На станции послышались крики, шум. На путях стоял груженный углем состав. На платформах его расположились женщины с корзинами и мешками, солдаты прогоняли их. Кто мог, совал фашистам деньги. Тогда они молча отходили.
- Можно пробраться без пропуска? - спросила я Катю.
- Да, пойдем, я отведу тебя пока к бабушке, здесь недалеко, у вокзала.
В теплой комнатке, пахнувшей свежеиспеченным хлебом, нас встретила приветливая хозяйка. Пока мы с Катей завтракали, она, подперев щеку кулаком, пристально смотрела на нас. Глаза ее были влажны от слез.
- Твоя бабушка? - тихо спросила я Катю.
- Нет, - улыбнулась она, - я тоже только сегодня познакомилась с ней.
- Вы мне теперь все родные, - проговорила бабушка, поняв, о чем я спросила подругу. - Не насмотрюсь я на вас. Горькое времечко вам, молодым, досталось…
Когда старушка отошла к плите, Катя шепнула:
- У нее сын и дочь в лесу… Я ей весточку привезла от них.
- Помалкивай, Катюша, - напомнила я.
Она понимающе взглянула на меня и кивнула головой.
- Я всю ночь не спала, - сказала я Кате. - В тепле совсем раскисла…
- Я тоже. Вот поедим и поспим часика два. Здесь спокойно.
- Кушайте, кушайте, деточки, что бог послал, - говорила хозяйка.
Бабушка накормила нас и уложила отдохнуть; мы с подругой детства еще долго разговаривали. Прижавшись друг к другу на небольшой бабушкиной кровати, вспоминали счастливые пионерские годы. Вспомнили и Агнию Митрофановну Золотареву, директора Симферопольской железнодорожной школы, в которой мы учились. Агния Митрофановна была старым членом партии. Часто она рассказывала нам, ученикам, о революционном движении в России, об Октябрьской революции, участницей которой она была. Мы слушали ее затаив дыхание. Всегда спокойная и выдержанная, она старалась внушить нам любовь к знаниям и Родине, воспитать нас настоящими патриотами. Этому Агния Митрофановна отдавала все свои силы и талант педагога.
Ярко вспомнился день, когда мы с Катей впервые надели пионерские галстуки. На всю жизнь запомнились слова пионервожатой:
- Отдавая салют, пионер поднимает руку выше своей головы в знак того, что он интересы трудящихся всех стран ставит выше своих личных интересов.
Летом мы часто ходили в походы. Где-нибудь в лесу раскидывали палатки, зажигали костры, варили картошку, пели песни, играли. Но вот мы - комсомольцы, и теперь, когда потребовалось защищать Крым от захватчиков, мы с Катей встретились.
Я расспросила Катю о новостях, разузнала о последних немецких приказах.
Катя должна была отвести меня на квартиру, но было еще рано, и мы решили поспать. Катя отвернулась к стене и быстро уснула, а я долго ворочалась, прислушивалась к каждому шороху за окном. Но, согревшись, тоже забылась.
- Вставай, Тамара! - разбудил меня голос подруги. - Время идти.
Мы собрались, поблагодарили гостеприимную хозяйку и вышли.
На улице мне казалось, что все прохожие присматриваются ко мне, а встретив первого немца, я даже на миг приостановилась. Ведь мне еще не приходилось видеть немцев вот в такой "мирной" городской обстановке.
"Вот они, убийцы проклятые, - думала я. - Ходят по моему родному городу, как хозяева!"
Катя дернула меня за рукав:
- Ты что, Тамара? Не обращай на них внимания и не смотри, а то сейчас прицепятся.
Дом, в который привела меня Катя, находился на одной из центральных улиц города. Во дворе было много закоулков. Я знала, что где-то в этом доме у своей "тетки" должна жить и Луиза, причем комнату нам с "братом" должны были подыскать так, чтобы мы всегда могли видеть из окна крыльцо Луизы.
Хозяйка квартиры встретила меня радушно.
- Вы одна? - удивилась она. - А мне сказали, что здесь будут жить двое.
