31
Поджидая шофера, капитан вышел из машины и нервно прохаживался вдоль ее передка.
– Господин капитан, с вами желает поговорить этот русский диверсант.
– Все шутишь, идиот? – воротник шинели капитана тоже был поднят, хотя утро выдалось не таким уж холодным.
"Нестроевой. Очевидно, из недавно призванных в армию", – окинул взглядом его сутулую тощую фигуру Курбатов.
– Вы, что ли, занимаете этот свинарник? – обратился капитан к Курбатову.
– Никак нет, не шучу, – поспешил ответить за него водитель. – Перед вами действительно диверсант. И винтовка моя уже без патронов.
Только сейчас капитан понял, что идиотизм его солдата исходит из идиотизма самой жизни. Произошло то, чего не должно было произойти. С ним, человеком, до сих пор хранимым судьбой, – не должно было.
– Спокойно, капитан. – Один пистолет диверсанта был наведен на офицера, другой на его водителя. Офицер тотчас же поднял руки вверх, однако шофер счел, что его это уже не касается.
Мельком оглянувшись, подполковник обнаружил, что к ним приближаются капитан Бергер и поручик Тирбах. Увидев, что они в красноармейских мундирах, капитан поднял руки еще выше и осел на подножку машины.
– Так что… эта деревня занята вами, русскими? – извиняющимся тоном пробормотал он, словно речь шла не о пленении его, а о том, что он всего лишь вторгся в деревню, занятую другим германским подразделением. – Я этого не знал.
– Наоборот, нашими, германцами, – попытался успокоить его Курбатов, поняв, что перестарался. Запугивать этого вермахтовца ему было явно ни к чему. Капитан-то как раз и мог бы стать их проводником в штаб дивизии.
Однако все испортил фон Тирбах: налетел, мгновенно сбил с ног водителя, метнулся к капитану и очистил его кобуру от пистолета. Проделано все это было в мгновение ока, точно, продуманно, а главное, вполне профессионально. Но как же невовремя!
– Да успокойтесь же, барон! – по-немецки остепенил его Курбатов. – Не забывайте, что мы уже на германской территории.
– Уже на германской? – полусонно переспросил поручик. – А ведь точно. Тогда становится понятно, откуда эти люди. Кстати, кто они?
– Похоже, что союзники. Если только вы ничего не имеете против них.
– Да в общем-то ничего! – почесал затылок фон Тирбах, уяснив для себя, что погорячился. – Но учтите, что и на территории красных у меня не было особого желания хоронить вас, подполковник, а уж теперь я тем более не допущу, чтобы над вами нависла какая-нибудь угроза.
– Господи Боже мой! – взмолился пришедший в себя капитан. – Что здесь происходит? Кто вы, в конце концов?
– Я ведь объяснил вам: русские диверсанты, – ответил Курбатов.
– Да погодите вы, подполковник, – вмешался фон Бергер. – Что вы заладили: "диверсанты, диверсанты"? Извините, капитан, сейчас я все объясню. Перед вами капитан вермахта Питер Вильгельм фон Бергер. А это мои спутники. Но сначала – с кем имею честь?
– Капитан Гуртенг, – растерянно представился хозяин машины.
– Вот видите, как все просто: встретились два германских офицера, представились друг другу, уладили недоразумение.
– Это вы называете – уладили? – огрызнулся Гуртенг.
– Несколько минут спустя вы будете называть это точно так же, – открыл заднюю дверцу машины Бергер.
– Верните мое оружие.
– Вот видите: вы еще не выяснили толком, кто перед вами, а уже пытаетесь говорить языком ультиматумов. Садитесь. В машине поговорим более спокойно. Ну, поднимайся, поднимайся, – как бы походя ткнул носком сапога все еще покоившегося на влажной траве водителя. – Не хватало, чтобы из-за тебя нас и впрямь приняли за диверсантов.
– Водителя оставляем здесь, – предупредил Курбатов. – Все равно все не поместимся. Капитан, – обратился к Гуртенгу, – прикажите своему солдату не поднимать паники. А вы, фон Тирбах, – в машину.
