И вдруг, вспомнив про их уговор, он снова принялся читать с того места, где остановился, и читал долго, совсем позабыв, что надо снимать нагар со свечи, так что фитиль стал похож на гриб. Он до того увлекся, что забыл подбрасывать уголь в камин, и вспомнил о своем упущения только тогда, когда Мартин Чезлвит часа через два проснулся и закричал, вздрагивая от холода:
- Боже мой, огонь совсем потух! То-то мне и снилось, что я замерзаю. Велите принести еще угля. Ну и чудак же вы, Пинч!
Глава VII,
в которой мистер Чиви Слайм провозглашает свою независимость, а "Синий Дракон" остается без правой руки.
На следующее утро Мартин начал работать над проектом начальной школы с такой быстротой и усердием, что у мистера Пинча появились новые основания восхвалять природную даровитость этого молодого джентельмена и признавать его неизмеримое превосходство над собой. Новый ученик принимал комплименты Тома весьма благосклонно и, уже научившись за эти дни искренне уважать его - правда, на свой лад, - предсказывал, что они навсегда останутся самыми лучшими друзьями и что ни у одного из них (а тем более у Тома) не будет - он уверен - причины жалеть о том дне, когда они познакомились. Мистер Пинч был в восторге от его речей и чувствовал себя до такой степени польщенным этими сердечными уверениями в дружбе и покровительстве, что не находил слов для выражения своей радости. И в самом деле, насчет этой дружбы, какова бы она ни была, следует заметить, что она заключала в себе больше оснований для долговечности, чем иные многообещающие и скрепленные клятвой союзы, ибо до тех пор, пока одной стороне доставляло удовольствие оказывать покровительство, а другой - принимать его (в чем и заключалась сущность их характеров), не было никакого вероятия, чтобы фурии близнецы - Зависть и Гордость - стали между ними. Так, во многих случаях Дружба, или то, что слывет ею, держится скорее на контрасте характеров, чем на сходстве, опровергая старую истину.
Итак, на следующий день после отъезда семейства Пексниф оба они с головой ушли в работу. Мартин был занят своей начальной школой, а Томас - подсчетом сумм, полученных с арендаторов, и комиссионных, причитавшихся мистеру Пекснифу, причем в этом глубокомысленном занятии ему сильно мешала привычка его нового друга громко насвистывать во время работы, как вдруг их потревожило неожиданное вторжение человеческой головы в это святилище таланта, головы, порядком взлохмаченной и не внушавшей особенного доверия, но тем не менее посылавшей им с порога любезные улыбки, в одно и то же время игривые, заискивающие и одобрительные.
- Сам я не отличаюсь трудолюбием, джентльмены, - произнесла голова, - зато умею ценить это качество в других. Пускай я поседею и подурнею, если оно не является одним из наиболее привлекательных свойств человеческой натуры, равно как и талант. Клянусь честью, я от души благодарен моему другу Пекснифу за то, что он дал мне возможность полюбоваться очаровательной картиной, какую представляете вы оба. Вы напомнили мне Виттингтона, впоследствии трижды лорд-мэра города Лондона. Даю вам самое честное слово, вы очень напоминаете мне эту историческую личность. Вы оба Виттингтоны, господа, только без кошки, что мне кажется весьма приятным и счастливым исключением из правила, ибо я вовсе не поклонник кошачьей породы. Моя фамилия Тигг; как ваше здоровье?
Мартин посмотрел на мистера Пинча, ища объяснения, а Том, который впервые в жизни видел мистера Тигга, посмотрел на этого джентльмена.
- Чиви Слайм? - вопросительно произнес мистер Тигг, целуя свою левую руку в знак дружеской приязни. - Поймете ли вы меня, если я сообщу вам, что я доверенное лицо Чиви Слайма, так сказать посланник его двора? Ха-ха!
- Как! - вырвалось у Мартина при упоминании знакомой ему фамилии. - А что ему от меня нужно?
- Если ваша фамилия Пинч… - начал мистер Тигг.
- Нет, это не моя фамилия, - сухо отозвался Мартин. - Вот мистер Пинч.
- Если это мистер Пинч, - воскликнул мистер Тигг, снова целуя свою руку и продвигаясь в комнату вслед за своей головой; то он позволит мне высказать, как я почитаю и уважаю его благороднейшие свойства, о которых я слышал столько похвального от моего друга Пекснифа, и как ценю его музыкальный талант, хотя сам я не бренчу, если позволительно употребить такое выражение. Если это мистер Пинч, я осмелюсь выразить надежду, что вижу его в добром здоровье и что он не страдает от восточного ветра?
- Благодарю вас. - ответил Том. - Я совершенно здоров.
- Рад это слышать, - возразил мистер Тигг. - В таком случае, - прибавил он, приставляя ладонь к губам и наклонившись к уху мистера Пинча, - я пришел за письмом.
