В салоне играла музыка - дон Стефано доставил недавно в заведение патефон и кофр с пластинками. Это были в основном танго, фокстроты, несколько оперных арий и даже пара военных маршей. Полураздетые девушки вальяжно прохаживались по салону, прилично одетые синьоры сидели на диванах, оживленно болтали, курили. В этот момент на пороге появился Лоренцо на своей деревяшке, небритый, с дикими глазами, одетый в морскую робу с гюйсами и орденской ленточкой. Вид его был настолько пугающим, что разговоры в салоне моментально смолкли. Казалось, Дз'Дима начнет сейчас все вокруг крушить, ломать, рвать на части. Через пять секунд доиграла пластинка и наступила вязкая, напряженная тишина. Тогда одна из девушек по имени Линда, у которой брат служил на флоте, гулкими в тишине шагами подошла к патефону, поставила новую пластинку, прокрутила ручку, опустила иголку - и зазвучал вальс. Волнующий, чарующий, волшебный. Его звуки принесли всем явное облегчение. А Линда решительно пересекла зал, подошла к Лоренцо, взяла его левую руку в свою правую, потом взяла его правую руку и опустила на свою талию. Дз'Дима, не отрываясь, смотрел девушке в глаза.
- Раз, два, три, раз, два, три, - негромко, почти шепотом начала Линда и стала легонько переступать с ноги на ногу.
Дз'Дима зачарованно принялся следовать ее движениям, сначала неловко, а потом все более и более уверенно, притоптывая своей деревяшкой, и вот уже пара кружилась - угловато, рывками, но в ритм, в такт, в резонанс с чудесной музыкой, напоминавшей о том, что жизнь продолжается и что на свете существуют еще любовь и тепло.
Пластинка окончилась, а Дз'Дима все держал Линду за руку и, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Девушка улыбнулась и повела Лоренцо за собой вверх по лестнице. Моряк безропотно подчинился.
Через час он твердо ступил на верхнюю ступень лестницы, как на капитанский мостик, обвел салон орлиным взором и стал медленно, с достоинством постукивая деревяшкой, спускаться в зал. Утомленная Линда, устало пошатываясь, скромно следовала сзади. Казалось, она несет за ним шлейф адмиральской мантии. Дз'Дима наотрез отказался от скидки и гордо оплатил два получасовых тарифа из остатков своей ветеранской пенсии.
На следующий день к нему в дом зашел дон Джузеппе Салина, владелец кинотеатра "Одеон" и предложил работу киномеханика.
Говорить этот мальчик начал в том возрасте, когда все дети обычно начинают говорить, но и папа, и мама, и дедушка, и бабушка, и все дяди и тети, словом, все сразу в семье поняли, что Доменико Пиоло по прозвищу Миникуццо, страшный заика. Он ни слова не мог произнести, не запнувшись. Это было невероятным мучением как для него самого, так и для тех, кто его слушал.
В первом классе учительница знакомилась с учениками:
- А тебя как зовут?
- До… До… До…
- … ре-ми-фа-соль-ля-си, - продолжал хором весь класс.
Бедняга пытался произнести фамилию:
- Пио… Пио… Пио…
- Ку-ка-ре-ку! - откликался класс. - Кудах-тах-тах!
Миникуццо быстро выучился читать и писать и постоянно таскал с собой листок бумаги. Слова ему было проще писать, чем произносить. Он получил диплом бухгалтера и пошел работать в муниципалитет.
В сорок пять он женился на женщине, которая была на пять лет его моложе, но всю жизнь провела в доме отца и матери, выходя только в церковь. Через полгода Миникуццо понял, что его жена Луизина готова заниматься с ним этим делом не чаще одного раза в месяц, причем в полнейшей темноте и даже в ночной рубашке, поднимая ее лишь до строго установленных пределов. Пока муж трудился на ней, Луизина тихо шептала "Отче наш" и другие молитвы.
- За… за… за… зачем т-ты мо… мо… мо… молишься?