– Ничего не понимаю, Господи, – молитвенно пробормотал Гуртенг, приказав солдату дожидаться его возвращения на этом же месте.
– Не пеняйте на Бога, Гуртенг, вам это не к лицу, – пристыдил его князь. – Где ближайший штаб – полка, дивизии, армии?
– Штаб дивизии. В местечке Мачулье, в двенадцати километрах отсюда.
– Всего-то? Это настолько близко, что вы, фон Бергер, даже не успеете пересказать историю своего спасения.
– Тем более что для этого капитана куда интереснее будет история его собственного… спасения, – по-русски ответил пленник-диверсант.
Он оказался прав. Гуртенга не столько поражали события, о которых рассказывали его невесть откуда свалившиеся попутчики – Бергер и Тирбах, сколько то, что, как он начинал понемногу понимать, оказывается, он вовсе не пленный, скорее, наоборот, – офицер, умудрившийся встретиться с группой только что перешедших линию фронта диверсантов и доставить их в штаб.
Для него, тылового офицера, впервые оказавшегося менее чем в двух километрах от фронта, это приключение представлялось подвигом, наподобие одного из подвигов Отто Скорцени. В конце концов он так прямо и сказал об этом.
– Вы упомянули Скорцени? – в ту же минуту умудрился забыть о руле и дороге Курбатов.
– Что, приходилось слышать о нем? – Гуртенг уже понял, что подполковник – единственный настоящий русский в группе.
– И хотел бы встретиться.
– Ну, встречи с самим Скорцени не обещаю… – вальяжно молвил капитан, все больше входя в роль вершителя судеб этой странной троицы. – Проще встретиться с фюрером, поскольку он доступнее и менее опасен. Однако помочь как-то выйти на него – смогу.
– Немедленно верните капитану его оружие, – тотчас же приказал барону подполковник. – И оба дайте слово чести, что подробности нашего случайного пленения господина Гуртенга останутся между нами.
– Что весьма важно для моего престижа, – уже совершенно приободрился тыловик. И даже одобряюще похлопал Курбатова по плечу. – Видите ли, меня собираются назначить заместителем командира дивизии по тылу, поскольку мой предшественник сейчас в госпитале. Вы ведь понимаете, такое назначение – с одновременным повышением в чине, ясное дело.
– Уверен, что наш рассказ поможет начальству составить о вас представление как о храбрейшем из офицеров дивизии, – намекнул князь. – Но для начала вернемся к Скорцени. Кажется, вы что-то говорили о своей связи с ближайшим окружением первого диверсанта рейха?
– В разведке дивизии служит мой земляк, обер-лейтенант Рудольф Крайз. Вчера, во время прощальной выпивки, он сообщил, что ему звонили из штаба армии и предупредили: к ним прибывает гауптштурмфюрер СС Вилли Штубер. Это имя вам ни о чем не говорит?
Диверсанты переглянулись:
– Пока ни о чем, – ответил за всех Курбатов.
– А между тем гауптштурмфюрер – один из тех офицеров, которые, как я понял, участвовали в операции по похищению Муссолини. Ну и во всех последующих, естественно. Уж он-то имеет прямой выход на первого диверсанта империи – в этом можно не сомневаться.
– Значит, ваш земляк согласен представить нас высокому берлинскому чиновнику от контрразведки?
– Поверьте, этот человек многим обязан мне.
– Мы – не меньшим, – заверил его фон Тирбах.
– Осторожно, впереди пост жандармерии.
Подполковник тоже заметил в утренней дымке три фигуры, стоявшие у шлагбаума, перекрывающего въезд в местечко.
– Надеюсь, документы у вас в порядке? – поинтересовался князь у Гуртенга.
– Естественно. Чего не скажешь о ваших.
– Так пойдите и объясните им, кто мы такие. И не забудьте добавить, что мы – диверсанты из группы Скорцени, только что вернувшиеся из-за линии фронта. Это будет очень недалеко от истины.
