Но было все же в Севастополе такое, что имели далеко не все крупные города Российской империи. Трамвай. В самом Петербурге рельсовую конку влекла еще пока лошадиная упряжка, а здесь уже несколько лет как денежные сборы горожан, вложенные в Бельгийское акционерное общество, надежно запрессовали лошадиные силы в тугой электрический барабан, бойко толкавший по рельсам ажурные вагончики - от вокзала в гору и по кольцу трех главных улиц.
Однако приспела пора перекусить. Офицеры, помнится, хвалили Ветцеля, расположенного возле Морского собрания на Екатерининской. В пустом зале ресторации перед Несвитаевым бесшумно возник кельнер с бритым лицом лютеранского пастора.
- Кровавый ростбиф по-гамбургски?! - изумился официант, воздев глаза а-ля страждущий Христос. - Как можно такое! Великий пост!
Несвитаев, как военный, привыкший поститься лишь последнюю неделю перед пасхой, огорчился.
- Неужели у вас тут целый месяц одними рисовыми котлетами обходятся?
- Отчего же?! - в голосе кальнера искренняя обида за фирму. - Есть рыбка, пожалуйста, на выбор: судачок отварной а-натюрель под креветочным соусом, фирменная стерлядь по-Ветцелю, кусочками, с раковыми шейками и красной икоркой, есть недурной белужий бочок в белом соусе, икорка разная свеженькая - красная, черная, ксеневая, зернистая, паюсная, имеется ушица - стерляжья, карасевая, мнёвая, балычки есть разные, яички-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках, куриные полотки - это не постное, правда, есть еще...
- Хватит, хватит! - воскликнул подводник. - Уху карасевую русскую с блинами!
- Что прикажете под ушицу - хереса, марсалы, водочки? - вкрадчиво и очень доверительно шепнул официант. - Хотя в великий пост и не совсем позволительно, но для уважаемого господина поручика... А может, приятную дамочку - на десерт?
- Под креветочным соусом? - засмеялся офицер. - Не надо. Уху, блины и водку!
Хорошо, когда ты молод, здоров, материально обеспечен, когда ты холост, свободен и тебе не нужно думать о завтрашнем дне! Несвитаев после ресторации, довольный, шагал по Нахимовскому проспекту. Служит он прекрасно, служба интересная - не канцелярская какая-нибудь, а подводная, героическая, - с матросами ладит, с офицерами тоже, через неделю испытает - впервой в мире! - свое устройство, он готов обнять весь мир, солнцем полна голова и... ушица отменная у Ветцеля, славно "попостился"! Конечно, если уж честно, порою он тяготится военной службой, не создан он для нее. Но все равно, жизнь прекрасна!
Он шел, улыбаясь, и чуть не натолкнулся на девушку в смушковой шапочке с вуалеткой.
- Хотите, я сделаю вам электрический сон? - сказала та с легкой хрипотцой.
- В другой раз, ладно? - стараясь не огорчить ее отказом, ответил он мягко.
- Фи, какой некомильфотный поручишка! - И добавила нецензурное слово.
"А я-то думал, Севастополь - город необычный", - огорчился Несвитаев.
Он увидел ее неожиданно. Она вышла из магазина Эрихса - стройная, худая, в длинном узком пальто из нежно-сиреневого пье-де-паона. Поручик остановился, как споткнулся. Она глянула на него из-под опушки длинных ресниц русалочьими глазами внимательно, заинтересованно вроде бы, но тут же глаза ее потухли, оледенели, поскользнулись на серебряном инее инженерных погон. Она пересекла улицу и скрылась в дверях кондитерской Мисинского. Он не посмел пойти следом.
Уже поздно вечером Несвитаев шел к Минной пристани, чтобы оттуда прямиком катером на "Днестр", домой. Впереди, саженях в двадцати, шагал коренастый мужчина в пальто военного покроя, в руке его тлела папироса. На глухой Таможенной уличке Несвитаев вдруг увидел, как от забора оторвалась тень и бесшумно заскользила за коренастым. Алексей сразу почувствовал неладное, в тускло сверкнувшей полоске в руке преследователя угадывалось лезвие. Что делать? Тень и жертву разделяло уже не более трех саженей.
