- Это хорошо. А тебе, Василий, особое спасибо: выручил ты меня в ту распроклятую бомбардировку. Я уж думал, по правде говоря, что душа моя покинула грешное тело и ввысь вознеслась, но ты не дал ей совершить такой нежелательный перелёт. Короче, спасибо огромное!..
- Не за что, товарищ майор! - смутился Василий и тут же вскинулся. - Извините, вы нам обещали нового заряжающего прислать, взамен убитого Каблучка…
- Обещал. А вы что ж, думаете, что я забыл про своё обещание? Нет уж, дудки! Я своё слово всегда держу. - И, чуть обернувшись, Чупрынин резко крикнул: - Сержант Полежаев! Ко мне!..
Из-за сдвоенной - типа детской рогатки - берёзы выскочил сержант и, остановившись подле Чупрыпина, лихо щёлкнул каблуками:
- Товарищ майор! Сержант Полежаев по вашему приказанию прибыл!
Комбат ничего не ответил сержанту, а лейтенантам сказал, прерывисто вздохнув:
- Вот вам… замена… Принимайте в свою семью!
И ушёл, чуть сгорбившись, устало переставляя ноги.
- Да, - вздохнул Василин, - достаётся нашему комбату, и, наверное, по самую завязку… - и к сержанту Полежаеву повернулся. - Ну что ж, новый заряжающий, давай знакомиться. Рассказывай, кто ты и откуда.
Полежаев не спеша снял с плеча рюкзак, положил его аккуратно на землю.
- Меня зовут Фёдором. Родом я из-под Белгорода, а точнее - из Прохоровки…
- Погоди! - вскинув руки, перебил его Валентин. - Погоди! Ты сказал, что родом из Прохоровки? Я не ослышался?
- Да, я из Прохоровки. А что, вам знакомо это название посёлка?
- Знакомо, сержант. У нас недавно солдата одного фрицы зарезали. Он тоже был родом из Прохоровки. Вернее, - из-под Прохоровки. Ядренко - его фамилия. Не слыхал?
- Нет, не слышал, - крутанул головой Полежаев. - Я, честно говоря, тоже не из самой Прохоровки: в семи километрах от неё родился, в хуторе Полежаев.
- Ого, да ты зажиточный, оказывается! - воскликнул с иронией Владимир. - Хутор свой имеешь!
- Что вы, товарищ лейтенант! - запротестовал сержант. - Просто какой-то далёкий предок наш основал хутор в незапамятные времена, вот и живут в нём, в основном, одни Полежаевы. Почти все - родственники. Так что…
Но тут сержанта самым беспардонным образом прервали.
- Эй, ребята, привет! - раздался совсем рядом звонкий девичий голос.
Экипаж танка мгновенно, как по команде, повернул головы в сторону, откуда донёсся голос. За соседним Танком стояли Фаина и Алина.
- Вы чего это не здороваетесь, товарищи офицеры? - опять выкрикнула Фаина, теперь уже с усмешкой в голосе. - Воды в рот набрали?
Лейтенанты поприветствовали девчат, поприветствовали вразнобой. Наверное, от неожиданности. А Фаина, озорно кося глазом, уже командовала.
- Василий и Валентин - на выход! Без вещей! Всем остальным - оставаться на местах.
- Что ж, Володька, - сказал, сияя улыбкой, Василий, - придётся тебе одному с сержантом поближе познакомиться, а мы - потом… Нас сейчас дамы ожидают!
- Не скучайте! - добавил Валентин. - Будет трудно - пишите письма.
Василий с Алиной свернули влево по тропинке, Вален- тин с Фаиной побрели совсем в противоположную сторону.
- Ты у меня самый милый! - шепнула Фаина, прижимаясь к Валентину. - Самый, самый!
- Гм!.. А что, у тебя есть и не самые милые, а? - хмыкнул лейтенант, внезапно останавливаясь и с подозрением вглядываясь в смешливые глаза дивчины. - Смотри, я не ревную, но… предупреждаю…
- Ах, какой же ты дурачок!.. Ну зачем ты к каждому слову моему придираешься? Ты ж ведь сам знаешь, что у меня ты - единственный-преединственный!
- Это точно, Фаина?
- Конечно же, Валя! И - не сомневайся во мне никогда. Понял?
