"Простите его! - обращалась она к тем, кто лежал под этими плитами. - Он не по своей воле! Господи! - Мать подняла голову и видела над собой ясное небо. - Прости его и сохрани! Покарай меня, я виновата, я не дала ему силы!"
Дома мать не застала Симеона. На столе лежала помятая телеграмма. "Верь, мама…" - прочитала она. Она снова обрела силу. Глаза ее стали сухими, все в ней окаменело - и сердце, и руки, и глаза.
Тетя Драга открыла крышку старого букового сундучка. Следы краски говорили о том, что он был когда-то любовно расписан художником-самоучкой. В этом сундучке хранился семейный архив и все, что было ценного в этом доме: фотографии, письма мужа… Вот школьное свидетельство тети Драги. На минуту она задумалась и вспомнила, как давным-давно бегала в школу… А вот документ, выданный в церкви в день венчания. Все как положено, все как надо. И только счастье, которого она ждет всю жизнь, проходит мимо. Вот квитанции об уплате налогов. Письма Горана из Германии, его свидетельство о рождении, его диплом. Она положила туда же телеграмму и торопливо перевязала стопку бумаг шнурком, закрыла крышку сундука.
Щедрая материнская душа! Мать всегда найдет оправдание своему сыну, найдет тысячу разных доводов и всегда будет надеяться на лучшее.
Под вечер пошел сильный дождь. Он обрушился на село неожиданно, неожиданно отшумел, а где-то далеко вспыхивали зарницы, и откуда-то доносились глухие раскаты грома. Дождь прошел, и в воздухе стоял запах сена, земли и хлеба.
Старая Драга привыкла к тому, что сыновья ее редко бывали дома. Ей некогда было скучать, слишком много приходилось хлопотать по хозяйству. И она хотела одного: чтобы никто не мешал ей нести свою тяжелую ношу, чтобы никто не мешал ей ждать.
Сколько матерей на свете вот так же, как она, ожидают своих сыновей, ушедших на войну! Но Горан нанес ей жестокий удар. Как оправиться от этого удара? Как пережить случившееся?
Над лесом блеснула молния, и, словно по булыжнику прогрохотала пустая телега, загремел гром. Свет выхватил из мрака покрытые лесом горы. Тетя Драга вспомнила о Славке. Где она теперь? Может, промокшая, идет по горам? Как она отнесется к случившемуся? Ей будет тяжело поверить в то, что произошло. Если она любит Горана по-настоящему, ей трудно будет вырвать его из сердца.
В окно кто-то тихо постучал. Тетя Драга отдернула занавеску и скорее почувствовала, чем увидела, - стучала Славка.
- Иди! Дверь открыта, - взволнованно позвала она девушку.
На плечи Славки был накинут плащ, но она вся до ниточки промокла. Тетя Драга задернула занавеску, зажгла лампу. Она подошла к Славке, обняла ее и, не в силах сдержаться, горько заплакала. Она будто ждала этой минуты, сердце ее размягчилось, как воск от тепла, ей необходимо было выплакаться, поделиться своим горем.
- Не плачь, мама… - Неожиданно для себя Славка назвала ее матерью. И это слово сделало свое дело: оно сблизило их, породнило. Они стояли обнявшись и плакали. Славка старалась говорить спокойно, но по лицу ее текли слезы.
- Я и Сашо не верим газете, - ответила на ее вопрошающий взгляд девушка. - Через своего человека мы послали ему телеграмму и получили ответ. Он пишет: "Выполнил свой долг перед отечеством…" Мама, - продолжала она, помолчав, - в отряде считают его предателем. Я не верю, это клевета. Горан не мог пойти против своей совести. Я знаю его! Меня и Сашо обвиняют в том, что мы проявили неосторожность, связав его с отрядом. Скажи, мама, ты веришь своему сыну?
- Скажу тебе как перед богом, дочка, - он никогда не обманывал меня… А что, если его соблазнила слава, деньги? Матери трудно говорить о своем сыне, а люди о нем нынче говорят худое…
- Нет! Горан не мог стать предателем. Я верю ему, мама. И ты верь.
