– Мой фюрер, – наклонился над приоткрытой дверцей Отто Скорцени, видя, что Гитлер не торопится оставлять лимузин. Два рослых эсэсовца призраками стояли в нескольких шагах от первого диверсанта рейха, и, взглянув на них, Гитлер почему-то почувствовал себя еще более неуютно. Словно эти люди появились не для того, чтобы охранять его, а чтобы казнить. – Все готово. Оберштурмфюрер Манфред Зомбарт…
– Фюрер теперь – он, – перебил его Гитлер, выходя из машины. – Я всего лишь германский подданный Адольф Шикльгрубер.
Скорцени воспринял это как шутку, тем не менее замялся, не зная, каким образом отреагировать на столь неожиданное заявление.
– Для всех нас фюрер теперь – он, Скорцени, – вполголоса подтвердил Гитлер, искоса поглядывая на эсэсовцев. – Я хочу видеть себя со стороны, видеть, как его будут воспринимать.
– Его будут воспринимать! – решительно объявил оберштурмбаннфюрер.
Отослав к черту обоих черномундирников, он спросил, куда лучше привести Зомбарта.
– Как вы теперь обращаетесь к нему? – словно бы не расслышал его слов вождь Великогерманского рейха, выходя из машины. – "Мой фюрер"?
– Нет.
Гитлер удивленно вскинул брови.
– Я способен обращаться так только к одному человеку в мире. Мало ли что может возомнить о себе эта Имперская Тень, почувствовав, что ее принимают за оригинал. Тень должна оставаться тенью. Пусть даже имперской.
– Вы правы, Скорцени. Тень фюрера – это уже Имперская Тень.
Отто показалось, что фюрер пребывает в каком-то полузабытье. В эти минуты он напоминал человека, неуверенно выкарабкивающегося из состояния то ли наркотического опьянения, то ли глубочайшей душевной депрессии.
– Но если Зомбарт потеряет чувство реальности, – назидательно напомнил им обоим обергруппенфюрер Шауб, возникший из заднего сиденья машины, – он должен превратиться в тень сатаны. И давайте как можно реже упоминать его имя.
До сих пор личный адъютант сам считал себя тенью фюрера. Ему это льстило. Появление Зомбарта вызывало у него чувство ревности.
Однако внезапное вклинивание в разговор обергруппенфюрера для Скорцени ничего не значило. Он по-прежнему томительно пытался понять, к чему клонит Гитлер. Чего он добивается. За упорством фюрера чудилось нечто большее, нежели банальное стремление взглянуть на себя со стороны.
– Это не его должны привести ко мне, Скорцени, – настроился на его волну Шикльгрубер. – А меня к нему. Если только он соизволит снизойти до аудиенции с неким австрийцем.
– То есть мы должны посмотреть его в деле? Как если бы разыгрывалась сцена из спектакля, – согласился Скорцени.
– Одной из банальнейших драм всякого правителя, в какой бы стране и в какие столетия он ни правил. На службе у Наполеона состояло, по крайней мере, четыре двойника. Возможно, это, в конце концов, и погубило его в глазах истории. Поди знай, кто там на самом деле лежит в Доме инвалидов в Париже: великий повелитель народов или жалкая тень его, именовавшая себя "мсье Ревер".
– Именовавшая себя "мсье Ревер", – воинственно, а потому совершенно не к месту подтвердил адъютант фюрера.
– Стоит ли давать Зомбарту повод для мании величия? – все еще внутренне сопротивлялся этому эксперименту первый диверсант рейха. – А то ведь он, дьявол меня расстреляй, еще чего доброго решит: почему бы не испытать судьбу на более отчаянной ставке?
"Интересно, – мысленно обратился Скорцени к фюреру, – знаешь ли ты, что этот кретин Зомбарт начинал свою карьеру Имперской Тени с того, что грязно пародировал тебя?"
– Сегодня ему предоставляется такая возможность, – на ходу бросил Гитлер и, поглубже нахлобучив бронированную фуражку, решительно направился к стоявшему посреди Вольфбурга дворцу.
Скорцени и Шауб молча переглянулись.
– Сегодня ему предоставляется такая возможность, – подтвердил генерал СС.
Отто, конечно, знал, что многие придворные используют наивный идиотизм личного адъютанта, чтобы как-то уладить свои дела в обход Гитлера или же от его имени. Однако нюхом чуял, что сейчас явно не тот случай.
– Я понял, мой… извините, господин Шикльгрубер, – решительно догнал он главнокомандующего. – Все будет выглядеть так, как если бы вы действительно попали на прием к фюреру Великой Германии. Я выжму из этого Зомби все, что только можно. И пусть попробует не оправдать наши надежды.
– Великий Зомби – его кличка?
– Была. До сегодняшнего дня.
– А что это такое – зомби? – как всегда некстати вмешался Шауб.
– Это германцы, забывшие о своем долге, забывшие о том, что они – германцы, – неожиданно ударился в объяснения сам фюрер. – О которых Геббельс как-то сказал: "Это был час идиотизма. Если бы я крикнул: "Бросайтесь из окна", они сделали бы и это".
"Германцы, забывшие о своем долге, и те, которых имел в виду Геббельс, – это все же разные германцы", – мысленно не согласился с ним Скорцени. Однако вслух сказал:
– Пойду-ка я приготовлю нашего Великого Зомби к его всегерманской миссии.
– Где мне… подождать? – нерешительно поинтересовался Гитлер. Ему тоже еще только надлежало входить в свою новую роль.
– Штурмфюрер, – обратился Скорцени к одному из стоявших чуть поодаль эсэсовцев, – отведите господина Шикльгрубера в исповедальню владельца замка. Здесь нет места более достойного и богоугодного. Приготовления займут не более двадцати минут, мой… простите, господин Шикльгрубер. Время, вполне достаточное для исповеди.
17
Буквально за час до того, как оберштурмбаннфюрер фон Шмидт должен был ступить в кабинет Скорцени, начальнику диверсионного отдела РСХА доложили, что бывший капитан линкора "Барбаросса" покончил с собой.
– Нет, Родль, мы никогда не сможем смириться с потерей такого командора, – сокрушенно покачал головой первый диверсант рейха, выслушав этот скорбный доклад. – Когда старый моряк уходит из жизни за два дня до присвоения ему чина контр-адмирала – это непостижимо.
– Уверен, что командование военно-морских сил потрясено непродуманным шагом командора Аугштайна не меньше нас.
– Кстати, кто именно сообщил вам об этом прискорбном происшествии?
– Обер-лейтенант Кремпке.
– Тот самый сын ювелира, который был в составе охраны африканского груза…
Они оба глубокомысленно помолчали. "Кто сообщил о самоубийстве Аугштайна, – размышляли они, – тот и является организатором этого "самоубийства"". Но стоит ли напоминать об этом друг другу вслух?
– А что сам обер-лейтенант?
– Я подсказал его начальнику, чтобы завтра же он был отправлен на фронт. Но уже с повышением в чине. Парень явно засиделся и в тылу, и в обер-лейтенантах.
– Надеюсь, он не пойдет по стопам командора и не лишит себя удовольствия дождаться этого повышения.
– Волна самоубийств в кругу людей, так или иначе причастных к доставке из Африки "сокровищ фельдмаршала Роммеля", может перерасти в эпидемию. Мы и так уже потеряли шесть человек. Не считая тех восьми, которые действительно погибли не в боях.
– Поиски кладов всегда связаны с легендами и потусторонней силой.
– Явно потусторонней. Но по стопам своего командора Кремпке не пойдет. Хотя кто знает. Они ведь познакомились еще в Тунисе. Лейтенант явно понравился командору… уже хотя бы тем, что обратился с просьбой помочь перевести его на службу во флот.
– Но ведь согласитесь, Родль, такое обращение не могло не тронуть заскорузлую душу старого морского волка.
– Познакомившись с Кремпке, я посоветовал ему вновь обратиться к командору с той же просьбой. Тем более что после ранения Аугштайн отдыхал в своем деревенском доме неподалеку от Шведта, что совсем рядом с местом службы Кремпке, который, как известно, входит в гарнизон "Лагеря дождевого червя".
– Вот оно что!
– Получив отпуск, Кремпке сразу же отправился в гости к командору.
– Вы утомили меня своими подробностями, – поморщился Скорцени.
– Всего лишь хочу подчеркнуть заслуги Кремпке, – лукаво ухмыльнулся адъютант.
– У оберштурмбаннфюрера СС фон Шмидта они не меньше. Позаботьтесь, чтобы мы встретились с ним на одной из наших городских квартир.
– Например, в квартире Фройнштаг…
– Жестокий вы человек, Родль, – покачал головой Скорцени, давая понять, что своим предложением тот вызывает у него бурю всяческих воспоминаний.
Квартирой Фройнштаг они называли обиталище, в которое Скорцени впервые поселил унтерштурмфюрера, когда она только появилась в Берлине. Это была одна из секретных квартир отдела диверсий СД, которую они использовали в крайне редких случаях – когда нужно было "отдышаться" одному из агентов или провести тайную встречу.
– Кстати, как там поживает еще один хранитель "сокровищ Роммеля", полковник Крон?
Замешательство Родля продолжалось недолго. Он давно взял в свои руки опеку над всеми, кто так или иначе причастен к корсиканскому кладу. И постепенно Скорцени с удивлением открывал в нем гениального организатора всевозможных акций "по устрашению и исчезновению". Он умел делать это, привлекая агентов Скорцени, но так, что при этом и сам, и шеф оставались в тени. А люди умолкали, а то и исчезали совершенно естественным образом, безо всякой огласки.
– Недавно он побывал на встрече с фельдмаршалом Роммелем.
– Напрасно вы иронизируете, Родль, Лис Пустыни всегда был гостеприимным хозяином.
– Особенно когда приглашал господина Крона. Ибо его гостеприимство, как надеется Роммель, будет оплачено из корсиканских тайников.
– То есть хотите сказать, что на оберштурмбаннфюрера Шмидта Роммель не рассчитывает?
– Но ведь и мы с вами, господин оберштурмбаннфюрер, вряд ли станем рассчитывать на услуги Крона.
– Как не станем мириться с тем, что полковник и впредь будет путаться у нас под ногами, дьявол меня расстреляй. Да к тому же, пользуясь покровительством влиятельного полководца.
Их взгляды встретились лишь на какое-то мгновение. Но этого было достаточно, чтобы Родль воспринял слова шефа как приказ убрать полковника. В таких случаях Скорцени всегда недоговаривал, чтобы при необходимости сделать удивленный вид и, избежав каких-либо обвинений, спросить у того же адъютанта: "А кто, собственно, приказывал? Как вы могли решиться на такое?"
Но такова уж судьба всякого адъютанта, тем более если ему выпало быть адъютантом первого диверсанта рейха.
– Может, поручить это самому Шмидту? Или, точнее, предоставить такую возможность? Зачем ему конкурент?
– Барон не пойдет на это. Да и к чему усложнять? Другое дело, что Шмидт должен одним из первых узнавать об исчезновении очередного посвященного.
– Это будет производить на него неизгладимое впечатление, – согласился гауптштурмфюрер Родль.
18
Встреча с оберштурмбаннфюрером Шмидтом была предельно короткой. Когда Скорцени появился на квартире, барон уже прождал его более часа и заметно нервничал, не понимая, зачем его заманили в эту мрачную обитель – с двумя черными ходами, низким потолком и окнами-бойницами, очень напоминающими амбразуры средневековой крепости.
Он был старше Скорцени по чину, но когда тот наконец появился, фон Шмидт вытянулся перед ним так, как не вытягивался ни перед Роммелем, ни перед Гиммлером. Никогда он еще не сознавал себя столь незащищенным, как сейчас, оказавшись один на один с этим угрюмым, с исполосованным шрамами лицом, громилой.
– Кажется, вы хотели видеть меня, оберштурмбаннфюрер? – взорвался хрипловатым рыком первый диверсант рейха после убийственной паузы, во время которой барон чувствовал себя так, словно это молчание палача, колдующего над петлей, которую ему вот-вот набросят на шею.
– Извините, господин оберштурмбаннфюрер, вышло какое-то недоразумение… Хотя, в общем-то…
– В этом ваша ошибка, барон фон Шмидт, – не давал ему опомниться Отто. – Страстное желание увидеться со мной должно было преследовать вас с тех пор, как вы погрузили сокровища известного вам фельдмаршала на морское дно у побережья Корсики.
– Но ведь я никогда не стал бы возражать против нашей встречи, – совершенно опешил фон Шмидт. Всегда самоуверенный и неописуемо наглый, он представал теперь перед начальником диверсионной службы СД, как безвольный тыловик перед фронтовым генералом.
– Где карта?
– Простите…
– Это непростительно, оберштурмбаннфюрер. Я спросил вас, где карта, на которую нанесены места погребения африканских сокровищ.
– Со мной ее нет.
– Именно поэтому я и спрашиваю, где она, – налился металлом голос Скорцени.
– Господин оберштурмбаннфюрер, – наконец-то начал приходить в себя фон Шмидт, – о карте вам лучше переговорить с рейхсфюрером СС Гиммлером. Согласно его приказу я не имею права предъявлять ее кому бы то ни было. Никому, кроме самого рейхсфюрера СС Гиммлера.
– Вы совершенно не вовремя озадачили меня, барон.
– И поверьте мне, даже вашему непосредственному начальнику, доктору Кальтенбруннеру, пришлось отступить, когда он узнал о приказе рейхсфюрера.
– Кальтенбруннер великий стратег, барон. Его замыслы столь глубоки и дальновидны, что время от времени он позволяет себе отказываться даже от собственных замыслов.
– И все же заставить меня предъявить вам карту может лишь рейхсфюрер Гиммлер. Причем в его отсутствие я подчинюсь только письменному приказу, подписанному рейхсфюрером, – все тверже становился и голос барона. В нем уже явно взыграли не только страх перед предводителем СС, но и собственная родовая спесь.
Скорцени понимал, что Шмидт имеет все основания вести себя так, но понимал и то, что с ним, начальником отдела диверсий СД, вести себя так непозволительно никому. Не исключая Гиммлера. К тому же Отто добила ссылка на неудачу Кальтенбруннера, единственного из руководителей СД, к авторитету которого он мог сейчас апеллировать и который мог бы воздействовать на великого магистра СС.
– Рейхсфюрер абсолютно прав, резко сужая круг лиц, посвященных в эту тайну, – наконец находит в себе мужество Отто. – Тем более что без вашего участия в операции нам вряд ли удастся обнаружить эти контейнеры, дьявол меня расстреляй.
– В данном случае любая карта – дерьмо, – примирительно соглашается Шмидт, не забыв, что, спасая карту, он в то же время спасает свою жизнь. Как только карта и приметы станут достоянием этого похитителя Муссолини, барон фон Шмидт сразу же покажется ему слишком задержавшимся на этом свете. До Фридриха уже давно доходили слухи о том, как один за другим исчезают участники конвоя – и солдаты, и моряки.
– Что же тогда не дерьмо?
– Нужны верные приметы. Вы собираетесь снаряжать экспедицию? Готов выступить вместе с вами.
– Каковой вы себе представляете эту экспедицию в наше время? Для кого, спрашивается, мы будем извлекать африканские сокровища? Собственно, мне нужна сейчас не карта, а гарантия того, что не будут утеряны ориентиры клада. Поэтому завтра же вы отправитесь в Берхтесгаден и до конца войны, до моего особого приказа, будете оставаться в районе Альпийской крепости. – Шмидт хотел что-то возразить, но Скорцени упредил его: – Приказ о назначении вы получите завтра же, не покидая не только Берлина, но и стен этой квартиры. Там, в Альпийской крепости, вы тоже будете находиться в строго отведенном вам месте службы, под моим личным присмотром.
– Стоит ли прибегать к подобным мерам?
– Еще как стоит. Теперь вы сами превратились в одну из африканских жемчужин, оберштурмбаннфюрер. И не стану утверждать, что завидую вам по этому поводу.
Широкоскулое шелушащееся лицо Шмидта покрылось густой сетью багровых капилляров и окаменело.
– Отныне вы будете выполнять мои приказы. Только мои, – внушающе молвил первый диверсант рейха. – И никаких псалмопений по этому поводу, барон, никаких псалмопений!
19
В мрачноватом переходе, соединяющем ту часть дворца, где теснились небольшие комнатки для гостей, с Рыцарским залом, Гитлер неожиданно придержал Скорцени за локоть и оттеснил к бойнице. Личный адъютант фюрера Юлиус Шауб понял, что шеф желает говорить без него, молча миновал их и остановился в конце коридора, напротив грозной статуи средневекового рыцаря, с ног до головы облаченного в боевые доспехи, словно он только что вернулся из Крестового похода.
– Скорцени, советуюсь именно с вами, поскольку безгранично доверяю вам.
– И вы можете доверять мне всегда, – пророкотал своим клокочущим басом первый диверсант рейха. Фюрер уже привык к немногословию Скорцени, равно как и к независимой уверенности шефа диверсантов в своем слове и себе.
– Вам прекрасно известно, что у меня уже есть один двойник. Однако я крайне редко прибегаю к его услугам.
– Мне известно это, мой фюрер.
– Я хочу, чтобы появление второго двойника, Манфреда Зомбарта, как можно дольше оставалось в тайне. Понятно, что какой-то круг известных вам лиц причастен к его появлению. Однако отныне этот круг следует максимально сузить, а двойника предать временному забвению. Особо говорливых убедить в том, что излишняя словоохотливость не пойдет им на пользу.
– Думаю, мне удастся убедить их в этом. Сам Зомбарт исчезнет, словно его никогда и не существовало. Точно так же, как исчезнет большинство людей, которые были свидетелями его появления.
Фюрер вопросительно взглянул на Скорцени своими ничего не выражающими белесо-слезливыми глазами. Он сильно сдал, щеки отвисли, темные мешочные круги приобрели еще более мрачный и зловещий оттенок. Фюрер катастрофически, убийственно старел, и Скорцени опасался, что на фоне этого схождения в старчество Великий Зомби очень скоро будет выглядеть куда более убедительнее и свежее, нежели его оригинал.
– Обиталищем Имперской Тени по-прежнему будет замок Вольфбург?
– Как вы сказали? Имперской Тени?
– Будем считать это его псевдонимом.
– Имперская Тень, – с угрюмой задумчивостью повторил фюрер и, подойдя к бойнице, несколько минут созерцал открывающийся внизу лесной массив, тут и там расцвеченный буроватыми вершинами скал, служивших как бы предвестниками тех гор, гряда которых подпирала небо на далеком, подернутом дымкой горизонте.
Скорцени терпеливо ждал, когда фюрер оформит свои чувства в какую-либо мысль. Для него важно было, чтобы Гитлер сам раскрыл планы относительно Манфреда Зомбарта, на подготовку которого ушло столько усилий. Но фюрер еще дважды, как бы про себя, повторил: "Имперская Тень. Да, это действительно Имперская Тень…", – и вновь умолк.
– Однако резиденцией вашего двойника мы по-прежнему можем считать этот замок? – уже более решительно напомнил о себе Скорцени.
– Возможно, и моей – тоже. Если на фронтах все будет складываться таким образом, как сейчас, вы понимаете, о чем я говорю… То не исключено, что нам и в самом деле придется стянуть наиболее боеспособные, отборные части вермахта и СС сюда, в Альпийскую крепость, тот последний бастион, с которого ни один национал-социалист, ни один истинный германец уже не позволит себе отступить.