Глава 39
Нет нужды говорить, как мне хотелось увидеть мою молодую жену и с какой страстью я сжал ее в объятиях, едва переступив порог дома.
Чуть позже я отправился на поиски Маттео. Он крайне удивился, увидев меня.
- Мы не ждали тебя так скоро.
- Да, я думал, что приеду послезавтра, - кивнул я, - но мне не терпелось добраться до дому, я скакал практически без остановок, и вот я здесь.
Я пожал ему руку, довольный и счастливый.
- Э… ты уже побывал дома?
- Естественно, - с улыбкой ответил я. - Первым делом.
Я не мог сказать наверняка, но мне показалось, что на лице Маттео отразилось облегчение. И почему? Я этого не знал, но подумал, что значения это не имеет, и выкинул из головы эту мысль. Поделился с Маттео новостями из Рима и расстался с ним. Мне не терпелось вернуться домой.
На обратном пути я увидел Клаудию Пьячентини, выходившую из дома. Меня это очень удивило. Я знал, что мои усилия не пропали даром и Вителли подписал указ о высылке Эрколе из города. Я решил, что его по каким-то причинам пока не исполнили. Хотел пройти мимо дамы, даже не поздоровавшись, потому что после моей женитьбы она больше не разговаривала со мной. Но к моему еще большему удивлению, она остановила меня:
- Ах, мессир Филиппо!
Я глубоко ей поклонился.
- Почему вы никогда не заговорите со мной? Вы на меня сердитесь?
- Никто не может сердиться на такую красивую женщину. - Клаудия покраснела, а я почувствовал, что сказал глупость: нечто подобное я уже говорил совсем в другой ситуации. - Но я только что вернулся после долгого отсутствия.
- Я знаю. Не зайдете ли? - Она указала на дом, из которого только что вышла.
- Но мне не хочется нарушать ваши планы. Вы куда-то собрались.
Она улыбнулась.
- Я видела, как недавно вы проходили мимо, и поняла, что идете к Маттео д’Орси, а потом дожидалась вашего возвращения.
- Вы крайне добры.
Я задался вопросом, зачем я ей понадобился? Может, она узнала о грядущей высылке мужа и моей причастности к этому событию?
Мы вошли и сели.
- Вы побывали дома? - спросила она.
Этот же вопрос задал мне и Маттео. Я ответил так же.
- Естественно. Первым делом.
- Ваша жена… удивилась, увидев вас?
- И обрадовалась.
- Ах! - Клаудия сложила руки и улыбнулась.
Я не знал, что она хотела этим сказать.
- Как я понимаю, вас ждали только через два дня.
- Вы прекрасно осведомлены о моих первоначальных планах. Приятно, что вы проявляете такой интерес ко мне.
- И не только я. Весь город интересуется вами. Вы - самая популярная тема разговоров.
- Правда? - Я начал злиться. - И что же говорит обо мне город?
- Ох, я не хочу портить ваше хорошее настроение.
- Вас не затруднит пояснить, о чем, собственно, речь?
Она пожала плечами, загадочно улыбнулась.
- Ну? - напирал я.
- Раз уж вы настаиваете, я скажу. Они говорят, что вы любезный муж, делящий жену с другими.
- Это ложь!
- Не слишком-то вы вежливы, - ровным голосом ответила она.
- Как ты смеешь такое говорить, наглая женщина?
- Дорогой мой, это чистая правда. Спроси Маттео.
Внезапно я вспомнил вопрос Маттео, облегчение на его лице. Меня охватил страх. Я сжал запястья Клаудии.
- О чем ты? О чем ты?
- Отпусти меня… мне больно.
- Говорю тебе, отвечай! Я знаю, тебе не терпится сказать мне. Не потому ли ты поджидала меня и затащила сюда? Скажи мне!
Лицо Клаудии разительно изменилось. Ярость и ненависть, прорвавшиеся наружу, сделали его неузнаваемым.
- Ты думаешь, что можешь избежать судьбы обычных мужей? - И она дико захохотала.
- Это ложь. Ты обливаешь Джулию грязью, потому что сама порочна!