- Да, понял. Только вот мне не нравятся приставания Никанора… Почему ты не можешь ему прямо сказать, чтобы он отстал от тебя - раз и навсегда!..
- Ах, дурачок ты, Валька! Да пусть себе, пристаёт!.. Ты же знаешь: я тебе верна…
- Но ты его в последнее время не прогоняешь…
И тут вдруг заросли орешника впереди влюблённой парочки раздвинулись, и перед Валентином и Фаиной нарисовался в полной красе сам капитан Зенин.
- Это кто меня здесь недобрым словом поминает? - насмешливо и зло спросил он. - И почему это меня, кстати, должны прогонять? Чем я хуже?
Фаина и Валентин от неожиданности замерли, непонимающе созерцая подбоченившегося Никанора. А тот снова усмехнулся:
- Ну, чего это вы… опешили? А я, между прочим, жду ответа: почему это Фаина меня должна прогонять, а не тебя?
Кошляков повернулся к Фаине.
- Слушай, скажи ему… пару ласковых! - попросил он. - Скажи, иначе я не выдержу…
- Ха, он не выдержит! - язвительно хохотнул капитан. - Не выдержишь, так что - стихи сочинишь, что ли?… Сатирические… И, если здраво рассудить, чего это такого страшного медичка эта может мне сказать, когда вчера она со мной… взахлёб целовалась!.. Что, Фаина, неправду я говорю?
Валентин побледнел и вмиг охрипшим голосом спросил:
- Фанана, Никанор правду говорит?
Лицо Фаины полыхнуло краской, она сжала кулачки и, прикусив губу, выкрикнула прямо в лицо Зенина:
- Лжец!.. Врун!.. Подлец!.. Валентин, родненький, не верь ему, он врёт!.. Нагло врёт!..
- Что-о?! - вскричал, в свою очередь, Никанор. - Я вру?… Окстись, стерва!
И он сделал шаг вперёд, замахнулся на Фаину, намереваясь влепить ей хорошую пощёчину, но тут на его пути встал Валентин Кошляков.
- Ты оскорбил мою… мою невесту. Извинись немедленно, Никанор, сейчас же! - гневно, прошептал ои. - Извинись, я по-хорошему тебя прошу…
- Невесту?… - осклабился Зенин. - Да её любой мужик, у которого все принадлежности при себе, только пальцем поманит, и она…
Капитан Зенин не договорил, потому что Кошляков, размахнувшись, изо всей силы ударил его кулаком в подбородок; Никанор упал, но тут же подхватился и в ярости метнулся к Валентину.
Они дрались молча и ожесточённо, били, не разбирая куда - и в лицо, и в грудь, и в живот, и в шею… Они падали и вставали, не вытирая крови, льющейся и сочившейся из разбитых носов и губ. И сколько бы они ещё дрались - неизвестно, но тут подоспели танкисты из их батальона и растащили их в разные стороны.
Фаина не дождалась конца драки. Драки из-за неё. Закрыв лицо руками, она, рыдая, убежала.
В НАЧАЛЕ ИЮЛЯ ЗАПАХЛО ГРОЗОЙ
Раздумья Ротмистрова прервал телефонный звонок.
- Павел Алексеевич, здравствуйте! Вас беспокоит начальник штаба Степного фронта генерал-лейтенант Захаров.
- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Чем сегодня меня порадуете или опечалите?
- Хочу сообщить вам, Павел Алексеевич, что в основной состав вашей армии включается - дополнительно! - 18-й танковый корпус генерала Захарова. Как вы к этому относитесь?
- О-о, это приятная новость! - улыбнулся в трубку Ротмистров. - Поверьте, я искренне рад.
- Я думаю!.. Вы свяжитесь с Бахаровым, пожалуйста, и, если возникнут какие-нибудь вопросы, решите их. И вот что ещё: немедленно приведите все войска армии в полную боевую готовность. Вам ясно? И - ждите распоряжений.
- Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!
- Сегодня у нас какое число? Пятое июля?… Н-да!.. Так вот, чтобы вы окончательно поняли, для чего нужно приводить армию в полную боевую готовность, сообщаю, что на Центральном и Воронежском фронтах завязались ожесточённые и кровопролитные бои с сильным противником.
- Я понял… Всё будет исполнено!