- Стой! Берегись! - крикнул поручик.
Желтая дуга папиросы прочертила "темноту. Клац! - смачный удар - и что-то звякнуло. Видно, реакция у коренастого была отменная.
Когда Алексей подбежал, коренастый, держа за ворот кожуха своего преследователя, обстоятельно дубасил того головой о стену дома. Нож валялся под ногами.
- Ну зачем вы так? - поручик схватил коренастого за руку. - Вы же его убьете!
Коренастый выпустил жертву - она кулем завалилась под стену, - обернулся.
- Честь имею. Перфильев, бывший полковник. Я вам обязан, похоже, жизнью? Примите искреннюю благодарность.
Сиреневая женщина
По Фрейду, подавление первичных влечений неизбежно ведет к устойчивому, ущемленному желанию; оно, в свою очередь, порождает навязчивую идею, еще шаг - невротический срыв, беда. Алексей Несвитаев Фрейда читал и чтил (а кто в те времена не увлекался его теорией?) и, моделируя свои чувства и переживания под модного доктора из Вены, мучительно плутал в дебрях самоанализа. Теперь он ежевечерне бродил по городу в надежде снова встретить сиреневую женщину. Желание увидеть ее с каждым днем становилось все более навязчивым, болезненным. Но удивительно: он совершенно не помнил ее лица, мало того, не мог даже определенно сказать, красива ли она. Сиреневая незнакомка была призрачно туманной, поручик не сомневался, что видел ее - но наяву, во сне ли, теперь, пожалуй, не мог бы с уверенностью ответить даже самому себе. Да, но отпечаталась же в памяти реальная цветовая гамма, от теплых светло-сиреневых тонов до грустных, загадочно-лиловых. Были же, наконец, русалочьи глаза! "Боже, - шептал поручик, - избавь меня от морока, от больного бреда, от русалочьих чар! Нет, не избавляй! Обрати туманные картинки волшебного фонаря в теплую явь плоти! Дай мне быть новым Пигмалионом!"
- Ты чего там бормочешь? - спрашивал Белкин. - Через два дня в море выходить, ты бы не молился, а свое устройство еще раз проверил.
Вечером Несвитаева пригласили в рубку дежурного по отряду. Там его ожидал коренастый Перфильев. Напористый, сразу лишив тактичного Алексея возможности отказаться, он заручился его обещанием быть завтра в "Гранд-отеле", по случаю его, Перфильева, дня ангела.
В назначенный час, ругая себя за мягкий характер, Несвитаев мрачно брел на черт-те чьи не то именины, не то день рождения. Он не любил бывать в незнакомых компаниях.
Перфильев встретил его возле тяжелых от меди дверей "Гранд-отеля". Обволакивая радушием и легким коньячным амбре, уважительно, под локоток, препроводил его к отдельному, на втором этаже, кабинету. "Господи, ну сделай так, чтобы хоть побольше людей было: высижу с полчаса и смоюсь незаметно", - тоскливо подумал на пороге кабинета Несвитаев.
Господь бог мольбе поручика не внял: в полумраке кабинета, на диванчике, сидела только одна женщина. Алексей обмер: сиреневая!
- Кира Леопольдовна, моя бель-сер, сиречь сестра жены. Бывшей, - представил ее Перфильев. - Прошу жаловать, любить не прошу, все равно влюбитесь. А это, - в голосе полковника послышалась ирония, - мой добрый ангел-хранитель.
Поручик растерялся, забыл поцеловать даме руку, поклонился смущенно. Женщина улыбнулась, сама подошла к нему, шутливо погладила его локоть, назвала пай-рыцарем и увлекла обоих мужчин к сияющей на крахмальной белизне стола горке хрусталя и серебра. Она была в лиловом (о, разве могло быть иначе!) вечернем, смело декольтированном платье из рытого бархата, туго схватывающем ее тонкую талию и едва-едва прикрывающем высокую грудь. Но в ложбинке этой, открытой взорам, такой, казалось бы, доступной груди знаком предостережения полыхал сумеречный огонь крупного аметиста, камня-трезвенника, символа чистоты и строгой жизни, камня, нежно-фиолетовое пламя которого горит на митрах, панагиях, наперсных крестах митрополитов, в рапидах, трикириях диаконов, в церковных алтарях. И, вместе с тем, от Киры Леопольдовны веяло пороком.