- Ты сам-то веришь тому, что говоришь? Ты думаешь, что характер Джулии стал другим после того, как она вышла за тебя замуж? Она оброгатила своего первого мужа, а теперь, по-твоему, внезапно стала добродетельной? Дурак!
- Это ложь. Я не верю ни единому слову.
- Весь город говорит о ее любви к Джорджо д’Эсти.
С моих губ сорвался крик. Из-за него она бросила меня в первый раз.
- Ага, теперь ты мне веришь?
- Послушай, - ответил я, - если это ложь, клянусь всеми святыми, я тебя убью.
- Хорошо, если это ложь, убей меня. Но, клянусь всеми святыми, это правда, правда, правда! - Она торжествующе повторяла последнее слово, и каждый раз оно кинжалом вонзалось в мое сердце.
Я оставил ее. И пока шел по улицам, не мог отделаться от ощущения, что все смотрят на меня и улыбаются. Один раз чуть не подошел к какому-то господину и не спросил, почему он смеется, но сумел сдержаться. Как я страдал! Я вспомнил, что Джулия не слишком мне обрадовалась. Тогда я как-то не обратил на это внимания, но ведь не обрадовалась? И вроде бы чуть отворачивалась, когда я страстно целовал ее в губы. Тогда я сказал себе, что это мне чудится, но отворачивалась? И она точно отпрянула, когда я сжал ее в объятиях. Господи, неужели это правда?
Я подумал о том, чтобы пойти к Маттео, но отказался от этой мысли. Он знал Джулию до того, как она вышла за меня замуж, и принял бы на веру худшее, что говорили о ней. Как я мог поверить обвинениям этой злобной, завистливой женщины? Я сожалел о том, что близко сошелся с Клаудией, дал ей повод мстить мне. Ох, как жестоко она обошлась со мной. Но я не мог в это поверить. Я так доверял Джулии, так любил ее. Она не могла предать меня, зная, какую страстную любовь испытываю я к ней. Она не могла быть такой неблагодарной. И я так много для нее сделал… но я не хотел даже думать об этом. Я дарил ей любовь и наслаждение и не требовал благодарности. Но конечно, даже если бы она не любила меня, то питала ко мне теплые чувства и не могла отдаться другому. Нет, я в это не верил. Но… если все правда? Господи, если все правда?
Я вошел в свой дворец и внезапно вспомнил про старого мажордома, которого звали Фабио. Этим именем я назвался, когда говорил старому Орсо, что я его новый слуга. Если что-то происходило в моем доме, он знал наверняка. И она, Клаудия, сказала, что об этом знает весь город.
- Фабио!
- Да, мой господин!
Он вошел в мою комнату, и я пристально посмотрел на него.
- Фабио, ты хорошо присматривал за тем, что я оставил на тебя, уезжая в Рим?
- Рента заплачена, положенная вам часть урожая получена, оливки собраны.
- Я оставлял тебе кое-что более ценное, чем пшеничные поля и виноградники.
- Мой господин!
- Я оставил тебя хранителем моей чести. Что ты скажешь об этом?
Он замялся, а когда ответил, голос его дрогнул:
- Ваша честь… не запятнана.
Я тряхнул его за плечи.
- Фабио, в чем дело? Заклинаю тебя твоим первым господином, моим отцом, скажи мне!
Я знал, как он любил моего отца. Он посмотрел в потолок, сцепил руки, едва мог шевелить губами.
- Клянусь моим дорогим господином, вашим отцом, ничего… ничего!
- Фабио, ты лжешь! - Я сжал руками его запястья.
Он упал на колени.
- Господин мой, пожалейте меня! - Он закрыл лицо руками. - Я не могу вам сказать.
- Говори, говори!
Наконец среди стонов и вздохов он вымолвил:
- Она… Господи, она предала вас!
- Ох! - Я отшатнулся.
- Простите меня!
- Почему ты не сказал мне раньше?
- Как я мог? Вы любили ее, как ни один мужчина не любил женщину.
- Ты не подумал о моей чести?
- Я думал о вашем счастье. Лучше счастье без чести, чем честь без счастья.
- Для тебя, - простонал я, - но не для меня.
- Вы из той же плоти и крови, и страдаете вы, как и мы. Я не мог уничтожить ваше счастье.