- Да, брат и сестра. Брат ее приедет завтра, - ответила за меня Катя. - Завтра я его приведу, - шепнула она мне и ушла.
Окна небольшой, уютно обставленной комнаты выходили во двор. Под окнами стоял мягкий диван, в углу - широкая кровать.
- Вот здесь я и буду спать, - сказала я, садясь на диван. - А брат - пусть на кровати. Он болен, ему нужен покой.
"Брата" должны были снабдить справкой, что он - в последней стадии туберкулеза (немцы очень боялись этой болезни) и что ему нужен постельный режим.
- Это ваше дело, располагайтесь как дома, - сказала хозяйка. - Я завтра уеду к сестре, вам будет свободнее.
Эта приветливая, но не очень разговорчивая женщина мне понравилась. Муж ее, как я узнала позже, был на фронте, а сын партизанил в лесу. Она боялась, что об этом узнают немцы, и решила уехать на время в район к сестре. Вероятно, она догадывалась, кто мы такие, но ни о чем у нас не спрашивала.
Я взяла с этажерки какую-то книгу и, раскрыв ее, легла на диван так, чтобы мне хорошо был виден из окна весь двор. Во двор выходило несколько дверей. В которой же из них должна появиться Луиза? Мне не терпелось это узнать. "А вдруг что-нибудь случилось и Луизы здесь нет? Вдруг ей не удалось разыграть свою роль так, как было намечено, и ее разоблачили и схватили?" - думала я.
Хозяйка прибрала комнату, оделась и ушла.
Я долго лежала на диване с раскрытой книгой, и в голове у меня теснились тревожные мысли. Посчастливится ли мне здесь, в родном городе, захваченном врагом? Как я должна держать себя? Ведь до войны у меня здесь было много знакомых. А если кто-нибудь встретится на улице?
Задумавшись, я не сразу услышала за окном сигнал автомашины. Через ажурную занавесь осторожно выглянула в окно. У соседнего крыльца остановилась легковая машина. Возле шофера сидел немецкий офицер. Вот он открыл дверцу, вышел и направился к крыльцу. На крыльце, вся в трауре, в шляпе с откинутой длинной черной вуалью, появилась женщина. Меня бросило в жар. Это была Луиза.
Но кто бы мог ее сейчас узнать! Как же она изменилась - плечи опущены, бледное лицо осунулось и выражало глубокую тоску. Глаза ввалились и покраснели от слез.
"Что с ней? А вдруг ее арестовали?" - мелькнула мысль.
Но, увидев, как провожающий Луизу офицер галантно подал ей руку и, раскрыв дверцу машины, вежливо расшаркался перед ней, я успокоилась.
"Наверное, едет в штаб. Но ведь день ее первого визита был уже давно. Значит, она часто там бывает, - размышляла я. - Это хорошо!"
Обратно Луиза приехала очень поздно и не одна. Слышалось несколько мужских голосов, среди них выделялся грустный, но кокетливый голос Луизы.
Наутро Катя привела "брата". Я ему рассказала о Луизе. Разложив по комнате учебники, Виктор тотчас принялся возиться с передатчиком.
- Ночью постараюсь связаться, - пообещал он.
Ожидая позывных, Витя не спал всю ночь, я не дождалась и уснула. А на следующий день получила первое задание: провести разведку на Симферопольском шоссе, по которому войска и танки фашистов двигались на Севастополь.
"Пройдусь вначале по знакомым улицам, - решила я, - а потом, когда начнет темнеть, найду себе место…"
На мне было теплое шерстяное платье, добротный меховой жакет, на голове большой шерстяной платок.
Идя по городу, вглядывалась в знакомые места. Вот Феодосийский мост над шумным после обильных дождей Салгиром. Каждый камень, каждое дерево были мне памятны с детства. Хотелось поскорее увидеть дом, где я росла, круглый бассейн во дворе, а около крыльца - ветвистый орех, раздвоенный до корня. Мы с подругой часто забирались в его расщелину и, усевшись там, мечтали о будущем.
Завернула за угол и вместо красивого двухэтажного дома и ветвистого ореха увидела груду развалин. Редкая решетка вокруг двора была разворочена, из-под нее торчали остатки орехового дерева.
