* * *
Следующий день выдался хмурый. Падал мокрый снег. Ледяная каша устилала мостовую, тротуары.
От дома Скрибного Шорохов не сразу пошел к собору. На всякий случай прежде петлял по городу. За это время дважды попадался ему на пути один и тот же старик в полушубке, в шапке из серой овчины. Почему дважды один и тот же? И сзади кто-то маячил. Присмотрелся: женщина.
Свернул в какой-то проулок. Прошел два квартала. Оглянулся. Женщина шарахнулась в сторону. А где старик? Впереди привалился к забору. Филеры.
Свернул еще раз. Пошел скорым шагом. Таким же скорым шагом по другой стороне улицы теперь кто-то уходил от него. Мужчина ли, женщина разобрать было нельзя. Обложили.
Войти в чей-то двор, наплести хозяевам: мол, ищу такого-то. Не подскажете ли?.. А дальше? Наверняка заметят, возле какого дома он исчез.
Между дворами был проход. Шириной в аршин, не больше. Слева и справа глухие заборы. Юркнул в него. Выйдя потом на какую-то улицу, огляделся. Нигде никого подозрительного. Сколько-то минут в запасе у него теперь имелось.
Задыхаясь от быстрой ходьбы - бежать побоялся: не привлечь бы внимание! - вышел к собору. На площади перед ним народа немало, но все калеки, нищие. С точки зрения конспирации - хуже некуда. Если связной один из них - в отрепьях, в лаптях - к нему подойдет, в то время как он в шубе, в меховой шапке, в бурках, это само по себе вызовет подозрение.
Глянул на часы. Пора. Подошел к памятнику Ермаку, постоял, направился дальше. Не оглядываясь, миновал один квартал, другой. Никого. Впрочем, нет. Саженях в ста позади - старик, на другой стороне улицы, почти напротив, женщина. Снова "ведут". Связной, если был, это, конечно, заметил. Значит, что? Связь не состоялась. Следующая встреча может быть только через неделю. Но как это - через неделю? Не позже чем послезавтра сводка должна уйти за линию фронта!.. И что сделать сейчас? Увлечь филкрскую пару за собой в мешанину мелких домишек и садиков на окраине города. Там отвязаться от них будет легче. Потом вернуться к Скрибному. А дальше что?.. Об аресте, насколько можно судить, речь пока не идет. Обычная слежка. Но тогда всего лучше другое: не таясь пойти в "Центральную". Нет Манукова в гостинице, ждать. Едва встретимся, отдать задовскую бумагу. Заслуга перед миссией будет бесспорная. Пусть выгораживают.
* * *
Мануков находился в номере и встретил Шорохова словами:
- Боже мой! О ля-ля!.. Где пропадали? И - вид! Снова болели, как тогда под Воронежем?
- Сидел я в тюрьме, - спокойно, даже равнодушно, будто говорит о каком-то безразличном ему человеке, ответил Шорохов.
- У кого?
Шорохов без приглашения опустился в кресло. Сказал тем же спокойным тоном:
- Николай Николаевич! Не знаю, в какой мере вы в курсе моих дел с господином Ликашиным?
- В достаточной мере. Вас мой ответ устроил? - Мануков рассмеялся.
Смех, как и улыбка на его губах, были маскировкой. Этого Шорохов не забывал.
- Последняя моя поездка по этому делу закончилась неудачно.
- Догадываюсь.
- Я не смог выслать должные сообщения.
Мануков сел в кресло напротив Шорохова.
- Мне это известно.
- Был я на юге Украины, угодил в махновскую контрразведку.
- Сочувствую.
- Да, но сейчас-то! Вчера вечером возвратился, а сегодня с утра за мной слежка.
- И не можете понять чья?
- Да.
- Но не забудьте: за вами по этой вашей поездке аванс.
Что получалось? Отступается?
- Все тут сложнее, - Шорохов подал Манукову задовскую бумагу.
Ах, как долго вчитывался Мануков в эту машинописную страницу!
- Копия, - затем сказал он. - Вопрос в том, откуда она у вас. Тогда решится, верить ей или нет.
- От Льва Андреевича Задова.
- И кто это?