Мать провела ладонью по обветренному лицу девушки и, засмотревшись в ее глаза, тихо сказала:
- Веришь… Спасибо тебе, дочка!
В окно постучали. Славке надо было спешить. Она попрощалась с матерью и исчезла в темноте.
Тетя Драга стояла у окна и все смотрела в ту сторону, куда ушла Славка, и все думала о ней - как бы не случилась беда… Теперь она уже прошла опасную зону, вот сейчас минует ущелье и пойдет лесом.
- Да сохранит ее бог! - прошептала мать.
10
Горан потерял счет дням. Закрывшись в четырех стенах своей маленькой комнаты, он чувствовал себя оторванным от мира. Ни мать, ни товарищи не отвечали на его телеграммы. "Неужели поверили газетам?" Он метался как зверь в клетке. Его раздумья нарушала хозяйка. Она осторожно стучала в дверь, предлагая ему еду. Приходил Апостолов, но отвратительные телеграммы, которые он приносил, только усугубляли его душевные муки, которые переходили в физическую боль.
Апостолов и сегодня спешил принести ему телеграммы и газету, которая с запозданием на все лады воспевала его подвиг.
Как договорились, Апостолов внимательно следил за Гораном, не оставляя без внимания ни одного его слова. С каждым днем Апостолов убеждался, что история с советским самолетом - липа и Златанов, чем бы ему это ни грозило, смело разоблачает ее. Он все больше и больше убеждался в том, что Горан свой человек. Теперь он стыдился своей роли в этой нечистой игре. Еще вчера он принял решение покончить со всем этим. Вчера Апостолов еще раз увидел, как Горан реагировал на поздравления: он рвал одну телеграмму за другой, просматривая их на тот случай, чтобы не выбросить то, что ему нужно - телеграммы, которые он ждал.
- Вас поздравляют офицеры. Они искренне радуются вашему подвигу, - осторожно заметил Апостолов. - Зачем же так?
- Ты мне не скажешь, Апостолов, почему среди этих телеграмм нет ни одной от честного человека? Почему меня не поздравляют солдаты? Тончев, бай Стоян? Почему ты сам не выражаешь восторга?
В его голосе звучала и радость, и обида, но главное - искренность. И Апостолов пошел ему навстречу:
- Солдаты и техники не верят этой стряпне. Они считают это простым маневром с целью отвлечь внимание болгарского народа от успехов Красной Армии.
Горан подошел к Апостолову, взял его руки в свои и так же искренне и взволнованно сказал:
- Спасибо тебе, браток!
"Да он же свой человек!" - думал в эту минуту Апостолов.
Теперь он уже шел к нему с твердым решением рассказать все, очистить свою совесть. Его останавливало только одно - он не успел посоветоваться с Тончевым.
- В этот раз вам только одна телеграмма, - старался обрадовать Апостолов Горана тем, что наконец "патриоты" иссякли.
- Посмотри от кого.
- Какой-то майор из Софии, Кондов.
- Брось ее! - попросил Горан. - Газеты есть?
- Есть, но о наступлении русских умалчивают. Хвастаются успехами: окружили и уничтожили партизан. Сообщают имена убитых. Среди них одна женщина…
Апостолов развернул газету "Утро".
- Вот.
Горан начал жадно читать. Руки его дрожали, на бледном лице выступили красные пятна. Будто удерживая в себе страшный крик, он плотно сжал побелевшие губы.
- Убиты! - с болью вырвалось из его груди. - Убиты!
Апостолов понял, как глубоко задело Горана это сообщение, как оно потрясло его. Ему хотелось сказать товарищу что-то утешительное, но он не находил подходящих слов.
- Вы их знали? - наконец спросил он.
- Они были мне товарищами и братьями.
Апостолову хотелось сказать Горану о том, что они отдали свою жизнь за светлое будущее Болгарии… Но он молча положил ему руку на плечо - это все, чем он мог выразить свое сочувствие товарищу. Они поняли друг друга, и сердца их объединились жаждой мести.
