Он встретил его ночью у подъезда высотного дома. Профессиональный убийца шел в свою только что купленную новую квартиру и беззаботно посвистывал. Кольцов вышел из тени гаража и пошел ему навстречу. Киллер почуял угрозу, остановился и недобро смотрел на приближающегося к нему человека. Кольцов дал ему возможность выхватить пистолет, а потом вскинул свою руку с зажатым в ней револьвером. Выстрел, выстрел, старый наган не дал осечки. Капитан Кольцов развернулся и ушел, на дороге его ждал транспорт, управлял им Сенцов.
Ночью когда он в тяжелом полусне ворочался на койке в своей келье, они пришли последний раз. Его убитые солдаты как на плацу построились в шеренгу, и по одному выходя из нее, строевым приемом "оружие положить" складывали перед ним автоматы, а потом вытянувшись и отдав честь, уходили. Остался только один и совсем не солдат. Высокий сухощавый одетый в поношенную хламиду молодой длинноволосый и бородатый мужчина, с грустью смотрел на Кольцова и слезы текли по его щекам. "Не плачь Господи! - крикнул ему Андрей, - я не покину Тебя".
Утром зайдя к нему в келью игумен попросил Андрея покинуть монастырь. Он не о чём не спрашивал, а игумен ничего не объяснял. Несколько месяцев Андрей жил и работал на пасеке у Сенцова. Потом уехал. Далеко, далеко уехал, но от себя не уедешь.
С Петром он познакомился когда покупал дом. Продавец получивший домик по наследству выдал адвокату доверенность и тот занимался оформлением и регистрацией сделки. Желчный и неприятный тип, так для себя определил Андрей этого человека. Пока в офисе Андрей внимательно читал текст договора, адвокат сидя за столом и крутясь на дорогом кожаном кресле, отвечая собеседнику по сотовому телефону раздраженно говорил:
- … засунь своё ветеранское удостоверение промеж ягодиц, а дальше с ним по всем кабинетам ползай пока не сдохнешь. Участники ВОВ уже почти все поумирали, а квартир так и не получили, ты то куда лезешь? Льготная очередь? Ты в ней уже до седых волос на яйцах стоишь, вот и дальше стой! Мудак! Я тебе когда еще говорил, что ты хрен чего получишь! Как ты был придурком так им и остался. Поплачь мне ещё, ну поплачь… я тебя пожалею, бляхой по жопе. И сам пошёл, куда меня послал. Всё, всё, я сказал, на связи.
Андрей почувствовал как в нём от хамского тона этого сытого и наглого ничтожества поднимается волна глухого раздражения.
- Вы могли бы с ветеранами и повежливее разговаривать, - еще сдерживаясь заметил Кольцов.
- А ты кто такой чтобы меня учить? - с холодным пренебрежением перейдя на "ты", спросил адвокат, - читаешь договор? Вот и читай! А в чужие дела не лезь.
- Пока ты козел, - бросив бумагу на стол и встав со стула, заметно побледнев сказал Андрей, - в институте задницу по аудиториям протирал, эти ребята воевали. Небось попал бы туда, так сразу бы обосрался, а тут герой, эх дать бы тебе по морде…
- Так зачем же дело стало? - со злой насмешкой поинтересовался адвокат, - Рискни!
- Так ты сразу к лягавым жаловаться побежишь, - разминая пальцы рук презрительно ответил Андрей.
- Конечно побегу, - ухмыльнулся тот, - зря что ли учился? Засужу тебя, деньги твои все по закону отберу. А вот учился я не в институте, а в университете, тут ты не угадал. А в остальном прав, обсерался я на службе и не раз, снабжали нас хреново, жрали что достанем, вот животиками и маялись. Этот который звонил, со мной в одной части служил, так вот его аккурат с дизентерией и подозрением на брюшной тиф в Кабул на обследование и лечение отправили, а пока он в госпитале с очка не слазил, у нас от роты половина осталась.
- Так ты… - растерянно начал Андрей, но не закончил вопрос, адвокат его прервал.
- Я же сказал, - насмешливо разглядывая Андрея, заметил адвокат, - не лезь в чужие дела. На войне того кто лезет куда его не посылали первым убивают.
- На войне, - глухо повторил Андрей.
Потом они разговорились, а затем время от времени встречались в кафе "Хохма". Не друзья, даже не приятели, просто знакомые. О войне по молчаливому уговору не говорили. Кольцов быстро понял, что и у этого человека есть за душой, что-то такое, о чём тяжело вспоминать и лучше не ковыряться руками в ранах чужой памяти.