- Начальник махновской контрразведки. Вручил при расставании. Из того, что он при этом сказал, следует: потому-то меня и отпустили, чтобы я вам ее передал. Вам или Федору Ивановичу. Короче говоря, в миссию. Хотят с ней связаться. Притом - фальшивка? Едва ли.
- Пожалуй, вы правы, - согласился Мануков. - И считаете, что за вами следят как за агентом этого Задова?
- Или как за агентом миссии. Впрочем, может, следят и за вами.
Мануков молчал, поигрывал задовской бумагой как веером, прищурясь поглядывал на Шорохова. Наконец, проговорил:
- Ваш патрон по Управлению снабжений из Новочеркасска уехал. Но колеса, которые он привел в движение, еще крутятся. Ничего больше.
- Очень мило. Себя он этим обезопасил. Но мне-то как быть?
- Его не вините. Полагал: вам это не повредит.
- Посчитал, что меня там убили.
- Во всяком случае, уехали, как пропали. Район опаснейший.
- И в каком я теперь положении? Шьют уголовщину! И, знаете, коли, как понимаю, участием в делах господина Ликашина оплачивалась моя работа на миссию, она обязана меня защитить.
- Обязана, - подтвердил Мануков. - Но сегодня для вас можно сделать только одно: отправить в расположение Четвертого Донского отдельного конного корпуса. К Мамонтову. Да, мой друг. Я все продумал. Вашим спутником и спасителем будет есаул Плисов. Он из этого корпуса, сегодня туда уезжает. В ближайшие минуты должен у меня быть. Немедля с ним и поедете.
"Там сразу перейти фронт", - подумал Шорохов.
- Мне нужно побывать на квартире, где я остановился, - сказал он. - Взять деньги, какие-то вещи.
- Побываете. Человек обязательный. Попрошу, будет сопровождать. В его присутствии никто вас не тронет. Мамонтовец! Это котируется высоко. Хотя почему? Кто бы мне объяснил?
- Где сейчас корпус Мамонтова? - спросил Шорохов.
- Держит фронт. Отсюда, полагаю, в полутора сотнях верст. Точнее не знаю.
- Красные так близко!
- Реальность. Разумеется, в корпусе никакой угрозы вам лично не будет. Как и потом, когда возвратитесь. Тоже реальность. Окажется не до того. К тому моменту определится, следует ли вам снова поехать к этому Задову.
- Спасибо. Почти месяц сидел в подвале размером сажень на сажень. Грязь, вонь, холод. Харчи - хлеб и вода.
- Ну… ну… Теперь-то вас там на руках будут носить. Но давайте обедать. Прикажу подать в номер. И прошу - никаких деловых разговоров. На сегодня достаточно.
- Мне тоже, - согласился Шорохов, думая: "Хочешь все взвесить. Давай, давай…"
* * *
Есаул Плисов - худенький офицер лет двадцати восьми с прилизанным косым чубом, подстриженными редкими усиками, в очках, очень подвижный, почти постоянно как-то просительно улыбающийся - с охотой согласился принять Шорохова под свою опеку. Вместе потом они зашли к Скрибному. Тот был дома, сразу сказал, что вагоны с шевро прицеплены к составу с хозяйственной частью атаманской канцелярии. Решению Шорохова не ехать о ним, огорчился не очень, местом дальнейшей встречи назначил станицу Кущевскую. Было бы это ужe на Кубани, за Ростовом.
- Еще дожить надо, - вздохнул Шорохов.
Оглянувшись на Плисова - тот покойно сидел на стуле, словно бы готовый ждать сколько угодно, - Скрибный увел Шорохора в соседнюю комнатенку, сказал:
- Знаешь, Леонтий, что ребята из атаманской канцелярии говорили? К Ростову красных специально пропустят. Потом корпус Мамонтова ударом с севера ловушку захлопнет.
Шорохов молча смотрел на Скрибного.
- И еще одно дело. Тебя старик дожидает.
- Какой старик!
- Из банка. На кухне второй час сидит.
Подумал: "Засада. Немедля уходить с этим Плисовым. Но, может, они тут все заодно?" Спросил:
- Не ухляк? (Соглядатай, сыщик. - А.Ш.)