С красивого узкого лица Киры Леопольдовны почти не сходила какая-то загадочная улыбка, голос у нее был мягкий, грудной, окончания фраз она притушивала почти до шепота - они сливались с шипением пузырьков шампанского в бокалах. Это - последнее, что успел отметить про себя Несвитаев, дальше он, что называется, потерял голову.
Бедный поручик пил нынче не вино - сиреневую мечту. Над запотевшим шампанским, над горлышками лафита, люнеля, глинтвейна, над дымящимися пулярками и филейчиками из дроздов, над куриными полотками, над крустадами из воздушных меренг, птифуров и шербета - плыла в лиловом мистическом тумане одна она, осиянная Кира Леопольдовна! В эти минуты для поручика не существовало на свете ни этого милого, с запотевшей красной проплешиной именинника, ни мужа Киры Леопольдовны (о нем она: генерал, начальник севастопольской артиллерии - монстр, бом-бардон-вульгарис, укатил по делам в Лондон, не взяв с собой супругу) - во всем мире сейчас он был вдвоем с лиловой загадкой. Он тонул, подводник, тонул, забыв о предельной глубине погружения, в опасной глубине русалочьих глаз. Бледная от вина, Кира Леопольдовна пристально, не мигая, глядела на него и говорила лениво:
- Ах, романтичные подводники! На вас, водяных чертей, нынче мода. Как на длинные шлейфы, на Гамсуна и Пшибышевского, на пустое очарование. Как все это глупо - но мода...
Перфильев, понимая, что его ангел-хранитель совсем пропал, попытался было ему помочь:
- Бель-сер, это нечестно, это же провокация с вашей стороны, пощадите мальчика.
Чувствительная влага в глазах лиловой женщины вмиг обратилась в ледяные кристаллики.
- Извольте вести себя прилично, бофрер! - голос из мягкого, хрипловатого стал звенящим, насмешливым. - Не забывайте, кто вам все это устроил, - она кивнула на стол, - а что до провокации, увольте: провокатор - профессия сугубо мужская. Вам ли это разъяснять! И вообще, - она зябко поежилась, - я устала.
Стояла лунная предвесенняя ночь с черными студеными лужами и ветром, уже теплым и влажным. Провожая сиреневую женщину, Несвитаев с наслаждением втягивал в себя свежий, со смутными тревожными запахами вешний воздух. Шли молча. Возле Владимирского собора Кира Леопольдовна остановилась, потянула Несвитаева за рукав. Они вошли в безлюдный храм и долго стояли, не молясь, в его гулкой тишине, глядя на сумеречный блеск золота иконостаса. Сиреневая женщина что-то неслышно шептала. На улице она обронила, что звезды стали копьеострые. Поручик пожал плечами и заглянул ей в лицо, оно было мокрым от слез. Изнемогая от нежности, он бережно притянул ее к себе за плечи, робко поцеловал холодные соленые губы. И губы эти через секунду стали мягкими, расплавленными.
Кира Леопольдовна сама отворила дверь. Не зажигая света, прошли через какие-то комнаты. Белая колонковая ротонда соскользнула с ее плеч на ковер. Женщина приникла к Алексею, обмякшая, горячая.
- Алешенька, милый мальчик, помогите же расстегнуть вот здесь... Ах, какой вы неловкий! Чему только вас там, в Инженерном корпусе, обучали!.. Пустите же, я сама...
Задачи предстоящие
- Господа офицеры, поздравляю вас с весной! - капитан-лейтенант Белкин кивнул на иллюминатор, на медном окладе которого, надраенном до блеска, весело плясали солнечные зайчики. - Но я вас пригласил не только для этого. Завтра начинаются весенние учения Черноморского флота. Вчера я был у Главного Командира, и вот какие задачи поставлены флоту и нам с вами. Разрешите, прежде всего, представить вам, господа, посредника от штаба Минной дивизии: Немитц Александр Васильевич.
