они вошли в комнату, где вся мебель была покрыта старыми простынями и газетами. Петя с горечью оглядел холодный неуют комнаты и вышел в коридор.
- Это Коля Барочкин, - представил Петя. - Как пишется в романах, под Усть-Нарвой он спас мне жизнь.
- Ну! - засмеялся Барочкин. - Просто в канаву толкнул, когда мина свистела. С ног до головы в грязи вывалял.
В это время входная дверь квартиры отворилась и на пороге появилась в накинутом па плечи ватнике и платке, с коптилкой в руке миловидная молодая женщина с кое-как заколотыми вьющимися черными волосами, полными губами и живыми глазами.
- У вас гости? - сказала она приятным голосом. - А я огоньком к вам разжиться. Спички кончились.
- Пожалуйста, Зинаида, - кивнула Лилина мама и представила ее Пете: - Это наша новая жиличка из пятой квартиры. Дом у них разбомбило. - И распахнула дверь в свою комнату, где пылала буржуйка и кипел чайник. - Может, кипяточка хотите?
- Кипятком только радиаторы заправляют! - оживился Барочкин, полез в карман, достал оттуда фляжку, встряхнул в руках - во фляжке булькнуло. - Кой-чего погорячей найдется! Чистый, как для медицинских процедур!
- Смотри, где достал? - удивился Петя.
- У фрицев одолжил. Месяц таскаю, жду случая, - пояснил Барочкин. - Но раз блудный сын домой вернулся…
- Сын вернулся, а родителей нет, - невесело пошутил Петя.
- Перестань. Глотнем по капле, и море по колено. Такая компания…
- Вот это мужской разговор, - кивнул вышедший из своей комнаты уже одетый Геннадий Трофимович.
- А я не помешаю? - не без кокетства покосившись на Барочкина, спросила Зинаида.
- Помешать нам может… только прямое попадание снаряда, - взяв на себя инициативу, показал на потолок Барочкин.
Спирт был разлит по рюмкам.
Заулыбались, чокнулись, выпили.
- Ох, как берет, с голоду-то кружит, - сказала пожилая женщина с простым лицом - тетя Дуся.
- С закуской у нас неважно, - вздохнула Софья Дмитриевна.
На белоснежной скатерти особенно убого выглядели три угольно-черных почти прозрачных ломтика хлеба.
- А я вот супчик гороховый сварила, попробуйте, - сказала аристократическая старуха и поставила на стол крохотную кастрюльку.
- Что вы, нас в армии вот так кормят, - отказался от закуски Барочкин.
- Электричества нет, - со вздохом пожаловалась тетя Дуся, - вода уже почти не течет. Что же оно будет?
- Ну чего ты жалуешься, старая? - бодро глянул на нее раскрасневшийся от рюмки спирта Геннадий Трофимович. - В войне, как в драке, главное - выдержать. А потом бей. - И повернулся к Пете: - Ну, рассказывай, солдат, как ты здесь очутился.
Пети от выпитого, наоборот, ожесточился:
- Наступали задом вперед, вот и очутился. - И исподлобья глянул на Геннадия Трофимовича. - За столом рассуждать легко. Вы посмотрите, что делается!
Густые брови старого рабочего насупились.
- Не слепой. И Ваня мои с Сергеем не за столом сидят! И я почти круглые сутки на заводе танки чиню. Один ты, что ли, воюешь?
- Воевал, - невесело сказал Петя. - А теперь списанную полуторку на колеса ставлю.
- Пуль уверен, - попытался успокоить побужденного Петю Барочкин. - Командование что-нибудь придумает - ему видной.
- А и хочу, чтоб мне было видно! - Петя встал. - Кончаем чаепитие, Барочкин. Нас в части ждут.
- Не суетись, - попросил Барочкин, он уютно устроился около Зинаиды и вовсе не торопился уходить.
Лиля смотрела сочувственно на Петю. Встала, пошла к двери, поманила его:
- Петя, на минуточку, пожалуйста.