- Тогда мы его придушим. И дела-то, Леонтий! После всего, что мы с тобой повидали…
Шорохов метнулся в кухню. На табурете, ссутулившись, сидел человек лет шестидесяти. Низенький, толстый, круглолицый, плешивый. Лицо бритое, крупный нос, пухлые щеки. В чиновничьей шинели. Фуражка чинно лежит на коленях.
Поздоровались, не подавая руки. Шорохов спросил;
- Кто вы такой?
Как-то странно, словно бы вовсе не шевеля губами, гость отозвался:
- Не все ли вам это равно.
- Вас кто-либо прислал ко мне?
- Нет.
- Что вас сюда привело? Говорите скорее. Времени совершенно нет.
- Имею возможность предложить вам экземпляр акта передачи мамонтовского трофейного имущества. Точнее, опись ценностей, помещенных на хранение в Государственный банк.
- От кого вам известно, что меня это может интересовать?
- Известно.
Говорил он совершенно без интонаций.
- Тогда другой вопрос. Откуда у вас опись?
- Вам это нужно знать?
- Чтобы увериться в подлинности.
- Собственной персоной участвовал в составлении сего документа. Две недели труда - с. Сидели, как проклятые.
- Сами видели всю мамонтовскую добычу?
- Почему же всю, - впервые какое-то подобие вопроса или даже возмущения послышалось в тоне голоса этого человека. - Чай, сахар, мануфактуру Полевой Контроль отделил еще в Миллерово. Мелочь, впрочем. Шесть пудов тридцать семь фунтов чая, восемьдесят пудов восемнадцать фунтов сахара. Стоило ли возиться? Да и у нас два ящика церковной утвари без вскрытия передано в консисторию. Все остальное? Высокие господа в таких случаях только присутствуют. Пересчет ведут, каждую вещицу в руках держат другие.
- Вы были одним из них?
- Да. Из счетного отделения.
- Это опись всей трофейной казны? - спросил Шорохов.
- Вам это важно?
- Чтобы оценить стоимость вашей работы.
- Еще всего лишь портфель командира корпуса.
- Его опись тоже делали вы?
Странный гость ничего не ответил. Сидел сгорбившись, глядя в пол.
- Хорошо, - сказал Шорохов. - Как вы свою услугу оцениваете?
- Не так дорого, если по нынешним временам. В акте восемь листов. Пять тысяч николаевскими деньгами за лист.
- А если о вашем предложении узнает начальство?
- От вас узнает? Какая вам выгода?
- Вы правы. Документ при вас.
- Да.
- Последнюю страницу акта я мог бы взглянуть?
- В обмен на деньги, пожалуйста.
Вошел Скрибный:
- Мне пора.
- И мне, - сказал Шорохов. - Вот деньги. Давайте ваши бумаги.
В кухню вбежал Плисов:
- Господа! Нет ни единой секунды!
Старик что-то еще пытался сказать. Выслушивать его было некогда. Мелькнула мысль: "Если фальшивка, пропали деньги. Уходить, уезжать. Но что за портфель при командире корпуса? Ладно. Остальное потом…"
ПАРОВОЗ И ОДИН ВАГОН - вот и был весь их поезд. Мчались в ночи, сквозь вьюгу, с хода минуя станции. В салоне, занимавшем добрую половину вагона и предоставленном в их распоряжение, было тепло, светло от толстых свечей в фонарях под потолком, уютно. Мягкие плюшевые диваны, зеркала, шелковые зеленые занавески, ореховый полированный стол. Никогда прежде Шорохов не ездил в подобной роскоши.
Кроме него и Плисова был еще один пассажир. Среднего роста, с округлыми плечами, плотный, мускулистый, хорошо выбритый, подстриженный ежиком, в русских сапогах, в солдатской гимнастерке без погон. Лицо было неизменно спокойно, говорил не глядя на собеседника, как человек, который не только знает цену своим словам, но привык, что окружающие воспринимают их с почтительным вниманием. В салоне он обосновался до появления Шорохова и Плисова. Знакомясь, представился: "Сергей Александрович". Фамилии, должности, чина не назвал. Впрочем, они тоже ограничились именем-отчеством.
