Тигран приподнял голову. По долине бежал настоящий Славин, а этот лежал и не двигался… Сообразив, что он оказался рядом с убитым солдатом, Тигран вскочил и у подножия холма нагнал своего связного.
- Здесь безопасно, по окопам пойдем, - заявил Игорь, спускаясь в траншею. - Вот только книгу я обронил, жаль! Возвращаться буду, может, и подберу. Не передохнуть ли немного, товарищ старший политрук?
Грохот доносился и с той стороны, откуда они пришли, и с более близкого расстояния.
- Наши стреляют, - объяснил Славин. - Издали семидесятишестимиллиметровые и стодвадцатидвухмиллиметровые бьют, а на этих склонах вот, взгляните, наши батареи.
Взглянув поверх холма в сторону оврага, Тигран только теперь заметил замаскированные артиллерийские огневые позиции. Вспыхивало белое пламя, и спустя минуту в той стороне, куда летели снаряды, слышались глухие взрывы.
Прислонившись спиной к стене окопа, Тигран глядел то на батареи, то на связного, искренне восхищаясь им и так же искренне завидуя ему.
- Который раз пересекаешь эту долину? - спросил он.
- Второй. Ночью в штаб посылали из полка. Ракетами освещал, проклятый, стрелял еще сильней, чем теперь.
- Где ты жил до войны?
- Я из Тулы. Старика отца в прошлом году похоронил. Он у меня оружейником был.
- Ну, а ты?
- А я, как техникум окончил, в армию пошел. Если жив буду, в институт поступлю.
Тигран смотрел на этого спокойного русского парня, который с первого же дня сумел освоиться с необычной обстановкой. Тиграну казалось, что куда бы он ни пошел, с ним рядом всегда будет этот храбрый юноша.
- А хорошо мы проскочили, товарищ старший политрук! - оглянувшись на долину, весело заметил Славин. - Когда вы отстали, я уж испугался.
Тигран дружески улыбнулся.
- Рано умирать, поживем еще, дорогой!
Славин покраснел и не смог ничего ответить.
Оба дышали уже ровней.
- Пойдем, что ли, Игорь? - спросил Тигран, в последний раз оглядываясь на долину, в которой снова начали разрываться мины и снаряды.
В широкой и глубокой свежеотрытой щели, служившей командиру полка наблюдательным пунктом, майор Дементьев тепло встретил Аршакяна.
- "Друзья встречаются вновь…" - произнес он. - Пожалуйста, мои хоромы к вашим услугам! Как вам нравится военный пейзаж? Ну-ка, возьмите бинокль, посмотрим, что вы заметите…
Перед Аршакяном открылось обширное поле с копнами пшеницы и черными воронками от снарядов. Поле казалось безлюдным. Лишь вдали часто вспыхивало белое пламя или рвались наши снаряды, подбрасывая к небу свинцовые клубы дыма и землю. Тигран отклонил бинокль направо - та же картина; налево - то же самое.
Воздух был полон неумолкающего грохота и резкого свиста осколков.
- Ну, что вы ведите?
- Да почти ничего, - признался Аршакян.
- Ничего?! Но ведь они поливают адским огнем! Вглядитесь внимательней, и вы увидите их траншеи - редкую, но прямую линию кустов, что тянется к холму. Это и есть передний край их обороны! Считают себя замаскированными…
Аршакян различил эту линию, но ничего больше не увидел.
Зазвонил телефон. Связной передал трубку майору. Вначале Дементьев молча слушал, потом ответил:
- Он сидит себе, не высовывая головы. Именно так… Точно так… Будет в точности исполнено.
Вернув трубку связному, он шепнул на ухо Аршакяну:
- Это Галунов. Звонит каждые пять минут. Припомнил теории из всех книг.
Тигран не ответил. Уже второй раз при нем заходила речь о генерале. И в словах начальника политотдела и в словах Дементьева чувствовалось что-то недосказанное.
Аршакян еще раз поднес к глазам бинокль и не увидел ничего нового, кроме спокойно бредущей по полю лошади.
Ему казалось, что впереди нет ничего опасного, что самое страшное осталось позади, в той долине, по которой он пробирался сюда.
- Ничего нет, вижу лишь одну лошадь! - сообщил он.
- Какую лошадь? - насторожился Дементьев, отбирая у него бинокль.
Связавшись по телефону с первым батальоном, он приказал снайперским огнем снять появившуюся лошадь. После первых выстрелов та поскакала было обратно, но вскоре рухнула наземь.
- Почему вы распорядились стрелять? - удивился Тигран.
- Кто бы ни показался перед нами - это враг, будь он в образе человека, коня, мула или бегемота, все равно.
Тигран попросил направить его в батальон. Майор вызвал другого связною.
Это был Каро.
- Ну как, не страшно? - спросил Тигран.