Ротмистров проезжал на "виллисе" по хозяйству комбата Чупрынина и напряжённо всматривался в застывшие в ожидании команды грозные громады танков, в лица танкистов, снующих там и сям; лица танкистов должны говорить о многом, вот генерал и разглядывал пристально каждого встретившегося на его пути парня, пытаясь понять его сегодняшнее настроение, его мысли - и затаённые, и откровенные, и открытые, - как вдруг увидел знакомого лейтенанта, того самого, которого ему когда-то "всучил" генерал Боков. Ротмистров положил руку на плечо водителя:
- Останови-ка, любезный! - и к адъютанту повернулся. - Василий, позови мне во-о-он того лейтенанта! Ты его знаешь, он наш старый знакомый. По, Москве.
Когда Земсков привёл Владимира Кошлякова, Ротмистров вышел из машины. Он устало потянулся, распрямил плечи. Владимир вытянулся было перед ним в струнку, но генерал, тепло улыбнувшись, по-отечески сказал:
- Не надо… Как служится, Владимир? С братьями в одном экипаже воюешь?
- Так точно, товарищ генерал! В одном! Только вот ещё не опробовал себя в боевых действиях, пока что только в учебных. А так хочется испытать себя в настоящем сражении…
- За этим дело не станет; я чувствую, что уже пахнет горючим порохом и чёрной гарью предстоящих боёв и сражений… Кстати, а какое настроение у танкистов? По вашему мнению, лейтенант?
- Товарищ генерал, скажу вам искренне: настроение у всех, по-моему, самое что ни есть боевое - все рвутся в бой!
- Боевое - это хорошо! Это - прекрасно! Нам сейчас без настроения хорошего никак нельзя воевать… Ну ладно, Владимир, прощайте! Служите честно…
Ротмистров повернулся к "виллису", хотел уже влезть в него, но тут его остановил застенчивый голос Кошлякова:
- Товарищ генерал!
Ротмистров остановился, через плечо взглянул на Владимира.
- Вам чего?
- Товарищ генерал, я вас поздравляю…
- С чем же это, лейтенант?
- С днём рождения! С наступающим…
"Чёрт возьми! - неловко хмуря брови, подумал Павел Алексеевич. - А ведь и точно - завтра, шестого июля, день моего рождения!.. Как это я забыл?…" - И сказал с благодарностью: - Спасибо за поздравление, лейтенант Кошляков!
В "виллисе" Ротмистров приказал адъютанту:
- Василий, - немедленно займись приглашениями на товарищеский ужин. Хочу отметить день рождения в кругу своих боевых друзей.
- Слушаюсь, товарищ командующий! На который час приглашать?
… Утром шестого июля в армию прилетел командующий Степным фронтом генерал-полковник Конев.
- Я вас искрение и от всего сердца поздравляю с вашим личным праздником! - сказал он первым делом, крепко и долго пожимая руку Ротмистрову. - Правда, подарка вот у меня пет… Зато немцы, надо сказать, с подарком к вашему дню рождения не просчитались. Конечно, то, что они подготовили - не совсем приятно. Как по-вашему?
- Чёрт с ними, с немцами! - усмехнулся Ротмистров. Они нам, Иван Степанович, подарки делают почти что ежедневно. Так что нас ничем не удивишь,
- Охотно верю, Павел Алексевич! Охотно. Но поговорим о дне сегодняшнем. Сейчас наиболее мощный удар противник наносит нам на Курском направлении. Учитывая сложившиеся обстоятельства, Ставка приняла решение о передаче вашей 5-й гвардейской армии Воронежскому фронту. Как вы к этому относитесь?
Конев вперил пристальный взгляд в лицо. Ротмистрова. Тот с честью и невозмутимостью выдержан взгляд командующего Степным фронтом. Только подумал: "Что-то уж часто задают мне этот вопрос - "Как вы к этому относитесь?": вчера - генерал-лейтенант Захаров, теперь вот - Конев".
- Как я отношусь к переподчинению? - переспросил Ротмистров и тут же ответил: - Оттуда, сверху, я думаю, виднее.
- Значит так, Павел Алексеевич, - продолжал генерал- полковник Конев, - вам надлежит в самые сжатые сроки сосредоточиться юго-западнее Старого Оскола. Это, сами понимаете, не дружеский совет, а приказ.