Он нехотя вышел за ней в коридор. Она подвела его к телефону, висевшему над тумбочкой в углу. Вытянула из-за телефона бумажку, протянула ему. На бумажке карандашом был написан телефонный номер.
- Что это?
- Петрова… - небрежно, полуотвернувшись, сказала она.
- Какая Петрова?
- Какая… Та самая, с которой ты на танцы ходил…
- А-а… - Петя машинально вертел бумажку - все это было так далеко. Смял бумажку в комок, кинул на тумбочку.
Лиля просияла:
- Правильно… Она ведь глупая, как пробка… и волосы, как пакля… - И приблизилась к нему. - Петя, правда, я очень переменилась? Знаешь, я уже паспорт получила. И сразу косы - чик. Мне идет новая прическа? Сейчас в парикмахерских совсем нет очереди, - она говорила быстро и оживленно. - Я теперь в дружину ПВО вступила - по зажигалкам дежурю. - Заглянула ему в глаза. - Петя, ты обо мне там думал?
- Думал, - медленно сказал Петя, - что ты поумнела. - И легонько отодвинул ее, упершись пальцем в кончик носа.
Она чуть не заплакала.
И тут неожиданно зазвонил телефон.
- Вот, - кивнула Лиля. - Наверное, опять она.
- Смотри, еще работает? - удивился Петя и поднял трубку. - Алло?
- Здравствуйте, - сказал в трубке глуховатый женский голос. - Говорят с телефонной станции.
- Да?
- Товарищ абонент, по техническим причинам ваш телефон отключается.
- Почему наш? - не нашелся что ответить Петя.
- Отключаются все квартирные абоненты ленинградской сети, - сказал женский голос и попрощался огорченно: - До свидания.
В трубке что-то щелкнуло, и телефон умолк. Петр медленно повесил трубку, стоял мрачный.
- Это кто звонил? - негромко спросила Лиля.
- Война, - коротко ответил Петя.
Немецкие самолеты летели над Ладогой, подернутой молодым льдом, похожей на синевато-серую пустыню, по которой ни проплыть, ни пройти, ни проехать, где смерзающийся лед перемежался полосами воды.
Потом внизу заколыхались дремучие леса в пятнах поросших мелколесьем болот.
И тут под крыльями самолетов появилась прорезающая леса прерывистая, едва намеченная пунктиром ниточка. Вдоль нее, как муравьи, шевелились серые фигурки. Самолеты опустились ниже, и с близкого расстояния стала видна работа тысяч людей: валили лес, мостили гати - прокладывали дорогу.
Самолеты на бреющем полете облили их пулеметным свинцом.
Фигурки падали в грязь, перемешанную со снегом, уползали под прикрытие деревьев.
А когда самолеты пролетели, люди поднялись, отряхиваясь от болотного месива, в тулупах, ватниках - женщины, старики, подростки - и снова с упорством принялись за работу. Пар валил от разгоряченного дыхания, бревна с плеском плюхались в жижу, утопали в ней, на них валили новые бревна.
- Эй, Сапожников, тебя там спрашивают, - негромко сказал, подойдя к Пете, веснушчатый шофер.
Петя обтер руки, по первому снегу побежал к чугунной садовой решетке.
За решеткой, на улице, и коротком пальтишке и пушистой шапочке, поеживаясь под колючими снежинками, стояла беленькая Лиля.
- Вот, мама велела тебе теплые носки передать. - Она полезла и продуктовую сумку. - По радио обещают сильное понижение температуры. А это Зинаида послала для Коли… - И вынула шарф.
- Все? - Он взял вещи и увидел на дне опустевшей сумки маленький ломтик хлеба. - Это твой паек?
- Наш с мамой, - сказала Лиля. - Сегодня снова убавили - па служащую сто двадцать пять граммов дают и на иждевенческую сто двадцать пять граммов. - И, отщипнув крошку, отправила ее в рот. - Хочешь?