- Хорошо, когда люди верят друг другу, - сказал неожиданно Апостолов. - Еще немного, и родина наша будет свободной.
В списке убитых были имена Славки и Сашо. Горан еще раз прочитал это сообщение: чуда не произошло, в бесстрастном перечислении имен павших он нашел их имена.
Больше Златанов уже не в силах был оставаться один. Решения одно за другим приходили в голову. Он взял пистолет, проверил обойму, положил запасные обоймы в карман и направился к двери. (Он забыл даже о том, что находится под домашним арестом.)
По дороге к аэродрому услышал рев взлетающего "мессершмитта". Он спешил, будто каждая минута решала исход дела. Решил не скрываться от командира, а, напротив, искать с ним встречи. Первое, что пришло ему в голову, - расправиться с ним немедленно, если он посмеет кричать на него. Потом - к самолету. Каждый, кто постарается помешать ему, будет убит. А там - курс на восток!
К удивлению, командир встретил его довольно дружелюбно. Осведомился о состоянии здоровья. Поворчал, что вид его оставляет желать лучшего. О наказании даже не обмолвился, словно Горан вернулся в эскадрилью после отпуска или болезни. Он рассказал ему о новостях на аэродроме и за его пределами. От него Горан узнал, что полчаса назад Владимиров вылетел в Софию, его вызвал специальной радиограммой генерал Брадов. Командир эскадрильи поглядывал на часы:
- Через двадцать минут должны приземлиться десять немецких транспортных "юнкерсов".
- В распоряжение нашего полка? - полюбопытствовал Горан.
- Нет, они останутся в их распоряжении. Летят с румынского аэродрома, из Добруджи.
- Отступают, - с удовольствием констатировал Горан.
- Авиация не отступает. Для нее не существует этого слова, она перебазируется, - возразил командир эскадрильи. - Мы тоже скоро… Но это под большим секретом: ждем приказ о перебазировании в Божуриште. Неплохо, правда?
- Да, - машинально ответил Горан.
- Нынче здесь, завтра там… И совершенно секретные сведения: нас с нетерпением ждут софийские девушки. У вас, надеюсь, есть там подружка?
Горан нащупал в кармане пистолет. "Застрелю, гад! Еще одно слово…"
- Я не задерживаю вас, Златанов! Небось соскучились по самолету? - Словно выдохшись, командир эскадрильи тяжело опустился в кресло.
Горан поспешил к стоянке. Любезность командира и новости, в которые он посвятил его, говорили о том, что наступают перемены. На аэродроме чувствовалась напряженная тишина. На лицах людей можно было прочесть нетерпение или затаенную радость. Техники и солдаты собирались группами и что-то вполголоса обсуждали.
Тончев и Апостолов вышли из казармы. Они только что говорили о Златанове. Увидев его у самолета, направились к нему.
Неожиданный вылет Владимирова окончательно протрезвил Апостолова - прошел слух, что Владимиров - фашистский агент. Теперь это не вызывало сомнения.
Немецкие самолеты один за другим появлялись над аэродромом. Они приземлялись в его северо-западной части. Тончев, Апостолов и Златаиов наблюдали за посадкой. Первый летчик, по мнению Горана, сел плохо. Апостолов обратил внимание на то, что самолет новый. Вот приземлился видавший виды ветеран.
- Летчик - старый волк, - констатировал Тончев. - Смотри, как сел - на все три точки!
Когда приземлился последний самолет, Апостолов спросил, обращаясь к Горану:
- Что вы считаете характерным для этой десятки?
- Вылетали в спешке, нервничают. Полет внеплановый, - ответил Горан.
- Да они просто сбежали, - добавил Тончев. - Посмотрите вон на того голубчика. - Тончев указывал на растрепанного летчика, который своей одеждой выделялся из общей массы. - Ей-богу, его затискали в кабину прямо с кровати! Молодцы братушки! Гонят фашистов, штаны не дают надеть!
- По всему видно, не на один день располагаются, - заметил Апостолов. - Что же мы? Оттуда их выкуривают, а мы их здесь пригревать будем?