Конечно, как только поезд тронулся, на столе появились еда и питье. У Плисова, у Шорохова нашлось всего этого предостаточно. Сергей Александрович тоже достал из своего, грубой холстины, мешка две банки американских мясных консервов, бутылку смирновской водки.
Плисов, выпив, разгорячился, говорил много, все об одном: как славно было в мамонтовском походе по красному тылу минувшей осенью. Сколько там захватили в складах, магазинах, банках. И погода стояла прекрасная. Другое дело теперь. Корпус отступает, провиант плохой. Интендантству нигде ничего не взять, купить же - немыслимые деньги. Из дома бесконечные жалобы на дороговизну.
Сергей Александрович поначалу ни словом, ни выражением лица на речи Плисова не отзывался. Чтобы разговор не увял, Шорохов иногда что-нибудь спрашивал, добавлял. Плисов не унимался:
- Сейчас Буденный на левом фланге Донской армии наступает. Прет тараном. Трудно против него стоять? Еще бы! Но хоть знаешь, куда удар придется. А против нашего корпуса краском Думенко. Заноза в душе. Никогда не знаешь, на каком участке ударит. Откуда? Какой силой? Генерал Деникин два миллиона за его голову предлагал, десять миллионов самому Думенко, согласись тот на нашу сторону перейти. А Думенко-то всего бывший вахмистр. Не казак даже, иногородний. И нате вам - десять миллионов! Другому предложи. Кто б отказался?
Сергей Александрович вмешался:
- Вы, есаул, в своих рассуждениях легковесны. Думенко - главный организатор конницы у большевиков. Вы Буденного упомянули. Этот ваш Буденный командиром бригады у него служил, заместителем. В чем вы правы: быть не там, где тебя ждут, особенность всех действий Думенко. Пулеметы на тачанках, тактика фланговых ударов - его открытие. Вообще, позволю себе заметить, конница красных - ответ на рейд, о котором вы столь восторженно говорите. Краскомы поняли: без нее не прожить. Со стороны генерала Мамонтова в известном смысле медвежья услуга.
Плисов обиделся:
- А не медвежья услуга красным, что наш Главком казацкой конницей дыры на фронте затыкает? Она на острие Добровольческой армии должна быть. А мы где?
Сергей Александрович ответил с насмешливой снисходительностъю:
- Понимаю. И все понимают. Это, чтобы первыми в города входить, сливки снимать, как в том вашем походе. И чтобы еще, как тогда, ни учета трофеев, ни учета потерь! Репутацию командира корпуса берегли? Но ведь размеры потерь это еще и уровень возможного в предстоящих операциях. Или командир ваш о них не задумывался? Жил, как набежит? Тогда какой он полководец?
- Командир наш до Москвы мог дойти. Кто его в этом не поддержал? В первую очередь Главком. Боялся, что добровольцев опередим.
Сергей Александрович продолжал презрительно:
- Я, знаете, есаул, совсем недавно видел оперативные приказы по вашему корпусу. Ужаснулся. Первое, что в таком приказе должно быть: сведения о противнике, второе - сведения о наших частях, третье - наши задачи. Так? Читаю: что такое? Первого пункта нет совсем. Вообще перед корпусом нет противника? Голое пространство?.. Развратились вы в том рейде. Привыкли против мужиков да баб воевать. И рядовые, и офицерство. И что тогда ваши приказы? Беспомощное заклинательство.
- Думаете у Думенко, у Буденного не грабят? - спросил Плисов.
Он произнес это, как показалось Шорохову, плаксиво.
- Думенко не трогайте, - Сергей Александрович бросал эти слова из-за плеча, - Наполеон конницы. Ни у красных, ни у нас большего полководца кавалерии сейчас нет. И большего идеалиста, я бы сказал.
Плисов рассмеялся:
- Хорошенький идеалист! А я считаю, что у этого краскома замашки диктатора. Большевики с ним горя еще хлебнут.
- В чем-то вы правы, - устало и даже как-то удрученно ответил Сергей Александрович. - Великие люди всегда не только чужим, но и своим сотоварищам непонятны. Отсюда их неизбежное одиночество. Ни слева, ни справа у них никого. В результате - отчуждение. Начинает казаться: стану диктатором, будет командовать легче.