– Не так-то просто объяснять подобные вещи наглецам из полевой жандармерии, – пробормотал тыловик, оставляя машину, которую князь остановил метрах в десяти от поста.
– На всякий случай приготовьте оружие, – предупредил своих спутников Курбатов. – Если что, тактика боевых слонов.
– Вы с ума сошли, господин Легионер, – ужаснулся фон Бергер, впервые в течение нескольких дней вспомнив о кличке подполковника. – Нам еще только этого не хватало.
– Тогда вам лучше выйти из машины и тоже представиться жандармам.
– Узнав, что я из плена и без документов, они сразу же арестуют меня и сдадут гестапо, – пробормотал Бергер. – У меня одна надежда – на ваше заступничество.
– Именно это, ваш арест, я имел в виду, предлагая вам приготовить оружие, – невозмутимо завершил диалог Курбатов. – И помните: в случае чего…
– …Тактика боевых слонов, – воинственно добавил вместо него фон Тирбах, проверяя свой шмайсер.
Они не слышали, что поведал Гуртенг лейтенанту полевой жандармерии, но заметили, что к машине тот приближался с явной опаской, замешанной на не свойственной полевым жандармам учтивости.
– Все, о чем рассказал мне господин капитан, действительно правда? – спросил он, подойдя к Курбатову.
– А вы что, хотите, чтобы вместе с фальшивыми документами мы представили вам в качестве доказательства плененного нами маршала Жукова? – грозно поинтересовался Курбатов. – Нет, станете довольствоваться Рокоссовским? Что вы смотрите на меня, как на Александрийский маяк? Прикажите своим воякам поднять шлагбаум, пока я не приказал своим парням повесить их на нем.
– Что было бы весьма некстати, лейтенант, – добавил фон Тирбах, направляя на жандарма ствол автомата.
– Но все же я обязан проверить ваши документы.
– Вы были правы, капитан фон Бергер, – признал Курбатов. – В полевую жандармерию набирают явно не из философских факультетов. Садитесь на свой мотоцикл, лейтенант, и сопровождайте нас до штаба дивизии. Все объяснения получите от представителей СД, гестапо или контрразведки.
Немного поколебавшись, лейтенант неожиданно обрел благоразумие и, ожесточенно почесав стволом пистолета левую подмышку, выставил свои условия:
– Я вынужден буду представить дело так, будто конвоирую задержанных. Иначе не смогу оправдать того, что без приказа оставил свой пост.
– Завтра о вас будут писать все фронтовые газеты, лейтенант, – похлопал его по плечу Гуртенг.
– Обо мне?! – в ужасе отшатнулся от него полевой жандарм.
– Причем рядом с именем Скорцени, – уточнил Курбатов, – прости меня, Господи, что упоминаю такое имя всуе.
– Думаете, я удостоюсь некролога? – погребально отшутился лейтенант.
– Вы меня разочаровываете, – предупредил его Курбатов.
– Почему вдруг?
– Очень разочаровываете, – ужесточил тон Легионер.
– Что в любом случае очень опасно, – подтвердил Гуртенг.
– Странные вы люди, – пожал плечами лейтенант. – Независимо от того, что там будет указано в ваших настоящих документах, – странные.
32
Когда Скорцени прибыл в замок Фриденталь, его "американцы" Уильям Колпаг и Эрих Гимпель проводили практические занятия с аппаратурой, аналогичной той, которую им придется устанавливать в здании Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке. Поначалу штурмбаннфюрер не стал вклиниваться в учебный процесс, а вызвал в свой фридентальский кабинет радиотехнического консультанта Оскара Альбертса.
– Ваши впечатления, подполковник? – поинтересовался он, как только сотрудник ракетного центра в Пенемюнде переступил порог.
– Поскольку оба агента имеют неплохую общую радиотехническую подготовку, то аппаратуру они освоили очень быстро.
– Тогда почему вы мрачны, как монах после грехопадения?
– Для верности надо бы испытать действие этого радиомаяка и всю систему наведения в реальной обстановке.