- Да нет, - ответил Каро, словно стесняясь своего ответа. - Чего тут бояться?
- Ну, молодец, что не боишься. Веди меня в первый батальон. Меня привел сюда очень славный парень Игорь Славин. Говорил, что дружит с тобой.
- Да, это мой товарищ.
Целый день Тигран переходил из роты в роту, беседовал с бойцами, во время обстрела ложился на дно окопа, в грязь, видел убитых бойцов, почувствовал близость смерти.
К вечеру он уже свыкся с визгом снарядов, со свистом пуль и доносившимся из тыла гулом бомбежки.
День прошел в перестрелке. Неприятель так и не сделал попытки перейти в атаку.
Уже смеркалось, когда майор Дементьев вызвал Тиграна из батальона к себе, на наблюдательный пункт. Там же был и комиссар полка.
- Приказано отойти, оставить позиции, - коротко сообщил майор. - Скажем прямо - отступить.
- Почему? - почти в один голос спросили Аршакян и Микаберидзе.
- Высшему начальству виднее, - ответил майор. - Разве не вызывает подозрения, что неприятель не пытается перейти в атаку? К юго-востоку от нас уже заняты Левицовка и Белуховка.
В полночь полк бесшумно снялся с позиций. Тыловые подразделения еще раньше начали отходить на восток.
Тигран шел радом с Дементьевым. Они отошли уже довольно далеко, но неприятель продолжал поливать огнем оставленные полком позиции, освещая их ракетами. В той долине, которую пересекли сегодня утром Тигран со Славиным, взлетали фонтаны земли и дыма.
Батальоны в вольном строю молча двигались по лесу. Идя рядом с Миколой Бурденко, Тоноян ворчал:
- Конечно, если не видели ни одного фашиста, и отступаем, он не дурак, чтобы на месте сидеть. Пойдет за нами и будет бить, как он хочет.
- А ты не болтай по-пустому! - остановил его Бурденко. - Это тебе не виноград уминать или поливать хлопок! Много ты соображаешь…
- Очень хорошо соображаю. Будем отступать - фашист тогда придет и твой дом отнимет и твою пшеницу. А завтра и виноград и хлопок возьмет. Ты меня не учи, какой умный стал!
В Тонояне проснулась былая страсть к спорам, и он не мог сдержать себя. Он и Бурденко были теперь большими друзьями, но сегодня слова Миколы только раздражали его.
- Подумаешь, урок дает! - продолжал он ворчать. - Если ты такой храбрый, вернись и убей его.
- Прикажут - и поверну назад. Не тебе решать и не мне. Поумней нас с тобой найдутся…
- А я говорю: мы с тобой должны решать, товарищ Бурденко! Ты что думаешь? - почти закричал в ответ Тоноян.
- Зря тебя генералом не назначили! - съязвил Бурденко.
- Пусть тебя назначают, - уже спокойней ответил Тоноян.
- Приказ - это закон! - заметил Ираклий, слышавший этот спор. - Сказано отойти - значит так и надо. Там у них, наверху, вся картина перед глазами, они все видят. Остались бы на месте, - может, для нашей дивизии, может, и для всей армии хуже было бы. Так что вы неправильно рассуждаете, товарищ Тоноян… Нами партия руководит. А найдется ли такой, чтоб не верил партии?
- Я таких не знаю! - отозвался Мусраилов.
- Есть такие, Тоноян? - спросил Микаберидзе.
- Ясно, нету, - ответил и Тоноян. - А партия знает, что наш полк крепкие позиции оставил?
- Знает, она все знает, братец! - ответил Микаберидзе. - Она решила - и мы ушли. Плохо будет, если она скажет "стой", а мы отойдем.
- Этого не будет! - сказал Тоноян.
- A-а, понял-таки! - поддразнил его Бурденко. - А мне, думаешь, легко, что ли? Душа у меня не болит? Нутро не горит? Эх, колхозник, многого ты еще не понимаешь!.. Характер у меня такой. На глазах слез не бывает, а в сердце скопляются.
В поросшей леском балке дали приказ стать на отдых. Разрешили перекурить, но самокрутки держать в рукаве.
- У меня махорка кончилась, нечего курить, - сказал Бурденко.
- Совсем нету? - переспросил Тоноян.
- Последнюю крошку в окопе выкурил.
Тоноян развязал свой вещевой мешок, достал оттуда кисет с табаком.
- Бурденко!
- Ну?
- Давай кисет, махорки отсыплю.
- Правда?
- Давай, давай!
Отсыпав махорки Миколе, Тоноян громко спросил:
- Кому еще надо, ребята?
Он поделил между курящими почти всю махорку.
- Дай-ка и мне! - попросил Аргам Вардуни. Тоноян подошел к нему, чтоб дать ему закурить, но раздумал.
- Не привыкай, не стоит.