Сидящий рядом с Белкиным худощавый лейтенант лет тридцати с серьезным лицом и ранними залысинами на лбу обвел подводников умными грустными глазами, приподнялся и кивнул. "Интересный, видно, человек", - подумал Несвитаев.
Офицеры отряда расположились за столом в кают-компании. Всем уже порядком наскучило зимнее сидение, хотелось в море, потому слушали Завотрядом внимательно. Несвитаев сидел рядом с Левушкой Феншоу и Володей Дудкиным - мичманами, только что прибывшими в отряд по окончании Морского корпуса и Либавской годичной школы подводного плавания. Оба такие разные: Левушка - белокурый, изнеженно утонченный, аристократичный, а Володя - чернявый, живой и простодушно откровенный, - оба глядели на Белкина одинаково завороженно. Как они рвались под воду!
- Через 36 часов после сигнала, - продолжал Завотрядом, - почти весь флот должен сосредоточиться у Босфора. Задача - запереть пролив. Для этого будут выставлены три линии минного заграждения. - Белкин подошел к карте, показал - где. Далее последует высадка десанта и овладение Босфором, - Белкин не сумел подавить усмешку при этих своих словах, - условно, конечно, господа. Затем, по легенде, предполагается ультиматум со стороны Германии и Австро-Венгрии и вступление оных в военное с нами сопряжение, и потому главные силы флота, "заперев" Босфор, незамедлительно устремятся блокировать другую "дыру" в Черное море - гирло Дуная...
"Странно, - не к месту подумалось Несвитаеву, - почему Кира привела меня не в свой, генеральский, особняк, а в какую-то, помнится, небольшую, двух- или трехкомнатную квартиру?"...
- ...Вот тут-то дело касается непосредственно нас, - Белкин оглядел сидящих за столом.
"Мать честная! - Несвитаев чуть не подскочил. - Неужто он, честолюбец, дал Главному согласие на посылку лодок к гирлу Дуная?! Это же самоубийство!"...
- ...Адмирал Вирен предложил нашему отряду, совместно с отрядом судов Минной дивизии, затворить устье Дуная. Я, господа, вынужден был... отказаться от такой чести.
"Умница! - мысленно похвалил его Несвитаев. - Я представляю, чего это тебе, гордецу, стоило".
- Главный Командир согласился с моим предложением и поставил задачу отряду лодок - скромную задачу - обеспечить безопасность подступов к Севастополю, с моря. Будем болтаться вот тут!
Белкин зло ткнул в место на карте милях в десяти от Севастополя, и было непонятно, на себя он злится или на Вирена.
- Теперь перейдем конкретно к задачам каждой из подводных лодок...
Через два часа приспело время обеда. Лейтенант Немитц вежливо поблагодарил Белкина за приглашение, от обеда отказался, ушел.
- Чистюля! - высказался о нем за столом старший офицер "Днестра", кавторанг Головизнин 1-й.- Чистюля и трус!
- Почему именно трус? - поинтересовался мичман Дудкин.
- В августе пятого года сдрейфил, отказался руководить расстрелом матросов-бунтарей с "Прута". Потому как из интеллигенции вшивой, видите ли, он происходит!
Несвитаеву стало не по себе от беспардонной категоричности старшего офицера "Днестра", Немитц ему нравился, тогда как про самого Головизнина поговаривали, что в октябре пятого года он чуть ли не целовался с матросами, а после подавления восстания кидался на них цепным псом.
- Почему же интеллигенция вшивая? - резко спросил он.
Головизнин глянул на инженера высокомерно и не ответил.
- А мне кажется, - раздельно вызывающе проговорил вдруг побледневший Володя Дудкин, - отказаться от руководства позорной экзекуцией - отнюдь не трусость, но благородство!
- Как прикажете понимать ваши слова, вьюноша?! - с ледяной угрозой вопросил Головизпин 1-й.
- Василий Авдеевич, прекратите! - решительно вмешался Белкин. - Ваша обязанность как хозяина кают-компании погашать, а не провоцировать сомнительные споры!
Старший офицер нервически скомкал салфетку и вышел из кают-компании. Будучи старше Белкина и по годам, и по чину, он был его подчиненным и, вынужденный подчиняться Белкину, его ненавидел.