- Чтобы не совершить плотский грех.
Не прошло и семи месяцев, как Миникуццо Пиоло снова заявился в "Пансион Евы", куда похаживал до женитьбы. Мало-помалу он втянулся и начал исправно посещать заведение каждый вечер по субботам. Так прошло что-то около года.
- Куда собрался? - спрашивала Луизина, когда муж выходил в субботу из дому.
Она была немного туповата и ситуацию до конца не просекала.
- Я иду играть в карты с дядей Тано, - корябал на листочке Миникуццо.
Отчасти это было правдой. Миникуццо быстренько отыгрывал партейку, а потом мчался в "Пансион". Но так случилось, что через два года дядюшка Тано скончался.
- Как же ты идешь к дяде Тано, охальник, ведь он умер?
Г-м-м, какая незадача! Тогда Миникуццо, который привык говорить либо правду, либо ложь, написал:
- Иду в "Пансион Евы".
Тем более Луизина и понятия не имела, что это за "Пансион" такой. Могло ли ей прийти в голову, что это бордель? Да и знала ли Луизина, что такое бордель? Нет, Луизина не знала, поэтому и спросила:
- Вот как? А зачем?
- По субботам там ведет прием один врач. Он обещает излечить меня от заикания, - написал Миникуццо.
Как-то раз в пятницу, беседуя в церкви со священником, которого Луизина аккуратно посещала раз в два дня, она поведала, о том, что муж начал проходить курс от заикания.
- О, молодец! А у кого он лечится?
- У доктора, который живет в "Пансионе Евы".
- Где?!
- В "Пансионе Евы", мне так Миникуццо сказал.
Священник моментально пришел в неистовство и стал возмущаться тем, какой же Миникуццо лживый и недостойный тип.
- Но почему же?
И тогда священнику пришлось объяснить Луизине, что собой представляет на самом деле "Пансион Евы", что за женщины в нем обитают, и для чего на самом деле туда ходят мужчины. Луизина восприняла все это спокойно, без плача и истерик. Она вернулась домой ледяная, как куриный окорочок, как обычно, приготовила ужин, как обычно, легла спать. На следующий день, когда в половине девятого вечера Миникуццо собрался из дому, Луизина уточнила:
- В "Пансион" пошел?
- Да.
Надо сказать, что еще утром Луизина узнала у соседки, где находится этот срамной дом. Она оделась поприличнее, взяла свою сумочку и положила туда подобранную на дороге железяку, килограмма на два. Потом, не торопясь, вышла из дома и гордо направилась к "Пансиону". Постояв немного, Луизина решительно распахнула дверь и вошла внутрь. И надо же случится такому совпадению - в вестибюле она столкнулась нос к носу с собственным мужем. Тот как раз покидал пансион с довольным и счастливым выражением лица. Миникуццо, как увидел ее, так весь и обомлел. Луизина молча подняла сумочку, раскрутила ее и шарахнула что есть мочи мужу по башке. Потом все так же молча развернулась и пошла прочь. Миникуццо, держась обеими руками за разбитую голову, весь в крови ввалился обратно в салон, вереща, как резаная свинья:
- Всю голову мне разбила! На помощь! А-аа, помогите же мне! Спасите! Мне жена голову разбила!
А потом вдруг замолчал, потрясенный. Он внезапно понял, что произнес всю тираду на одном выдохе, гладко, ни разу не запнувшись!
Что ж, курс лечения в "Пансионе Евы" явно пошел ему на пользу. С тех самых пор Миникуццо Пиоло больше не заикался.
А еще было незабываемое явление ангела. Среди девушек, приехавших в "Пансион" отрабатывать последние пятнадцать дней тысяча девятьсот сорок второго года, была одна, за плечами которой не меньше тридцати если не лет, то городов, где она поработала. Девицу величали Марианна Дзунич, псевдоним Амбра.
