– Значит, Скорцени… – со смиренной обреченностью молвила Ева. – А вы говорите: "фюрер прибывает по своей воле"…
27
"Мерседес" фюрера комендант ставки фон Кефлах встретил у дальнего поста. Первое, что его удивило – кроме Гитлера, в машине находились лишь водитель и Скорцени. И ни одной машины сопровождения, ни одного человека охраны.
"Напрасно фюрер считает, что первый диверсант рейха в состоянии заменить целое подразделение личной охраны! – мысленно возмутился комендант "Бергхофа". – Пусть даже он способен чувствовать себя в безопасности только в присутствии Скорцени".
– Что здесь слышно? – пророкотал своим устрашающим басом обер-диверсант, выходя из машины и буквально нависая над худощавым узкоплечим комендантом.
– Все в порядке, господин оберштурмбаннфюрер, – принял стойку "смирно" комендант.
– Я потребовал очистить "Бергхоф" от всех посторонних.
– Но здесь никого, кроме…
– Именно поэтому я и потребовал, – еще больше ожесточилось лицо "самого страшного человека Европы". – Меня умиляет ваша непонятливость, штандартенфюрер.
О том, что чинов и аристократических приставок для Скорцени не существует, Кефлах знал давно. И все же беспардонность этого подполковника СС не могла не поражать.
– В машину, – не давал ему опомниться Скорцени.
Голову в проем автомобильной дверцы фон Кефлах всовывал, как под нож гильотины. Гитлер сидел рядом с водителем и никак не отреагировал на его появление. Втиснувшись на заднее сиденье рядом с комендантом, Скорцени чуть не выдавил его через противоположную дверцу.
– Приветствую, мой фюрер, – едва слышно проговорил полковник.
Он считал себя человеком, близким к вождю. Они знакомы уже много лет. В свободные дни фюрер по часу мог беседовать с ним о горах, альпийских легендах, тайнах карстовых провалов, которые намеревался использовать для складирования сверхсекретного оружия, а также в качестве бомбоубежищ. И был удивлен, что сегодня Гитлер встретил его с холодным безразличием, даже не ответив на приветствие.
Пока они приближались к последнему шлагбауму, фон Кефлаха не покидало ощущение, что там, рядом с водителем – гауптштурмфюрером СС – сидит совершенно незнакомый ему человек. Несколько раз он даже пытался приблизиться щекой к спине водителя, чтобы таким образом заглянуть в лицо фюреру, и видел его профиль. Несомненно, профиль фюрера. И все же…
Когда Кефлах попытался заглянуть в третий раз, Скорцени разгадал его хитрость и, рванув кобуру коменданта, выхватил из нее пистолет.
– Что это значит?
– Плата за любопытство.
– Я арестован? – опешил комендант, удивляясь, что и в этом случае фюрер демонстративно промолчал.
– Пока – нет, – въедливо процедил Скорцени.
– Тогда как понимать?
– Вы, Кефлах, давно должны находиться там, где находятся сотни ваших единомышленников, – наконец-то ожил фюрер, и только теперь полковник разглядел его лицо. Конечно же, перед ним был Адольф Гитлер, с этой минуты у коменданта исчезли всякие сомнения. И все же ощущение того, что рядом – незнакомый чужой человек, так и не покинуло Кефлаха.
– Я ни в чем не виновен, мой фюрер, – проговорил он, едва шевеля очерствевшими губами.
– И в этом – самая страшная ваша вина, неискупимая, – небрежно бросил Гитлер. – Неискупимая.
Фон Кефлах попытался что-то возразить, но Скорцени сразу же пресек эту попытку.
– Кто-либо, кроме вас, знает о появлении здесь фюрера?
– Никто.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Пока фюрер будет находиться в ставке, ни один офицер, ни один солдат из охраны ни на минуту не должны покидать "Бергхоф". Ни на минуту, комендант.
– Как будет приказано, мой фюрер, – обратился Кефлах к Гитлеру. Но тот уже вновь демонстративно отсутствовал.