- Ох, Джулия, Джулия, - вырвалось у меня, а потом я спросил: - Но ты уверен?
- Увы, сомнений нет.
- Я не могу в это поверить. Господи, помоги мне! Ты не знаешь, как я ее любил! Она не могла! Фабио, я хочу увидеть все собственными глазами!
Какое-то время мы молчали, а потом ужасная мысль пришла мне в голову.
- Ты знаешь… где они встречаются? - прошептал я.
Он застонал. Я повторил вопрос.
- Да поможет мне Бог!
- Ты знаешь? Я требую, чтобы ты мне сказал.
- Они думали, что вы вернетесь послезавтра.
- Он придет?
- Сегодня.
- Так! - Я схватил его за руку. - Отведи меня и позволь их увидеть.
- И что вы сделаете? - спросил он, ужаснувшись.
- Не важно, отведи меня.
Дрожа всем телом, он вел меня по прихожим и коридорам, пока мы не подошли к лестнице.
Поднялись по ней и оказались в комнатке с потайной дверью, отделенной гобеленами от спальни Джулии. Я забыл о существовании и лестницы, и комнатки, и двери, а она вообще о них не знала. С открытой дверью требовалось лишь откинуть гобелен, чтобы войти в спальню.
Пока там никого не было. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец вошла Джулия. Направилась к окну, выглянула, вернулась к двери. Села на стул, вскочила, вновь выглянула из окна. Кого она ждала?
Джулия закружила по спальне, на ее лице отражалась тревога. Я пристально наблюдал за ней. Наконец послышался тихий стук. Она открыла дверь, вошел мужчина. Невысокий, хрупкого сложения, с длинными волосами цвета соломы, падающими на плечи, и очень белой кожей, с синими глазами и маленькими золотистыми усиками. Выглядел он максимум лет на двадцать. Но я знал, что он старше.
Он подскочил к ней, заключил в объятия, прижал к сердцу, но она оттолкнула его.
- Джорджо, ты должен уйти! Он вернулся.
- Твой муж?
- Я надеялась, что ты не придешь. Быстро уходи. Если он увидит тебя, то убьет нас обоих.
- Скажи мне, что любишь меня, Джулия.
- Да, люблю тебя всей душой и сердцем.
Еще мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, потом она оторвалась от него.
- Ради Бога, уходи.
- Ухожу, любовь моя. Прощай!
- Прощай, любимый!
Он вновь обнял ее, она обвила его шею руками. Они страстно поцеловались в губы. Меня она так никогда не целовала.
Крик ярости исторгся из моей груди, я выскочил из тайного убежища. Через мгновение оказался рядом с ними. Едва ли они успели осознать, что уже не одни. Я вонзил кинжал ему в шею. Он со стоном упал, Джулия пронзительно закричала. Кровь обагрила мою руку. Потом я посмотрел на нее. Она убегала от меня с перекошенным от ужаса лицом, с выпученными глазами. Я бросился за ней, и она закричала вновь, но Фабио успел схватить меня за руку:
- Не ее, не ее, нет!
Я вырвал руку, а потом… потом остановился, глядя на ее бледное, объятое ужасом лицо. Я не мог ее убить.
- Запри дверь, - велел я Фабио, указав на дверь, через которую мы вошли. Потом вновь посмотрел на нее, крикнул: - Распутница!
Позвал Фабио, и мы вышли через другую дверь. Я ее запер, и она осталась наедине со своим любовником…
Я созвал слуг и велел им следовать за мной. Мы вышли на улицу. Я шел гордо, направляясь к дому Бартоломео Моратини. Он как раз заканчивал обедать, сидел за столом со своими сыновьями. Они поднялись, увидев меня.
- Филиппо, ты вернулся. - В голосе Бартоломео слышалась радость. Потом он добавил, видя мое бледное лицо: - Что с тобой? Что случилось? Что с твоей рукой?
Я вытянул руку, чтобы они могли видеть.
- Это… это кровь любовника вашей дочери.
- Ох!
- Я застал их вместе и убил прелюбодея.
Бартоломео несколько секунд молчал.
