А "юнкерсы" всё вели свою страшную карусель, наводя непередаваемый ужас на всё живое. И вот внезапно ведущий бомбардировщик стремительно сорвался в крутое пике, нацеливая тысячекилограммовый бомбовый удар на парализованную ужасом станцию. За ведущим самолётом с диким душераздирающим воем устремился к земле очередной "юнкере". За ним - следующий… И ещё следующий… Каждый из небесных стервятников, прежде чем выйти из пике, почти над самой землёй ронял из-под жёлтого брюха чёрные комья бомб…
Из-за пронзительного и сплошного воя и свиста бомб, их страшных разрывов вряд ли можно было слышать что-то другое, и всё-таки Валентин услышал это самое что-то другое. Услышал он пронзительно-верещащий голос своего заряжающего Каблучка. Валентин через силу - так велико было притяжение земли - оторвал голову от дна воронки, одним глазом с опаской выглянул наружу. Младший сержант, словно обезумевший, метался между разрывами бомб и дико, не по-человечьи, верещал.
- Сюда! - хрипло, не своим голосом заорал Валентин, вскидывая вверх руку и призывно махая ею. - Сюда, Каблучок!.. Сюда, к нам!..
И тут Каблучок внезапно остановился, схватившись за живот обеими руками, и медленно-медленно упал на сотрясаемую разрывами землю.
"Дьявольщина! Убит, что ли?" - мелькнуло в сознании Кошлякова, и не успел он ещё испугаться за, Каблучка, как в этот момент заряжающий задвигался, задёргался на чёрном от земли и гари снегу, пытаясь ползти в сторону воронки, где лежали он, Кошляков, и капитан Зенин.
Валентин, решив помочь раненому, вскочил было во весь рост, но тут сильнейшей взрывной волной его резко бросило вниз и пребольно ударило спиной о стену воронки. Когда он, превозмогая боль, выглянул снова, около Каблучка суетилась уже хрупкая медсестра, тщетно пытаясь помочь раненому отползти подальше от страшного места. Это - Валентин сразу же её узнал! - была Фаина…
- Никанор! - закричал в самое ухо Зенину Кошляков - Никанор, слушай! Там Фаина!.. Надо ей помочь!
Капитан поднял голову, бессмысленным взором уставился на лейтенанта, что-то беззвучно прошептал. Кошляков голоса его не услышал, но отчётливо понял, что капитан спросил, где, мол, Фаина. Валентин, прикрываясь одной рукой от сыпавшихся сверху комьев снега и земли, пальцем другой несколько раз ткнул в ту сторону, где находились Фаина и Каблучок. Никанор, резко вдохнув в себя воздух, опасливо выглянул.
- Побежали к ним, Никанор! - опять закричал Кошляков. - Видишь, там Фаина! Поможем ей!..
Новый близкий взрыв пугающе тяжело всколыхнул землю, и Зенин, вздрогнув, отрицательно мотнул головой.
- Ты охренел!.. - заорал он. - Я тебе не камикадзе!..
И он с новой силой вжался всем телом в спасительную землю.
- Гад!.. Сволочь!.. - вскричал озлобленный Валентин и плюнул в спину капитана; глубоко вздохнув, он взметнул своё тело из воронки.
Он, не петляя, напрямую побежал к плачущей от бессилия Фаине и, прокричав ей, помогу, мол, - хотя она этого и не слышала из-за не утихающего свирепствования самолётов, - подхватил младшего сержанта под руку с другой стороны, сильно потянул его в сторону (своего танка. А там уже Фаине и Валентину помогли Василий и Валентин, выскочившие из-под днища "тридцатьчетвёрки".
- Каблучок, ты что, ранен? - улучив момент секундного затишья, наклонился к смертельно побледневшему заряжающему Владимир.
Тот медленно приоткрыл глаза, и обескровленное лицо его чуть тронула грустная улыбка.
- Вот, лейтенант, - прошептал он, - не довелось дожить до победы. А ведь гоним уже фрицев… гоним…
- Брось паниковать, Каблучок, доживёшь ты до победы: отправим вот тебя в госпиталь, подлечишься…
Заряжающий снова прикрыл глаза:
- Не надо, лейтенант… Осколок в живот попал… Это - неизлечимо… Я уже чувствую приближение смерти… Небеса послали…
- Каблучок…
- Жене моей сообщите… Хоть и не геройски, но… за Родину… И за… Сталина…
- Ах, чёрт! - вскричал вдруг Василий. - Вы посмотрите: ну куда его несёт? Ну куда?