– Каждый, кто впредь осмелится упомянуть о сегодняшнем посещении фюрером "Бергхофа", будет расстрелян на месте.
– Новые меры предосторожности? – несмело уточнил комендант.
– О которых информируем вас совершенно официально.
– Они будут молчать.
– Лично вас, штандартенфюрер, это тоже касается.
– Тайна будет сохранена, господин оберштурмбаннфюрер, – пробубнил фон Кефлах. Меры секретности его не очень-то удивляли. Он привык к тому, что фюрер мистически опасается своего окружения, а потому часто переносит место и время проведения совещаний, отменяет приказы о вызове тех или иных офицеров, с недоверием относится именно к тем людям, которым у него не было абсолютно никаких оснований не доверять.
– Фрейлейн Ева предупреждена?
– Предупреждена, – не решился соврать штандартенфюрер. – То есть я намекнул, что фюрер, возможно, прибудет. Но она не знает, что это произойдет уже сейчас.
– Хватит врать, – благодушно молвил Гитлер, не оборачиваясь. – Ты успел предупредить ее, хотя Ева и будет делать вид, будто мое появление – полная неожиданность.
– Ничего не поделаешь: женщина, мой фюрер, – покаянно оживился комендант. – Она очень ждала вас. Просила предупредить. – И на ходу, слегка приоткрыв дверцу, крикнул часовым: – Поднять шлагбаум! Немедленно пропустить!
– В "Бергхофе" есть еще кто-либо, кроме Евы?
– Повариха и две служанки. Но они – находятся в отведенных им апартаментах.
– И только так, дьявол меня расстреляй!
Выйдя из машины, Скорцени ткнул пистолетом в руку штандартенфюрера и приказал исчезнуть до тех пор, пока его не позовут.
– Как следует вести себя, если вдруг по спецсвязи последует звонок из "Вольфшанце" или Берлина? Где фюрер?
– То-то же, фон Кефлах, где фюрер? Вот величайшая из загадок рейха.
– Извините, что-то я не пойму, – незаметно проследил за Гитлером фон Кефлах.
Фюрер в это время, заложив руки за спину, с любопытством осматривал особняк, словно видел его впервые. Он вообще вел себя так, будто никогда раньше не попадал сюда. Комендант мог поклясться на Библии, что никогда фюрер себя так не вел. Обычно он приближался к особняку с такой решительностью, что, казалось, вот-вот перед ним не только распахнется дверь, но и раздвинутся стены.
"Что-то странное происходит с Гитлером… – вновь закралось в его сознание пока еще довольно смутное подозрение. – И вообще, странный выдался сегодня день".
– Связь отключить. Прямую спецсвязь с "Вольфшанце" – тоже.
– Но никогда раньше мы… Чтобы отключать спецсвязь?!
– Вам ведь приказано отключить, – решительно поддержал Скорцени Адольф Гитлер. – И не заставляйте меня повторять приказы Скорцени. Никто и никогда не должен узнать о моем нынешнем посещении "Бергхофа". Сегодня, здесь, я буду говорить с Высшими Посвященными.
"Вот оно что!" – с облегчением вздохнул фон Кефлах. Как же он сразу-то не подумал о "сеансе общения"?
– Все будет, как прикажете, мой фюрер!
Скорцени презрительно оглядел его, окинул взглядом караулку, возле которой в почтительном ожидании застыл унтерштурмфюрер СС, и довольно небрежно бросив: "Пойдем, пора", – первым направился к двери виллы.
"Что происходит в этой стране? – молитвенно вопрошал небеса фон Кефлах, наблюдая за тем, как Гитлер неуверенно ступает вслед за Скорцени. – До чего же они довели фюрера! И вообще, кто правит сейчас в рейхе? Уж не Гиммлер ли? С помощью Скорцени?" "Где фюрер? – вспомнились ему слова обер-диверсанта. – Вот величайшая из загадок рейха!"