А сегодня Петр его удивил, вечером приехал к нему, а за ним из машины вышла тоненькая, бледненькая, русоволосая девушка. Андрей сразу заметил, что лицо у неё как заморожено.
- Вот расстрига батюшка, - войдя к нему в дом, желчно сказал Петр, - привез к тебе душу мятущуюся, для покаяния и утешения. Поведай ей почем на войне милосердие. И как приходится за него расплачиваться.
- Ты о чём это? - не закончив накрывать стол скатертью, настороженно спросил Андрей.
- Брось, - зло прикрикнул Петр, - знаю твою историю. Еще после первой встречи справки о тебе навел. Поэтому и приехал.
Помедлив и посмотрев в сторону безразлично сидевшей на лавке девушки, понизив голос, предложил:
- Даша, можешь ему всё рассказать. Кольцов не сдаст. И цену милосердия хорошо знает. Страшная эта цена.
Даша стала говорить. Ее голос ломался, было жутко, просто страшно слушать о том как эта тоненькая русоволосая девушка с нежно и испуганно звучащим голосом убивала людей. Он смотрел на нее и видел, что став убийцей, она сама как умерла. Он искал и не мог найти слова утешения, прощения, хотел и не мог призвать к смирению и покаянию. Тогда он рассказал ей свою историю. Маленькую обыденную историю из войны, которой теперь как будто и не было. Как с бойцами нашел и захватил снайпера, совсем еще пацана отравленного войной и ненавистью к русским солдатам. Он не убил его, не смог выстрелить по пленному несовершеннолетнему испуганному мальчишке и передал его местным властям, те его отпустили, а через неделю этот снайпер из засады убил десять его солдат. О том, что стрелял именно этот боевик, ему сообщил знакомый "однокашник" офицер из разведотдела штаба их сводной группы войск. Он рассказал девушке как после войны этот снайпер стал профессиональным убийцей и о том как в одну ночь он вышел ему навстречу с оружием в руках. Он рассказывал и не искал для себя оправдания и не ждал слов утешения. Потом сухо отрывисто заговорил Петр. Как брали в горном кишлаке отряд духов. Была возможность вызвать вертолеты огневой поддержки и сравнять дома с землей, но там были женщин и дети и командир их роты не стал вызывать авиацию. Они пошли в бой со стрелковым оружие и захватывали похожие за крепости дома из которых по ним вели огонь из пулеметов. Пятеро ребят из роты погибли в том бою, а жертвы… их все равно не удалось избежать, потому что когда в дом из которого по тебе стреляют, бросаешь гранату не знаешь в кого могут попасть осколки.
- Я милосердным не был, - внешне спокойно и с сильным внутренним напряжением закончил говорить Петр, - для меня это проблемой никогда не было. Если ценой была моя жизнь или жизнь моих ребят, то я стрелял.
- Но сейчас же не война? - глухо мертвым голосом спросила Даша.
- Ты думаешь? - недобро усмехнулся Петр, - а зачем ты тогда меня просила тебе помочь? Война девушка, это когда убивают, насилуют, грабят и унижают тебя и твоих близких. Ты сам ее объявляешь, и на этой войне нет места милосердию. А если так не можешь, то сдавайся.
- Господи! - тихо позвал капитан Кольцов, - За что? В чем вина нашего народа, за что Ты век за веком испытываешь нас? Когда? Когда всё это прекратиться?
Ответа не было. Его и не будет. Нам дано знание добра и зла и право выбирать между ними. И что мы выбираем то и получаем. Они продолжали говорить в ночь после убийства, а Смерть стояла рядом и слушала их.
Глава четвертая
Через месяц Кольцов услышал по телефону взволнованный девичий голос:
- Андрей?! - задыхаясь говорила Даша, - Срочно приезжай! Срочно, нужна твоя помощь. Тут девочка в реанимации, еле спасли её после суицида. Поговори с ней, я договорюсь, в палату тебя пропустят. Боюсь, не углядим и она опять…
- Еду!
Она лежала на кровати и остановившимся не живым взглядом смотрела в беленый мелом потолок больничной палаты, вся такая бледненькая, как истонченная, поверх тонкого байкового одеяла положила худенькие ручки с перевязанными запястьями.
