Свист ветра в клинках, двойной удар, стук столкнувшихся тел и вопли боли. Затем все потонуло в общем крике.
– Тренера, подойдите ко мне! – голос Кровопускова заглушил общий крик.
Григорий Васильевич и литовский тренер подошли к столу.
– Ну-с, что будем делать? – спросил судья. – Бой продолжать невозможно, поубивают друг друга. Закончить вничью тоже нельзя. Предложения?
– Закончить бой по техническим причинам, – Гриша был спокоен.
– А третье место?
– Третье место разделить. Яцкевич заслужил. За волю к победе.
– Нет, не согласен! – горячился литовец. – Леонавичус лучше. Предлагаю засчитать обоим по штрафному удару. Разыграть приоритет. Один удар, обоюдные не возможны. Не убьют. Но ведь это спорт!
– Что вы скажете? – судья посмотрел на белоруса.
– Звучит логично. – Лапотнев пожал плечами. – Хорошо.
– Хорошо, – Кровопусков принял решение. – Кидаем один приоритет. Даю вам минуту поговорить со спортсменами. Успокойте их.
Он подошел к секретариату и быстро говорил. Гриша подошел к Максиму, растиравшему плечо.
– Ну, как ты, Макс?
– Бывает и хуже... но редко, – Максим попытался улыбнуться.
– Попытайся расслабиться, подумай о чем-то хорошем. Ситуация такая: разыгрывается один приоритет, что делать – я тебе не говорю, ты и так сделал больше, чем кто-нибудь ожидал. Теперь главное – будь спокоен. А если он потеряет голову... Кто знает, что... Удачи, Максимка, и... в любом случае – не убивай его. Если закончишь достойно – через две недели возьму тебя в Казань на ЦС запасным (ЦС – Центральный совет Динамо. Всесоюзные соревнования, рангом немногим ниже чемпионата СССР).
Гриша отошел.
"Ой, как мне все это надоело, быстрее бы закончить..." – Ему уже было все равно, как.
– Итак, дорогие друзья, вот и наступает решающий момент, – Максиму захотелось заткнуть уши и не слышать этот приторный голос. – Яцкевич и Леонавичус получают повторное предупреждение за грубый удар. Засчитываются обоюдные штрафные удары. Таким образом, счет становится 5:5. Разыгрывается последний приоритет. Итак! Судьба бронзы зависит только от одного удара! Кто победит?! Молодость или опыт? Жар или уверенность? Сейчас мы это увидим. Спортсмены приглашаются на дорожку!
Раздались аплодисменты, и Максим подошел к белой линии. С другой стороны вышел литовец. Он смотрел на Макса зверем, но отсалютовал ему. Максим отсалютовал в ответ. Снова аплодисменты. Судья кинул монету, и тренеры бросились к ней. По разочарованному лицу Гриши Макс понял, что приоритет не его.
– Приоритет справа.
Они надели маски.
– Прэ? Алле!
Шарунос бежал медленно беспрерывно финтя.
Максим, подняв "прямую руку" отступал, даже не согнув ноги в коленях.
– Альт!
"Ну, вот и все", – Макс подтянул гетры. Оглянулся. Два метра. Ну ладно... Внезапно желание все закончить лишь бы как и побыстрее – ушло. Он еще не проиграл! Максим согнулся, разогнулся, попрыгал, сделал пару финтов и пружинисто подошел к черте.
– Прэ? Алле!
Скачок, скачок. Он остановился, вытянув руку со шпагой. Литовец тоже сделал два скачка. Ни выпада, ни стрелы.
"Провоцирует на контратаку! Ну нет уж, иди сюда!"
Шарунос побежал. Максим отступал мелкими шагами, подняв "прямую руку".
Перевод, перевод, обратный перевод...
"Или собьет, или сядет на клинок". – Времени уже не оставалось.
Максим услышал лязг железа, но вместо того, чтобы попытаться защититься, крутанул еще один перевод.
Клинки сплелись, и в этот момент подошва правого тапочка оторвалась.