28
Они долго поднимались по основательно забытой, едва очерченной горной дороге, пока, наконец, не достигли равнины, на которой возвышались замшелые руины замка. Огромные каменные блоки, остатки оконной готики, обломки полуистлевших дубовых балок…
– Это он и есть – замок Шварцтирбах, – обвел дрожащей рукой каменное жертвоприношение вечности Георг фон Тирбах, последний из древнего рода Тирбахов, которого "маньчжурскому легионеру" Виктору фон Тирбаху посчастливилось отыскать в Германии. – Его развалины взывают к небесам уже восемьдесят лет. А самому замку почти шесть столетий.
Приземистый, почти карликового роста семидесятипятилетний Георг фон Тирбах сумел сохранить аристократичную осанку, и сколь бы неуместной она ни казалась у этих руин, демонстрировал ее офицерам с истинно королевским достоинством. Длинные седые волосы его все еще оставались достаточно густыми, чтобы султаном покрывать благородно запрокинутую голову, тщательно выбритый подбородок все еще свидетельствовал о былой силе воли.
– А это что? – указал Курбатов рукой в сторону свежего бруствера, за которым открывалось некое подобие то ли подкопа, то ли огневой точки. – Искатели сокровищ?
– Здесь пытались установить зенитное орудие. Но мне удалось уговорить начальника гарнизона не делать этого. Я не мог допустить, чтобы бомбы англосаксов крушили руины моего родового замка. Пусть даже это всего лишь руины… Должен признать, что это стоило денег.
– Война в принципе очень дорогое развлечение, – заметил оберштурмфюрер фон Тирбах.
Майор Бергер и Курбатов, стоявшие чуть позади Тирбахов, понимающе переглянулись. Старый барон вызывал у них уважение. Виктору же, неожиданно ставшему обладателем почтенных руин, они попросту завидовали: что ни говори, а сегодня он по-настоящему обретал родословную, какое-никакое состояние, остатки замка. Обретал родину. Если учесть, что фон Бергер, вернувшись уже на руины этой войны, узнал, что его жена, сын и две дочери погибли, а Курбатов находился в тысяче километров от родных мест, не имея ни состояния, ни родни, это действительно стоило доброй зависти.
– Не скрою, что я все еще далеко не нищий, – величаво повел узкими худыми плечиками старый барон. – Однако единственное, что я по-настоящему сумел сохранить в неприкосновенности, так это священное право нашего рода на руины Шварцтирбаха и всю эту возвышенность. В свое время король Саксонии даровал гору и участок земли в долине одному из моих предков – за исключительную храбрость в сражении с викингами. Но как же давно это было: сколько правителей и алчных претендентов на Шварцтирбах сменилось! Но все же я отстоял свое право… не только во имя возрождения рода Тирбахов, но и во имя возрождения истинной германской империи.
Курбатов уже догадывался, что под "истинной германской империей" Георг фон Тирбах имел в виду совершенно не то, на что молились Гитлер, Геббельс и их окружение. Престарелый барон все еще оставался яростным монархистом и мечтал о дне, когда на берлинский престол вновь взойдет император. Фюрер представлялся ему в этой роли всего лишь жалким суррогатом.
– Верите, что она возродится, эта истинная германская империя? – не совсем тактично усомнился фон Бергер.
– А кто сказал, что Германия проклята богами? Почему она должна мириться с каким-то там фюрером? Неужели она не достойна короны императора, сильной и мудрой власти, способной вновь превратить Германию в Священную Римскую империю? Или, по крайней мере, в нормальное аристократическое европейское государство?
– Вы слишком резки в суждениях, барон… – мрачно, хотя и учтиво обронил Виктор фон Тирбах. – Мои друзья, конечно, понимают, – повернулся он к офицерам, – взгляды есть взгляды. И все же…
– Я достаточно пожил для того, чтобы позволить себе говорить, что думаю, – с вызовом ответил владелец развалин, горделиво осмотрев каждого из троих офицеров.
Виктор хотел что-то ответить, но появившийся в поднебесье гул заставил его прислушаться вместе со всеми.