- Ты о ком? - повернулся к брату Владимир.
- Да о ком же!.. Смотрите, комбат наш прётся куда-то!.. Он что-с ума сошёл?!..
Взоры всех устремились туда, куда указывал Василий. Действительно, короткими перебежками мимо их танка, в сторону эшелонов, двигался майор Чупрынин. Вот он вскочил с земли, пытаясь сделать очередной рывок, но тут взрыв бомбы, разорвавшейся совсем близко, перевернул его в воздухе, словно какую-либо щепку, и мощно бросил его в снежно-земельную кашу. Василий негромко, но злобно ругнувшись, рванулся вон из-под танка и бросился к лежащему без движения комбату. Через несколько минут он приволок недвижимого майора под днище "тридцатьчетвёрки". Фаина наклонилась нал Чупрыниным.
- Что с комбатом? - тяжело и часто дыша, спросил Фаину Василий. - Что он - жив или?…
- Жив, - ответила медсестра, - просто он потерял сознание.
- Вот и хорошо, - скупо улыбнулся Василий, - Вот и хорошо, что майор жив.
- А Каблучок - умер, - негромко сказал Валентин, но его все прекрасно услышали.
Фаина повернулась к Валентину заплаканным и поэтому сейчас совсем некрасивым лицом, обняла его крепко рукой, прижалась к горячей щеке.
- Ох, ребята-ребята, да зачем же на вашу долюшку-судьбинушку участь такая тяжелющая выпала?… Жалкие вы мои… Милые…
"Юнкерсы" не развернулись в полную мощь, не выбросили весь свой смертоносной груз на 29-й танковый и 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпуса и на эшелоны полевого управления армии. Да и то, что они сбросили, особого вреда не причинило, больших потерь - на удивление! - ни в живой силе, ни в технике не было: отлично подготовились в своё время расчёты частей 6-й зенитно-артиллерийской дивизии, которой командовал гвардии полковник Межинский. Воины-зенитчики повели настолько меткий и плотный огонь, что фашистские самолёты вынуждены были сбрасывать бомбовый груз где попало, а не куда нужно было.
Генерал Ротмистров, когда ему доложили о малых потерях, сначала не поверил в это.
- Выходит, мы отделались лёгким испугом?…
А потом позвонил Межинскому:
- Спасибо вам, гвардии полковник! Вам и всем вашим зенитчикам. Спасибо! Хорошо поработали…
А позже он, Павел Алексеевич Ротмистров, долго сидел над картой, где различными стрелками и пунктирами были обозначены направления движения войск, фронтов и прочее, и прочее. И обстановка сейчас, на это время - надо признать! - была сверхсерьезной. Немецко-фашистские танки и моторизованные соединения, вновь захватив Харьков, мощно теснили войска Юго-Западного фронта в угольном Донбассе, теснили на восток, к Северскому Донцу. Неважное положенно складывалось и с левым крылом Воронежского фронта: войска этого крыла, оставив город Белгород, также отошли за Северский Донец.
Спустя некоторое время, командование Степного военного округа, в состав которого вошла 5-я гвардейская танковая армия, приняло решение передислоцировать её ближе к фронту, в район города Острогожска. Там и продолжалась плановая боевая учёба частей и соединений армии, подготовка к предстоящим операциям военных штабов.
ГРЕХ ПОД ДУЛОМ АВТОМАТА
- Ты знаешь, Васечка, - говорил Митька Клык своему юному сослуживцу, опорожнив очередной стакан самогона, - у меня очень и очень обострённый нюх на всякие гам важные события. Ты мне веришь?
- Верю, - согласно кивал головой Васечка, тоскливо разглядывая своего непосредственного начальника.
- Так вот, сынок безусый, я нюхом шестым чую, что скоро произойдут какие-то великие события. Ве-ли-ки-е!.. Но какие? Какие, я спрашиваю?