Он отшатнулся назад и упал на колено. Леонавичус не удержал свою шпагу, и она спружинив, полетела вверх.
Яцек увидел перед собой белый живот с надписью "Лятува", услышал многоголосый вой "Б-е-е-ей!!!".
Полусидя, с каким-то казачьем замахом, вкладывая все силы, он перетянул этот ненавистный живот.
Шарунос пытался прикрыться руками, но свист железа обогнал его.
ШЛЯМ!!!
На мгновение вопль литовца заглушил общий крик. Кричали все. Стоя, с ненавистью кричали непонятные слова зрители. Подпрыгивая, кричали украинцы и россияне. Тренеры обнимались. Гриша уткнулся носом в грудь долговязого Приходько.
Тот, размахивая вельветовыми фалдами нелепого зеленого пиджака, с остервенением лупил по спине Григория Васильевича длинными руками.
Верещал Ламянич, Кочубей двумя руками посылал поцелуи небу...
Максим сел на дорожку. Маска покатилась по полу. Он снял перчатку и кинул туда же.
Постепенно крик смолк. В полной тишине раздался негромкий голос Кровопускова.
– Атака справа – гардэ, – он посмотрел на угловых. – Гард, гард. Удар слева – тушэ, тушэ. Максим Яцкевич, третье предупреждение за грубый удар. Спортсмен дисквалифицирован.
– Дисквалифицирован! Победа наша! – литовский тренер бежал, подпрыгивая к столу секретаря.
Гриша коротко взвыл.
– Дисквалификация после удара! Удар засчитан! Бой закончен! – ревел он на бегу.
Поднялся невообразимый гвалт.
3
Яцек сидел, обхватив колени руками. Из глаз текли слезы, но он этого не замечал. Сильно болело плечо. Но боль странная, какая-то далекая, как будто болело не у него, а у какого-то другого человека. Близкого, родного, но другого. Максим заметил, что он плачет. Плечи дрожали от рыданий. Он уткнулся лбом в колени.
"Все! Окончилось! Выиграл, проиграл – неважно. Все позади. Я сделал все, что мог. Я не мог сделать больше". Макс зарыдал во весь голос. Все нечеловеческое напряжение последних десяти минут уходило со слезами.
Его плечи обняла чья-то рука. "Ванька", – подумал он с теплотой и уткнулся в его шею. Ваня гладил его по затылку. – Братишка. Братишка. Максик. Все хорошо. Завтра едем в Минск.
– Кто... Кто... Победил?..
– Не знаю. Решают. Но это был великий бой. Я горжусь тобой.
Внезапно заскрипел громкоговоритель. Мгновенно наступила абсолютная тишина. Было слышно как где-то капает вода.
– Дорогие друзья! – В голосе диктора было столько эйфории, что, казалось он выиграл "Волгу" в лотерею. – Как драматично закончился открытый чемпионат Литвы по фехтованию на шпагах! – Диктор сделал паузу.
– Ну! Рожай живее! – не выдержал кто-то из спортсменов.
– Угм, – поперхнулся динамик. – Итак, решающий бой за третье место в командных состязаниях между Литвой и Белоруссией... – торопливо проговорил диктор, очевидно, физиологически не умеющий изъясняться коротко, – закончился дисквалификацией белорусского спортсмена Максима Яцкевича. В течение двух месяцев он не сможет принимать участие в любых соревнованиях...
– Ну-у-у-у!!!! – орал целый хор. – Победил кто?
– Однако, по решению судейской коллегии, – снова пауза, никто не шелохнулся, – дисквалификация вступила в силу по окончании поединка, таким образом...
ААААААААААА!!!!!! ОООООООО!!!!!! УУУУУ!!!!!!
Максим обнял Ваню и снова заплакал. На этот раз – слезы радости.
– Качать этого сукина сына!!!
Максим побежал. Его не очень-то хотели поймать, и он быстро вернулся.
Приходько протянул бутылку с водой, и Максим стал жадно пить.
