Застигнутая врасплох парочка мигом вскочила с кровати. Фаина, покраснев, отвернула от Валентина лицо, а Никанор зло выдохнул прямо в покрывшиеся туманом глаза Котлякова:
- Стучать надо, лейтенант! Стучать!.. Интеллигентные люди всегда и везде так поступают…
Убитый неожиданным зрелищем Валентин не смотрел на подёрнутое злом лицо Зенина, он не сводил глаз со своей любимой Фаины.
- Фаина! - снова, но уже с тоской в голосе произнёс он.
И Фаина подняла лицо.
- Никанор, выйди, пожалуйста, на улицу! - попросила приказала она. - Мне нужно сейчас же, без свидетелей, выяснить отношения с лейтенантом Котляковым.
Зенин нехотя протопал к двери. И как только он переступил порог, Фаина упрямо вздёрнула голову.
- Ну, - сказала она, - что? Говори…
- Фаина, я глазам своим не верю… Ведь совсем недавно ты клялась мне!.. Я не верю…
- Извини, Валентин, но тебе придётся поверить. Не знаю, право, как получилось, но я… полюбила капитана Зенина.
- Как же так? Ведь ты мне говорила, что у тебя с Никанором ничего такого нет и не было, что он врал тогда, когда мы с ним подрались…
- Я тебе сейчас всё объясню…
Валентин рассеянно молчал некоторое время, а потом, собравшись с духом, сказал:
- Не надо, Фаина, мне ничего объяснять. И так всё ясно и понятно. Я - ухожу… Навсегда… Но прежде, чем я переступлю порог в последний раз, я хочу прочесть моё стихотворение, посвящённое тебе и только что сочинённое:
Снова вспыхнет за окошком,
Заискрится солнцем снег…
Мне привиделось: сегодня
Целовались мы при всех,
Я не знаю, что случилось?
Может, в кровь вошло вино?…
Но об этих поцелуях
Мне мечталося давно.
Знаю, это просто вспышка:
Через день пройдёт любовь…
Как и ты уйдёшь, малышка,
К другу новенькому вновь.
Ну и пусть, с меня - довольно!..
Я разлуки не боюсь,
И с другими на приволье
Пьяным вдребезги напьюсь.
Он замолчал, проглатывая комок, подступивший к горлу, потом сказал:
- А теперь, Фаина, прощай.
- Погоди!
- Чего тебе ещё?
- Валентин, можно я поцелую тебя на прощание?
Валентин грустно и тоскливо улыбнулся:
- Давай не будем… Не надо сентиментальности, обойдёмся без слёз. Прощай, и будь счастлива! С другим…
И, развернувшись, он резко толкнул дверь ногой.
Братья Кошляковы - Владимир и Василий - сосредоточенно хлопотали возле своего танка. Им с усердием помогал заряжающий Полежаев.
- Ну как, поговорил с Фаиной? - вытирая руки ветошью, спросил Василий подошедшего Валентина.
- Поговорил, - нехотя буркнул тот, присаживаясь на траву.
- Ты какой-то прямо не в себе, - сказал Владимир, внимательно вглядываясь в лицо брата. - Что-то не так?
- Не так… Мы с Фаиной… расстались. Вопросы прошу не задавать. По крайней мере - сегодня.
Владимир и Василий переглянулись и, понимающе вздохнув, принялись за прерванную работу; Полежаев, неловко кашлянув, проворчал: "Бог её накажет!"; а Валентин, накрыв лицо пилоткой, вытянувшись, замер на траве. И никто из них - ни Владимир, ни Василий, ни Валентин и тем более Полежаев - не знал, что сегодня, именно сегодня неотвратимо закрутился маховик большого колеса, которое непременно покатится в сторону пока ещё никому неизвестной Прохоровки. Они, эти молодые ребята, не знали, что сегодня начальник штаба армии генерал Баскаков с начальниками подчинённых ему отделов, командующим артиллерией генерал-майором артиллерии Владимировым, начальником инженерных войск полковником Исуповым уже приступил к обеспечению маршрутов движения корпусов, организации противовоздушной обороны и комендантской службы на предстоящем марше, составлению графика прохождения войск по рубежам и подготовке необходимых документов. Не знали братья Кошляковы и о том, какая большая ответственность возлагалась на начальника управления бронетанкового снабжения и ремонта полковника Солового, который со своими подчинёнными должен был составить план технического обеспечения армии на марше и принять все меры к тому, чтобы ни один танк не вышел из строя. Братья Кошляковы и заряжающий Полежаев твёрдо знали только одно - скоро будет что-то страшное, которое непременно коснётся их. Это чувствовалось везде и во всём.
ВХОЖДЕНИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ
Только что окончилось открытое комсомольское собрание. Василию страшно сильно захотелось курить и поэтому он поторопился одним из первых выбраться из рядов комсомольцев, многие из которых не очень жаждали уходить с собрания. А собрание, надо сказать, было на редкость бурным и воодушевлённым. Да и как воинам-гвардейцам не воодушевляться, почему? Ведь наконец-то до личного состава дошло долгожданное известие о выступлении на фронт. Господи, сколько же его ждали!.. Ожидание - нудное и беспокойное - утомило всех до конца, и именно поэтому известие о выступлении на фронт было ошеломляюще приятным для всех бойцов армии, и именно поэтому на открытых комсомольских и партийных собраниях, прошедших ныне, свободно можно было услышать горячие и твёрдые высказывания о том, что наконец-то для них, гвардейцев, настала страдная пора, пора рассчитаться с фашистскими захватчиками, рассчитаться за все принесённые ими советскому народу подлые и жестокие злодеяния.
Василий сам выступил на собрании сверстников-комсомольцев, призывая их громить ненавистного врага умно и беспощадно и гнать его с родной и священной для всех земли.
Василий присел на поваленный снарядом ствол тополя, закурил, задумался. Задумался и совсем не заметил, как к нему подошла и подсела невесть откуда взявшаяся Алина.
Он от неожиданности вздрогнул, когда она осторожно положила ему на плечо руку.
- Алина? Ты?
- Я, Вася, я… Ты чего это такой задумчивый? Серьёзный какой-то…
- Это от радости, дорогая, от большой радости: наконец-то наше выступление ожидается. На фронт будем двигаться. Понимаешь… на фронт!..
- Это же хорошо, Васечка: все быстрее разобьём фашистов и победу нашу приблизим. Так я говорю?
- Наверное, так, Алина. Скорее бы война проклятая окончилась, мы бы… Мы бы поженились… Я не прав?
- Прав, Вася, прав… Только вот дожить бы до победы! Только бы дожить.
Василий яростно швырнул окурок в траву, крепко обнял девушку, приложился губами к её уху:
- Не беспокойся, дорогая, доживём. Слишком уж мы молоды, чтобы о смерти проклятой думать…
… Седьмого июля, в половине второго утра, 5-я гвардейская танковая армия начала беспрецедентный форсированный, двумя эшелонами, марш. Первый эшелон составляли 29-й и 18-й танковые корпуса, во втором эшелоне двигался 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус. Ротмистров распорядился, чтобы штаб армии следовал с главными силами. Он, командующий этой армией, был уверен, что подобное построение на марше позволит не только чётко управлять армией, но и, в случае чего, быстро развернуть танковые корпуса для нанесения - с ходу - мощного танкового удара…
Казалось, что ночи - как и вчера, и позавчера, и поза-позавчера - и не было совсем. Да и какая она есть - ночь-то - в июле месяце! Так, одно название лишь: очень уж короткое это время суток в этом летнем и жарком до невозможности месяце… Кажется, только смежил усталые веки и не успел ещё провалиться в приятное беспамятство, а уже и вставать надо… А сегодня экипажи танков только чуть-чуть придремали, а многие и вообще, не спали. Они, усталые до изнеможения танкисты, вели свои стальные машины по строго заданному маршруту навстречу таинственной и поэтому тревожной неизвестности. Вели чётко, как и было положено, как нужно было.
Василий, какое-то время выглядывающий из люка на башне, прикрыл его.
- Фу, дьявольщина, ну и жарища сегодня: прямо пекло какое-то африканское! - досадливо прокричал он. - И это- в восемь часов утра! А что же будет в полдень?… Изжаримся к чертям!..