И он, придвинув к себе карту, красным карандашом очертил только что названный район.
Конев улетел. А Павел Алексеевич долго ещё сидел над оперативной картой и думал, думал, думал.
Где-то через час позвонил Поскрёбышев по связи ВЧ.
Ротмистров сразу представил себе сидящего у телефона в приёмной Сталина широкоплечего, широколицего и бритоголового Поскрёбышева и ответил ему:
- Я вас слушаю, Александр Николаевич!
- Павел Алексеевич, с вами будет говорить товарищ Иванов.
Ротмистров знал, что Иванов - это псевдоним не кого-нибудь там, а самого товарища Сталина. Внутренне он весь сжался, лихорадочно раздумывая над тем, чем вызван неожиданный звонок Иосифа Виссарионовича. А тот уже, с характерным акцентом в голосе, глуховато спрашивал:
Скажите, товарищ командующий, вы получили нашу директиву о переброске вашей танковой армии на Воронежский фронт?
У Павла Алексеевича отчего-то запершило в горле, и он чуть с хрипотцой сказал в трубку:
Никак нет, товарищ Иванов, директива мной ещё не получена. Однако, я об этом решении уже информирован.
- Кем вы информированы?
- Товарищем Стёпиным.
Стёпин - это псевдоним командующего Степным фронтом генерал-полковника Конева.
- Хорошо, - послышалось на другом конце трубки, и Сталин, немного помолчав, опять задал вопрос.
- Скажите, как вы думаете осуществить передислокацию своей армии? Какое мнение имеете вы на этот счёт?
- Я решил: передислокация армии будет осуществляться своим ходом, товарищ Иванов.
- Своим ходом? - переспросил Сталин. - И это окончательное ваше решение?… А вы знаете, что по этому поводу высказывает нам товарищ Федоренко? Он говорит, что двигаться своим ходом на такое большое расстояние - многокилометровое! - опасно, - танки могут выйти из строя. А это грозит большими неприятностями. Товарищ Федоренко предлагает перебросить танки по железной дороге.
Ротмистров мгновенно ответил Верховному. И ответил, как ему показалось самому, несколько дерзко:
- Этого, товарищ Иванов, никак нельзя делать. Никак!.. Не надо забывать о мощной вражеской авиации, которая может запросто разбомбить в пути следования эшелоны с техникой или же железнодорожные мосты, без которых мы, естественно, не сможем следовать к намеченному району. Тогда, я уверен, мы не скоро соберём армию. И, кроме того, мы крупно подведём пехоту, переброшенную автотранспортом в район сосредоточения: если пехота повстречается с танками противника…
- Довольно об этом, товарищ командующий. Скажите лучше, вы имеете намерение совершать марш только ночами?
Павел Алексеевич на секунду задумался, а затем отчеканил:
- Никак нет, товарищ Иванов! Сегодня продолжительность ночи составляет всего лишь семь часов. Если мы, осторожничая, будем двигаться только в ночное время суток, то нам поневоле придётся танковые колонны на весь день заводить в леса, - прятать, а к вечеру, естественно, выводить их. А лесов, надо сказать прямо, на нашем предстоящем пути следования совсем мало…
Сталин хмыкнул на другом конце трубки:
- Что же вы предлагаете в таком случае, товарищ командующий?
- Я не предлагаю, я прошу вашего разрешения двигать танковую армию и днём, и ночью.
- Но послушайте! - голос Сталина чуть повысился. - Вы только что сами говорили об авиации противника: вас ведь в светлое время суток будут беспощадно бомбить! Вы понимаете это?
- Так точно, товарищ Иванов, понимаю. Возможно, нас и будут бомбить. И даже не возможно, а наверняка. И именно поэтому я прошу вас дать указание нашей авиации, чтобы она как можно надёжнее прикрыла нашу гвардейскую танковую армию с воздуха.
Я думаю, здесь вы правы, - чуть помолчав, согласился Верховный. - Хорошо, я полагаю, что ваша просьба о прикрытии марша армии нашей авиацией будет выполнена.
Он снова задумался, а затем добавил:
- Будете начинать марш, сообщите об этом командующим Степным и Воронежским фронтами. Желаю вам успеха…
Сталин положил трубку. Ротмистров белоснежным платочком вытер вспотевший лоб.
