* * *
В дверь постучали. Прислушался. В стуке было что-то робкое. Решил открыть.
Вошел казак. Приземистый, с белесыми глазами, квадратным лбом, квадратным подбородком. В шинели. На погонах нашивки урядника. От усталости Шopoxoв все, что видел, воспринимал по частям. Отдельно лоб, отдельно
глаза, отдельно погоны.
Вошедший представился:
- Буринец Никита Мартьянович.
- Кто вы будете? - спросил Шорохов.
Он сел к столу. То же самое сделал гость. Снял шапку, пригладил волосы, ответил:
- Урядник Десятой конной бригады. В прошлом - из охраны вагона номер триста тридцать четыре, - он оглянулся, добавил вполголоса. - Что в этом вагоне везли, думаю, знаете.
- Знаю, - подтвердил Шорохов. - Корпусную трофейную казну.
- Было - прошло. И забудь, - гость махнул рукой. - Казаки журавля в небе не любят.
- Вы-то прошлое не забыли, - Шорохов совершенно не знал, как говорить с этим человеком.
- Забыл бы. Не дают, - выдохнул гость.
Все в этом человек настораживало. Скуп на слова, хмур, напряжен. Вид такой, что ждать можно чего угодно: заплачет, выругается, выхватит нож, наган. Притом сказал, что урядник. Всего-то. А к столу без приглашения сел уверенно.
- Вам не дают забыть, что вы когда-то охраняли этот вагон? - спросил Шорохов. - Кто не дает?
- Агенты.
- Чьи? Откуда они тут взялись?
Гость молчал.
- Что вообще было в этом вагоне? Серебро? Золото?
- Было.
- Деньги? Иконы? Документы комиссара Барышникова?
- Эти-то документы сразу с казачьим разъездом в Новочеркасск ушли.
Сказал о себе, что урядник, а знал про такое, о чем и Мамонтов, пожалуй, впервые в открытую заговорил только на чествовании в "Европейской"!
- Все же, в каком вы звании? Честно. Ваша фамилия действительно Буринец?
Гость не ответил.
- Вы сказали: "Эти-то документы сразу ушли", - на слове "эти-то" Шорохов сделал ударение. - Значит, среди захваченного у красных, были еще какие-то?
- Были. В ящиках, сундуках.
- Банковские книги, векселя?
- Не только. Особенно, если о личном достоянии командира корпуса говорить.
- Хотите сказать, что в том вагоне было еще и личное имущество командира корпуса?
- Оно отдельно там было. Чтобы смешивать, этого командир не допускал. И сейчас не допускает. Не стану грех на душу брать.
- Какой же тут грех?
- Не скажите… Свое - чужое мешать негоже. Стадо коров из имения барона фон Роопа в Ничжнечирскую гнали, я, хотя в той же команде ехал, а как бы отдельно. Приказ такой был.
- Что вы везли?
- Обычное. Сундуки. Супруга Константина Константиновича в этой станице живет. Так вот, ей… Потом было еще - несгораемый ящик в ту же Нижнечирскую сопровождал. Но вместе с командиром корпуса, когда он на отдых ездил. Тот ящик командир всегда с собой возит. Он и сейчас при нем. Тяжеленный, а что в него вместишь? Портфельчик, не больше.
- Откуда вы знаете?
- Знаю.
- Вы личный порученец командира корпуса? Теперь во всяком случае. Или им были?
Гость молчал.
- Что вас заставило придти ко мне?
- К вам сейчас любой казак придти готов.
- Почему?
- Вы генералу Хаскелю служите.
- Сказали о себе - урядник, а имя называете высокое, к тому же иностранное.
- Это имя в корпусе сейчас любой знает. Верят: только через него можно трофейную казну в корпус вернуть. Но у меня-то дело иное, - он наклонился к Шорохову через стол. - Убить меня хотят. Спрашиваете: "Что заставило придти?" Любого заставит.
- И кто? Вы их видели?
- Не видел.
- Откуда страх?
- Сведения обо мне собирают.
- Может из любопытства. Вы сразу: "Убить".
- Чувствую. Душа не обманет.
- А что еще вы знаете о трофейной казне? Вы бумаги из того, командирского ящика своими глазами видели? Говорите: хотят убить. Вместе подумаем, выход найдется.