– Так предложите Брауну запустить ракету в сторону Берлина, а своих агентов зашлите в здание Верховного командования сухопутных войск. Эффект будет потрясающим, а главное, ни у кого не останется сомнений в действенности и надежности вашего оружия возмездия.
– Шутите, господин штурмбаннфюрер?
– Шутить я обычно начинаю, когда узнаю, что очередной мой агент провалился, выдал пароли и сдал явочную квартиру. Во всех остальных случаях я выгляжу таким же мрачным, как и вы сейчас.
Альбертс впервые сталкивался со Скорцени и теперь терялся, не зная, как ему следует реагировать на его слова, а главное, как определять, когда он говорит всерьез, а когда шутит. Тем более что подполковник сам не умел шутить и шутников как таковых терпеть не мог.
– Что конкретно вас интересует, штурмбаннфюрер? – все так же мрачно спросил он, и Скорцени заметил, что щеки консультанта начали багроветь.
– Чтобы вы сказали правду: что вас беспокоит.
– Хорошо, я скажу, хотя то, о чем я стану говорить, в общем-то в мои компетенции как консультанта по радиотехнике не входит.
– Тем более.
– Меня беспокоит общее настроение обоих диверсантов.
– Они не хотят плыть в Америку? Нью-Йорку эти интеллектуальные развратники предпочитают Париж? Выкладывайте, выкладывайте. Я – единственный в этом замке, кто способен понять вас.
– В Америку они, естественно, поплывут, поскольку получат соответствующий приказ. Вопрос в том, как они поведут себя дальше. Если говорить кратко, то им не нравится сам характер задания.
– Вот видите, как все просто: агентам не нравится характер порученного им задания. А вы, зная об этом, пытались скрыть от меня сей прискорбный факт.
– Почему пытался? Я ведь сразу сообщил вам…
– С офицером СД, господин Альбертс, следует быть откровенным, как на предсмертной исповеди. Помня при этом, что любая исповедь перед офицером СД может оказаться предсмертной. Только что вы заявили, что лучшим из лучших агентам СД не нравится суть операции. Но особенно она не нравится кому?..
– Колпагу. Он первым заговорил…
– Ну вот, наконец-то появилась и фамилия организатора этого "бунта агентов". С него мы с вами и начнем.
Через несколько минут Колпаг уже стоял перед Скорцени. Худощавый, со слегка запавшими щеками и безжалостными залысинами на продолговатой дынеобразной голове, этот очкарик мог быть идеальным образом холерического интеллигентика, склонного к бунту души и исповедальному словонедержанию.
Людей такого склада характера и такой харизмы к Фридентальским курсам своим Скорцени не подпускал на пушечный выстрел. Но в то же время он понимал, что для данной операции Колпаг, этот антигерой из диверсионной массовки, подходит как нельзя лучше. Именно такому типажу, не обладающему ни военной выправкой, ни спортивной статью, с узкими плечиками и согбенной канцелярской спинкой, легче всего будет затеряться в нью-йоркском уличном потоке, незаметным пройтись по этажам Эмпайр Стейта, тенью промелькнуть мимо охранников.
Услышав выводы подполковника, Скорцени настроился было на очень жесткий разговор, который мог кончиться изгнанием Колпага из группы, а значит, и гибелью, ибо оставлять несостоявшегося агента с такими сведениями в покое – непозволительно. Однако, увидев его перед собой и вспомнив, насколько идеально подходит Билли для операции "Эльстер" по данным своего досье, обер-диверсант решил действовать по-иному.
Когда Колпаг уселся перед ним по ту сторону стола, Скорцени долго прожигал его своим тяжелым, пронизывающим взглядом, заставляя агента нервно подергивать плечиками-крылышками и мельком поглядывать на подполковника, словно ожидал от него какой-то подсказки.
– Итак, Билли, вам погибельно не нравится характер операции, в которую вас втянули? Мы с подполковником правильно поняли вас? – Ссылка на источник информации сразу же вывела Билли из равновесия и отрезала все пути к отрицанию.