До окраины города шла быстро, больше нигде не задерживалась. Остановилась у полуразрушенного домика возле шоссе. Изображая из себя рачительную хозяйку, подобрала с земли валявшуюся железку от надворного фонаря с названием улицы и номера дома, а сама в это время внимательно оглядела дорогу.
Мимо сновали туда и сюда легковые машины, проезжали подводы с сеном и разными грузами, мчались мотоциклы.
Уже стемнело, и на меня начали обращать внимание. По-видимому, в этот час не разрешалось ходить.
Зайти в домик мне показалось небезопасным, и я пошла по тропинке в поле. Голову сверлила одна мысль: "Где выбрать место для наблюдения?"
Сумерки сгущались. Отошла метров на сто и, потеряв тропинку, куда-то провалилась. Яма, в которую попала, оказалась старой воронкой от бомбы. "Вот отсюда и буду вести наблюдение". На дне оказалась талая снеговая вода. Подползла к краю воронки, сняла с себя белый шерстяной платок и прикрылась им для маскировки. Пронизывала сырость. Чтобы не простудиться, растерла снеговой водой руки и лицо.
К ночи движение усилилось, но проезжали пока только обозы да легковые машины. Долго следила за дорогой, наконец усталость взяла свое, и я задремала. Мне снилось, что я стою на огневой у орудия, а вокруг меня столпились бойцы и расспрашивают, где я так долго была. Стала рассказывать обо всем пережитом, о том, как фашисты издеваются над советскими людьми в оккупации, разрушают построенное нами. Вдруг раздался грохот, затряслась земля - на нас пошли танки. "Давайте снаряды!" - крикнула я бойцам, а сама хотела навести орудие, но поворотный механизм заело, и я никак не могла повернуть ствол пушки на танки. Они подходят все ближе, и от грохота сотрясается земля.
В это время я проснулась. Окоченевшими руками протерла глаза и увидела, что по шоссе двигаются танки. Лязг гусениц и разбудил меня.
Ночь была светлая. Танки шли быстро, не так, как на передовой, где они осторожно ползут, опасаясь мин. Подумалось: "Вот были бы здесь пушка и расчет, мы бы натворили дел, а так лежи и считай…"
Прошла колонна. Насчитала в ней тридцать три танка, сорок машин с пехотой и несколько десятков мотоциклов. Через небольшой промежуток времени по шоссе прогромыхало несколько тягачей с артиллерией крупного калибра, их обогнали машины с немецкими солдатами и каким-то грузом. Хотелось спать, коченели ноги… "Скорее бы рассвет…"
Опять потянулись по шоссе обозы. Возчики-румыны перекликались между собой, некоторые из них что-то пели. Долго я подсчитывала их повозки, а потом под постукивание и скрип колес, утомленная и продрогшая, опять задремала…
Очнулась, когда небо на востоке посветлело. Шоссе было пустынным. Я решила осторожно выйти из засады, хотя знала, что в такой ранний час оккупанты еще не разрешают ходить. На всякий случай достала из сумочки кусок бумаги, свернула ее, заложила за щеку, повязалась косынкой и платком, потом быстро прошмыгнула на дорогу и пошла в сторону города. С трудом передвигались окоченевшие ноги. Очень хотелось спать. Все сильнее овладевало опасение, что меня могут остановить.
Навстречу шла крытая брезентом машина. Катя предупреждала, что ночью и рано утром небезопасно встречаться с немцами. Машина быстро приближалась. Я ухватилась за обмотанную платком щеку и принялась стонать. Машина остановилась. Гитлеровец открыл дверцу кабины и навел на меня фонарик. Я хотела продолжать путь, но, услышав строгий окрик "Хальт, фрау", остановилась, подошла к машине и показала на "опухшую" щеку.
- Пан, зуб болит, - проговорила я, скривившись, и опять застонала: - Ой, ой, доктор, доктор! К доктору иду.
Немец покачал головой.
- Цан, цан, - объяснил он шоферу, и они поехали дальше.