- Все вам здесь сказать? - гость озадаченно покосился на Шорохова. - Не-ет. Только, если отсюда меня заберете. Как сопровождающего. Подскажу: через полковника Родионова. Думаю, вам не откажет. Уверен даже. Там уж если… В Ростове, Екатеринодаре… И не вам, простите, повыше… Тогда скажу. И есть что, - Буринец тяжело поднялся с табуретки, приложил к груди руку, поклонился. - Не упустите: завтра под вечер генерал Абрамов в отпуск по болезни отбывает. Не худо бы к его команде пристроиться. Но дело тонкое. На ближайшие сутки всякий выезд и выход только по личному приказу командира корпуса. Через полковника Родионова действовать надо.
- Так и сделаю, - ответил Шорохов. - Не сомневайтесь.
* * *
Что предпринять завтра? Эта мысль не давала Шорохову покоя всю ночь. Снова пытаться уйти на север и нарываться каждый раз на Синтаревского? Приставлен следить. Делает ловко. Как водит на длинном поводке.
В седьмом часу утра заявился Плисов. Выглядел усталым. Объяснил, что спать в эту ночь не ложился. Произошло убийство. Дело глухое - ни свидетелей, ни улик.
- Пора такая, - соглашательски протянул Шорохов.
Подумал: "Это об убитом мной казаке". Сердце как распухло. Стоять не смог. Сел на койку. Плисов продолжал:
- Притом убили человека, лично известного командиру корпуса. Расследовать пришлось срочно, писать докладную, дожидаться полковника Родионова. Хорошо хоть к командиру не пришлось идти.
Страдальчески морщась, Плисов вынул из полевой сумки бумажный листок. "Буринец, - прочитал на нем Шорохов. - Никита Мартьянович, православный, 49 лет, вахмистр Атаманского полка, убит в ночь на 31 декабря 1919 года выстрелом в затылок. Пуля вышла в теменной части черепа".
Дальше читать Шорохов не стал. Так убили Чиликина. Он взглянул на Плисова. На щеках нервный румянец, губы дрожат. Может, сам и убил? Родионов был прав: вокруг мамонтовоких трофеев узел в корпусе завязан тугой, хотя, если судить по акту, который он читал ночью в поезде, ничего в этих трофеях особенного нет. Ложки, вилки. Есть еще, правда, облигации, деньги. Но - сменится власть, все это превратится в труху.
Задумавшись, он не сразу понял, что ему толкует Плисов:
- Вчера вы были очень добры, я этого никогда не забуду, но у меня к вам еще одна просьба. Примерно такую же сумму. Взаймы. Только! Я возвращу. Как между порядочными людьми…
Шорохов дал ему еще восемь тысяч. Столько достал из кармана. Этот человек продавался. Надо было покупать. Риск? Или пока его тут все связывают с именем Манукова, риска нет? Может, сейчас в таких делах вообще нет риска? Продается любой?
Спрятав деньги в полевую сумку и еще больше раскрасневшись, заулыбавшись, Плисов сказал:
- Евгений Всеволодович мне сказал, что вы интересовались ближайшими событиями. Чего можно ждать? Вчера я не стал вас разыскивать. Никто ничего определенного не знал. Но сегодня есть оперативный приказ. Везу комдиву Десять. Можете убедиться: сегодняшний и завтрашний дни для торговых дел вам обеспечены.
Листок был исписан от руки под синюю копирку.
* * *
Срочно. Оперативный.
Начдивам 9 и 10, генералу Суханову, генералу Хвостикову, командиру 4-го пластунского полка, командиру бронеполка.
Сегодня эскадрон красных вытеснил нашу передовую сотню из хутора Мочетновского, но затем был нами оттуда выбит. Невыясненные силы красных заняли село Щетово и повели оттуда наступление на станцию Щетово, но огнем бронепоезда были загнаны в деревню.
На завтра, 31 декабря, приказываю:
I) 4-му Пластунскому полку утром выступить из села Должино - Орловского в хутор Верхний Дуванный, где поступить в распоряжение генерала Суханова.
2) 9-й конной дивизии оборонять участок от деревни Позднятево до станции Коробчиновка включительно.
3) 10-й дивизии оборонять участок от станции Коробчиновка исключительно до села Карчин включительно. Начдиву 10 передать ген. Хвостикову распоряжение, в случае наступления противника содействовать 4-му Донскому корпусу.
4) Командиру бронеполка иметь 2 бронепоезда для действий на участке Ровеньки - Колпаково, а два других держать в резерве на участке Казабыновка, станция Ровеньки.