Петя молча смотрел на черный липкий ломтик.
- Где они гири такие берут?.. Подожди. - И побежал назад к машине.
Открыл кабину, взял с сиденья тряпочку - в ней был завернут толстый ломоть хлеба. Разломил его, сунул в карман половину, побежал обратно. Он не заметил, что помкомвзвода Чумаков, возившийся вместе с шофером у соседней машины, увидел его и пошел по следам, отпечатавшимся на свежем снегу, за ним.
- Боец Сапожников! - раздался сиплый голос Чумакова, когда Петя вынул хлеб из кармана, чтобы отдать Лиле. - Это кто вам разрешил свой паек разбазаривать?!
Петя неприязненно обернулся:
- Ну, уж это вас не касается. Это мой хлеб! - И протянул сквозь решетку Лиле: - Возьми.
- Отставить! Хлеб казенный! Армии солдаты нужны, а не доходяги! - Чумаков оглядел с головы до ног тоненькую фигурку Лили. - А вам, барышня, в таком возрасте лучше возле мамы сидеть, а не на свидания бегать!
- Ну, я пошла, - испуганно кивнула Лиля и двинулась прочь от решетки.
Петя, прикусив губу, молча смотрел на Чумакова, потом спросил тихо:
- Товарищ помкомвзвода, от какого слова ваша фамилия произошла?
- Это что за вопрос? - Чумаков побагровел, усы встопорщились.
В утренних сумерках с западного берега на молодой лед Ладожского озера спустилась группа разводчиков - человек тридцать солдат в белых маскхалатах с оружием и вещмешками, а некоторые и с лыжами за плечами. Их вели два проводника - ладожских рыбака. Они шли гуськом но ледяной равнине, гладкой, как каток, лишь кое-где пересеченной буграми торосов. Осторожно ступали па нетронутый лед, иногда оскальзывались. Останавливались, прорубали еще тонкий лед, мерили его толщину, записывали, вмораживали вешки, обозначая будущую дорогу. Впереди шли проводники - сосредоточенные, какие-то угрюмые. Их настроение передавалось солдатам - все были напряжены. Лед подозрительно скрипел под сапогами. И вдруг лед под ногой проводника прогнулся и треснул.
- Стоп, машина! - отступив, сказал проводник. Впереди была полоса очень молодого прозрачного льда, под которым в нескольких сантиметрах угадывалась вода. - Вот она, протока. Здесь река Нева из Ладоги воду высасывает. Бывает, на крещение везде лед метровый, а тут все вода…
Командир разведки приказал:
- Петрухин, ты самый легкий, попробуй. Вперед вышел малорослый, щуплый молоденький солдат. Его обвязали веревкой, и он осторожно ступил на молодой лед. Сделал шаг, другой и с треском провалился. Его сразу дернули за веревку, вытащили.
Он снял мокрые сапоги, прыгая на льду, переобулся.
- Повертать надо, - тихо проговорил проводник.
Но командир разведки твердо сказал: - Нет. Будем искать обход!
- Где его найдешь: к югу - немцы, к северу - ветер лед ломает.
- Товарищ командир, - раздался голос пожилого губастого солдата. - А ежели плашмя лечь и катышем.
- Не до шуток, - хмуро обернулся командир.
- Я всерьез. Мы так в сопливом детстве через Клязьму переправлялись. У пас там фабрика, горячая вода стекает и лед тонкий. Дай-ка лыжи, - попросил он у одного из солдат, поставил их рядышком, лег сверху. - Толкните, товарищ командир.
Его толкнули, он покатился, подгреб руками и вот уже стоял на твердом льду.
Один на лыжах, другие на брюхе заскользили по гладкому льду. Лед поскрипывал, по выдержал. И вот уже стояли на той стороне - па крепком ледяном поле.
И снова двинулись вперед, осторожно щупая лед, пробивая лунки, вмораживая вешки.
В сумерках часовой па восточном берегу вскинул винтовку.
