Майор с интересом рассматривал странного парня с повязкой на голове. Говорил тот на чистом немецком, да еще с хорошо уловимым верхнесаксонским диалектом. Стало быть, местный. По свидетельству очевидцев, сразу после взлета он заложил крутой вираж, пытаясь, вероятно, уйти от низколетящих бомбардировщиков. Несомненно, такое под силу только опытному летчику.
- Насчет огней вы правы, - сказал он спокойно, - мы получили приказ принять еще одну эскадрилью с фронта. Они уже подлетали, и мы вынуждены были включить огни на запасной полосе, чтобы истребители не начали садиться на заставленную самолетами основную. Локаторы и радиосвязь не работали, и оператор принял подлетающего противника за своих.
- Вот и я говорю…
- И все же, - перебил Алекса майор, - кто вы такой? Как вас зовут, и в каком вы звании?
- Я… лейтенант Шеллен, - сознался Алекс, - Алекс Шеллен.
При этих словах майор вдруг понимающе закивал головой, словно ему все стало ясно.
- Из какой эскадрильи?
- 21-я ночная истребительная, - не моргнув глазом, Алекс назвал первый пришедший в голову номер и, чуточку помедлив, добавил: - Авиагруппа "Рейх".
Майор посмотрел на фельдфебеля и едва заметно усмехнулся.
- Авиагруппы "Рейх" уже месяц как не существует,- сказал он спокойно, - или я что-то путаю, Зигфрид?
- Совершенно верно, господин майор, - подтвердил рыжий, - по приказу фюрера ее расформировали в пользу пополнения фронтовых групп. Еще в начале января.
- Черт знает что такое, - возмутился Алекс, - ночных истребителей отправлять на фронт. Посмотрите, к чему это привело, - он показал рукой в сторону стены, словно там можно было что-то увидеть.
- Тут я с вами, пожалуй, соглашусь - это неразумно. Вы позволите? - Майор присел на краешек кровати. - А где ваши настоящие документы, лейтенант?
- Они пропали вместе с моей курткой.
- С вашей курткой, говорите? Положим, что так. А скажите, вы садились с работающим мотором?
Алексу хотелось ответить, что, если бы этот чертов мотор работал, он бы улетел куда подальше и не отвечал сейчас на все эти дурацкие вопросы.
- Нет. Мотор заглох в самый неподходящий момент.
- И вы хотите сказать, что совершили посадку без двигателя? - В голосе майора сквозило нескрываемое удивление.
- Так точно, герр майор. Если это, конечно, называется посадкой.
- Мм-да… - Майор переглянулся с "желторотиком", как мысленно окрестил унтера Алекс. - А что это у вас на пальце? - показал он взглядом на серебряное кольцо.
- Это? - Алекс уставился на безымянный палец своей левой руки. - Это память о проигранной битве за Англию. В нашей эскадрилье все носили такие кольца.
- Это в какой же, позвольте узнать?
Алекс собрался уже было выдумать новый номер, но в этот момент дверь палаты отворилась. Вошла старшая медсестра, следом за которой двое мужчин в кожаных плащах и фуражках с черными бархатными околышами, на которых тускло белели алюминиевые черепа. Майор встал с койки и одернул китель.
- Хайль Гитлер! - старший из вошедших небрежно поднял ладонь согнутой в локте правой руки на уровень плеча. - Гауптштурмфюрер СС Цальман.
Летчики козырнули и представились.
- Это ваш? - спросил эсэсовец майора.
- Мы еще не совсем разобрались, - ответил тот. - Гауптштурмфюрер, у меня к вам просьба: дайте нам пять минут.
- Зачем? Впрочем… - эсэсовец не стал кочевряжиться, - хоть десять. Где у вас здесь телефон? - Скрипнув плащом, он повернулся к медсестре, и они все втроем вышли из тесной комнаты.
- Хотите, чтобы вашим делом занялись в гестапо? - тут же обратился майор к Алексу. - Так они это мигом. Завтра же расстреляют как диверсанта.