Васечка молчал. Молчал потому, что не обладал таким острым нюхом, как Митька. А Клык, наливая из бутыли ещё одну порцию бурачного, продолжал разглагольствовать:
- Я думаю так, что наш фюрер - Адольф Гитлер, в этом году непременно возьмёт Москву златоглавую и всех большевиков-коммунистов, а с ними заодно и жидов-евреев, развешает по столбам, вместо фонарей. А что, я полностью поддерживаю идеи фюрера: всё зло в России и во всём мире- от большевиков! Зачем им надо было делать революцию и из России богатой делать Россию бедную?
Васечка, встретив злобный взгляд Клыка, который ожидал от него ответа, лишь недоуменно пожал плечами:
- Я в таких вопросах не разбираюсь…
- Ну и дурак! И я тебе, как дураку, поясняю: не надо было царя нашего, Николашку, свергать, а если уж свергли, то можно было одной революцией обойтись - февральской!.. А то ещё одну придумали, прости Господи, - Великую Октябрьскую да ещё и социалистическую…
Митька нехотя похрустел огурцом, разжёванную смесь выплюнул под стол.
- А евреев почему я не люблю, так это потому, что это они - суки, жиды потрохатые! - все революции организовывают н делают. Троцкий там, и ему подобные…
- Извините, господин старший полицейский, - робко кашлянул Васечка, - но, по-вашему, выходит, что и Ленин… еврей?
- Ну, я точно не знаю, хотя слух идёт, что нечистых кровей Ульянов жид, а всё-таки, я думаю, есть у него в крови нечто еврейское… Ладно, - Клык строго стукнул кулаком по столу, - хватит рассуждать! Одевайся, к Верце Хомяковой идём.
- Извините, но сегодня ж ведь не к ней очередь идти! - удивился Васечка. - Мы сегодня…
- Заткнись! Много будешь знать, - ощерился Клык, - все зубы повыбиваю! Понял? А если понял, то молча следуй за мной!
И первым шагнул за порог хаты.
Верца Хомякова гостей совершенно не ждала. Особенно таких. И совсем особенно - Клыка! Она растерянно, с заметно начинающим расти испугом, прижавшись спиной к тёплой стене, печки, смотрела на вошедших.
Васечка смущённо отвёл взгляд в сторону. А Митька Клык криво усмехнулся:
- Ты что, своих не узнаёшь?… Ну и ну!..
И по-хозяйски плюхнулся на некрашеную скамейку.
- Ты вот что, Верца, сваргань-ка чего-либо на стол. Жрать особо мы не хотим, так что не очень старайся с закусью, а вот самогончика твоего мы по-тя-нем! С удовольствием!
Хомякова на скорую руку собрала на стол, выставила и бутылку.
- Садись и ты, хозяйка! - скомандовал Клык. - Вот так-то! А теперь - наливай!..
Верца плеснула вонючую и крепчайшую жидкость в два стакана, затравленно взглянула на полицая.
- Чего вылупилась, как курица? - хохотнул он. - Поднимай стакан, женщина, пей! Первой пей!
- Я не могу!.. Не буду я!.. Не могу!.. Отстаньте вы, ради Бога!..
- Цыть, баба! Я здесь власть, и я здесь командую!.. Поэтому заруби себе на носу: что скажу, то и исполняй! Пей, пока я добрый, пока я не разошёлся во всю правду!
Верца, всхлипывая, с отвращением медленно выцедила самогон. Её невольно всю передёрнуло. Митька Клык довольно ухмыльнулся, чуть повернул голову к Васечке:
- Послушай, ты, сынок безусый: сдёрни-ка ты отсюда на полчаса! Да смотри, пацан, далеко не уходи, - понадобиться можешь. Уйдёшь, - застрелю! Ты меня знаешь… - и тут же. позабыв о Васечке, похотливо уставился единственным глазом на Верцу.
Васечка, не глядя в молящие о помощи несчастные глаза Верцы, торопливо и неуклюже кинулся к дверям. В сенях, как и в тот, прошлый раз, остановился; схватившись обеими руками за голову, он чуть слышно, с отчаянной тоской простонал:
- Да что же это делается!..