Она появилась с двумя чемоданами, маленьким и большим. Войдя в спальню, Амбра раскрыла маленький чемодан и достала оттуда несметное количество иконок со всевозможными святыми: св. Луиджи Гонзаго, св. Игнатий Лойола, св. Альфонс Лигурийский, св. Тереза, Младенец Христос, св. Женевьева, св. Рокко, св. Марта - все в аккуратных рамочках и с лампадками, а также дюжину четок и две бутылки со святой водой. Иконки Амбра развесила по стенам, а над комодом укрепила здоровенное распятие. Когда мадам Флора увидела всю эту красотищу, она сильно обеспокоилась и поинтересовалась у других девушек, не мешает ли такая религиозная мания Амбры работе с клиентами.
- Что вы, синьора! Работе - никогда!
Ладно, это ее личное дело, когда перед отходом ко сну Амбра на коленях у постели молится, покуда не переберет все четки до последнего шарика. Ее личное дело, когда каждое утро она проводит как минимум полчаса в молитве. Ее личное дело, когда она ополаскивает святой водой из бутылочек части тела, коими грешила. Вне всякого сомнения, если кто-нибудь неосведомленный случайно зашел бы ночью в комнату Амбры, его вполне мог бы хватить удар, настолько все эти мрачные лики с горящими лампадками создавали ощущение кладбища.
На рассвете четвертого дня после прибытия Амбры в порт зашла и пришвартовалась U-Boot, немецкая подводная лодка, матросы которой в течение восьми месяцев не видели ничего, кроме морской воды. Вечером, получив увольнение, весь экипаж помчался в "Пансион". Господа же офицеры на берег сходить не желали, героически оставаясь на борту и демонстрируя озабоченность только одним: победой фюрера и Третьего рейха. Однако мысль о том, что всего в каких-то сотнях метров от них находятся доступные всем женщины, не давала покоя, и к вечеру обер-лейтенант Эрнст Грисар не выдержал. Он обратился к командиру с просьбой о трехчасовом увольнении. Командир презрительно посмотрел на него, но дал добро:
- Только не выходите на берег в мундире, не позорьтесь.
Обер-лейтенант надел штатские брюки, свитер на пуговицах, сверху напялил пиджак. Для пущей секретности воротник пиджака он поднял, а на голову нахлобучил нечто вроде шляпы с отвисшими полями. В этом одеянии он был похож на полярника. Оказавшись на суше, бравый подводник тут же наткнулся на одного из членов экипажа, и тот выдал всю необходимую информацию. Идти было недалеко, буквально три шага. Обер-лейтенант, который уже находился на пределе возможностей, двинулся туда бегом, ворвался в "Пансион", набросился на первую попавшуюся женщину (а это была, естественно, Амбра) и заревел:
- Комм шон!
Амбра и зайти-то в комнату еще не успела, как офицер уже скинул ботинки, штаны и трусы. Девушка робко освободилась от халата.
- Шнель! Шнель! - командовал обер-лейтенант, показывая ей, что надо снять лифчик и трусики.
Амбра исполнила приказание, а немец тем временем освободился от пиджака и свитера.
- Кондом? - Амбра знала несколько немецких слов, которые были порой так необходимы в ее ремесле.
- Йа.
Пока немец снимал свою шляпу, завязанную тесемками на подбородке, Амбра подошла к комоду, достала упаковку и повернулась к мужчине… Эрнсту Грисару едва минуло тридцать, он был высок ростом, в области ребер у него был ужасный шрам, след от ранения. Кроме того, офицер носил длинные, до плеч, рыжеватые волосы и для полного комплекта такого же цвета бородку, которая аккуратно обрамляла его лицо. Амбра повернулась к нему как раз в тот момент, когда немец, разминая руки, вытянул их в стороны. Амбра побледнела, как покойница, ей показалось, что распятый Христос над ее комодом вдруг ожил и явился к ней во плоти. Да, никаких сомнений: это был Он! Она заорала так, что напугала всех в салоне, потом упала на колени и принялась целовать немцу ноги.