Бурденко с наслаждением курил, приговаривая:
- Ай да хозяйственный мужик, Тоноян!
- А ты что думал? - отозвался Арсен. - На такой вот день и спрятал.
После пятнадцатиминутной передышки батальон снова двинулся на восток.
IX
Пять дней подряд дивизия с незначительными стычками отходила назад, оставляя окопы глубокого профиля, тянувшиеся от роты к роте и от батальона к батальону, выбранные со всей тщательностью огневые позиции. Они отходили в тыл под растерянными взглядами стариков, женщин и детей.
Фашистские войска захватили Киев, Полтаву, окружили Ленинград, бомбили Москву, двигались вдоль берега Черного моря на восток.
Непрерывно отступавшие бойцы, видя отход соседних полков, видя мрачные лица полковников и генералов, думали, что отступает вся Красная Армия. Боец видит лишь свой батальон, свой полк и подчас лишь близкого соседа. Поэтому, когда отступает его часть, ему кажется, что везде и всюду та же картина. Узнав, что на таких-то рубежах наши переходят в контрнаступление и наносят неприятелю большой урон, боец радуется, но потом в нем начинает расти обида: "А мы-то разве так уж слабы и бессильны?"
И хотя командиры убеждали, что отступление диктуется военной необходимостью, в их словах угадывалась та же боль, что и в вопросах бойцов: "До каких же пор нам отступать?"
Каждое слово этого постоянного вопроса лилось не из уст, а вырывалось из кровоточивших сердец вместе с жарким дыханием.
Кому не пришлось увидеть отступление 1941 года, тот едва ли сможет представить себе ту огромную, не вмещающуюся в человеческой душе боль и злобу, которую переживал каждый боец и которая рождалась в сердцах миллионов советских людей.
…И вот наконец пришел приказ закрепиться и завязать бои.
Рано утром майор Дементьев с наблюдательного пункта оглядывал в бинокль места, которые, по его убеждению, должны были стать сегодня полем горячих боев с противником. Накануне ночью к нему пришли генерал Галунов и начальник политотдела Федосов. Генерал лично проверил линию обороны, все огневые точки, позиции батарей - и при всей своей придирчивости не нашел никаких погрешностей и упущений.
- Мы надеемся на тебя, покажи свой талант, - сказал генерал Дементьеву.
Похлопав по спине майора с добродушной фамильярностью старшего по положению, он вернулся в штаб.
Федосов с Аршакяном обошел все батальоны, провел беседу с политработниками, командирами и бойцами. Начальнику политотдела рассказали, что боец Тоноян ворчал: "Зря мы отступаем".
- Говорили вы так? - обратился Федосов к стоявшему перед ним Тонояну, разглядев в темноте лишь его высокую фигуру.
- Говорил, товарищ начальник политотдела.
Их слушали и остальные бойцы взвода.
- Чем вы занимались до войны?
- Был бригадиром колхоза.
- Хорошее дело. Я и сам из крестьян. А председателя случалось критиковать?
- Случалось, товарищ начальник политотдела.
- В колхозе спорить и критиковать руководителей можно и нужно. А здесь, друг, это не разрешается. Придется вам изменить свой характер, вот в чем задача! Партия назначила меня от своего имени говорить с вами. Скажите - вы мне верите?
- Конечно, верю, товарищ начальник политотдела.
- Ну, так слушайте, что я вам скажу. Верховное Командование знает, что мы отступаем. Оно все видит, знает, что теперь мы остановились здесь, у реки Коло-мак, и дадим сражение неприятелю. Вам настоящего сражения хотелось? Сражайтесь! Герой тот, кто хорошо выполняет приказы. Приказано отойти - отходи с толком; приказано нападать - с толком и смело нападай! В колхозах у вас были производственные совещания - это хорошо. В армии же нет времени для споров и приказы не ставятся на голосование, товарищ Тоноян! Понятно?
- Понятно! - вместе с Тонояном ответили и все остальные бойцы, лиц которых также не было видно в темноте.
После ухода начальника политотдела Гамидов пошутил:
- Мало-мало привыкнешь, товарищ Тоноян!
- В каждом доме один управляет, - подтвердил Мусраилов. - Хозяин знает свое дело!
Бурденко в темноте дружески хлопнул Тонояна по спине.
- Умней мы с тобой становимся, братец! Ну, давай копай.
И они еще усердней стали отрывать окопы.
Ночь прошла, утренний туман рассеялся.
Тоноян, работавший без отдыха всю ночь напролет, не проронил ни слова, не отозвался ни на одну шутку. На него сильно подействовало замечание начальника политотдела: "придется вам изменить характер, товарищ Тоноян"…
Майор Дементьев рассматривал в бинокль раскинувшиеся перед ним пространства. Движения неприятеля пока не замечалось. Местность была пустынна и безмолвна: бесконечные холмы и впадины, холмы и впадины. Казалось, что это замерзло море во время сильного волнения. Покрытая инеем, сверкала в балках пожелтевшая осенняя зелень. Там и сям виднелись зеленые еще кусты шиповника.