… Вечером этого же дня, по разосланным приглашениям, поздравить Павла Алексеевича с днём рождения собрались командиры корпусов, офицеры и генералы полевого управления армии. И Ротмистров решил воспользоваться этим собранием командного состава армии для отдачи предварительных, распоряжений на предстоящий танковый марш. Каким он будет - трудным и тяжёлым или же архитяжелым - этого командующий армией не знал. Но знал он одно - лёгким марш не будет…
- Товарищи командиры, - сказал он собравшимся, - я очень прошу вас извинить меня за столь необычный ужин, между прочим - праздничный, но в связи с изменением обстановки, я решил начать его с оперативной карты.
Командиры, пришедшие на юбилей, недоуменно загудели.
Кое-кто из них был откровенно разочарован… Но Ротмистров был непреклонен в своём неожиданном даже для самого себя решении.
- Прошу всех, товарищи командиры, подойти к карте! - приказал-пригласил он и тут же проинформировал собравшихся на праздничный ужин офицеров и генералов о предстоящей переброске армии, а заодно поставил необходимые оперативные задачи.
А потом всё же все пили трофейное шампанское, празднично шумели и дружно поздравляли Ротмистрова с днём рождения.
ПРИЗНАНИЕ ФАИНЫ
Братья Котляковы неторопливо шли от комбата к своему танку. Василий то и дело с интересом посматривал на Владимира и, наконец, не выдержал.
- Послушай, брательник, я давно хочу у тебя спросить и всё как-то не решаюсь…
- Какие проблемы, Вася? Спрашивай! Я всегда готов тебе ответить.
- Ты не обижайся, прошу тебя, но я вот о чём… Ты, случайно, в баптисты не записался?
- Не понял! Ты к чему это задаёшь такие странные вопросы?
- А к тому. Ты почему это на девчат вовсе не обращаешь никакого внимания?
- На каких это девчат?
- На обыкновенных, - на нашенских медсестёр… Я, например, с Алиной… в хороших отношениях. Валька, вон, с Фаиной дружит. А ты… Между прочим, братан, мне кажется, что Вера на тебя глаз положила. Замечаешь?
- Ничего я не замечаю и замечать не желаю, - Владимир вздохнул. - А вообще-то, уважаемые брательнички, у меня есть… невеста…
- Как?! - в один голос воскликнул Василий и Валентин. - Кто?…
- Я надеюсь, вы помните Леночку Спасаеву? Ну, из параллельного класса… Так вот, мы с ней собираемся пожениться. После войны, разумеется. А война… Гитлера мы уже гоним, и я надеюсь, война уже не долго продолжаться будет…
- Ну ты и даёшь! - восхищённо воскликнул Василий. - А, пожалуй, ты и прав: я, видимо, тоже скоро окольцую одну дивчину. Какую - знаете и сами: Алину. Она, вроде бы, не против, хотя я её об этом ещё не спрашивал. Представляете, как будет здорово, если свадьбы сыграем вместе, в один день!.. Что ты думаешь по этому поводу, Валька?
Валентин вздохнул:
- У меня с этим вопросом всё не так просто. Между мной и Фаиной, между нашими отношениями торчит этот чёртов Никанор; раньше Фаина его, по-моему, недолюбливала, а теперь, кажется, привыкает к нему.
- Ты, брат, поговори с ней. По-серьёзному… - посоветовал Владимир Валентину.
- А что, это дельная мысль! - охотно, и даже с каким-то энтузиазмом, согласился Валентин. - И я не буду откладывать на завтра то, что я смогу сделать сегодня. Итак, брательники, я на полчасика отчаливаю.
- Куда? - спросил Василий.
- На Кудыкину гору! К Фаине, чёрт побери, к ней же: я поговорю с ней прямо сейчас.
- Что ж, успехов тебе, Валька.
У медиков было на удивление тихо, Валентин даже подумал ненароком: "А не разбежались ли все по домам, да ещё и по случаю окончания войны?!". Он заглянул в одну комнату - никого, в другую - пусто, толкнул дверь третьей и… И сердце его от неожиданности чуть было не остановилось!.. На кровати - полулёжа на ней - страстно целовались Фаина и Никанор!..
- Фаина! - сдавленно и глухо воскликнул Валентин. - Фаина!..