- Марш сегодняшний - это у нас сейчас вроде бы дороги в ад, - угрюмо отозвался Полежаев, вытирая рукавом пот с лица, - это мы сейчас вроде бы как в преисподнюю входим.
- Да заткнись ты, Фёдор, пожалуйста! - сказал в сердцах Владимир. - Надоел ты уже со Своими религиозными баснями хуже горькой редьки! - И к брату обратился: - Вась, чего там, наверху?
- А чего там будет?… Пыль столбом - дым коромыслом… Да в небе истребители наши барражируют: нас, естественно, охраняют. Совсем как ангелы-спасители…
- А небо-то какое?
- Чего? - не понял Василий.
- Я спрашиваю: небо сейчас какое? - повторил Владимир, повысив голос.
- Тебе-то какая разница?… Небо как небо - безоблачное… Кстати, заряжающий Полежаев, а почему это ты не присутствовал на собрании?
Фёдор хотел было промолчать, но Василий снова повторил свой вопрос. И тогда Полежаев ответил:
- Я, товарищ командир, не комсомолец, тем более - не коммунист. Так чего ж мне сидеть на этих самых собраниях, штаны протирать? Ведь вам там наверняка говорили, что нужно не щадить себя - Родину защищать, а я это давно знаю и запросто жизнь свою за Родину отдам.
- Гм, интересно ты рассуждаешь, Полежаев… Ну, а почему же ты молчал, не признавался, что ты не комсомолец? Мы бы тебя, как ты говоришь, запросто приняли… Мигом…
- Нет, товарищ лейтенант, - вздохнул Фёдор Полежаев, - мне нельзя ни в комсомол вступать, ни в партию. Да и кроме того, для чего мне всё это, если я совсем другого мнения в жизни придерживаюсь, противоположного.
Тут уж Валентин не выдержал, вскинулся, чуть рычаги управления из рук не выпустил.
- Фёдор! - вскричал он, - не говори загадками!
- А чего здесь загадывать?… Я - верующий… Я в Бога верую…
Ошеломлённый услышанным, Валентин так рванул танк вперёд, что стальная машина мгновенно "разулась" - гусеница, соскочила, и тут "тридцатьчетвёрку" резко крутнуло вокруг своей оси.
- Ты чего, Валька, бешеный! - закричал Василий, всерьёз расстроенный случившимся. - Какого чёрта машину рвёшь!.. И о нас бы подумал: не дрова ведь везёшь!..
Владимир, в отличие от Василия, промолчал: он лишь ожесточённо потирал только что сильно ушибленный лоб. Валентин же, не оправдываясь, буркнул:
- Сообщи комбату Чупрынину: так, мол, и так, короткая остановочка у нас невольно выходит…
- Дал бы я тебе "короткую остановочку"! - недовольно выкрикнул Василий, а сам уже по рации вызывал комбата: - Товарищ майор!..
Братья Кошляковы и Полежаев торопливо выползли из люка "тридцатьчетвёрки", и тут же их пристальным взорам представилась потрясающая и по масштабам, и по всем другим параметрам, доселе невиданная ими, картина. Вокруг, насколько глаз мог видеть, стояла сплошная серая и словно живая завеса пыли и дыма. Да такая плотная завеса, что сквозь неё братьям Кошляковым и Фёдору багровый диск высоко поднявшегося уже солнца представлялся как бурый огонёк еле тлеющей свечи.
- Господи!.. Господи!.. - торопливо и смущённо закрестился Фёдор, тоскливо и ошарашенно оглядываясь по сторонам. - Да что же это такое творится?! Ей-богу, мы и правда попали в преисподнюю…
А мимо, грозно и громко ворча и фыркая, проходили на больших скоростях тяжёлые и грозные танки; за ними, как бы вовсе беззвучно плыли по дороге шустрые автомашины: это продвигалась к назначенному району 5-я гвардейская танковая армия. И густая залежавшаяся дорожная пыль, грубо попранная гусеницами и колёсами боевой техники, неотвратимо поднималась асе выше и выше со своего дорожного ложа, неумолимо и настойчиво покрывая толстым - хищно-волчьей окраски - слоем придорожную растительность, представленную здесь кустарником и деревьями, зреющие хлеба в придорожных полях. Не щадила занудливая пыль и самих виновников нарушения её спокойствия: она медленно и бесконечно оседала и на танки, и на автомобили, словно маскируя их на всякий случай.