- За письмом? - повторил Том вслух. - За каким письмом?
- За письмом, - прошептал Тигг с той же осторожностью, что и раньше, - которое мой друг Пексниф адресовал эсквайру Чиви Слайму и оставил у вас.
- Он не оставлял мне никакого письма, - сказал Том.
- Т-с-с! - прервал его тот. - Неважно, хотя я и ожидал от моего друга Пекснифа большей деликатности; в таком случае я пришел за деньгами.
- За деньгами! - воскликнул Том в перепуге.
- Вот именно. - ответил мистер Тигг. И с этими словами он потрепал Тома по плечу и кивнул раза два или три головой, как бы желая сказать, что они понимают друг друга, что нет никакой надобности посвящать во все это третье лицо и что он сочтет за особое одолжение со стороны Тома, если тот без разговоров сунет деньги ему в руку.
Мистер Пинч, однако, был сильно озадачен этим необъяснимым, на его взгляд, поведением и сразу же объявил во всеуслышание, что тут, должно быть, вышла какая-то ошибка и что ему не поручали ровно ничего имеющего отношение к мистеру Тиггу или его приятелю. Мистер Тигг выслушал это заявление и попросил весьма решительно, не будет ли мистер Пинч так любезен повторить свои слова; и по мере того как Том повторял их фраза за фразой, со всей возможной ясностью и вразумительностью, мистер Тигг торжественно внимал ему, кивая головой после каждой точки. Когда же Том и вторично закончил свои объяснения, мистер Тигг уселся в кресло и обратился к молодым людям со следующей речью:
- Тогда я скажу вам, в чем дело, джентльмены. Здесь, в этом самом поселке, сейчас пребывает истинное созвездие ума и таланта; и вот, по преступной небрежности моего друга Пекснифа - иначе этого не назовешь, - мистер Слайм доведен до такого ужасного положения, какое только мыслимо в девятнадцатом веке и в современном обществе. В эту самую минуту, здесь, в "Синем Драконе", - заметьте, в трактире, в самом обыкновенном, жалком, низкопробном, насквозь прокуренном трактире для грубой деревенщины, - находится человек, с которым, говоря языком поэта, "сравнения не выдержит никто" и которого не выпускают из этого заведения за неплатеж по счету. Ха-ха! За неплатеж по счету! Я повторяю: за неплатеж по счету! Слыхали мы, конечно, и про "Жития мучеников" Фокса, и про Звездную Палату, и про Долговой Суд, но чтобы моего друга Чини Слайма держали заложником из-за какого-то счета, это уж положительно неслыханное дело, и тут я берусь спорить с кем угодно, будь он живой или мертвый.
Мартин и мистер Пинч посмотрели сперва друг на друга, а потом на мистера Тигга, который, скрестив руки на груди, взирал на них и скорбно и укоризненно.
- Не поймите меня превратно, джентльмены, - сказал он, простирая вперед правую руку. - Если б это вышло из-за чего-нибудь другого, а не из-за счета, я бы еще стерпел и все же не утратил бы уважения к человечеству, но если такого человека, как мой друг Слайм, задерживают из-за счета, который сам по себе ничто и пишется мелом на грифельной доске или даже просто на дверях, - тогда я чувствую, что где-то соскочила такой величины гайка, что расшатались самые основы общества и нельзя более полагаться даже на первопричину всех причин. Короче говоря, джентльмены, - произнес мистер Тигг, сопровождая свои слова красноречивым жестом и встряхивая головой, - если такого человека, как Слайм, задерживают из-за такой мелочи, как грошовый счет, - я отвергаю суеверия веков и ни во что более не верю. Не верю даже в то, что я ни во что не верю, будь я трижды проклят!
- Мне очень жаль, разумеется, - сказал Том после некоторого молчания. - но мистер Пексниф ничего мне не говорил, а без его приказа я бессилен что-либо сделать. Не лучше ли было бы, сэр, если бы вы сами пошли туда… откуда вы пришли… и лично одолжили бы деньги вашему другу?
- Как же это возможно, когда меня и самого задержали по той же причине? - спросил мистер Тигг. - Тем более что из-за возмутительной и, я должен прибавить, преступной небрежности моего друга Пекснифа у меня нет даже денег на дорогу.
Том хотел было напомнить этому джентльмену (который в своем волнении, вероятно, позабыл все на свете), что здесь имеется почтовая контора и если б он написал кому-нибудь из своих друзей или доверенных лиц, чтобы ему выслали денег, то письмо, может быть, и не затерялось бы в дороге; во всяком случае, как ни велика эта опасность, очень и очень стоило бы рискнуть. Однако врожденный такт заставил его воздержаться от намека, и, опять помолчав некоторое время, он спросил:
- Вы говорите, сэр, что вас также задержали?