5) Нapкopy (Начальник артиллерии корпуса. - А.Ш.) принять меры, чтобы в течение завтрашнего дня 12-й артиллерийский дивизион прибыл и поступил в подчинение начдиву 10.
6) 10-й конной бригаде (Атаманской) приказано выдвинуться к Первозвановке и вести разведку на фронте Луганск, Штеровка,
7) Разведку и охранение дивизии вести в ранее указанных районах.
8) В случае наступления хотя бы незначительных частей красных, решительно их остановить и уничтожить, не беря пленных.
№ 01433
Ровеньки
30 декабря 1919 г.
Генерал-лейтенант МАМОНТОВ.
* * *
"Насколько же был прав этот Сергей Александрович! Приказ пустой совершенно. Всех сведений о противнике; "…невыясненные силы красных", - подумал Шорохов. - Зато: "В случае наступления хотя бы незначительных частей красных, решительно их остановить…" В самом деле беспомощное заклинательство. Очень умен был этот их вагонный попутчик. А Мамонтов дождется, что и красные объявят его вне закона: "…и уничтожить, не беря пленных".
- Один вопрос, - обратился он к Плисову. - Меня почему-то никуда не выпускают из Ровеньков. Скован по рукам и ногам.
- Могу сказать, - с готовностью ответил тот. - Был установлен особый режим.
- Что за режим? Сколько езжу по фронту, ни разу с таким не сталкивался.
- Спросите лучше из-за кого. Сергея Александровича помните? С которым вместе ехали.
- Так и что?
- Уходил к красным. Чтобы никто… Ну как это оказать? Не опередил, не помешал… Это я лично вам, под большим секретом.
Агент уходил в красный тыл. Сергей Александрович. Имя, скорей всего, такое же подлинное, как его "Дорофеев". Об этом у Плисова не спросишь. Он, впрочем, может и не знать. Ответил:
- Благодарю. Вы меня успокоили.
- У меня к вам еще одно дело, - Плисов говорил, перемежая слова лихорадочным смехом. - Сугубо во исполнение просьбы господина Манукова. В свете его собственных интересов… Но это… Лично мне в Новочеркасск в ближайшие дни не попасть… Может и вообще… Он специально со мной договаривался. Не знаю, передавал ли он вам?
Продавался еще раз.
- Деньгами, но только не донскими, мы так условились, тридцать тысяч… Три документа. По десять тысяч…
Шорохов дал. Взамен получил какие-то листки. Подумал: "Сколько денег у меня еще остается? Хотя отсюда я к своим…"
На крыльце дома заскрипел под ногами снег.
- Это за мной, - сказал Плисов. - Вернусь, непременно зайду.
Ушел, как бежал. Вслушиваясь в его удаляющиеся шаги, Шорохов перевел глаза на окно. Рассвело. Перед окном маячит какая-то фигура. Подошел, протер пятно в морозных узорах, прильнул глазом к стеклу: казак с винтовкой. Он под арестом. Плисов это наверняка знал.
Некоторое время у него еще было. Прежде всего взяглянуть, что за документы Плисов ему оставил.
* * *
Копия секретного официального письма Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России от 10 сентября сего года, № 156 г. Таганрог.
Милостивый Государь Барон, Петр Николаевич. (Деникин обращается к генералу Врангелю, в ту пору командующему Кавказской армией. - А.Ш.)
В Управление Главного Начальника Снабжений поступает целый ряд донесений от Председателя Реквизиционной комиссии, действующей в прифронтовой полосе, о том, что многие войсковые части и отдельные воинские чины совершенно не считаются с моими приказами и распоряжениями и неоднократными разъяснениями Главного Начальника Снабжений о порядке учета, распределения, реквизиции и конфискации имущества в местностях, освобожденных от большевиков, позволяют себе самовольные захваты и хищения упомянутого имущества и не допускают подлежащие Реквизиционные комиссии к исполнению возложенных на них обязанностей. При постепенном продвижении армии вперед и занятии ими в соответствии с ним все большей территории, происходит грандиозный грабеж отбитого у большевиков государственного имущества и частного достояния мирного населения. Грабят отдельные воинские чины, грабят целые воинские части, нередко при попустительстве и даже с соизволения лиц высшего командного состава. Разграблено и увезено или продано на десятки миллионов рублей самое разнообразное имущество, начиная от интендантских складов и кончая дамским бельем. Расхищены кожевенные заводы, продовольственные и мануфактурные склады, десятки тысяч пудов угля, кокса, железа. На железнодорожных контрольных пунктах задерживаются отправляемые под видом воинских грузов вагоны с громадным количеством сахара, чая, стеклом, канцелярскими принадлежностями, косметикой, мануфактурой, задерживаются, отправляемые домой, захваченные у большевиков лошади.