– Снова англичане, – объяснил Георг фон Тирбах. – На Брауншвайг пошли. Они бомбят его пригороды так, что руины Шварцтирбаха вызванивают, словно соборные колокола. Да, господа, словно соборные колокола. Но лично я уже достаточно наслушался их.
Он повернулся и пошел назад, к едва заметной, поросшей травой дороге. Оберштурмфюрер фон Тирбах и двое других диверсантов последовали за ним.
– Кажется, он сразу же признал тебя в качестве наследника, – едва слышно проговорил Курбатов, выбрав момент, когда решительно вышагивающий старик оказался достаточно далеко от них.
– В этом его спасение. Представьте себе человека, который чувствовал себя последним из угасшего рода, а тут вдруг…
Помог Виктору в поисках родственников его отца сам Скорцени. Узнав от Курбатова подлинную историю новоиспеченного барона, он связался с кем-то там в центральном руководстве гестапо, очевидно, с одним из заместителей Мюллера, и уже через два дня получил неоспоримые доказательства того, что барон Георг фон Тирбах имеет самое прямое отношение к тем Тирбахам, коих отец называл Виктору перед отправкой в Россию. И даже составил для них рекомендательное письмо. Хотя о существовании барона Георга он и не знал. Тот представлял одну из ветвей их рода.
– Гестапо знает все, – решительно заявил обер-диверсант, пригласив Курбатова и Тирбаха в свой кабинет во фридентальском замке. – Оно знает даже то, что все знает только оно. Вот данные о бароне Георге фон Тирбахе, – положил он перед Виктором листок с отпечатанным на машинке текстом. – Только по чистой случайности этого старого монархиста не отправили в концлагерь. Хотя доносов на него более чем достаточно.
– Так он неблагонадежен?! – посуровело лицо Виктора. – В таком случае я не желаю знать этого человека.
– В таком случае вы завтра же отправитесь по адресу, который указан на этом листике. Причем все трое. Грех неблагонадежности старого барона я возьму на себя. На мне грехи стольких престолопреклоненных графов, баронов, князей и даже несостоявшихся принцев, что это моление во имя души фон Тирбаха мне тоже простится. Самым большим достоянием своим барон считает руины некоего допотопного замка. Не спорю, возможно, когда-нибудь вы, оберштурмфюрер, сумеете отстроить его. Но пока что нас больше интересует то обстоятельство, что старый монархист владеет лесным хутором, удачно расположенным в лесу, на берегу речки, рядом с изрытым пещерами каньоном. – Скорцени прервал объяснение и обвел многозначительным взглядом своих слушателей.
– Ясно. Барон, вместе с его лесным хутором, еще может пригодиться нам, – уловил ход его мыслей Курбатов.
– Иначе какие же мы, дьявол меня расстреляй, диверсанты? – поддержал его Скорцени. – Он, конечно же, пригодится нам. К тому же, судя по развитию событий, довольно скоро. Но к этому разговору, барон фон Тирбах, мы еще вернемся. Кстати, барон, – обратился он к Тирбаху, – вам нелишне будет знать, что первый донос на Георга фон Тирбаха сочинил его родной сын.
– Его единственный сын?! Господи помилуй!
– Которого старик тотчас же лишил наследства.
– Но я не претендую на наследство.
– Претендуете. От гнева отца молодого Тирбаха спасла пуля украинского партизана. Он служил квартирмейстером полка СС.
На полпути к подножию их ждал видавший виды "опель" с измятым кузовом и осколочной пробоиной на заднем крыле. Курбатов давно подозревал, что, с помощью этой машины фридентальские курсанты уже года два обучаются дорожно-минерному делу, однако никакой другой машины под рукой у Скорцени не оказалось. Зато когда "опель" прибыл на подворье барона, тот осмотрел машину и ее пассажиров с таким сочувственным любопытством, будто они только что, на его глазах, прорвались через линию фронта.