- Подите сюда, - сказал мистер Тигг, вставая. - Вы ничего не будете иметь против, если я открою на минутку это окно?
- Разумеется, нет, - ответил Том.
- Отлично, - сказал мистер Тигг, поднимая раму. - Видите вы там внизу человека в красном шейном платке и без жилета?
- Конечно, вижу, - воскликнул Том. - Это Марк Тэпли.
- Вот как, Марк Тэпли? - сказал мистер Тигг. - Этот ваш Марк Тэпли был так любезен, что не только проводил меня сюда, но еще и дожидается, чтобы проводить меня обратно. И совершенно напрасно он так любезен, - прибавил мистер Тигг, расправляя усы, - скажу вам, сэр, что лучше было бы для Марка Тэпли еще во младенчестве захлебнуться материнским молоком, чем дожить до сего дня.
Хотя мистера Пинча и устрашила эта ужасная угроза, однако у него все же хватило духу крикнуть Марку Тэпли, чтобы он вошел в дом и поднялся наверх, и тот повиновался оклику с такой быстротой, что не успели Том и мистер Тигг убрать свои головы из окна и снова закрыть его, как обвиняемый уже предстал перед ними.
- Скажите, Марк! - обратился к нему мистер Пинч. - Боже мой, что такое могло произойти между миссис Льюпин и этим джентльменом?
- Каким джентльменом, сэр? - сказал Марк. - Я здесь не вижу никакого джентльмена, сэр, кроме вас и вновь прибывшего джентльмена, - и он довольно неуклюже поклонился Мартину, - а ведь, насколько мне известно, ничего особенного не произошло между вами обоими и миссис Льюпин.
- Какие пустяки, Марк! - воскликнул Том. - Вы же видите мистера…
- Тигга, - вставил этот джентльмен. - Погодите. Я еще его уничтожу. Всему свое время.
- Ах, этого! - возразил Марк с презрительным задором. - Ну да, его-то я вижу. И видел бы еще лучше, если б он побрился и постригся.
Мистер Тигг свирепо затряс головой и ударил себя кулаком в грудь.
- Нечего, нечего тут, - сказал Марк. - Сколько ни стучите, все равно толку не будет. Меня вы не проведете. Ничего у вас там нет, кроме ваты, да и та грязная.
- Ну, Марк, - вмешался мистер Пинч, предупреждая открытие военных действий, - ответьте же на мой вопрос. Или вы сейчас не в духе?
- Да нет, сэр, с чего же мне быть не в духе? - ответил Марк, ухмыляясь. - Не так-то легко быть веселым, когда по свету разгуливают такие вот молодчики, аки львы рыкающие, если только бывает такая порода - один рев да грива. Что может быть между ним и миссис Льюпин? Что же другое, кроме счета! И я еще думаю, что миссис Льюпин зря им мирволит, надо бы с них брать втридорога за то, что они срамят "Дракон". По-моему, выходит так. У себя в доме я бы такого мошенника и держать не стал, даже за бешеную цену, какую дерут на ярмарках. От одного его вида может скиснуть пиво в бочках! Да и скисло бы, кабы могло понимать!
- А ведь вы так и не ответили на мой вопрос, Марк, - заметил мистер Пинч.
- Да что ж, сэр, - сказал Марк, - тут особенно и отвечать нечего. Приезжают они с приятелем, останавливаются в "Луне и Звездах", живут и по счету не платят, потом переезжают к нам, живут и тоже не платят. Что не платят, это дело обыкновенное, мистер Пинч, мы не против этого, - а не нравится нам, как он себя держит, этот молодчик. Все ему не так, все никуда не годится, все женщины, видите ли, по нем с ума сходят, - только подмигнет, они уже на седьмом небе; все мужчины для того только и созданы, чтобы быть у него на посылках. Это еще с полбеды, а нынче утром он мне говорит, как обыкновенно, медовым голосом: "Мы вечером уезжаем, любезный". - "Уезжаете, сударь? - говорю. - Не прикажете ли приготовить вам счет?" - "Нет, любезный, говорит, не трудитесь. Я велю Пекснифу, чтоб он об этом позаботился". На это "Дракон" ему отвечает: "Очень вам благодарны, сударь, за такую честь, но только как мы ничего хорошего от вас не видали, а багажа с вами нет (мистер Пексниф уехал, вам это, сударь, может, еще неизвестно?), то мы предпочли бы что-нибудь более существенное". Вот как обстоит дело. И я сошлюсь на любую даму или джентльмена, не лишенных простого здравого смысла, - заключил мистер Тэпли, указывая шляпой на мистера Тигга, - ну, не противно ли смотреть на этого молодчика?
- Позвольте спросить, - прервал Мартин эту откровенную речь и предупреждая ответные проклятия мистера Тигга, - как велик весь долг?