- Почему… диверсанта? - приподнял голову Шеллен.
- А кто вы? С чужими документами, без знаков различия, да еще самолеты угоняете. Самый что ни на есть диверсант. Вас даже кормить не станут.
- Почему?
- Потому что не успеете проголодаться.
Майор снова подсел на край кровати и посмотрел на часы.
- У вас четыре с половиной минуты, решайте. Либо вы говорите правду и отправляетесь в лагерь для военнопленных, либо мы уходим, а вы продолжаете валять дурака, но уже с этими господами, - майор кивнул в сторону двери.
"Он прав, - подумал Алекс, - чертовски прав. Но как он догадался?"
- Я согласен, - сказал Алекс. - Раз такое дело… В общем… наш самолет был сбит тринадцатого февраля во время первой атаки Дрездена.
- Кто-нибудь еще уцелел?
- Теоретически мог спастись хвостовой стрелок, но мне о его судьбе ничего неизвестно.
- Ну, вот и все, давно бы так. Об остальном вас расспросят в другом месте.
Майор встал и собрался направиться к двери.
- Подождите, майор, а когда вы поняли, что я британский летчик? - спросил Алекс.
Штальп снова сел. Он производил все более благоприятное впечатление на Шеллена.
- Да почти сразу. Прежде чем войти сюда, мы посмотрели вашу одежду. Нас интересовали маленькие ярлычки и метки на всем, включая носки и носовой платок. Зигфрид, - майор обратился к фельдфебелю, - ты когда-нибудь слыхал, чтобы мы закупали для своих летчиков джемпера, связанные из верблюжьей шерсти на ливерпульской фабрике? А сапоги, пошитые из аргентинских коровьих шкур в Манчестере? Вот и я такого не слыхал. У нас вообще последнее время с импортом слабовато. Даже румынской нефти не стало. - Майор встал и прошелся по комнате. - А еще, - продолжал он, - вчера нам принесли сумку от английского парашюта. Ее нашли в реке. Как водится, она оказалась подписана.
Майор достал блокнот, раскрыл в нужном месте и показал своему собеседнику. "F. О. Shellen", - прочел Алекс обведенную рамкой запись.
- Когда вы несколько минут назад назвали себя, то я понял, что на этот раз вы наконец-то сказали правду. - Майор убрал блокнот. - Но началось все еще вчера - в состоянии полубреда вы много говорили по-английски, выкрикивали какие-то имена, приказывали прыгать. Старшая медсестра заподозрила неладное, сверила записи в вашей медкарте (то бишь в медкарте фельдфебеля Зигфрида Малера) и не обнаружила на вашем теле шрамов от ожога на левом плече. Собственно говоря, она и сообщила сначала нам, а потом в гестапо. Или наоборот. Вот так. - Майор Штальп снова облокотился на спинку кровати. - И последнее, если вам это интересно, - любой мальчишка в Германии знает, что кольца "Мы идем против Англии!" у нас носили только военные моряки, только подводники и исключительно из 4-й флотилии. Такое кольцо, например, было у моего сына. Они заказали всем экипажем сразу сорок штук в Амстердаме. Теперь это большая редкость. Почти весь списочный состав 4-й флотилии сорокового года лежит на дне Атлантики. Вместе со своими кольцами. Зигфрид, найдите гауптштурмфюрера.
- Ну что, выяснили? - спросил вернувшийся Цальман.
- Это флаинг офицер Алекс Шеллен, - сказал майор, показывая на раненого. - Был сбит тринадцатого числа над Дрезденом.
Эсэсовец подошел к койке Алекса и уставился на него в упор.
- И вы можете это доказать?
- Разумеется, - ответил майор.
Он сообщил Цальману кое-какие подробности, и тот, казалось, был вполне удовлетворен.
- Вот только как же нам быть с диверсионной деятельностью вашего протеже? - вкрадчиво спросил он майора. - Целые сутки этот субъект осуществлял ее на нашей территории без знаков различия и с чужими документами.