- Вот-вот, - торжествующе проговорил Плисов.
- Относится ли это к Думенко? - Сергей Александрович будто обращался к самому себе. - На все попытки красного командования осыпать его корпус наградами, он, к примеру сказать, отвечает: "Награды не принимать. Они вносят разлад в наши ряды. Наша награда - общее дело".
- Но сам-то он орденом награжден.
- Красного Знамени. У большевиков такой есть. Но его он почти не носит. По той же причине, полагаю. Нет. Такие люди, как он, в диктаторы не выходят. У них другие личные цели.
- А деньги? - спросил Плисов.
Сергей Александрович брезгливо покосился на него:
- Причем тут деньги?
- В чем еще сила? Вы привели пример с наградами. Я приведу другой. Германцы дали Ленину денег. В России произошла революция. Разве не так?
- Революция, - ответил Сергей Александрович, - это, знаете, такое состояние народа, когда все, как один, выбегают из домов с безумным криком: "Долой!" Какие тут деньги? В Петрограде делегаты съезда, на котором была объявлена Советская власть, получали по стакану морковного чая с сахарином и по куску хлеба с маслом. Вот, в сущности, все расходы большевиков на Октябрьский переворот. Я тогда был там, знаю.
Плисов замахал руками:
- Хорошо! Не буду спорить! Но, возьмите меня. Служу старшим адъютантом штаба корпуса. Должность не малая, но решительно не на что жить. Поверите? Без копейки сижу. Хоть караул кричи. Порой думаю: пусть надо мной хоть царь, хоть диктатор, только чтобы ни в чем не нуждаться. Разве я не прав, господа?
"Но это я твои письма читал под Касторной, - подумал Шорохов, с особенным любопытством глядя на Плисова. - Потому мне и кажется, что с тобой мы давно знакомы. Ты там так и писал: "…Вы без копейки сидите… а тут жалованье и не предвидится… хоть караул кричи…"
Сергей Александрович взглянул на часы:
- Спать. День завтра нелегкий.
Все они были пьяны. В том числе и Шорохов. Он однако решился, немедля, как это он назвал про себя, "забросить крючек":
- Вы, господа, о деньгах… А что они? Знаете сколько я за эту поездку в корпус заработаю?
Плисов живо повернулся к Шорохову:
- Сколько?
- Восемь миллионов. Конечно, деньги это не прежние, но…
- Есть ли бог, господа! - воскликнул Плисов. - Суточных боевых я получаю по семь о полтиной, оклада четыре тысячи. А тут за неделю восемь миллионов!
- Спать, - повторил Сергей Александрович с отвращением. - И прошу разрешения, господа, хотя бы одну из свечей не тушите. В полной темноте я не засыпаю. Такая у меня странность, господа.
Но Шорохов-то как раз плохо засыпал при свете. Лежал то с открытыми, то с закрытыми глазами, ворочался. Стук колес, покачивание вагона и те не навевали сна.
Он достал акт передачи мамонтовских трофеев, какую-то первую попавшуюся из его страниц:
* * *
… 3 октября был вскрыт сундук № 2 для точного подсчета серебряных и золотых вещей и процентных бумаг, причем оказалось: бокальчиков серебряных (вызолоченных) разных размеров 57 штук, чарок серебряных вызолоченных разных размеров 80, наперсный крест серебряный вызолоченный с цепкой - 1, серебряный графинчик (ликерный) - 1, серебряных подсвечников - 3, серебряный пятисвечник - I, серебряный пояс с 17–ю звеньями - I, серебряный маленький редикюльчик с цепочкой - I, кувшинчик для духов маленький серебряный - I, столовых ножей серебряных (разных) - 13, серебряных столовых вилок - 42, серебряных столовых ложек - 44 и ложек (фраже) - 7, серебряных ложек десертных - 16, серебряных ложек чайных (часть вызолочена) - 142, серебряных ложек чайных поломанных - 5, серебряных ложек чайных "аршади" - 6, серебряных разных совочков для заварки чая - 11…