- В смысле денег очень невелик, сэр, - отвечал Марк. - Фунта три с чем-нибудь. Да дело-то не в деньгах, а в его…
- Да, да, вы уже говорили, - сказал Мартин. - Пинч, на два слова.
- Что такое? - спросил Том, отходя с ним в угол комнаты.
- Да просто в том - стыдно сказать, что мистер Слайм мой родственник, о котором я никогда ничего хорошего не слыхал, и что мне хочется его выпроводить отсюда; полагаю, три-четыре фунта не жаль за это отдать. У вас, я думаю, не найдется денег заплатить по счету?
Том Пинч замотал головой так энергично, что не оставалось никаких сомнений в его полной искренности.
- Вот беда, у меня тоже ничего нет, и если б вы были при деньгах, я бы у вас занял. А нельзя ли сказать хозяйке, что мы берем долг на себя? Я думаю, это будет все равно.
- Ну, еще бы! - сказал Том. - Она меня знает, слава богу!
- Тогда пойдем сейчас же к ней и так и скажем: чем скорей мы избавимся от его общества, тем будет лучше. До сих пор вы разговаривали с этим джентльменом, так, может быть, вы и сообщите ему, какие у нас намерения, хорошо?
Мистер Пинч согласился и тут же довел это до сведения мистера Тигга, который стал горячо пожимать ему руку, уверяя, что теперь он снова готов уверовать во все высокое и святое. Их помощь, говорил он, дорога ему не тем, что временно облегчит его удел, но прежде всего тем, что она вновь подтверждает высокий принцип, согласно которому избранные натуры всегда и везде сочувствуют избранным натурам, а истинное величие души находит отзвук в истинном величии души. Это показывает, говорил он, что они тоже умеют ценить талант, - хотя, поскольку дело касается Слайма, в благородном металле заметна лигатура, - и он благодарит их от имени друга так же тепло и сердечно, как если бы благодарил за самого себя. Тут все двинулись к лестнице, и, будучи прерван на середине речи, он, во избежание дальнейшей помехи, уже при выходе на улицу ухватил мистера Пинча за лацкан пальто и занимал его высокопоучительной беседой всю дорогу до самого "Дракона", куда следом за ними явились и Марк Тэпли с новым учеником.
Румяная хозяйка едва ли нуждалась в поручительстве мистера Пинча, чтобы отпустить на все четыре стороны постояльцев, от которых была рада избавиться любой ценой. И в самом деле, кратковременным лишением свободы они были обязаны прежде всего мистеру Тэпли, который по своему характеру видеть не мог благородных оборванцев, охотников поживиться на чужой счет, и особенно невзлюбил мистера Тигга и его приятеля как образцовых представителей этой породы. Таким образом, без труда уладив дело, мистер Пинч с Мартином ушли бы немедленно, если бы не настойчивые просьбы мистера Тигга оказать ему честь и познакомиться с его другом Слаймом, которым было настолько трудно противиться, что, уступая отчасти этим просьбам, а отчасти собственному любопытству, они согласились, наконец, предстать пред светлые очи этого джентльмена.
Мистер Слайм сидел в мрачном раздумье за графинчиком с остатками вчерашнего коньяка, погруженный в глубокомысленное занятие: мокрой ножкой своей рюмки он отпечатывал на столе кружок за кружком. Мистер Слайм имел жалкий и опустившийся вид, но в свое время, что был отъявленный хвастун, выдававший себя за человека с тонким вкусом и редкими талантами. Для того чтобы прослыть знатоком в области изящного, капитал требуется небольшой и всякому доступный: стоит только задирать нос повыше и презрительно кривить губы, изображая снисходительную усмешку, - и в любом случае этого хватит с избытком. Нелегкая, однако, дернула незадачливого отпрыска семьи Чезлвитов, от природы ленивого и не способного ни к какому усидчивому труду, растранжирив все свои денежки, объявить себя, пропитания ради, наставником в вопросах изящного вкуса; обнаружив, однако, хотя и слишком поздно, что для этого занятия нужно побольше данных, чем у него имеется, он быстро опустился до своего нынешнего уровня, и уже ничего не оставалось в нем прежнего, кроме хвастовства и желчи, - вряд ли мог бы он существовать самостоятельно и отдельно от своего приятеля Тигга. И теперь он был так жалок и низок, соединяя плаксивость с нахальством и заносчивость с пресмыкательством, - что даже его друг и приживал, стоявший рядом с ним, по контрасту возвышался до уровня человека.
- Чив, - сказал мистер Тигг, хлопая его по спине, - мистера Пекснифа не было дома, и я уладил наше дельце с мистером Пинчем и его другом. Мистер Пипч с другом - мистер Чиви Слайм! Чив, мистер Пинч с другом!