Горан понял, что Апостолова тоже гнетет бездеятельность. Он уже не может спокойно ждать подходящего момента. Хочет искать этот момент, идти на риск. Того же хотел и Горан.
- Мы должны сделать так, чтобы этот аэродром был их последним аэродромом. Как это сделать? - спросил Горана Апостолов. - У вас есть какое-нибудь предложение?
У Апостолова уже созревал план, но он хотел знать мнение товарищей. Мнение Златанова в данном случае было для него важным. Златанова уважали за хорошее знание своего дела, он был отличным летчиком и знал самолет как свои пять пальцев. Осуществить задуманный Апостоловым план должен помочь Тончев - мастер на все руки, хитроумный изобретатель невидимых неполадок, которые держат самолеты на земле.
- Они поставили самолеты на небольшом расстоянии друг от друга, - продолжал Апостолов. - Пост у них свой.
- Необходимо уточнить задачу, - вмешался Тончев.
- Расстрелять фашистов и сжечь машины, - предложил Златанов.
Апостолов понимал состояние Горана - им руководила сейчас жажда мести. "Надо предостеречь его от необдуманных поступков".
- Так… Расстрелять и сжечь… Мы нарушим конспирацию. Командир эскадрильи заодно с немцами. Мы должны постараться привлечь на свою сторону и тех, кто заблуждается, и тех, кто недостаточно понимает обстановку. Нам еще предстоит бороться. Я думаю, - Апостолов посмотрел на Тончева, - выполнить свой план мы должны как можно хитрее. Самолеты не должны взлететь, но это надо сделать так, чтобы подозрение не пало на наших ребят.
- Это я принимаю, - согласился Тончев. - Зачем жечь самолеты? Я всю жизнь вожусь с ними, как врач с больными.
- Сентиментальность! - возразил Горан.
- Пусть сентиментальность, я не обижаюсь. Самолеты надо сберечь. Они нам пригодятся. Так и Апостолов думает. Пловцу обидно тонуть, когда виден берег, к которому он так долго плыл…
- Да, вы правы, Тончев. Я согласен с вами, мы должны думать о будущем.
- Я беру это на себя! - оживился Тончев. - Мне хорошо знакомы эти Ю-52. Мне понадобится пять минут на каждый из них. Есть у меня в запасе один секрет. Ни один эксперт не подкопается. А если найдется кто хитрей меня, - улыбнулся Тончев, - то мою пятиминутную пакость ему придется исправлять пять-шесть дней. Для этого мне необходимо пробраться в самолет или забраться к центральному двигателю. Вот и все, - заключил Тончев.
Апостолов взглянул на Горана.
- Сколько человек могут принять участие в этой операции? - спросил его Златанов. - Ты хорошо знаешь их, Апостолов? Мы идем на риск… Решительность, смелость и осторожность - вот что от них требуется.
Апостолов вздохнул.
- Людей у нас немного: кроме меня, Тончева, бай Стояна еще пять человек. Двое из них солдаты, трое - механики. Механики хорошо знают Ю-52.
Горан не услышал своей фамилии в числе этой группы. "Может, не доверяют?" - подумал он с обидой.
- Вам, я думаю, товарищи доверят руководство операцией, - обращаясь к Златанову, продолжал Апостолов. - Журнал для назначения офицеров в наряд у меня. Поручик Кожухаров не заступит на дежурство. Предложу вашу кандидатуру, тем более что вы давно не дежурили. Командир согласится. Подумайте, как обеспечить доступ к самолетам.
Лицо Горана просветлело. Они пожали друг другу руки, условились о встрече и разошлись.
Горану нужно было немедленно уточнить, долго ли собираются немцы гостить на их аэродроме. Его интересовало расположение самолетов, охрана.
11
Полковник Никол отдавал последние указания летчикам и механикам, когда ему представился дежурный - кандидат в офицеры Златанов.
Никол встретил его с напускной любезностью.
"Извивается как уж. Видно, плохи их дела!" - подумал летчик. Он старался не показать своей ненависти и держаться спокойно.