У меня будто сто пудов свалилось с плеч. На горизонте занималась заря. Показались крайние домики пригорода. Залаяли собаки…
Взойдя на пригорок, увидела восходящее солнце. Мне вспомнились стихи какого-то поэта, воспевавшего солнце, идущее с востока и несущее радость и надежду людям. Эти стихи читала одна девочка на вечере художественной самодеятельности во Львове.
…Когда я постучала в дверь, "брат" лежал на кровати с книгой в руках.
- Я уже тревожился, не случилось ли чего? - спросил он, с беспокойством глядя на мое усталое лицо.
- Ждала утра, ночью ведь не пройдешь, - коротко ответила я и, не раздеваясь, чтобы не терять ни минуты, села на стул.
- Передавай, я буду говорить.
- Да, там давно уже ждут донесений. - Виктор засунул руку под подушку, где у него находился передатчик.
- Танков прошло тридцать три, машин с пехотой - сорок. Несколько десятков мотоциклистов, а румынских подвод с боеприпасами недосчиталась, уснула, - виновато закончила я. - Луизу не видел? - спросила я, когда "брат" снял наушники.
- Вечером ее увез тот же офицер. Вернулась она очень поздно. Капитан проводил ее до крыльца, но в комнату не вошел. Да, вот что, - распорядился Виктор, - днем надо сходить к "почтовому ящику". Может быть, есть письмо от Луизы. Наши беспокоятся, как она устроилась.
- Хорошо, - сказала я и, наскоро закусив, легла на диван и сразу же уснула.
Днем я наведалась в условленное место в городском саду, где находилась наша подпольная почта, и принесла письмо. Под ним стояла подпись: "Голубка".
- От Луизы! - обрадовались мы.
- "Дорогая мамочка! - стал читать вслух Витя. - Вот уже скоро неделя, как я живу здесь. Здорова, но по временам еще дрожат от слабости ноги. Надеюсь, постепенно привыкну и буду чувствовать себя бодрее. Очень скучаю по Толику, здоров ли он?"
- Вот противная, - не выдержала я. - Прежде всего о своем Толике.
- "Как поживают мои дети?" Дети - это мы, наша группа, - пояснил "брат". - "Меня встретили на новом месте хорошо. Все ко мне внимательны, стараются успокоить и развеселить. Начальник относится ко мне по-отечески, говорит, что не даст в обиду и окажет содействие в моих хлопотах. Поэтому обо мне не беспокойся. Дела у меня идут хорошо". - Слава богу! - облегченно вздохнул "брат". - Надо скорее сообщить туда, что все в порядке.
Дальше Луиза с помощью шифра сообщала, что к Симферополю движутся два эшелона с танками и несколько частей СС и что из разговоров офицеров она поняла, что в этом месяце Севастополю готовится большой "кулак".
- Ну, это мы еще посмотрим, кто кому приготовит кулак, - хмуро сказал Витя.
В ту же ночь он передал первое донесение Луизы командованию.
XV
Так началась наша жизнь в тылу врага.
Я ежедневно, чаще всего ночью, ходила в разведку, наблюдая за передвижением немецкой техники по дорогам, прилегающим к Симферополю, а также навещала "почтовый ящик" и приносила все эти сведения "брату", который передавал их через фронт.
В подпольный почтовый ящик поступали сведения не только от Луизы, но и от других разведчиков нашей группы. Однажды коротенькую записку прислала Маня. Она сообщала, что работает в ресторане при немецком штабе, каждый день видит Луизу и наблюдает за ней и ее окружением.
Маня писала, что пока все у нее в порядке, но, если возникнут какие-нибудь сомнения или затруднения, она придет к нам посоветоваться.
Мы с "братом" радовались - все шло так, как было намечено по плану.
Правда, для меня это были нелегкие дни. Мне иногда казалось, что просто не выдержу физически. Я очень уставала. Приходилось много ходить пешком и очень мало спать. И питались мы неважно. Денег у нас было много, но продукты доставали с трудом, а готовить было некогда и негде. "Брат", чтобы не вызывать подозрения соседей, почти не вставал с постели и не выходил из дома.
Однажды я только пришла с ночной разведки на Севастопольском шоссе и еще не успела раздеться, как услышала приказ:
- Необходимо сегодня же достать сведения с Керченского направления.