Ошарашенный обер-лейтенант схватил ее за волосы и попытался поднять с колен, обслюнявленные ноги доставляли ему мало удовольствия. Но Амбра упиралась, и лейтенант что-то яростно завопил по-немецки. Снизу прибежали мадам Флора, три постоянных клиента и еще две девушки. Распахнув дверь, они увидели Амбру, лежавшую на полу в полном экстазе. Тело ее было изогнуто, губы раздвинулись, обнажив зубы, глаза вывалились из орбит. Обер-лейтенант, матерясь по-немецки, подобрал одежду и ботинки, схватил в охапку одну из прибежавших девушек и поволок ее в ближайшую свободную комнату. Вышел он оттуда только через два часа.
Вечером за столом девушки и мадам Флора обсуждали происшествие.
Амбра, запершись в своей комнате, беспрестанно молилась. Мадам Флора вовсе не осуждала девушку:
- Ничего странного, она вела себя сообразно своей природе, увидев перед собой этого немца, который и по облику, и по фигуре был точной копией распятия…
Еще пару ночей все было более или менее спокойно. А в третью ночь через поселок прошла первая волна американских "либерейторов".
Они летели с моря на низкой высоте, и гул их мощных моторов, казалось, мог обрушить стены домов. Никогда до этого поселок не слышал столь ужасного рева. Сразу же открыли огонь батареи ПВО и боевые суда на рейде. Четыре или пять немецких истребителей бросились в неравный бой против одиннадцати американских самолетов. Все девушки, включая мадам Флору, скрылись в убежище.
Все, кроме Амбры. Оставшись в пансионе в одиночестве, она громко молилась, а здание сотрясалось, как в эпицентре землетрясения. Через некоторое время Амбра вдруг решила, что ее молитвы вернее дойдут до Господа, если она прокричит их в небо прямо с террасы. Девушка поднялась по лестнице, открыла дверку и оказалась посреди огромных резервуаров с водой. Луны не было, но в воздухе беспрестанно вспыхивали и гасли сотни, тысячи огней.
Некоторые были похожи на звезды, они проносились, подобно кометам, и падали на землю. Небо наполнено разрывами снарядов и следами трассирующих пуль. Амбра опустилась на колени и возвела очи к звездам. Неожиданно темноту прорезал мощный луч прожектора и сразу же пропал, но в этот краткий миг она узрела его. Да, в небе был ангел, она заметила за его спиной большие крылья, она видела, как он медленно и тихо слетает на землю.
Стрелок-радист американских ВВС, внук эмигрантов Анжело Коламоначи, не знавший ни слова ни по-итальянски, ни по-сицилийски, оказался единственным уцелевшим в подбитом и охваченным пламенем "либерейторе". Его комбинезон загорелся, он успел каким-то чудом сорвать его, застегнул парашют и выбросился из падающего самолета. И теперь плавно опускался, проклиная безветренную погоду, надеясь, что его не заметят и не расстреляют из ракетниц.
Дрожа и вытаращив глаза, Амбра ожидала второго чудесного пришествия. Вот опять луч прожектора выхватил на мгновение из темноты обнаженного летящего ангела и скользнул дальше. Скоро Амбра услышала шелест и увидела, как ангел приземлился на террасу. Он кувыркнулся пару раз через голову, потом выпрямился и поспешно стал освобождаться от опавших крыльев. Тут "ангел" вздрогнул и замер: перед ним стояла коленопреклоненная фигура. Фигура оказалась женщиной, она подползла к нему на коленях и спросила:
- Ты ведь ангел, правда?
- Йес, - ответил Анжело, потрясенный, что женщина знает его имя.
Тогда женщина поцеловала ему руку. Коснувшись в темноте ее лица, Анжело ощутил, что оно мокро от слез. Он поднял ее с колен и жестами показал, что ему необходимо спрятать парашют.