- Ты поступил правильно, Филиппо. - Он кивнул и повернулся к сыновьям. - Шипионе, дай мне меч.
Тот принес меч, и Бартоломео посмотрел на меня:
- Мессир, прошу вас подождать моего возвращения.
Я поклонился.
- Как вам будет угодно.
- Шипионе, Алессандро, следуйте за мной.
В сопровождении сыновей он покинул комнату, и я остался один.
Слуги заглядывали в дверь, смотрели на меня как на какое-то странное чудище, убегали, стоило мне повернуться к двери. Я ходил по комнате из угла в угол. По улице шли люди, пели, разговаривали, словно ничего и не произошло. Они не знали, что смерть летала в воздухе. Они не знали, что счастье живого человека ушло навсегда.
Наконец я услышал шаги, в комнату вошел Бартоломео Моратини, за ним - его сыновья, все очень серьезные.
- Мессир, пятно с вашей чести и с моей смыто.
Я поклонился.
- Мессир, я ваш покорный слуга.
- Я благодарю вас за то, что вы позволили мне выполнить долг отца, и сожалею, что женщина из моей семьи показала себя недостойной моей фамилии и вашей. Больше я вас не задерживаю.
Я поклонился еще раз и отбыл.
Глава 40
Я вернулся в мой дом. Тихий-претихий, и когда я поднимался по лестнице, слуги отшатывались и отворачивались, словно боялись взглянуть на меня.
- Где Фабио? - спросил я.
- В часовне, - едва слышно ответил паж.
Я круто повернулся и отправился в часовню. Крашеные окна пропускали тусклый свет, и я с трудом различал, что внутри. По центру лежали два тела, прикрытые белой материей, и их головы чуть подсвечивались желтым огнем свечей. У ног молился старик Фабио.
Я подошел и отдернул материю. Упал на колени. Джулия выглядела спящей. Раньше я часто наклонялся над ней и наблюдал, как мерно поднималась ее грудь. Иногда думал, что во сне лицо ее такое спокойное и расслабленное, что она казалась мертвой. Но теперь грудь не поднималась и не опускалась, а ее удивительную белизну обезображивала кровавая рана. Она лежала с закрытыми глазами и чуть разошедшимися губами, и лишь отпавшая челюсть говорила о том, что она мертва. Очень бледное лицо обрамляли роскошные черные волосы.
Я посмотрел на него, тоже очень бледного, и его соломенные волосы резко контрастировали с ее. Он выглядел таким молодым!
Я стоял на коленях и, пока часы медленно текли, думал о том, что произошло, старался понять. Тусклый свет, проникающий через окна, померк, свечки в темноте ярко горели. Нимб света окружал теперь только лица умерших, тогда как остальная часовня растворилась в темноте.
Мало-помалу я начал осознавать, что любовь этих двоих была настолько сильной, что ни честь, ни вера, ни здравый смысл не могли устоять перед ней. И вот о чем я думал, пытаясь утешиться.
В шестнадцать лет Джулию выдали замуж за старика, которого она никогда раньше не видела, и она встретилась с кузеном мужа, юношей, чуть старше ее. Любовь вспыхнула и разгорелась. Но Джорджо жил в доме богатого кузена. Тот кормил и поил его, обеспечивал всем необходимым, и юноша видел от старика только добро. Юный д’Эсти любил против своей воли, но все равно любил. А Джулия, думал я, любила, как женщина, страстно, забыв о чести и здравомыслии. В чувственном неистовстве своей любви она вскружила юноше голову, и он сдался. Но наслаждение сменилось угрызениями совести, он сбежал от искусительницы.
Я, конечно же, не мог знать, что произошло, когда она осталась одна, тоскуя о своем возлюбленном. Ссора сопровождалась злыми словами… Джулия тоже почувствовала угрызения совести и постаралась убить свою любовь, но попытка провалилась? Возможно, он сказал, что не любит ее, и она попыталась утешиться в объятиях других любовников. Но Джорджо любил ее слишком сильно, чтобы забыть. Наконец он не смог вынести разлуки и вернулся. И вновь с наслаждением пришли муки совести, и он, устыдившись, сбежал опять, ненавидя ее, презирая себя.