- Пойду завтра, - попыталась возразить я. - Нет сил, хочу спать.
В комнате было тепло, и, промерзшая за ночь, я не могла больше бороться со сном, как сидела, так и свалилась на тахту.
- Нет, - сквозь дремоту услышала я твердый голос "брата". - Сведения необходимо достать сегодня же.
С трудом поднялась, умылась холодной водой и вышла из дому.
Крымская зима - недолгая. Вчера выпал снег, а сегодня светит яркое теплое солнце. Мороз, сковавший ночью все лужи, смягчился, и с крыш стало капать.
Несмотря на солнечный день, в городе прохожих было мало, а те, что показывались, ходили как-то настороженно, беспокойно озираясь. Лица их были хмуры.
Я свернула за угол и пошла по направлению к Феодосийскому шоссе.
По дороге встречались офицеры со свастикой на рукаве, солдаты. Казалось, что вот кто-нибудь из немцев подойдет и предложит мне идти за ним.
Наконец город остался позади. Шагала по шоссе и думала, что же делать дальше: сидеть и ждать здесь целый день и ночь? Это невозможно. Как же быть, как вести наблюдение?..
И вдруг вспомнила о Пашиной сестре, которая живет над дорогой в Зуе. Решила идти туда. Сонливость и усталость сразу исчезли, и я быстро зашагала по шоссе.
"У нее узнаю о Паше. Это люди надежные. Из ее дома удобно наблюдать за дорогой…"
Пройдя несколько километров, решила отдохнуть и записать собранные по дороге сведения. Достала из сумки заготовленное письмо. Тонко очиненным карандашом стала между строчек сокращенно записывать все, что успела узнать, и так увлеклась, подсчитывая в уме технику и живую силу противника, что не заметила, как возле меня остановилась подвода. Услышала тяжелые шаги и машинально скомкала письмо. "Ну все, засыпалась!" Передо мной стояли два румына.
- Что делать? - опросил один.
- Читаю письмо от кавалера, - беспечно ответила я.
- Куда идешь?
- В деревню.
- Там кавалер есть, мадам?
- Есть, конечно! - И, улыбнувшись, подмигнула ему.
- Давай письмо, читаем, - сказал другой румын, - мой русский знает мало-мало…
Я обомлела, испуганно сказала:
- Нет, не дам!..
- Давай! - закричали оба и потянули меня за рукав.
Я продолжала сопротивляться, а потом подумала: наверно, не умеют читать по-русски. Встала, протянула письмо:
- На, читай! - А у самой сердце трепещет: вдруг увидят между строчек карандаш.
К моему счастью, румыны, видимо, читать не умели и не взяли письма.
- Садись, поедем, мадам, - сказал один из них, усаживаясь на подводу.
"Только этого мне и не хватает!" - подумала я.
- Ничего, я пешком пойду, мне близко.
- Садись, мадам, - настаивал румын и подвинулся, уступая место.
Было видно, что он не отвяжется. Подкрасила губы, напудрилась и села.
За спиной послышались сигналы машин. Мимо промчались один за другим двадцать четыре грузовика. В них сидели немецкие солдаты, сзади были прицеплены орудия. На нескольких машинах лежали ящики с боеприпасами.
- Артиллерия на фронт, - сказал один румын, когда проехали пушки.
- Нет, не на фронт. Этого мало на фронт, - возразила я, покачав головой.
- Нет, много на фронт уже пошел. Один полк на фронт, это другой полк, - объяснил мне румын, не сводя с меня черных глаз.
Но я заговорила о другом, будто пушки меня не интересовали.
Подъехали к Зуе. Румыны настаивали, чтобы я указала дом, в котором остановлюсь. Обмануть их не составляло большого труда: показала им маленький белый домик на пригорке, пообещала, что останусь в деревне недолго и завтра буду ждать их в городе. Вспомнила о железке дворового фонаря с номером полуразрушенного домика на окраине и назвала его румынам. Когда они отъехали, крикнула вдогонку:
- Завтра буду ждать, обязательно приходите!