Прежде чем сесть в машину, они все трое оглянулись на остатки древней башни, буквально нависавшей над пятиметровым обрывом.
– Замки и крепости – вот что остается после нас на этой земле, – горделиво просветил их владелец руин. – Да, господа, замки и крепости. Всмотритесь в эти стены. В них наша родословная, наше прошлое и будущее, в них – бессмертие. Народ, возведший за всю свою историю хотя бы одну крепость, уже бессмертен, уже принадлежит вечности. Да, господа, он принадлежит вечности.
29
– С Евой Браун я предпочел бы побыть наедине, – молвил Имперская Тень, прежде чем предстать перед гражданской женой фюрера.
– Я тоже предпочел бы побыть с ней наедине. И не только я, – жестко улыбнулся Скорцени.
– Речь идет о встрече в зале, а не в постели.
– В постели все выглядело бы куда романтичнее, мой фюрер.
Выслушивая его, Имперская Тень в явной нерешительности остановился перед очередной дверью.
– Но это было бы такой авантюрой, которой нам уже никто не простил бы. Даже после гильотины.
– Успокойтесь, без постели нам ее тоже не простят, – вежливо охладил вспышку его страха Скорцени. Как умел делать это только он. – В той ситуации, в которой оказались мы с вами, постель всегда равносильна гильотине.
– Хотите сказать, что наша встреча с фрейлейн Браун происходит без санкции фюрера?! – почти шепотом спросил Имперская Тень. Но даже шепот не в состоянии был скрыть его истерического страха.
– Естественно. Неужели вы до сих пор этого не поняли? И никаких псалмопений по этому поводу, Зомбарт, никаких псалмопений!
– Но ведь вы не предупредили меня об этом! – отшатнулся Зомбарт. – Вы меня…
– Не предупредил о чем, о псалмопении?
– О том, что превратили в совратителя первой фрейлейн рейха, не согласовав наше свидание с фюрером. И никто пока не способен предвидеть, как поведет себя в этой ситуации сама фрейлейн Ева.
– Она будет счастлива, мой фюрер. Постарайтесь убедить ее в этом, – рассмеялся Скорцени своим диверсионно-безмятежным смехом, способным привести в отчаяние кого угодно. – Но если вам это не удастся…
– Тогда что?
– Ясное дело, что. Придется вас пристрелить. Как человека, покушающегося на честь обер-фрейлейн рейха, – решительно молвил Скорцени, заставив Имперскую Тень в очередной раз вздрогнуть от страха. – Иначе ни фюрер, ни Германия попросту не поймут меня. Так что простите, Зомбарт, но, в случае вашего поражения, вынужден буду действовать, исходя исключительно из интересов Третьего рейха. И никаких псалмопений по этому поводу…
Имперская Тень вновь с нескрываемым ужасом взглянул на своего создателя. Там, в "Вольфбурге", тонкости своего визита в "Бергхоф" он обсуждать не решался. В машине усмирял свой страх тем, что он ведь отправляется на виллу к фюреру не один и не по своей воле. Был уверен, что эксперимент проводится с высочайшего согласия хозяина "Бергхофа".
Но теперь Зомбарт чувствовал себя совершенно выбитым из седла. Он не мог понять, чем руководствуется Скорцени, решаясь на подобные авантюры. Да еще и пытается откреститься от них, угрожая расстрелом.
– Что же это за судьба такая проклятая? – пробормотал Зомбарт. – Кто и за какие грехи обрек меня на нее?
– Зря на судьбу свою ропщете, Зомбарт. Обычная судьба всякой Имперской Тени. Кстати, под этим псевдонимом вы и проходите у нас теперь по всем секретным документам. Хотя раньше числились в качестве Великого Зомби. И хватит скулить. Соберитесь с духом. Взойти на трон императора или на всю жизнь остаться всего лишь Имперской Тенью – это уже зависит от вас.
– Предпочитаю оставаться живой Имперской Тенью, нежели покойным лжеимператором.
– Наконец-то вас осенило, Зомбарт.