"Если он хочет спрятать крылья, значит, не желает, чтобы его признавали за ангела", - подумала Амбра, радуясь, что у нее теперь с ангелом есть один общий секрет.
Девушка подвела его к резервуару, который был поврежден осколком и поэтому стоял без воды. Анжело снял брезент, подумав, что внутри, пожалуй, не то что парашют, но и сам он без труда поместится. Наступило затишье, самолеты улетели, стрельба прекратилась. Снизу раздался голос мадам Флоры:
- Амбра, ты на террасе?
- Иду, - откликнулась Амбра.
"Ангел", очевидно, не хотел быть увиденным никем, кроме нее, потому что при первом звуке голоса мадам забрался в резервуар. Амбра поправила брезент и спустилась в дом.
На следующий день за столом Амбре пришла в голову неожиданная мысль: а едят ли ангелы? Она тихонечко заныкала свою порцию хлеба и немного сыра. Ночью пробралась на террасу к резервуару и позвала:
- Эй, ангел!
Брезент зашевелился, и появился Анжело. Он увидел ее и заулыбался. Не переставая улыбаться, в два счета расправился с бутербродом. Этот ангел, наверно, долго голодал, решила Амбра. Да и внешне ангелы выглядели точь-в-точь как мужчины! Голый ангел не только хотел есть, но и дрожал от холода. Вот чудо-то! Амбра решила раздобыть ему одежду. Но где же взять мужские вещи? Она сделала ангелу знак ожидать, сбежала вниз и постучалась в дверь к мадам Флоре.
- Это я, синьора.
- Входи, Амбра. Что случилось? - спросила мадам, зажигая свет.
Глаза у девушки горели, как у сумасшедшей, рот разъезжался в идиотской улыбке.
- Синьора, на террасу прилетел ангел. Он сейчас там.
Добрый вечер, здрасьте. У девицы совсем крыша съехала. Сумасшедший дом какой-то. Надо попытаться удержать ее смирной до завтрашнего дня.
- Хорошо. Завтра, если он не улетит…
- Но, синьора, он умирает от холода, надо поспешить!
Ангел, который умирает от холода? Мадам решила, что здесь что-то не так.
- Ладно, идем.
Так был спасен американец. Увидев парня и парашют, синьора спустилась в дом и вернулась с двумя шерстяными одеялами, подушкой, огромным караваем хлеба, двумя сырыми яйцами, пакетиком оливок, бутылкой воды и бутылкой вина. Она убедила "ангела", чтобы он сидел себе спокойно в резервуаре, а уж она обо всем позаботится. В этот момент Амбра подала голос:
- Это мой ангел!
Мадам с мягкой улыбкой заверила девушку, что никто не тронет ее ангела и пальцем. Что он только ее и больше ничей. И что она может ночью приходить к нему.
После этого мадам переговорила с кем надо. А еще через пару дней на террасу поднялись два каменщика для починки резервуара. Поднялись двое, а спустились трое. (Потом девушки признались Ненэ, что одним из каменщиков был почему-то его отец, дон Канджалози). Той же ночью Амбра, которая тем временем открыла для себя, что ангелы занимаются любовью не хуже мужчин, да что уж там говорить, намного лучше, просто по-ангельски, пришла на террасу и обнаружила резервуар, заполненный водой. Она поискала на террасе, заглянула в остальные резервуары - ее ангел исчез. Вся в слезах, Амбра разбудила мадам.
- Его нигде нет! Он обиделся на меня?
- Нет, Амбра. Он ушел, когда ты работала. Он просил передать, что он тебя любит, и с радостью бы остался, но его ждут в раю, похоже, у них там много дел. Он благодарит тебя за все, а это тебе от него на память.
Синьора нагнулась и достала из-под кровати огромное белое перо какой-то редкой птицы, которое когда-то, много-много лет назад, привез ей из Африки единственный в ее жизни мужчина. Перо она всегда держала при себе, но вот сейчас без всякого сожаления вручила девушке.