А в хате действительно что-то делалось, и это юный полицейский слышал слишком уж явственно: там что-то гремело и разбивалось, истошно и обречённо кричала и выла Верца, беспрерывно на разных нотах громыхал бас Клыка. Васечка, ужаснувшись, крепко-накрепко зажал уши, чтобы ничего не слышать, и уже хотел было испуганным зайцем метнуться во двор, как вдруг дверь из хаты с громким треском распахнулась и через порог спиной вперёд стремительно вылетел Митька Клык. С ходу он сбил с ног не успевшего понять в чём дело Васечку, и оба они вмиг оказались лежащими на холодном земляном полу. Спустя мгновение Митька вскочил, рука его судорожно дёрнулась к повязке на глазу, но её там не оказалось, а рука скользнула лишь по чему-то липкому и горячему. Он поднёс её к полыхающему бешенством глазу и увидел кровь.
- А-а, сука! Ты меня бить будешь?! В кровь!.. - заревел в ярости Клык. - Застрелю, проститутку!
И он коршуном бросился в хату. Не соображающий ничего от стремительно развивающихся событий Васечка стремглав кинулся вслед за ним.
Клык, схватив автомат, направил его на вмиг переменившуюся в лице Верцу, стоявшую с половником в руке, и резко нажал на спусковой крючок. Васечка, не помня себя, схватил Клыка за пояс сзади и изо всех сил рванул его в сторону; пули из автомата, просвистев мимо головы чуть не потерявшей сознание Хомяковой, впились в стену за её спиной. А Клык и Васечка, потеряв равновесие, упали. Клык был значительно сильнее и опытнее юного полицейского, и он так двинул его локтем в солнечное сплетение, что Васечка сразу же задохнулся и, страшно выпучив глаза, скрючился на земле, судорожно суча ногами.
- Ах ты, сволочь! - дико закричал Митька на своего помощника. - Так ты заодно с этой хуторской потаскушкой?! Неблагодарный!.. А-ну, становись к стене! Становись рядом с ней, подонок! Сосунок недоношенный…
Васечка с трудом поднялся, согнувшись пополам, проковылял к Верце Хомяковой, которая ещё стояла, словно парализованная. Клык вновь поднял автомат, уверенно навёл его на Верцу и Васечку.
- Ну, подонки хуторские… молитесь! - хрипло приказал он, прожигая их насквозь единственным глазом. - Сейчас я отправлю вас прямым сообщением в рай!.. Безгрешных!.. Хотя, почему это я должен вас спроваживать на тот свет безгрешными? Нет, голубчики вы мои, сейчас вы у меня согрешите…
Митька наморщил свой лоб, придумывая что-то из ряда вон выходящее, и тут взор его наткнулся па повязку, сорванную в схватке Верцей с его покалеченного глаза. Он поднял её, приладил на своё место и, ещё раз поглядев в лица своих жертв, вдруг нехорошо хихикнул.
- Так значит, Верца, ты, сучка, побрезговала мной, не дала… побаловаться, поиграть с тобой в любовь… Чёрт с тобой! Не хочешь меня ублажать - и не надо… Однако, я надеюсь, что ты не откажешь и дашь… моему юному напарнику, Васечке… Он ещё не-це-ло-ван-ный! И ты сейчас будешь его сов-ра-ти-тель-ни-цей!
Верца Хомякова сразу же поняла всю гнусность задуманного Клыком, и лицо её из бледного стремительно перекрасилось в белый цвет. Васечка же из всего, сказанного Клыком, абсолютно ничего не понял. Он с каким-то детским испугом всматривался в свирепо-ядовитое лицо своего шефа и мучительно думал о том, пожалеет ли он их с Верцей или же непременно убьёт. А Клык, упиваясь своей властью и своей местью, уже командовал:
- Раздевайтесь догола!.. Оба!.. Чего стоите, сволочи большевицкие? Верца, ты баба горячая, помоги неопытному парню раздеться!
- Не надо! - в отчаянии прошептала Хомякова. - Зачем?… Зачем мальчика… Давай уж с тобой, проклятым… Уступлю…
Митька зло рассмеялся, - поздно, дескать, - а потом, резко оборвав смех, угрожающе поднял автомат:
- Считаю до десяти!.. Раздевайтесь и… сношайтесь! При мне… Я любоваться буду… Ну!..
Тут смысл злобной мести Клыка непокорной Верце Хомяковой наконец-то дошёл и до Васечки. В голове у него сразу помутилось, он умоляюще взглянул на своего шефа:
- Господин старший полицейский!. Дяденька!..
- Прекрати, сыпок безусый!.. У тебя уже были женщины? Спал ты с ними в постели или в соломе?