Самочинные распоряжения о реквизиции и конфискации военной добычи делают все - от начальников отдельных частей, комендантов и начальников гарнизонов до лиц высшего командного состава. Многие распоряжения старших войсковых начальников идут в разрез с установленными для всех правилами и порядками учета, распределения и реквизиции военной добычи, чем причиняется неисчислимый вред и убытки казне, и вносится путаница в дело правильного распределения и снабжения армии всем необходимым.
Вместе с тем такое самочинное распределение тормозит, а нередко совершенно аннулирует деятельность реквизиционных комиссий. Одновременно с расхищением отбитой у большевиков военной добычи некоторые войсковые части не останавливаются перед грабежом частного населения. Захватывают вагоны, груженые товарами торговых фирм, грабят склады и магазины, врываются в частные квартиры, отбирают у обывателей драгоценные и другие вещи и даже носильное и постельное белье. При таких условиях войска, вступающие на освобожденную от большевиков территорию, вместо успокоения, которого ждет исстрадавшееся под большевистским игом мирное население, несут новые ужасы, создавая благодатную почву для враждебной агитации и содействуя вновь развитию большевизма. В результате население перестает видеть в Армии избавительницу от гнета и проклинает ее.
Дабы в корне прекратить указанные преступления войск, командируются в каждую армию и 3-й армейский корпус особые комиссии под председательством особых Генералов, обличенных широкими полномочиями мною для расследования по всем случаям грабежей, производимых войсками и отдельными чинами и привлечения виновных в хищении и попустительстве к законной ответственности без различия чинов и служебного положения. Сообщая о вышеуказанном, предлагаю Вашему превосходительству сделать распоряжение начальникам всех степеней об оказании названной комиссии полного содействия к выполнению возложенной на комиссию задачи.
Подлинное за надлежащими подписями.
Наштадиву Кабардинской.
Приказания Командира корпуса для точного руководства и исполнения. Начальник штаба 4-го конного корпуса, Генштаба полковник (подпись).
10. Х11-1919 г. Старший адъютант, поручик (подпись).
№ 2354 и.
* * *
Шорохов перевернул лист. На его обороте химическим карандашом было написано. "Разослать для прочтения. По поручению Начдив: командирам частей для ознакомления и возвращения в штаб дивизии".
* * *
I3–XII–I9
Читали: 1-й конный полк - штаб-ротмистр (подпись)
3-й конный полк - корнет (подпись)
1-й конный батальон - капитан (подпись)
5-й конный батальон - поручик (подпись)
4-й конный полк - хорунжий (подпись)".
* * *
"Боже ты мой! - подумал Шорохов, - "…грабят склады и магазины, врываются в частные квартиры, отбирают у обывателей… носильное и постельное белье…" А перед тем: "…происходит грандиозный грабеж отбитого у большевиков государственного имущества…" Третий год тянется гражданская война. И, ведя ее, красные оказываются в состоянии не только хоть как-то свести концы с концами, но и что-то нажить. Как же получается? Нажить для того только, чтобы всем этим капитанам, поручикам, хорунжим, корнетам было что грабить в тех местностях, куда они врываются.
При всем том это копия письма секретного, - продолжал думать он. - Но от кого же секретного, если его рассылают в полки, батальоны, требуют в нем расписываться? Не от красных. Те знают, что творится в занятых белыми селах и городах. Не от белых, естественно, те тоже все знают. Значит, опять секретного от союзников. В ставке Деникина Холманам, Хаскелям твердят: "Мы приносим расцвет и порядок. Нас принимают как избавителей". Насколько все повторяется! В пору мамонтовского рейда от Манукова правду скрывали тщательней, чем от противника. Теперь то же самое. И поразительная подробность: Деникин написал письмо еще в сентябре, но, судя по дате возле подписи старшего адъютанта, ко всем этим штаб-ротмистрам и хорунжим, в войска, оно пришло только две недели назад.
Ax, "Федор Иванович"! Ваша милость просила узнать, доходит ли союзническая помощь до каждого казака и солдата? Доходит. Но с единственным следствием: грабят все больше. Итог: "В результате население перестает видеть в Армии избавительницу от гнета и проклинает ее".
* * *
Был еще один документ. Два продолговатых листка, покрытых лиловыми карандашными строчками.