- Бросьте, гауптштурмфюрер, - улыбнулся майор. - Что же ему, по-вашему, сразу после приземления бежать с поднятыми руками в поисках ближайшего полицейского? Да и чужих документов на тот момент у него не было. Это потом они нашлись в кабине самолета. Совершенно случайно. Ну а уж стремление вернуться к своим есть законное право каждого солдата. Будем считать, что он просто вскочил на вражескую лошадь, когда под ним убили его собственную.
- Я, конечно, мог бы с вами поспорить, майор, но… - эсэсовец, не торопясь, натянул перчатки, - …но не стану этого делать. Однако рапорт все же напишу. А там пусть решают. Хайль! - Он вскинул руку и удалился вместе со своим помощником.
Майор достал блокнот, написал что-то и вырвал листок.
- Зигфрид, найди здесь телефон и позвони по этому номеру. Пускай пришлют двух охранников. Ну а вы, - обратился он к Алексу, - отдыхайте и набирайтесь сил. С этой минуты вы - военнопленный.
Когда они ушли, Алекса сводили в туалет, дали выпить стакан чаю, более походившего на отвар прелого сена, поменяли повязку на голове, затем вкололи что-то в плечо, и он, ни слова не говоря, отошел ко сну.
На следующее утро его осмотрел врач и констатировал, что пленный вполне пригоден для этапирования. Через час Алексу еще раз сменили повязку и велели одеваться. Поскольку у него не было зимней одежды, ему дали пахнувшую хлоркой поношенную шинель и отвратительного вида кепи из колючего сукна грязно-коричневого цвета. У дверей госпиталя Алекса встретил вчерашний майор.
- Вас будет сопровождать флигеринженер Бордони, - представил он стоявшего рядом с ним офицера. - Надеюсь, мистер Шеллен, вы будете благоразумны. Желаю удачи.
- Подождите, майор.
Алекс жестом пригласил Штальпа отойти в сторону.
- Вы говорили, что ваш сын имел такое же кольцо? - Он показал кисть своей правой руки. - А где он сейчас?
- Вместе со всем экипажем. Его лодка не вернулась в сорок третьем.
- Тогда возьмите, - Алекс снял с пальца свой талисман и протянул майору. - Вы правы, я не должен носить подобную вещь. Прощайте.
Майор взял кольцо. Они козырнули друг другу, и Шеллен направился к конвоирам.
Как это ни удивительно, но уже на четвертый день после сокрушительных налетов на столицу Саксонии южная ветка дрезденского железнодорожного узла была полностью работоспособна. Поезда шли в обоих направлениях, обходя все еще пылающий город с юга.
Алекса поместили в отдельном купе с постоянно занавешенным окном. Напротив него расположился Эрих Бордони, тридцатилетний офицер с розовыми петлицами инженера и полным отсутствием военной выправки. Никто из двоих охранников в купе ни разу не заходил. Алекс догадывался, что его везут во Франкфурт, точнее в Оберурзель, городок, расположенный в тридцати километрах северо-западнее Франкфурта. Все английские и американские летчики знали, что там находится дознавательный лагерь, называвшийся официально Центром обработки данных "Запад". Возможно, на востоке был аналогичный центр "Восток", предназначенный для русских, но о нем Алекс никогда ничего не слыхал.
- Как вы считаете, лейтенант, лето в этом году будет таким же жарким, что и в прошлом? - пытался завязать разговор Шеллен.
Бордони поначалу сделал вид, что не хочет знаться с врагом, но потом, очевидно посчитав, что глупо сидеть и молчать целые сутки, особенно если этот самый враг свободно изъясняется по-немецки, постепенно разговорился. Он оказался инженером авиационного завода, мобилизованным в сорок третьем году. Помимо доставки военнопленного в Оберурзель он должен был отвезти какие-то документы на один из военных заводов Гессена.
- Что вы собираетесь делать после войны? - спросил его Алекс.
- Что делать? По-моему, всем немцам придется делать одно и то же: заново строить свои города.
- Вы женаты?