Прошли годы, муж Джулии умер. Почему Джорджо не вернулся к ней? Любовь ушла, и он боялся? Я не понимал…
Потом она встретила меня. Мне оставалось только гадать, что она почувствовала. Полюбила меня? Возможно, долгое отсутствие заставило Джулию хоть немного позабыть любимого, и она думала, что он забыл ее. Она влюбилась в меня, а я… я полюбил ее всем сердцем. Я знал, что тогда она любила меня! Но молодой д’Эсти вернулся! Он, возможно, полагал себя исцеленным, считал, что новая встреча не вызовет у него никаких чувств. Разве я не говорил то же самое? Но, едва они увидели друг друга, старая любовь вспыхнула вновь, ее пламя поглотило их, и Джулия возненавидела меня за то, что из-за меня изменила своему истинному возлюбленному.
Свечи едва теплились, странные пятна света и тени мельтешили на лицах мертвых.
Глупец! Его любовь оставалась такой же сильной, как и прежде, но он боролся с ней всеми силами своей слабой воли. Для Джорджо Джулия превратилась в воплощение зла: отняла юность, мужество, честь, силу, ему казалось, что ее поцелуи унижают его, и, покидая ее объятия, он ощущал злобу и ненависть. Он клялся никогда больше не прикасаться к ней, но всякий раз нарушал клятву. Ее же любовь оставалась прежней - страстной, даже бессердечной. Джулию не волновало, что она пожирала его, главное - она любила. Ради нее он мог загубить свою жизнь, потерять душу. Она готова была жертвовать всем ради любви.
Джорджо опять сбежал, и она вновь обратила свой взор на меня. Возможно, пожалела за мою боль, может, решила, что моя любовь в какой-то степени заменит его. И мы поженились. Теперь она мертва, и я могу приписывать ей добрые намерения. Она, возможно, собиралась хранить мне верность, думала, что любит меня, и высоко чтила мою честь. Возможно, она пыталась, кто знает? Но любовь… любовь нарушит все клятвы и обеты. Любовь переломила ее, переломила его. Я не знаю, Джулия послала за ним или он, мучимый страстью, сам приехал к ней. Это случалось так часто, и случилось вновь. Они забыли обо всем, отдали себя любви, которая убивает…
Долгие часы я думал обо всем этом, и свечи догорели.
Наконец я почувствовал прикосновение руки к моему плечу, услышал Фабио.
- Господин, скоро утро. - Я встал, и он добавил: - Они положили его в часовню, не спросив вашего разрешения. Вы не сердитесь?
- Они поступили правильно.
Он замялся, потом спросил:
- Что мне делать?
Я смотрел на него, не понимая.
- Он не может оставаться здесь, и она… ее надо похоронить.
- Отвези их в церковь и похорони в усыпальнице, которую построил мой отец… вместе.
- Мужчину тоже? - переспросил Фабио. - В вашей семейной усыпальнице?
Я вздохнул и с грустью ответил:
- Возможно, он любил ее сильнее, чем я.
Произнеся эти слова, я услышал рыдание у своих ног. Мужчина, которого я не заметил раньше, взял мою руку и поцеловал. Я почувствовал, что она стала влажной от слез.
- Кто ты? - спросил я.
- Он был моим господином, и я его любил, - ответил стоявший на коленях мужчина, его голос дрожал. - Я благодарю вас за то, что вы не выбросили его, как собаку.
Я посмотрел на него и пожалел: так велико было его горе.
- Что ты теперь будешь делать?
- Не знаю. Я сорванный лист, который уносит ветром.
Я не знал, что ему и сказать.
- Возьмите меня в слуги. Я буду очень преданным.
- Ты просишь об этом меня? Разве ты не знаешь…
- Знаю! Вы забрали его жизнь, с которой ему не терпелось расстаться. Вы оказали ему услугу, а теперь достойно хороните, и за это я вам благодарен. Это ваш долг передо мной. Вы лишили меня одного господина, так дайте мне другого.
- Нет, бедный ты мой! Слуги мне теперь не нужны. Я тоже чувствую себя щепкой, которую несет по бурному морю. И для меня все кончено.