Агент побледнел. Он прекрасно понимал, что концлагерь – самое нежное наказание, которое ему могут предложить в этой стране, после того как отстранят от столь секретной и важной операции.
– Да нет, господин подполковник не так понял меня. Я готов выполнить любое задание, но, в эмоциональном порыве…
– Стоп-стоп! – прокричал, да что там буквально прорычал Скорцени. – Как вы только что выразились – "в эмоциональном порыве"?!
– Ну да, именно в эмоциональном…
– Стены этого замка, из которых вышли сотни диверсантов и руководителей повстанческих движений многих народов, слышали все. Но чтобы свое нежелание выполнить приказ командования СД агент мотивировал эмоциональным порывом! Такого слышать здесь еще никому не приходилось. Кого вы здесь обучаете, подполковник?! Один случай у нас, правда, был: какой-то интеллектуальный развращенец пытался высказать свое несогласие с действиями руководства нашей благословенной разведшколы. Его, конечно, прямо там, на плацу, так и не дослушав до конца, повесили. Но ни тот, кто возмущался, ни тот, кто приказал повесить его, даже не догадывались, что оба они действуют, поддаваясь эмоциональному порыву. Поэтому давайте и мы с вами, Колпаг, – тихим голоском учителя младших классов проговорил Скорцени, – не будем поддаваться эмоциональному порыву. Все, готов слушать вас дальше.
Колпаг взглотнул слюну с таким трудом, словно в рот ему залили расплавленного свинца, и дрожащим от страха голосом продолжил:
– Я лишь высказал мысль, что Эмпайр Стейт, как сугубо гражданский объект, деловой центр, – не совсем ТОТ объект… Разрушение его будет воспринято во всем мире…
– Мы знаем, как это будет воспринято в мире, – спокойно, тоном детского психиатра, признал Скорцени. – Именно поэтому заранее предупредим руководство США о данной ракетной атаке, дабы уменьшить количество жертв среди мирного населения.
– Но мы же можем избрать для этой демонстрационной атаки какой-нибудь военный объект, подобно тому, как японцы избрали военно-морской порт в Пёрл-Харборе.
– Вам не надо ни оправдываться, господин Колпаг, ни убеждать меня в порочности акции "Эльстер", поскольку первая моя реакция абсолютно идентична вашей, – озарил улыбкой свое искореженное шрамом личико "самый страшный человек Европы".
Мягкостью своего тона и глубинным пониманием его чувств и настроений он буквально потряс Колпага. Он знал, кто перед ним, и прекрасно понимал, что если личный агент фюрера пристрелит его сейчас прямо здесь, в кабинете, ему даже не понадобится объяснять перед кем-либо свой поступок.
– Да, вы действительно размышляли таким же образом? – попытался Билли озарить и свое собственное личико точно такой же улыбкой понимания и всепрощения, однако подполковник Альбертс благодетельно прошипел:
– Не перебивайте, с вами говорит сам Скорцени. И не вздумайте открывать рта, пока вам этого не позволят!
– Так вот, я и говорю, – все в том же назидательном тоне продолжил Скорцени, никак не реагируя на слова ни Колпага, ни Альбертса, – что вам не надо оправдываться. Мы почти единомышленники. Мало того, я точно так же начал ссылаться на атаку японцев. Но фюрер, наш с вами мудрый фюрер, очень доходчиво объяснил мне, что целью японцев было – спровоцировать войну с Америкой, вынудить Германию как союзника объявить войну США и тем самым превратить ее в мировую. Но у нас-то с вами, объяснил мне мудрый фюрер, стоят совершенно иные цели. Мы-то с вами желаем прекращения войны с Америкой, ее выхода из союзнической коалиции. Мы-то с вами, убеждал меня наш мудрый фюрер, стремимся к тому, чтобы Америка воевала с теми, с кем она на самом деле должна воевать, – то есть с русскими. И вы совершенно правы, господин Колпаг, когда, не соглашаясь с фюрером, настаиваете на том, чтобы объектом атаки была избрана какая-то военная база.