В центр зала, на тележке, прикатили трехступенчатую коробку с цифрами.
Награждение.
– Яцек-младщий – вперед! Кубок – твой! – Григорий Васильевич улыбался. По его красивому, старому лицу побежали лучики морщинок. Он показался Максиму добрым-добрым.
"Прям дедушка Ленин," – еще вздрагивая, ухмыльнулся он.
– Не-е... не-е-е... нет, не могу, – прозаикался Макс, он мотнул лохматой головой. – Во-о-он, Кочубей. Кочубей – капитан, пусть идет.
– Ну-у-у... я уже в туфлях, кто ж знал, что ты победишь, – Конюхов действительно был одет в щегольский спортивный костюм "Пума" и в туфли с большими медными пряжками. – А на награждение надо в форме...
– Я – пас, – Ламянцев замахал руками.
Вани нигде не видно.
– Но я... у меня, – Максим показал на красные глаза.
– Иди, – сказал Приходько, протягивая Максиму огромные солнцезащитные очки с надписью "Монтана".
Через очки было плохо видно, и он медленно поплелся к пьедесталу, где уже стояли россиянин и украинец.
Дождавшись относительной тишины, громкоговоритель заверещал, искрясь неправдоподобной жизнерадостностью.
– Дорогие друзья!
"Бедная его жена",– подумал Макс.
– За первое место... ля-ля-ля-тополя... команда Российской Федерации...
Улыбающаяся блондинка в национальном платье повесила на склоненную голову спортсмена желтую медаль. Затем, взяв со стола, протянула ему ушастый кубок, размером и цветом похожий на медный самовар.
Русский фехтовальщик с улыбкой Гагарина поднял его на вытянутых руках. В центре ведерного кубка почему-то были скрещены теннисные ракетки.
В голове шумело, Макс не слушал диктора и поэтому вздрогнул, когда блондинка подошла к нему. Он не наклонился, а сам повесил себе на шею бронзовую медаль. Взял кубок и с силой прижал к животу. Алюминиевый сосуд скрипнул и согнулся.
"Ну вот, – огорчился Максим. – Уважающая себя лошадь из такого пить не станет"...
Девушка с ласковой улыбкой, что-то негромко говорила ему по литовски.
"...бибис таве..." – разобрал он.
"И эта на хер посылает..."
Он, наконец, услышал шум зала.
– Подними, подними! – Ламянич подпрыгивая, тянул руки вверх.
Макс поднял перекошенный овальный кубок.
Зал взорвался. Крик, свист, улюлюканье. Снова потекли слезы. Зал покачнулся и он, выронив кубок, вцепился в килоты стоящего на средней ступеньке россиянина. Тот схватил Макса за шиворот.
– Что, братан, захорошело? – снисходительно забасил он. – Хороший бой, никак не ожидал...
– Помоги. До раздевалки...
Максим снял очки и, держась за чемпиона, слез с пьедестала.
Ваня и Ламянич подхватили и повели его. У стены на скамейке лежал обнаженный по пояс Леонавичус. Глаза его были красны, доктор посыпал белым порошком перепоясанный косой багровой полосой живот.
"Хорошо – руки не успел подставить, – подумал Макс. – Переломал бы..."
– Извини, – дрожащим голосом сказал он, – извини...
Литовец разжал тонкие белые губы и плюнул под ноги троицы.
Затем отвернулся. "Бибис, бибис, бибис…" – забубнил он.
– Ну да ладно, извинились, – резюмировал Ламянцев, и они двинулись дальше...
4
Раздевалка встретила их запахом миллионов раздевалок Советского Союза, а может, и всего мира. Запах конюшни. Они разошлись по скамейкам. Максим сел. Шевелиться не было никакой возможности. Так они и сидели молча, кто – сняв кроссовки, кто – одну штанину. Макс просто повалился на скамью. Каждый сантиметр тела болел. Он закрыл глаза. Влетел Кочубей и заорал с порога:
– Ну, Яцек-младший, ты герой! Ну, ты даешь! Одолел-таки!