Танкисты, вооружившись необходимым инструментом, спрыгнули на землю.
Когда соскочившую гусеницу возвратили на её место и Кошляковы с Полежаевым собрались уже заводить танк и догонять свою часть, к ним неловко и даже с какой-то опаской подошли несколько ребятишек и женщин.
- Ну что, отступаете? - загораживая глаза рукой от пыли, спросила самая старшая из них и криво усмехнулась: - Защитнички вы наши…
Владимир, Валентин и Фёдор, невольно покраснев от язвительного тона и слов женщины, неопределённо пожали плечами и обратили свои взоры на Василия: ты, дескать, у нас старший по должности, ты и отвечай на вопросы местных жителей. Василий тоже засмущался, но, однако же, ответил.
- А кто вам сказал, дорогие женщины, что мы отступаем?… Сами посмотрите - мы же на запад путь держим, туда, в сторону Германии движемся…
- На запад?… В сторону Германии?… - не унималась пожилая женщина. - А, по-моему, Германия - так она уже и под Москвой числится… Ведь вы же всё германцам посдавали…
- Да кто ж вас поймёт нынче, - вмешалась вторая женщина, - на запад ли вы путь держите, аль на восток, - а всё ж одно - от-сту-па-е-те!
- Ты не совсем права, мать… - голос Василия словно вдруг надломился, стал хриплым. - Сегодня на дворе не сорок первый год… Сегодня и мы кое-что можем…
И он громко скрипнул зубами.
- Дай-то Бог, сынок, чтобы вы кое-что могли. А лучше было бы, если бы не кое-что, а во всю правду!.. Что - раз уж вы допустили проклятого фашиста в страну нашу - погнали его галопом из России-матушки, чтоб побыстрее выгнали его вон…
- Мы теперь не отступим, дорогие наши женщины, - согнал краску смущения с лица Владимир, - мы теперь не дадим вас в обиду!..
"Тридцатьчетвёрка", обдав напоследок женщин и ребятишек выхлопным газом, рванулась вперёд, догонять свою часть. А рядом нескончаемым мощным потоком шли и шли огнедышащие танки, трудяги-тягачи с лёгкими и тяжёлыми орудиями, неторопливые самоходно-артиллерийские установки, мирные и беззащитные на вид автомашины, упрямые бронетранспортёры.
Вскоре Кошляковы догнали своих, заняли в колонне предназначенное им место. Танковый марш продолжался.
Танковый марш продолжался, а Валентин изнемогал. И не только он чувствовал себя окончательно разбитым и морально, и физически, и даже наполовину умершим человеком: и остальным механикам-водителям было не легче. Адская июльская жара, густая и назойливая до глубокого отвращения пыль, нечеловеческое напряжение глаз и рук, синдром регулярного недосыпания - всё это с оглушающей силой обрушилось на несчастных механиков-водителей танков. И с каждым часом им становилось всё тяжелее и тяжелее. Для отдыха же времени совсем не было: каждый час был на вес золота.