По Ладоге двигались смутные, сливающиеся со льдом фигуры. Часовой подумал, что ему померещилось, но фигуры росли.
- Стой, кто идет?! - крикнул он.
Со льда донеслось:
- Свои!
- Пароль?!
- "Каменный остров"!
Так странно было увидеть людей в синеющей пустыне, что часовой даже паролю не поверил:
- Выходи по одному!
И только когда поднялся на берег командир разведки, часовой оттаял:
- А я думал - немцы! Уж столько дней с той стороны никого нет! Как же вы добрались?
Разведчики в маскхалатах выходили на берег, садились прямо на снег от усталости. Увидели возвышающиеся на берегу, как мираж, горы мешков, штабеля ящиков. Смотрели, щюря глаза, не веря.
- Когда же это в Ленинград попадет?
И старый рыбак сказал:
- Сиверко задул, и небо ясное. Мороз идет. Надо быть - скоро!
- Заводи моторы! - прозвучала команда в морозном рассветном воздухе, почти в темноте.
Под моторами запылали импровизированные жаровни: ветошь с бензином и соляркой в старых ведрах. Водители прогревали моторы. Движения их были вялы, они сильно исхудали за эти ноябрьские дни.
Чумаков двигался вдоль ряда машин, острыми глазами-буравчиками замечал все.
- Найденов, радиатор завинти, все тепло выпустишь! - приказал молоденькому веснушчатому шоферу. - Барочкин, где дворники, поставь на место. А где Бобылев? - спросил он, увидев машину, возле которой никого не было.
- Лежит, - отвечали ему.
- Как это лежит?!
- Оголодал.
- Паламарчук! - вдруг закричал Чумаков. - Ты что?!
Паламарчук, здоровенный водитель, вдруг осел па снег. К нему подбежали, расстегнули ворот. Глаза его были закрыты, он тяжело дышал.
- Сейчас очухается, - сказал кто-то. Чумаков пошел навстречу вышедшему из помещения командиру роты - лейтенанту Трофимову. До водителей долетели слова Чумакова: "Как же можно энзе?" и Трофимова: "Все без остатка, что есть в наличии!".
- Отставить заводить! - что было силы крикнул Чумаков и потише добавил: - Будем второй раз завтракать.
В казарме на столе перед каждым положили два больших сухаря, половину селедки, кусочек масла, сахару, поставили кружку чая. Ослабевших - пожилого водителя Бобылева и Паламарчука - вели к столу под руки, тихонько говорили:
- Идем, порубаем.
Садились за столы, ели неторопливо, продлевая удовольствие. Живее становились глаза, уверенней руки. Чумаков ел со всеми и один из своих сухарей потихоньку упрятал в карман.
У Пети блеснули глаза. Сделав невинное лицо, он обратился к Чумакову:
- Товарищ помкомвзвода, разрешите личный вопрос? Зачем вы всегда от еды часть откладываете?
Чумаков быстро зыркнул на него:
- А что, я твое хороню?! - И потом ответил: - Ты мальчонком на чужих батрачил? Лебеду с мякиной с голодухи жевал? Ты у папки-мамки рос, а я в людях… Тебе бы с мое - понимал бы, что такое отложить на черный день.
- А сейчас какой? - удивился Барочкин.
- Сейчас еще белый, - глянул на заиндевевшее окно Чумаков и встал. - Полчаса отдыхаем - и по машинам!
Озеро блестело гладким молодым льдом, и только по вмороженным вешкам да по черной ниточке провода связи можно было угадать контуры еще неезжен ной ледовой дороги.
На рассвете на бугре у Вагановского спуска стояла вереница полуторок, а перед строем шоферов застыли командиры и генерал говорил. Голос его был негромок, но было так тихо в этот ранний час, что все слышали.
- Солдаты! Шесть железных дорог вели в Ленинград, теперь осталась одна - ледяная… Надо бы еще дня три повременить, но не выходит - в городе людей уже начинает голод косить. Я верю, что все вы доберетесь До того берега и привезете Ленинграду хлеб. В добрый путь!