Максим пробурчал что-то неразборчивое.
– Слышь, Максимка, а ты уже Оксану отдефлорировал? – Не понимая точного значения модного слова спросил Конюхов.
Ванька поднялся, одна нога голая, другая в килоте и тапочке.
– Ты, Кочубей, фильтруй базар-то. Щас башку тебе продефлорирую, – угрожающе процедил он.
– Че? Че? Че ты гонишь! Скажи спасибо, брат твой герой! А то...
Конюхов вышел хлопнув дверью. Ваня сел возле Макса, положил его голову себе на колени и, гладя липкие волосы, сказал:
– Все, Максимка, все. Сейчас в душ, потом в гостиницу и – домой, в Минск...
– Ой, Ванюш, сил моих больше нет на фехтование! Не хочу ни в Казань, никуда! Может, завязать мне с этим?
– Эх, Макс. Думай сам, но знаешь... По большому счету, будущего у тебя здесь нет. Ну, выиграешь ты чемпионат Белоруссии, станешь мастером спорта, а дальше? Олимпийского чемпиона из тебя не выйдет. Если продолжишь, пойдешь в институт физкультуры, будешь учителем спорта в школе. Какой из тебя физрук? Еврейский мальчик, интеллигент. Зря ты кларнет бросил. Маму расстроил. Знаешь что? Уходи сейчас! Этот бой запомнят надолго.
– А ты?
– А что я? Я в мединститут собираюсь...
В раздевалку шумно вошли тренеры.
– Ну что, герой, как вкус победы? – Григорий Васильевич был необычно оживлен. Максим посмотрел на него и улыбнулся.
– А как насчет поцеловать в морду?
– Сходи сначала в душ, а потом целуйся с Оксаной! И не делай удивленный вид, все об этом знают. Давай, отдохни недельку и – на тренировку, я тебя погоняю... Два месяца быстро пройдут, подумаем о твоем будущем.
– Вы знаете, Григорий Васильевич, я, наверно, не вернусь через недельку...
– Как так? Тебе до первого разряда рукой подать...
– Нет, не мое это. Я лучше буду на музыке играть или физикой займусь. Понимаете... – Максим задумался. – Вот я испытал самое большое, что мог получить от фехтования... И... Оно, конечно, здорово, но... Ухожу я. – Максим принял окончательное решение, сел и до конца снял килоты.
– Ну это ты зря! Ладно, поговорим в поезде. Но, в любом случае... Молодец! – Гриша обнял потного Максима и быстро вышел из раздевалки. Теперь подошел Приходько и взял его ладонь двумя руками.
– Ты это... того... В общем... Мужик! – Он смотрел на Макса большими коричневыми глазами. – Будет жаль, если уйдешь... Но все равно, это решение мужчины. – Он вышел и тихонько закрыл дверь. Максим растянулся на скамейке. Тело болело. Кровь молоточками билась в висках. За окном зачирикали воробьи...
Дверь душа открылась, выпуская клубы пара и голого Ламянича.
– Подъем, "Динамо" Минск! В гостиницу! Пиво за мной и Кочубеем! Да здравствует новый чемпион!!!
ЗВЕЗДА
Виктории, которая хотела стать музой, но не прошла профессиональный курс, с треском завалив практические занятия. (Не освоила противозенитный маневр.)
Во дворе супермаркета было необычно много машин.
Максим в третий раз объехал стоянку, пожалев, что у него не джип, а новая "Хонда Сивик". Наконец место нашлось и, едва не вывихнув шею, он припарковался.
"Что за ерунда? – подумал Макс. – Откуда здесь столько людей?" Но, включив сигнализацию, он вдруг услышал тысячеголосый вздох разочарования. Казалось, у мифического чудища, прятавшегося невдалеке, из-под носа ушла добыча. "Ах, вот оно что!" Загадка переполненной стоянки разъяснилась. Он находился в трехстах метрах от стадиона Кирьят-Элиэзер.