- Валька! - окликнул брата Василий. - Давай я тебя подменю! Иначе ты пропадёшь ни за что и в бою не поучаствуешь. –
Валентин, против обыкновения, не стал возражать и охотно уступил рычаги управления танка брату. Чуть позже Василия сменил Владимир. Валентин же за это время смог неплохо отдохнуть…
…Павел Алексеевич Ротмистров сурово хмурил брови, стараясь придать своему лицу строгий вид, но в душе он был несказанно рад: выдержали, выдержали, чёрт побери, танкисты тяжелейшее испытание, выдержали с честью, поборов и нестерпимую духоту, и мучительную до невозможности жажду. Он, генерал, сам видел, как они, его подчинённые, выжимали у танков мокрые и липкие от пота гимнастёрки…
Танковая армия свой форсированный марш начала седьмого июля в половине второго утра; другим утром, сутки спустя, главные силы армии вышли в район юго-западнее Старого Оскола… Уже потом, позже, Ротмистров подсчитал, что, учитывая трату времени на подтягивание тылов и окончательный выход частей в указанные им районы, в целом за двое суток армия фактически преодолела, буквально подмяла под себя где-то 230–280 километров российских мучительных дорог. Радовал командующего армией и тот немаловажный фактор, что количество боевых машин, отставших во время напряжённого и изнурительного марша по различным, в основном, по техническим причинам, исчислялось буквально единицами. Да и то они после устранения неисправностей возвратились в строй в самые минимальные сроки…
Вернувшийся от комбата Василий громко и с горькой иронией в голосе объявил экипажу:
- Как вы, наверное, догадываетесь, товарищи танкисты, нам только что сделали замечание за… За отставание на марше. Разулись, понимаете, на ходу! И это - во время марша!.. Мирного, можно сказать, марша… А что же будет в таком случае с танком в бою?
- Это я виноват! - в один голос воскликнули Валентин и Фёдор; воскликнули, и тут же, посмотрев друг на друга, улыбнулись.
- Чёрт возьми, Фёдор, - крутнул головой Валентин, - пусть буду я виноват, но суть не в этом. Ты признайся, правду сказал ты тогда или так, сбрехал, что в Бога веруешь?
Полежаев снова улыбнулся, теперь уже как-то неловко.
- А чего мне, товарищ лейтенант, брехать? У нас вся семья такая, верующая… И дед, и прадед…
- Так ведь Бога-то нет!.. Сказки все о нём… Ну кто его видел, скажи? Ах, тёмный ты человек, Фёдор!
- Прекратите спор! - строго потребовал Василий. - А ты, Фёдор, смотри, при политруке нашем не ляпни о своей набожности: Якутии Мирон Иванович - он человек спокойный, но… Короче, ты меня понял, надеюсь! А теперь о деле: нам необходимо, ребята, ещё раз тщательно проверить и привести в порядок материальную часть машины, заправить её основательно, и, естественно, почистить своё личное оружие.
- Будет сделано, командир! - шутливо козырнули Владимир и Валентин; Фёдор, тот лишь покашлял в кулак: куда, мол, деваться, - такая уж наша судьба…
Пока рядовые и младшие офицеры были заняты непосредственно подготовкой своих боевых машин, командиры рангом повыше и штабы корпусов и частей лихорадочно собирали сведения о районе предстоящих боевых действий, вплотную занимались организацией противовоздушной обороны. За исполнением отданных генералом Ротмистровым
распоряжении контроль осуществлял штаб армии, разместившийся в селе Долгая Поляна…
… Был первый час ночи девятого июля. Владимир лежал на траве у танка, закинув руки за голову, и пристально- смотрел в далёкое звёздное небо с загадочным Млечным путём, думая с огромнейшей нежностью о ставшей ему родной и близкой Леночке Спасаевой, о маме. Фёдор Полежаев лежал на боку с закрытыми глазами: то ли спал он, набираясь сил к предстоящему новому дню, то ли прикрыл их, всем сердцем вслушиваясь в слова песни, которую шёпотом напевал себе под нос Валентин. А Валентин пел:
На главном Варшавском вокзале
Станционный смотритель ходил,
А на лавке под серой шинелью
Зажурившись сидел командир.А пред ним вся в слезах, на коленях,
Стоит дева - младая краса…
Очень вид такой мрачный и грустный,
По плечам расплелася коса.
Неслышно подошёл Василий, бывший по вызову у комбата; он осторожно присел, прислонившись спиной к траку и, вновь очарованный давно знакомой ему песней, начал негромко помогать брату:
Она нежно его целовала,
Всё хотела покрепче обнять…
Сама ласково, нежно шептала,
Что приходится редко встречать.
Оторвался от своих приятных мыслей о Леночке Спасаевой и Владимир.
"Ты не едь, ты останься со мною,
Вспомни прежнюю Нину свою…
Я своей шелкорусой косою
И тебя, и твой стан оболью".Вот и поезд к вокзалу подходит,
Пассажиры идут па перрон.
Командир распрощался с молодкой
И вошёл в пассажирский вагон.