- Да. У меня трое детей.
Бордони несколько минут крепился, но все же не выдержал и извлек из внутреннего кармана кителя портмоне с несколькими фотографиями. Потом он долго рассказывал о своей жене и каждом из малышей.
- Хоть бы с ними все было в порядке, - вздохнул он, убирая снимки.
- А где они сейчас?
- В Гросенхайне у родителей жены. Вы собираетесь бомбить Гросенхайн?
- Лично я собираюсь сбежать при первой же возможности, - совершенно серьезно сказал Алекс. - А насчет Гросенхайна… думаю, что как цель он слишком мал. Хотя все зависит от военного значения.
- А какое военное значение было у Дрездена?
* * *
По прибытии во Франкфурт все четверо, включая все тех же вооруженных карабинами охранников, сделали пересадку и уже минут через сорок снова вышли на перрон. Бордони дождался, когда их поезд уедет, и они перешли через две линии железнодорожных путей на другую сторону. Там, прямо напротив вокзала, находилась трамвайная остановка.
Алекс осмотрелся. Народу было достаточно много, в основном военные, большинство с чемоданами. В одном месте он увидел группу человек из пятнадцати, одетых в английские и американские куртки и комбинезоны. Алекс даже протер глаза. Некоторые были в фуражках с кокардами королевских эскадрилий, большинство - в меховых кепи и разного рода шапках без знаков различия. Поеживаясь от ветра, они курили и о чем-то оживленно разговаривали. Кто-то смеялся. Алекс поискал глазами охрану, но обнаружил лишь пару-тройку стоявших в стороне немецких солдат, из которых только один был вооружен автоматом.
- Это что же, пленные? - спросил он своего конвоира.
- Где?… Ах, эти. Наверное, из тех, кто постоянно живет в Центре.
- А что они тут делают?
- Не знаю. Некоторые ездят на работу, другие просто шляются от безделья.
- И их отпускают? - все больше удивлялся Алекс.
- Под особую подписку. В основном нижних чинов. Да и куда им бежать? Здесь на каждом шагу КПП.
- Мне, конечно, нельзя подойти?
- Абсолютно исключено. Пока вы под следствием, вам нельзя общаться ни с кем, кроме следователей. Даже с охраной.
Шеллен еще немного понаблюдал за соотечественниками, затем принялся разглядывать двухэтажное здание вокзала с высокой черепичной крышей и башенками. Оно было выстроено в средневековом фахверковом стиле: второй этаж замысловато расчерчен темными линиями стоек, ригелей и гнутых раскосов с белеными плоскостями оштукатуренных простенков; цоколь местами выложен из камня и прорезан в центре большой готической аркой центрального входа, над которой располагался каменный барельеф герба города Оберурзель.
- Вот куда вам надо перевезти вашу семью, - сказал Алекс инженеру. - Этот город никогда не станут бомбить.
Подошел длинный двухвагонный трамвай. Бордони показал кондуктору какой-то документ, вероятно, освобождавший его команду от покупки билетов. Тот, коротко взглянув на Алекса, отвернулся. Никто из пассажиров не обратил на их компанию ни малейшего внимания. Они уселись на задних сиденьях, и со стороны было совершенно незаметно, что кто-то кого-то конвоирует.
Минут через двадцать трамвай остановился возле приземистого здания с большими воротами, сбоку от которых Алекс рассмотрел небольшую вывеску, на которой было написано "Аусверштелле Вест". В обе стороны от здания уходил высокий забор с колючей проволокой наверху, но никаких вышек с прожекторами и пулеметами видно не было. Бордони, оставив охранников снаружи, вошел вместе с Алексом внутрь. Дежурный офицер провел их в караульную комнату, принял от него тоненькую папку, бегло просмотрел ее и расписался в получении пленного.
- Он ранен? - спросил офицер.
- Легко, - ответил инженер, пряча расписку во внутренний карман кителя. - Кроме этого он говорит по-немецки и склонен к побегу. Прощайте, - последнее было обращено уже к Алексу.