- Дяденька, - так и не взглянув на Андрея, чуть слышно сказала девочка, - уйдите.
А до этого он ей говорил, о милости Божьей, о тяжком грехе самоубийства, о том, что все забудется и пройдет, а Господь не оставит её. Просил её пожалеть свою маму, подумать о младшей сестренке. Он говорил, на память цитируя библейские притчи и с нарастающим чувством бессилия видел, как пусты и ничтожны его слова перед горем этого обиженного ребенка, перед её нежеланием дальше жить.
В палату осторожно вошла Даша, Андрей покачал головой, не могу помочь. Даша взяла ребенка за бессильную ручку и шприцом ввела ей в вену лекарство. Девочка покорно закрыла глаза.
- Вторые сутки так, - прошептала Даша, кивнув на бывшего в забытьи прерывисто дышавшего ребенка, - держим ее на транквилизаторах и снотворном. Очнется и молчит, даже с матерью разговаривать не хочет. Не ест не пьет, через капельницу физраствором ее поддерживаем. Боюсь не уследим…
- Надо с Петром поговорить, - встав со стула, нерешительно предложил Андрей, - вроде как существует статья за доведение до самоубийства. Пусть займется, если ему денег надо, то я дам.
- Петр Николаевич, - отойдя к окну и глядя вниз на неухоженный больничный двор, тихо ответила Даша, - пьет "по черному" уже второй день.
- Запой? - изумился Андрей, - вроде такого раньше за ним не замечалось, всегда умерен в питии был.
- Он по моей просьбе узнал, причины по которым Маша вскрыла себе вены, - не глядя на Кольцова, пояснила Даша, - девочку изнасиловали, насильника с ее слов опознали и задержали. А её мать забрала заявление об изнасиловании из полиции. Дело закрыли.
- Вот как? - мрачно произнес Кольцов и с ожесточением повторил, - Вот значит как!
Он дождался когда у Даши закончится дежурство, они быстро переговорили, а потом вместе поехали к человеку которого когда то звали Обмани смерть.
Дома Петра не было, его нашли в кафе "Хохма". Даша осталась ждать на улице, а Андрей зашёл в помещение, там пьяный с воспаленными глазами Петр Николаевич тяжело опираясь на стойку бара нетвердо стоял на ногах и орал неизвестно кому:
- Этих подонков может остановить только пуля. Божий суд, под такую мать, туда их надо отправить… Детей! Уже детей эта нелюдь жрет.
Он обвел налитыми кровью глазами немногочисленных молчаливых посетителей и с пьяным вызовом выкрикнул:
- Молчите?! Быдло! А может радуетесь, что это не мои детишки попались? Не радуйтесь чмошники долбанные, до вас и ваших детишек очередь тоже дойдет.
- Андрей! - торопливо подошел к стоявшему у входа Кольцову, хозяин кафе, - может сумеешь его успокоить?
Невысокий, плотный, плешивый и сильно расстроенный хозяин вопросительно посмотрел на Кольцова и кивнул в сторону пьяного адвоката:
- Второй час уже как заведенный, выпьет и орёт, выпьет и опять орёт, сделаешь замечание, сразу в драку лезет, никогда его таким не видел.
Андрей молча пошёл к стойке бара.
- А наш святоша, - узнав его пьяно и зло процедил адвокат, - а слабо тебе за…
Кольцов быстро и сильно ударил его "под ложечку", Петр согнулся пополам и в горле у него забулькало.
- Быстро, ведро или таз, - приказал Кольцов молодому с устало безразличным лицом бармену, тот из-под стойки достал и протянул ему красное пластмассовое ведро.
Вовремя. Петра обильно стошнило. Пока он в рвотных позывах гнулся над ведром, Кольцов негромко попросил хозяина:
- Принеси в туалет нашатырный спирт, питьевой воды и большую емкость, можно пивную кружку.
Потом схватил обессиленного от рвоты Петра за шиворот и поволок его в туалет, тот вяло сопротивлялся. В небольшом туалете, пока Петр гнулся над унитазом, Кольцов налил в кружку воды, добавил туда несколько капель нашатырного спирта и заставил повернувшегося к нему адвоката всё выпить. Потом вышел.
- Через пятнадцать минут он выйдет трезвый, чистый, но очень грустный, - прислушиваясь к доносящимся из ватерклозета звукам, сообщил Кольцов ждущему его хозяину заведения, - вода и чуток нашатыря это старый военный способ экстренного отрезвления. Мы в армии пьяную солдатню так в чувство приводили. Кстати сколько он тебе должен? Я заплачу.