- Н-нет, н-не б-было… Не с-спал…
- Прекрасно, значит сейчас свершится чудо, и у тебя будет женщина, и сейчас ты станешь настоящим мужчиной!..
- Н-но…
- Молчать!.. Я ещё раз повторяю, что считаю до десяти. Время пошло! - Клык угрожающе повёл дулом немецкого автомата перед лицами Васечки и Верцы.
- Васечка, миленький! - запричитала-заголосила Верца. - Ох и стыдно!.. Боже, милостивый!.. Нам придётся покориться своей участи… Убьёт ведь, изверг поганый!.. Мне себя не жалко… Тебя жалко!.. Ещё и не жил на свете белом…
И она, низко опустив голову и роняя на руки горючие слёзы стыда и бессилия, принялась раздевать Васечку этими самыми мокрыми, дрожащими от страха и унижения руками. Васечка, обречённо закрыл глаза, в бессилим припал к Хомяковой, неумело, стыдливо и вынужденно заползая рукой ей под кофту…
… Потом, весь опустошённый и безразличный до всего, Васечка шёл вслед за Клыком и то и дело всхлипывал. Клык, не оборачиваясь и не замедляя шага, презрительно бросил через плечо:
- Заткнись! Ты магарыч мне поставить должен от великой радости: впервые женщину попробовал… Это же ведь- наслаждение…
Васечка в своих далёких и потаённых мыслях очень хотел сорвать с плеча винтовку и всадить горячую свинцовую пулю в широкую спину Митьки Клыка, но это его желание, к его же великому сожалению, было несбыточным - и от настигшей его опустошённости, и особенно от страха, который всегда внушал ему старший полицейский Митька Клык. Сегодня Клыка Васечка стал бояться ещё больше…
ДРАКА ОФИЦЕРОВ
Жара. Страшная жара. И уже на исходе первый месяц лета 43-го… Зной, казалось бы, усыплял, заставлял расслабляться буквально всех - и рядовых, и генералов. Но сильно уж дремать, по правде говоря, не приходилось: сквозь усыпляющий июньский зной с каждым днём всё острее и острее чувствовалось приближение покуда ещё неизвестных, но, по всему видать, грозных событий. По тем данным, которыми располагал Павел Алексеевич Ротмистров, свободно можно было предположить, что эти самые надвигающиеся грозные события на всю катушку развернутся не где-нибудь, а именно на орловско-курском и белгородско-харьковском направлениях. Это уж точно! Ведь именно здесь советские войска,
стремительно овладев древним городом Курском, продвинулись вперёд до линии Севск, Рыльск, Сумы, и именно здесь образовался так называемый Курский выступ. Фронт сегодня имел дугообразную конфигурацию, а это, - учитывая наличие у противника крупных группировок севернее выступа, в районе Орла, и южнее, в районе Белгорода, - позволяло ему организовывать встречные удары на Курск. Эти удары на Курск гитлеровцы могли нанести в целях окружения и уничтожения главных сил Центрального и Воронежскго фронтов и, естественно, с последующим развитием наступления в в восточном направлении. И это было бы в перспективе неплохой попыткой немцев взять реванш за поражение в зимней кампании.
Июньское солнце не могло окончательно усыпить 5-ю гвардейскую танковую армию: личный состав её усиленно готовился к предстоящим боям - решительным и беспощадным. В армии уже знали, что немцы в надвигающихся боевых действиях обязательно применят новые боетанки; узнали и тактично-технические данные "тигров" и "пантер", а узнав - внесли соответствующие поправки в боевую подготовку экипажей и артиллерийских расчётов.
Никто ни от чего не застрахован: армия Ротмистрова могла вступить в сражение непосредственно с марша, а это всегда чревато нехорошими последствиями. Именно из-за этого был заблаговременно создан передовой сводный отряд в составе 53-го гвардейского танкового, 1-го отдельного гвардейского мотоциклетного и 678-го гаубичного артиллерийского полков. Отрядом этим сводным назначили командовать заместителя командующего армией генерал-майора Труфанова.
Грозные события зрели как чирей на теле, готовый вот- вот прорваться…
К лейтенантам Котляковым заглянул комбат, майор Чупрынин.
- Вольно! - махнул он по-крестьянски рукой на вытянувшихся в струнку лейтенантов. - Какие дела, ребята?
- Всё в норме, товарищ майор! - козырнул Василий.