Максим вышел на площадь перед супермаркетом. До появления девушки по имени Нина, с которой он познакомился по Интернету, оставалось не меньше пяти минут, и он закурил.
Несмотря на то, что стоял конец апреля, было прохладно, и Макс порадовался, что надел теплую рубашку.
Он позвонил, и Нина сказала, что вышла, но его она не видит, и нет ни одной машины возле супера Бат-Галим. Внезапно на стадионе раздался грохот, будто взлетели сразу десять "Боингов-747". Оглушительный рев сопровождался свистом и взрывами петард. По площади мимо Макса побежали люди. Засунув в карман включенный мобильник, заинтригованный Максим ринулся вместе со всеми.
Оказалось, что владельцы и посетители ближайших ларьков и магазинов бежали в направлении кафе, на стене которого висел плоский экран. На нем, снова и снова, между расставленных рук застывшего в прыжке вратаря, мяч медленно вплывал в сетку ворот.
– Какой счет? – спросил у кого-то далекий от футбола Максим. – И кто играет?
Ответа он не получил, но все понял, взглянув на рыдавшего мужчину в красной майке "Апоэль Тель-Авив".
– Оле-е, оле, оле, оле-е. Ярок оле, Ярок оле!!! (Зеленые побеждают! – песня болельщиков "Маккаби" Хайфа.) – Пузатый владелец бара танцевал. Его обширное тело обтягивала зеленая клубная майка. Толстяк прыгал, вскинув вверх руки и тряся жиром вывалившегося из-под майки живота. – Всем пива! За счет заведения!! Оле-е! – Хозяин опустил левую руку, поднял правую, перекосился, и с победным гулом стал кружить вокруг стойки.
Максиму сунули в ладонь холодную бутылку "Голдстар", и он вышел из бара, удивляясь людям, которым в жизни не хватает острых моментов. "Все-таки не в Швеции живем... – думал он, попивая свалившееся на него бесплатное пиво. – Не хочешь воевать – борись за мир. Приключения здесь на каждом шагу". В кармане пискнул разрядившийся телефон, и Макс с огорчением взглянул на потухший экран.
"Это же надо? Район перепутал. Ладно, до Бат-Галим не далеко, – думал он, заводя машину. – Не туда поехал. Будем надеяться, что она не пользовалась "Фотошопом" и я узнаю ее по фотографии".
Через несколько минут он был возле супермаркета. Ни людей, ни машин. Магазин закрыт. Максим вздохнул, собираясь вернуться домой к опостылевшему компьютеру, когда заметил под деревом женскую фигурку. Макс присмотрелся. Девушке было не больше 20 лет. Как и интернетовская Нина, она была очень худа и низкоросла. Чтобы это скрыть, она носила туфли на высоких каблуках и куталась в большую для нее кофту. Светлые волосы и черты лица напоминали фотографию, полученную им по мэйлу, но ей никак не могло быть 37 лет.
Максим нерешительно посигналил.
Девушка, выжидающе смотревшая на машину, быстро подошла. Макс опустил окно и увидел, что вблизи она подходила под описание. Стали видны ее морщины, было заметно, что она искусно пользуется косметикой.
Нина была очень привлекательна. Одновременно она казалась девочкой и зрелой женщиной, сильной и беззащитной. Которую нужно было и оберегать, и опасаться.
– Максим? – Она вопросительно улыбнулась.
– Привет, Нина, заходи. Дверь открыта. – Когда женщина села, Макс обернулся к ней и, вдохнув запах духов, сказал: – Должен сделать тебе комплимент. Я долго вглядывался в тебя и никак не мог поверить, что тебе столько лет, как написано в анкете.
– Спасибо. Иногда мне даже дают 16. Могу ездить по школьному билету.
– Я их понимаю. Никогда бы не поверил, что твоему сыну 15.
– 17. – Поправила она. – Маленькая собачка до старости щенок.
– Гав. – Ответил мужчина и улыбнулся. – Куда едем?
– На море. Здесь недалеко.
– Я знаю. – Максим включил сигнал левого поворота.