- В мои обязанности, господин полковник, входит забота о вас. - Горан мягко улыбнулся. - Чтобы представить вам сведения о погоде, я должен знать время вылета ваших самолетов и место их приземления. Кроме того, вы можете располагать мною, господин полковник. Я рад буду оказать вам любую услугу.
"Я счастлив буду проводить вас на тот свет!" - чуть не сорвалось у него с языка.
Полковник Никол с нескрываемым любопытством изучал его все это время, впившись в него глазами. Но Горан выдержал испытание.
"Какие поразительные черты лица! А посадка головы! Жаль, что он не ариец!" - пожалел полковник. Он почти внушал ему доверие, но "почти" - это еще не все.
- Если вам нужна наша помощь в охране…
Полковник не дал ему договорить:
- Благодарю вас, господин Златанов. Охрана у нас надежная. Полет намечен на шесть ноль-ноль. Приземлимся в районе Софии. Сведения о погоде прошу представить в пять тридцать.
- Господин полковник! Ваши люди утомлены. - В другое время Никол не стал бы выслушивать этого дежурного, но сейчас все так шатко - каждую минуту можно ждать удара в спину; полковник отлично знал положение на фронтах - это бесило его и одновременно сдерживало. - Наши техники могут утром снять чехлы с самолетов. Я хочу, чтобы ваши летчики, не торопясь, позавтракали…
- Наш летный состав обучен работать с максимальным напряжением и в любых условиях, - не упустил случая похвастаться полковник.
"Почему бы не уступить столь любезному кандидату в офицеры, - подумал полковник. - Самолеты под замками, а процедура с чехлами действительно займет время…"
- Я доложу генералу Брадову о вас, - заявил полковник. - Вы производите хорошее впечатление.
Златанов скромно опустил голову.
- Чехлы распорядитесь сиять в половине шестого. Ваши люди могут приступить к работе!
Горан проверил смену караулов и постов, вернулся в комнату дежурного. Было десять часов. Вот-вот должен был прийти Апостолов. Горан позвонил командиру эскадрильи. Тот был навеселе. Златанов улавливал обрывки песен горланивших пьяных. Шумная компания веселилась.
- Генерал Брадов лично приказал помочь немецким летчикам, - услышал Горан.
Командир был доволен докладом.
"Это очень хорошо!" - положив трубку, подумал Горан. Любезность генерала Брадова ему на руку. Он использует это обстоятельство. Теперь ему предстояло все как следует обдумать.
Над головой раздавались тяжелые шаги: Никол, расположившись на втором этаже, был неспокоен. Оп ходил из угла в угол. Потом послышался скрип лестницы, и перед Гораном возник полковник. Он вертел в руках объемистую бутылку.
- Румынская цуйка, - пояснил Никол, заметив взгляд дежурного. - Похожа на вашу троянскую. У вас найдутся стаканы? Я хочу выпить с вами, господин Златанов.
- Вам, господин полковник, надо отдохнуть, у вас был тяжелый день.
- Я не усну без этого, - он откровенно указал на бутылку.
- Могу вам предложить дыню. Кто-то из солдат позаботился… - Горан положил на стол большую янтарную дыню и подал полковнику стакан.
Никол налил доверху и, не отрывая глаз от дежурного, не торопясь, выпил. Горан заметил, что кобура у него расстегнута. "А почему он должен доверять мне?" - подумал он. Ему хотелось отвлечь себя от этой мысли, не думать о торчащем наготове из расстегнутой кобуры пистолете, ему бы вообще хотелось плюнуть в лицо этому пьяному господину и не думать о нем. Необходимость заставляла его говорить.
- Я проверил посты. - Горан вызывал его на разговор.
- И наши?
- У меня нет такого права, господин полковник. - И подумал: "Разыгрывает дурака".
- В таком случае мне необходимо это сделать. - Полковник отодвинул недопитую бутылку и, увидев, что дежурный встает, добавил: - Не надо сопровождать меня, господин Златанов!
- Это мой долг. Вы находитесь на болгарском аэродроме, - спокойно возразил дежурный.