- Петр не любит, когда за него платят, комплекс у него такой, - отмахнулся от предложения хозяин кафе, и чуть встревожено, - а потом когда он очухается, у вас тут драки не будет?
- Тут не будет, - успокоил его Андрей, - как выйдет скажи ему, что я жду его на улице.
Вышедшего из кафе и молчащего Петра усадили в стоявшее у кафе такси и отвезли к нему домой. По дороге не разговаривали. У дома все трое вышли.
- Ну заходите раз уж припёрлись, - набирая код на двери подъезда негостеприимно пригласил их к себе в квартиру Петр Николаевич.
- Даша, - дома попросил Петр Николаевич, - поставь чайник. Чашки в шкафу, пакеты с заваркой там - же. В общем похозяйничай, а то мне тяжеловато.
И тяжело ступая прошел в комнату, Андрей сняв обувь пошел за ним.
- А твои где? - увидев закрепленную на стене крупноформатную цветную семейную фотографию, поинтересовался Андрей.
- Я тебе уже раз говорил, - грузно усаживаясь на диван, буркнул Петр, - не лезь в чужие дела.
- Сын Петра Николаевича, живет в Канаде, - выйдя из кухни, негромко сказала Даша, и добавила, - чай будет готов через пять минут. Где накрывать?
- Тут, невеста, тут в зале, а не на кухне, - поморщился Петр, - и в холодильнике посмотри, там коробка с конфетами должна быть, колбасы нарежь, хлеба и сыра.
- Невеста? - приподнял брови Андрей.
- Так меня с Мишей наши родители в детстве дразнили, - чуть улыбнулась Даша, - только он постарше был и я его совершенно не интересовала. А потом у каждого уже своя жизнь была. А вот теперь не забывает, когда моего папу по праздникам поздравляет так и мне обязательно привет передает. Жена ревнует небось.
- Не ревнует, - буркнул Петр, - она по-русски не понимает, хорошо, что хоть внук на родном языке своего отца чуток лопочет. Бабка, ну моя жена учит.
- Миша после окончания университета на стажировку в Канаду поехал, - накрывая на стол, рассказывала Андрею, Даша, - там женился, а как у них мальчик родился, так жена Петра Николаевича поехала молодым помогать, её там очень хорошо приняли и пока она живет там.
- Приняли, хорошо, - фыркнул Петр, - как же бесплатная нянька и прислуга в одном лице. Нанимать дорого, а тут задарма дура из России прилетела, да ещё и денег молодым на покупку дома привезла, она пашет по этому дому, детки карьеру девают, ребенок под присмотром, благодать.
- Ну зачем вы так? - укоризненно заметила Даша, - Миша очень хороший мальчик, он и вас к себе звал и так не забывает, звонит постоянно.
- А правда? - поинтересовался Андрей, - чего не уехал то? Там сын, внук, жена. А ты тут…
- А ещё тут могилки отца и матери, дед и бабка тоже тут лежат, - тоскливо сказал Петр, - да и я в родную землю лечь хочу. А сын? Если приедет и похоронит и за то спасибо.
- А может он еще вернется? - не глядя на бледного с измятым лицом Петра Николаевича, предположила Даша.
- Нет, Даша он не вернется, - покачал головой Петр, - некуда и не зачем ему возвращаться. Нет больше у нас родины, есть насквозь прогнившая рашка и пока еще живое жующее подножный корм покорное стадо.
- Давайте пить чай, - пытаясь сменить тему разговора, торопливо предложила Даша.
Они пили чай и негромко беседовали. Они говорили о судьбе страны, в которой родились и в которой остались жить. Они спорили о судьбе народа частью которого были и сами, а в больничной палате без слов, без слез и без желания жить лежала девочка и неотрывно смотрела на беленый потолок. Еще капал в её вены раствор глюкозы, только мало осталось в бутылочке жидкости. Кап - кап равномерно с секундными интервалами сочился раствор, скоро он закончится, время вышло.
- … а вот я полагаю этих насильников публично вешать надо, а до этого гениталии клещами рвать, - резко отодвинув от себя чашку с недопитым чаем, с глухой нерастраченной злобой закончил фразу Андрей Кольцов.
- Если бы все так просто было, - грустно усмехнулся Петр Николаевич, - только…
И на протестующий жест Даши попросил: