– Фюрер потому и фюрер, что никто не способен ни указать, ни предвидеть, как именно он должен вести себя.
– В том-то и дело, – по-заговорщицки взглянул на дверь Имперская Тень, – в эти минуты он не чувствовал себя фюрером.
– Вы это уловили?
– Очень отчетливо. Передо мной был Шикльгрубер. Даже не Гитлер, а всего лишь Шикльгрубер.
Скорцени нервно поиграл шрамами на левой щеке, и на губах его заиграла зловещая улыбка.
– В этом ваш триумф, Зомбарт. Так и должно было произойти. Он не должен был чувствовать себя ни вождем нации, ни вашим повелителем. В то время как вы… вы должны были представать перед ним истинным фюрером.
– Я пытался.
– Попробовали бы спасовать, дьявол меня расстреляй. Несостоявшиеся фюреры мне не нужны. Несостоявшихся я буду отстреливать, как бешеных собак. Как собак. И никаких псалмопений по этому поводу! Никаких псалмопений… мой фюрер! – грозно расхохотался он.
22
К крестьянскому дому, в котором обитал "темный агент" Могильщик, капитан Пореччи пробрался через сад. Несмотря на то что сам Могильщик работал садовником на вилле "Вебер" где какое-то время содержался под арестом Муссолини, его собственный сад представал в ужасно запущенном состоянии. Однако капитан не спешил осуждать его. Уж он-то прекрасно знал, что Карло умышленно засадил сад кустами и дал им разрастись так, что между ними, по неприметной со стороны тропинке, легко можно было спуститься к оврагу, который, в свою очередь, приводил к морю. Этим ходом и воспользовался Сильвио, чтобы не привлекать внимания немногочисленных соседей агента.
– Вы, Покровитель?! – Искренне это было или нет, но в любом случае Могильщик всегда встречал его с радостью человека, которого когда-то давно оставили на необитаемом острове, а теперь вот, много лет спустя, о нем наконец вспомнили и решили проведать. – Как редко вы бываете теперь на Санта-Маддалене.
– Не чаще, чем требуется, – сурово ответил Пореччи. Он всегда вел себя с Могильщиком так, чтобы тот не забывал, кто хозяин, а кто – раб. – Ты получил мою записку?
– Получил, Покровитель.
– Ну и?
Подслеповато щурящиеся глаза Карло вдруг остекленели. Лицо, которое, как всегда, было воплощением смирения, стало еще более смиренным, и на нем появилась та печать благочестивости, которая способна привести в умиление любого священника. Кто бы мог поверить, что, длительное время подрабатывая в похоронном бюро, этот человек развлекался тем, что насиловал трупы женщин?
– Ваши просьбы становятся все более опасными, Покровитель.
– Имеешь в виду просьбу убрать лейтенанта? – наигранно удивился Сильвио.
– Лейтенанта, Покровитель. И вы прекрасно знаете, что за это полагается.
– Тебе страшно? Ты еще способен чего-то пугаться в этом мире, Могильщик? – Обычно капитан избегал его клички. Он делал это из деликатности. Но всякий раз, когда бывшему студенту Римского университета, а затем работнику похоронного бюро и безутешному нимфоману требовалось напомнить, кто он теперь, до какой низости докатился…
– Еще способен, Покровитель, – смиренно признал Карло.
– Тогда придется напомнить отцу Евгении, той девицы, над трупом которой ты поизмывался, что глава одной из сицилийских "семей" так и не выполнил условия контракта. Мафиози не имели права сразу же убивать тебя, однако же тем более не имели права упустить тебя.
– Не надо об этом, – нервно помахал руками Могильщик, словно пытался развеять кошмарное видение. Все было изжеванным на этом человечке – костюмчик, галстук, распаханное морщинами лицо, добрую половину которого прикрывала пола грязной изжеванной шляпы, и такая же изжеванная душа.
– Отец Евгении уплатил мафиози немалые деньги за то, чтобы они не убивали тебя, а каждую ночь тащили на то самое кладбище, на котором похоронили оскверненный труп его дочери, насиловали тебя рядом с ее могилой…
– Не надо об этом, Покровитель! – дрожащими руками тянулся к капитану Могильщик. Он все способен был выслушать, любые воспоминания пережить… Он не знал отвращения, когда насиловал мертвых женщин, не знал ни страха, ни сожаления, когда убивал мужчин или закапывал свои жертвы живыми… Единственное, чем можно достать до глубины его растленной, как труп на третьем месяце захоронения, души, – было напоминание о казни, которую, по настоянию отца Евгении, устроили ему люди одного из сицилийских донов. – Ради Христа Спасителя, не надо…
– …Чтобы они насиловали тебя рядом с могилой, избивали и связанного швыряли в одну из полураскрытых могил. Откуда ранним утром тебя извлекали кладбищенские сторожа. Которым тоже было уплачено. И так должно было происходить каждый месяц. Двенадцать раз в году. До тех пор, пока не сойдешь с ума или не покончишь жизнь самоубийством. Не помнишь, на какое количество подобных кладбищенских развлечений тебя хватило?
Могильщик что-то промычал в ответ и покаянно покрутил головой.
– Я спрашиваю, на сколько тебя хватило?
– На шесть.
– Вот именно, всего на шесть. Когда настал черед седьмого изнасилования, ты полез в петлю. И спас тебя дворник, мой давнишний агент. То есть, по существу, спас я. Ибо он всего лишь извлек тебя из петли. Продолжать?
– Я ведь всегда оставался преданным вам, Покровитель, – взмолился Карло.
– В таком случае вернемся к лейтенанту Конченцо. Где он укрывался?
– В моей пещере, в саду.
– Где он сейчас?
– Там же.
– Жив?
– У него было очень слабое сердце.
– Тогда какого черта насилуешь меня молчанием? Я ведь не Евгения, царство ей небесное.
– Видите ли, Покровитель, я не думал, что вы появитесь здесь прежде, чем настанет закат.
– Но я уже здесь. Идем, покажешь.
– Не надо, Покровитель. Он убит. Разве я когда-либо обманывал вас?
– Не вижу причин, которые помешали бы тебе показать труп. Я должен быть уверен. За тем, что мы с тобой затеваем, Могильщик, стоит огромное состояние. Не пройдет и года, как мы можем оказаться сказочно богатыми, словно персидские шейхи. Но для этого нужно… Постой, – вдруг схватился за голову капитан. – Прежде чем убить лейтенанта, мы должны были выведать у него фамилию того офицера СС, который командовал отрядом охраны. Я ведь просил тебя об этом.
– Имя офицера – Фридрих Шмидт. Оберштурмбаннфюрер СС барон Шмидт.
– Точно?
– Конченцо называл мне это имя несколько раз, под пытками. Не думаю, чтобы он лгал. Имя – взамен жизни. Мертвым сокровища не нужны.
В порыве благодарности Пореччи захватил Могильщика за шею и почти с нежностью потрепал. Никогда еще он не был так признателен ему.
– Мертвым они не нужны, Карло, ты прав. Но мы-то с тобой пока еще живы. Итак, где он?
Могильщик вновь пытался отговорить капитана, но тот вышел из дому и направился по проложенной посреди кустарника тропе к небольшой скале, виднеющейся на краю сада, над подступающим к берегу моря обрывом. Там он отодвинул высокий камень и с трудом протиснулся в открывшуюся нишу. Фонарь, как всегда, стоял в нише. Зажигая его, Пореччи ощутил позади себя дыхание Могильщика и поневоле съежился. Ему вдруг показалось, что тот вот-вот набросится сзади.
– По-моему, ты слишком нервничаешь, Карло.
– Меня обижает ваше недоверие.
– Какие страсти! Меня тоже обижает, когда кто-то пытается подозревать меня в том, что могу быть доверчивым. Если такое со мной и случается, то крайне редко.
Вообще-то пещера была больше приспособлена для спасения, нежели для убийств. Могильщик выдолбил и оборудовал ее на тот случай, когда ему или Пореччи придется какое-то время скрываться. Она была двухэтажной, и тот, кто проникал на ее первый этаж, вряд ли мог догадываться, что часть стены отодвигалась, открывая тайный ход.
С этого, нижнего этажа один ход вел к морю, другой, еще не законченный – к дому. Там находился целый склад оружия и такой же склад спиртного и всевозможных консервов. Все это было закуплено за деньги, добытые Могильщиком банальнейшим разбоем.
Однако спускаться в подземелье капитану не пришлось. Труп лейтенанта Конченцо лежал во второй комнатке пещеры, на каменном лежаке. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, почему Карло столь неохотно вел сюда своего покровителя. Несостоявшийся завоеватель мира, грезивший славой римских императоров, лежал оголенный по пояс, со следами жутких истязаний и со спущенными до колен штанами.
Стоя возле него с зажженным фонарем, Пореччи вновь ощутил у себя за спиной тяжелое, смрадное дыхание Могильщика Карло.
– По-моему, тебе очень не хочется, чтобы я вышел отсюда, Могильщик? – набрался мужества Сильвио. Он, конечно, держал руку в кармане, на рукояти пистолета, но зачем доводить до того, чтобы знакомство с "темным агентом" закончилось банальным выстрелом.
Прошло с полминуты, прежде чем, пересилив себя, Могильщик сдавленным голосом проговорил:
– Что вы, Покровитель? Вы для меня, как Бог.
– Мне тоже не хочется убивать тебя. Слишком уж нужен будешь после войны – вместе со своим домом, садом, пещерой и двумя складами с оружием и продовольствием.
– Это правда, Покровитель? – перехватило от волнения горло Могильщику.
– Ты нужен мне, Карло. Все, что происходит сейчас на острове, это уже эхо войны. Нужно думать о том времени, когда мы сможем отчаливать от Санта-Маддалены на собственных яхтах.
– А мне почему-то показалось…
– Что капитан Пореччи решил окончательно заметать следы.
– Вы правы, Покровитель.
– Всего лишь расчищаю путь к сокровищам. Которые и находятся-то здесь, неподалеку.
– Знаю, у Корсики. Этот офицерик рассказал все, что знал.
– Отлично, перескажешь со всеми подробностями.
Пореччи в последний раз осветил труп фонарем.
– Даже поленился привести его в порядок, – проворчал, направляясь к выходу.
– На кой дьявол? Все равно с наступлением темноты затащу в море…
Пореччи брезгливо поморщился и покачал головой. Он решительно отказывался понимать этого человека.
– Коль уж мы сегодня разоткровенничались… Ты его… еще до того, как убил, или уже после?..
– Будь я проклят, Покровитель… Года два сдерживался. Но, видно, сатана не желает отступиться от меня.
– Уже мертвого, значит… – с убийственным спокойствием произнес Пореччи. – Так бы и сказал. Не стал бы наведываться сюда. Только сатана здесь ни при чем. Он-то как раз давным-давно отрекся от тебя… Из брезгливости, из чувства уважения к себе.
23
Они стояли друг против друга, словно борцы, которым по свистку судьи надлежало сойтись в упорной схватке. Штубер увидел перед собой рослого светловолосого парня с волевым, но слишком уж исхудалым лицом, правильные черты которого заставляли, однако, вспомнить о первородной красоте эллинских статуй.
"Что такому красавцу делать на войне?" – со шкурной завистью подумал Штубер, вежливо пожимая Курбатову руку. По двум его спутникам он лишь скользнул беглым, непритязательным взглядом. – С него вполне хватило бы поста какого-нибудь министерского клерка. Но, поди ж ты, если судить по пройденному им пути, один из лучших диверсантов мира!"
– Признаюсь, слышал о вас совсем немного. В основном, от адъютанта Скорцени гауптштурмфюрера Родля.
– Постараюсь запомнить имя этого офицера, – ответил Курбатов по-русски, но затем, спохватившись, перешел на немецкий.
– …Да еще, вскользь, от самого Скорцени, имя которого запоминать в общем-то ни к чему, ибо забыть его куда труднее.
– Надеюсь, что с вашей помощью мне удастся встретиться с ним.
– Думаю, что, благодаря вам, господин подполковник, мне действительно удастся в очередной раз перекинуться с ним несколькими словами о здоровье нашего незабвенного дуче Муссолини.
– Благодаря мне?
– Какой еще повод вы могли бы предложить? То-то же. А теперь, если ваши спутники не возражают, хотелось бы пообщаться с вами с глазу на глаз. Мне всегда казалось, что таким образом легче проникаться симпатией к человеку, знакомство с которым интересно само по себе, – суховато улыбнулся Штубер по очереди каждому из троих диверсантов. – А вы, мой подполковник, – обратился к начальнику разведки дивизии, – блесните воспитанием и гостеприимством: подыщите нашим храбрецам некое подобие офицерских мундиров. Понимаю, что это будет нелегко. Но доставлять их в Берлин в таком рванье… Что после этого подумают о командовании пятой пехотной?
– Главное – подыскать мундиры, – сухо парировал Ульрех. – Что значительно сложнее, чем доставить этих людей в Берлин.
Около двух часов они просидели за столом за бутылками красного токайского вина, и все это время Штубер выслушивал рассказ командира группы "маньчжурских легионеров", не скрывая ни восхищения своего, ни зависти. Ему, закоренелому романтику войны, все время казалось, что этот парень осуществил то, чего не смог и уже никогда не сможет осуществить он сам. Как альпинист, покоривший множество вершин, мечтает завершить свой мятежный путь на Эвересте, так и диверсант – если, конечно, он действительно диверсант, а не обмундированное пушечное мясо – должен бредить о рейде, подобном тому, который преподнес не только врагу – всему миру этот маньчжурский легионер.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы сгинули где-то в сибирских снегах, пытаясь вернуться в свою Маньчжурию тем же путем, которым достигли границ рейха, подполковник.
– Тем более что мое возвращение не имеет смысла. Как только вы потерпите поражение, японская Маньчжурия погрузится в пучину войны, как Атлантида – в воды океана. Поэтому я получил приказ остаться в Германии.
– Надеюсь, не в качестве пенсионера-эмигранта?
– В качестве, как мне было заявлено командующим белоказачьей армией генералом Семеновым, стажера первого диверсанта рейха.
– Не стажера, подполковник Курбатов, не стажера, а в качестве одного из лучших "коршунов Фриденталя". В нашем ремесле, даже очень завидуя, следует оставаться справедливым. Вы когда-нибудь слышали о "Курсах особого назначения"?
– О разведывательной школе Скорцени? В общих чертах. Но, видите ли…
– Это не просто школа, князь. Под ее крышей Скорцени собирает лучшие диверсионные силы мира. Цвет романтиков войны. Пытаясь сохранить его для иной войны и иного мира. Он не придерживается расистской теории о богоизбранных народах и народах-унтерменшах. Этот пропагандистский материал давно отработан. Теперь мы исходим из того, что богоизбранные есть в каждом из народов. Ибо в каждом из ныне сущих народов есть "лагерная пыль" и есть аристократы духа; рабы и избранные. Так вот, наша цель – возродить новый всеевропейский рейх. Рейх избранных. Впрочем, как вы уже поняли, я не идеолог. Такой же суровый практик войны, как и вы, князь Курбатов. Идеи вы будете постигать чуть позже. Но в том, что я оказался именно на том участке фронта, на котором вы прорвались через линию фронта, просматривается некий перст судьбы.
Уже к вечеру все трое диверсантов – приодетые, отмытые, приведенные в полный арийский порядок – были доставлены Штубером на окраину Ораниенбурга, в старинный охотничий замок Фриденталь, на территории которого расположилась диверсионная школа с рутинным названием "Специальные курсы особого назначения Ораниенбург".
По приказу шефа курсов Скорцени, с которым Штубер связался по телефону, все они сразу же были зачислены курсантами той, особой, группы, в которой готовили "претендентов на престол" – то есть людей, на которых Германия в дальнейшем могла рассчитывать как на руководителей национально-освободительных движений, путчистов, резидентов подрывных центров на территории недружественных государств и просто, супердиверсантов высокого ранга, способных в дальнейшем создавать точно такие же курсы особого назначения в горах, джунглях или российских лесах.
– Только не тешьте себя мыслью, что вы попали на средиземноморский курорт, – предупредил Штубер, когда с его помощью легионеры осмотрели прилегающий к замку ландшафтный полигон. – Не исключено, что вам и позволят денька два отдышаться. Но не более. Когда наши инструктора по-настоящему возьмутся за вас, все те самые страшные передряги, в которые вы попадали во время маньчжурского рейда, покажутся вам детской забавой гимназистов.
– Это уж точно, – признал Курбатов. – Но все же хотелось бы сразу попасть на средиземноморское побережье. Пусть даже не на курорт…
– Для начала вас основательно проверят, – проворчал Штубер так, чтобы слышал только Курбатов. – Вот это я вам обещаю. Хотя лично я никакого смысла в такой проверке не вижу.
– Хотел бы я видеть, как у них это получится.
– Прежде всего попробуют через посольства Японии и Маньчжоу-Го. По именам, словесным портретам, приметам… Тактика, в общем-то, отработанная.
– Ну, если вашим людям больше нечем заняться, – вежливо, на японский манер, с поклоном, улыбнулся Курбатов.
Штубер оказался прав. Прошло еще дня четыре полной бездеятельности, прежде чем он появился вновь и объявил:
– Вам повезло, подполковник, вас ждет Скорцени.
– Когда? – оживился князь, застыв с поднятой над головой штангой. В отличие от своих спутников, он почти все эти дни проводил или в спортзале, или на полигоне рукопашного боя, испытывая себя в схватках с курсантами.
– Сегодня. "Виллис" ждет вас, сиятельнейший князь. Вы что, действительно князь или это тоже кличка?
– Очевидно, можно считать кличкой, если, услышав этот вопрос, я не вызвал вас на дуэль, – совершенно серьезно объяснил Курбатов.
– Как аристократ – аристократа, – напомнил ему барон фон Штубер.
24
После нескольких минут, проведенных в подземелье, солнце показалось Пореччи еще более ярким и благоденственным, воздух бодряще чистым. Капитан чувствовал себя так, словно чудом вырвался из крепостной темницы.
– Что еще я должен сделать для вас, Покровитель? – спросил Могильщик, пробираясь вслед за ним сквозь заросли.
– Мне, конечно, стоило бы потребовать от тебя отказаться от погибельной страсти…
– Потребуйте, Покровитель. Иногда я чувствую, что мне необходима плеть самоистязателя и крест Иисуса.
– И за тем, и за другим дело не станет. Но от тебя как от агента требуется только одно: спокойно дождаться окончания войны, сохранить этот дом, сад и пещеру.
– Сохраню, Покровитель.
– На рассвете я уйду на "Турине", но через неделю вернусь. И тогда тебе придется потесниться. Какое-то время пробуду у тебя на нелегальном положении. Тебя это не устраивает?
– Я прекрасно помню время, когда скрываться приходилось мне. Под вашим покровительством, капитан.
Они вошли в дом, и Пореччи уселся за стол, на котором очень скоро появились кувшин с вином, сыр, хлеб и давно остывшие оладьи.
– Тебе пора бы обзавестись если не соседкой-стряпухой, то хотя бы любовницей.
– Думал об этом, – угрюмо ответил Могильщик. – Но побаиваюсь, что, прежде чем овладею невестой, тут же, в постели, удушу.
Капитан нервно хохотнул, считая, что Карло пошутил. Но, встретившись с ним взглядом, натолкнулся на покаянные глаза страдальца.
– Ладно, оставим эту тему. Мне совершенно безразлично, чем ты здесь забавляешься. У тебя на острове есть человек, владеющий рыбацкой шхуной или небольшой яхтой?
По тому, как задумался Могильщик, капитан понял, что нет.
– Должен появиться. Причем очень надежный. Которого мы смогли бы нанять вместе с его посудиной, чтобы, когда придет время, отправиться к северной оконечности Корсики.
– А "Турин"? Он вам чем-то не нравится?