Офицер вывел пленного на внутренний двор и, проведя мимо двух длинных одноэтажных зданий с множеством окон, подвел к третьему такому же, где велел стоявшей у входа охране вызвать начальника караула.
- В тридцать шестую "А", - сказал он появившемуся оберфельдфебелю. - И пусть его посмотрит врач.
В одиночной камере размером 2,5 на 3 метра находились кровать, небольшой стол и массивный табурет с продолговатым отверстием для переноски одной рукой. Довольно большое окно было забрано решеткой, ниже располагался круглый ребристый радиатор парового отопления. Для вызова охраны в стене возле двери имелась кнопка звонка. Не успел Шеллен повесить на крючок вешалки свою шинель, как дверь отворилась. Вошедший охранник бросил на кровать поношенный, больничного вида халат и на ломаном английском велел пленному снять с себя всю одежду (а также наручные часы) и свернуть в узел.
- Потом вернут, а пока надень это, - указал он на халат и вышел.
Когда одежду принесли назад, у Алекса не попадал зуб на зуб от холода - батарея под окном была совершенно холодной. Охранник, здоровенный детина с квадратной челюстью, жирным, налитым кровью лицом и выпученными глазами, швырнул узел на кровать:
- Забирай и пошли мыться.
Не дожидаясь пленного, он вышел. Босиком, по обжигающему холодом полу, с узлом в руках Алекс засеменил следом. Они прошли в самый конец длиннющего коридора с расположенными по обе стороны десятками одинаковых дверей с номерами, потом свернули налево во второй коридор, пересекающийся с первым под каким-то тупым углом, снова прошли десятка три или четыре комнат, миновали еще один примыкающий коридор и уперлись, наконец, в дверь.
- Сюда.
Алекс вошел в крохотный предбанник, за которым находилась небольшая душевая с кафельным полом. Было очевидно, что все помещения здесь рассчитаны на единовременное пребывание только одного человека, и что пленные нигде не должны были встречаться друг с другом.
Слава богу, вода оказалась достаточно теплой. Стараясь не намочить повязку на голове, Алекс кое-как помылся. Обмылок, которым снабдил его охранник, производил после усиленного трения о тело не пену, а лишь немного сомнительной слизи. После душа Алекс с удовольствием натянул свои кальсоны, брюки и джемперы. Он заметил, что некоторые швы на его бриджах распороты и снова наспех зашиты. Ну понятно: искали пилки и проволочки с алмазным напылением. В кармане шинели он обнаружил и свои часы. Они не представляли особой ценности. Алекс слышал от кого-то, что немцы забирают у пленных штурманские хронометры, объявляя их государственным трофеем.
Выйдя в коридор, он узнал, что в комнате по соседству располагается цирюльня. Поскольку пленным полагалось иметь приличный вид, а режущие предметы были для них строжайше запрещены, в каждом из бараков имелся штатный брадобрей-парикмахер.
Когда они вошли, в кресле перед зеркалом с газетой в руках сидел старичок лет семидесяти. На нем, как и на всех здесь, была сизо-синяя форма германских ВВС. Увидав клиента, старичок резво встал. Алекс рассмотрел зеленые петлицы чиновника, на каждой из которых блестело по одной алюминиевой "птичке", означавшей ранг рядового. На кителе висел потертый железный крест за прошлую войну, в центре которого вместо свастики была отштампована буква "W", увенчанная короной. Старичок взбил пену и, подправив на ремне бритву, не спеша принялся за дело.
- У вас, наверное, отбоя нет от клиентов,- поинтересовался Алекс, просто для того, чтобы хоть с кем-то перекинуться парой слов.
- Но-но! Разговорчики! - крикнул из коридора охранник.
После парикмахерской Алекса завели еще в одну комнату, где сфотографировали и сняли отпечатки пальцев, оттиснув их на разлинованном бланке из розового картона. Потом его взвесили, измерили рост, и, наконец, он вернулся назад.
- Отдыхай, - сказал охранник, запирая дверь.