- Внимание, - приказал комроты Трофимов. - Дверцы кабин держать открытыми! Дистанция - двести метров! По машинам!
Шоферы бегом занимали свои места в кабинах. Трофимов хотел уже дать сигнал к движению, но тут из хвоста колонны, нарушив строй, выехала полуторка, и обогнав другие машины, затормозила прямо перед ним. Генерал и офицеры удивленно наблюдали за этим маневром.
Из кабины высунулась голова Пети.
- Ты что это, Сапожников? - с недоумением спросил Трофимов.
- Товарищ командир, - губы Сапожникова как-то отчаянно улыбались, он волновался. - Разрешите открыть движение по этой… магистрали. Я ведь ленинградец… И потом, - он, понизив голос, кивнул на пожилого водителя, сидевшего в головной машине, - у Бобылева семья, а я один…
Трофимов с неодобрением смотрел на Сапожникова, точно тот сделал что-то неприличное.
- Нет, ты брат… - смущенно начал он. И тут резко вмешался стоящий рядом Чумаков:
- Сперва классным шофером надо стать. - И приказал: - В строй - на свое место за Найденовым!
- Вот так, брат, - кивнул Трофимов с явным облегчением и дал команду головной машине: - Вперед!
И первая машина, где за рулем сидел Бобылев и на подножку которой вскочил Чумаков, скользя и тормозя на спуске, съехала на лед. За первой съехала вторая, третья, настала очередь и Пети Сапожннкова, затем Барочкина. А в кабину замыкающей машины сел командир роты Трофимов.
Машины, держа дистанцию, шли друг за другом на невысокой скорости. Лед слегка потрескивал под колесами. Шоферы напряженно всматривались вперед. На подножке головной машины, коченея на холодном ветру, стоял, опустив уши шапки, маленький нахохлившийся Чумаков, готовый к любой неожиданности, - смотрел вперед, изучая лед, точно насквозь просверливал его глазами-буравчиками.
Один снаряд разорвался рядом с трас-сон, н фонтан ледяных брызг душем обдал кабину одной из машин. Сквозь открытые дверцы брызги попали и в молоденького шофера Найденова, ведущего эту машину. Он испуганно съежился, захлопнул дверцы. Но этот снаряд был последним, и снова стало тихо, остался лишь гул моторов.
Наблюдавший за всем этим связист - его тоже окатило ледяным душем - сказал в трубку телефона:
- Немцы обстреляли автоколонну из района Шлиссельбурга. Жертв нет.
Стал наползать туман. Посреди озера лед был прозрачен, совсем тонок. И вот под задним колесом одной из машин он подался и треснул едва заметно; под напором следующей машины трещина расползлась, как ветвь, а машина Найденова въехала задним колесом в трещину, забуксовала, лед со скрипом раздался, и машина на глазах едущего следом Сапожникова скрылась под водой - точно глотнуло ее озеро.
Чумаков первым добежал до полыньи - к самому краю.
- Найденов! Найденов! - кричал он.
Но в полынье ничего не было видно, только колыхалась и парила, черная вода.
- Он во время обстрела дверцы закрыл. Наверное, заклинило! - сказал Петя.
Его била дрожь. Да и других шоферов тоже - всем было не по себе.
А вода в полынье колыхалась все медленней, успокаиваясь, готовая уже подернуться новым ледком.
Командир роты Трофимов молча снял шапку.
От полыньи далеко в обе стороны расползлась неровная трещина.
- Что делать будем? - спросил у Трофимова, оглядывая застывшие машины, Чумаков. - Вызывать саперов? - И кивнул на ниточку провода связи.
Трофимов помолчал, раздумывая, и приказал:
- Снимайте борта с кузовов.
Первой ехать по настилу была очередь машине Сапожникова.
- Давай! - крикнул ему Чумаков, пятясь перед радиатором.