- Урь-ря! Надводники посрамлены! - хрюкнул с набитым ртом интендант Корсак.
Все невольно улыбнулись; прохиндеистый интендант явно примазывался к подводникам. Но атмосфера все же разрядилась. Аквилонов тут же вставил анекдот из японской серии, и в кают-компании воцарилась обстановка, которая и должна быть в коллективе господ офицеров, верноподданных его императорского величества.
Вечером Несвитаев спросил у Белкина:
- Скажи, Николай Михайлович, лихо было у Вирена?
- Ух, Алеша, ежели б кто знал! Роберт Николаевич изволили затопать ножками. На что, кричат, вы вообще годитесь, подводнички? В Севастопольской бухте русалок крыть? На кой черт ваши подводные лодки! Тут я не выдержал, злость тоже взяла: а на тот, кричу, черт - тот самый, который перетопил наш флот в Цусиме! И под Босфором может вполне даже утопить. А кто тогда Севастополь прикроет? Вирен аж позеленел. Но - мужик он, похоже, неглупый - сразу отошел и даже поблагодарил в конце за откровенность, от которой, как он выразился, давно уже отвык.
"Хорошо, что есть такие люди, как Николай Михайлович", - подумал Несвитаев уже в постели, засыпая.
Первая виктория
Пятые сутки шли учения. В первый же день Белкин вывел свои субмарины в Мартынову бухту для пробных погружений. Несвитаев только удивлялся, куда подевалось белкинское лихачество - перестраховщиком стал. Рядом с лодками покачивались на волне спасатель-киллектор, транспорт "Педераклия" и два катера-отметчика. Лодки погружались поочередно, "Карась", у которого обнаружилась неисправность, к погружению допущен не был. Несвитаев погружался на всех подряд лодках, каждую самолично приводил к нулевой плавучести - висела в воде неподвижно, будто замершая щука. Потом отрабатывали ходовую часть. Лодки шли круговым хороводом напротив Стрелецкой бухты, ныряли одна за другой, всплывали под перископ, потом ныряли разом, по команде. Издали, наверное, казалось, резвится стая гигантских дельфинов.
Тут и испытали устройство инженера Несвитаева. Довольно свежий ветер перекатывал через низкие борта "Лосося" и "Судака" синие весенние волны, но две Несвитаевы трубы высотою в сажень - через одну из них засасывался воздух к бензомоторам а через другую выбрасывались выхлопные газы - вполне обеспечивали работу двигателей. Попробовали погрузиться под перископ при работающем бензомоторе. Получилось! Несвитаев, как мальчишка, прыгал от радости внутри "Лосося", покуда не набил себе шишку на темени. Радовался он недолго. Когда, всплыв с глубины под перископ, попытались завести бензомотор, выхлопные газы не осилили водяное противодавление, вода попала через газоотводы в цилиндры, и мощный гидравлический удар развалил на куски творение Луцкого-Даймлера. "Лосось" на буксире поволокли в Южную бухту. Матросы приуныли: опять ремонт. Они и не подозревали, что были непосредственными участниками испытания первого в мире устройства для работы двигателя внутреннего сгорания под водой, которое через много лет произведет переворот в тактике использования дизельных подводных лодок. Да и сам инженер Несвитаев не полностью отдавал себе отчет в значимости своего изобретения. Только, пожалуй, Белкин оценил то, что придумал инженер.
- Поздравляю, Алеша! - возбужденно кричал он с борта "Педераклии". - Ты же мировую штуку исхитрил! А на бензокоптилку сломанную плюнь, за шило новую достанем!
Однако начальство в Морском Техническом Комитете поглядит на это событие иными, чем Белкин, глазами. Несвитаев получит предупреждение о неполном служебном соответствии, через два месяца придет приказ об удержании с него двухмесячного жалования - в счет погашения стоимости загубленного бензомотора; чертежи с его изобретением будут в Петербурге выброшены в урну; из урны их КТО-ТО возьмет, через много лет на их основе фашистские конструкторы создадут знаменитый "шнорхель" для своих пиратских унтерботов. Но все это будет потом.