Дементьев и начальник его штаба Кобуров были довольны. Окопы отрыты по всем правилам военного искусства, как говорится - "полного профиля", и так умело замаскированы, что и своим-то с близкого расстояния трудно их обнаружить. Для защиты от воздушной разведки их прикрыли травой и кустами. Для бойцов оставлены были небольшие щели, служившие и для наблюдения и как амбразуры.
Эта огромная работа была выполнена за одну ночь, и в ней вместе с бойцами полка участвовали и подразделения, переброшенные из тыла. Окопы рыли также политработники и командиры. В шутку и. серьезно повторялись известные слова Суворова: больше пота на учебе - меньше крови в бою. Ложные окопы были также достаточно глубокими и в случае необходимости могли быть превращены в новый рубеж обороны. Пока же они служили лишь для того, чтобы ввести неприятеля в заблуждение, хотя подобные приемы Дементьев и не считал серьезными: "Фашист тоже не дурак…"
Лейтенант Атоян молча стоял рядом с Дементьевым. Еще не было необходимости применять код, и он пока выполнял лишь то, что ему приказывали майор Дементьев и Кобуров.
- Ну, Кобуров, отправляйтесь на КП! - распорядился майор Дементьев. - Следите, чтобы связь с соседями действовала безотказно. Уделяйте стыкам постоянное внимание. Держите постоянную связь с пушкарями.
Дождя не было, хотя небо заволокло тучами; дул холодный северный ветер. Майор Дементьев был по-обычному хладнокровен и невозмутим. В его голубых глазах нельзя было заметить и тени тревоги, на лбу не было ни одной морщинки, хотя он с затаенным нетерпением и беспокойством ждал появления врага. Этого ждали все командиры и рядовые бойцы, ждали сестры и врачи санбата. Ждали все. Нет более тревожного момента, чем тот, когда ждешь неприятеля; нет положения более напряженного, чем то, когда враг молчит и не знаешь, что он замышляет.
К Дементьеву на наблюдательный пункт прибыли из батальонов Аршакян и комиссар Микаберидзе. Комиссар сумел найти время и соскоблить приставшую к сапогам липкую грязь, был, как всегда, тщательно выбрит.
- Вот за это люблю! - взглянув на него, похвалил командир полка и обратился к Тиграну: - А мы с вами немножко разленились. Это не годится, друг!..
Поглядывая то в бинокль, то на политработников, майор продолжал:
- Четыре месяца воюем, братец, пора уж научиться воевать толком!
- Это другие четыре месяца воюют, мы только начинаем, - заметил комиссар.
Майор отвел от глаз бинокль.
- Этими "другими" и были как раз мы! Если человек будет извлекать уроки только из своего опыта, разум его останется убогим. Итак, комиссар, прошу тебя отправиться в штаб, на КП. Ваше дело обеспечить тыл. Когда понадобится, пожалуете сюда… А старший политрук, если хочет, может остаться у меня. Что-то подозрительно это затишье. Плохо будет, если они не начнут. Уточним время, товарищи: шесть часов двадцать семь минут. Допустим, что работают правильнее мои часы…
Впереди вспыхнуло белое пламя, и воздух дрогнул от взрыва снарядов. Оглушенные поля сразу откликнулись тысячеголосым эхом.
- Начинается! - проговорил Дементьев. - По тылу бьют - примерно по резервным позициям.
Тигран хотел было приподнять над бруствером голову в тяжелом темнозеленом шлеме, чтобы взглянуть в сторону вражеской батареи, но майор удержал его за руку:
- Не надо. Пока ничего нельзя разглядеть.
Спустя минуту неприятельский огонь усилился. Позади резервных позиций, словно завеса, поднимался к небу дым. Дементьев взял телефонную трубку, чтоб связаться с Кобуровым.
- Ну как, стратег, не страшно?
Голос Кобурова глухо раздавался в телефонной трубке, и Тигран ничего не мог разобрать.
- Хорошо, - сказал Дементьев и положил трубку.
Позвонили. Телефонист-красноармеец сообщил, что звонит "пятисотый". Это был генерал Галунов. Майор взял трубку.
- Слушаю, товарищ "пятьсот".
- Все по-прежнему, - выслушав генерала, доложил майор, - ждем. Соседа?.. Да, не забудем.
Не было уже ощущения сырости и холодного ветра. Точно согревался, накалялся день.
Внезапно слева над опушкой леса появились вражеские самолеты и стремительно пронеслись низко над окопами. Дементьев и Тигран легли на дно воронки. Один из самолетов пролетел слева от них, едва не коснувшись крыльями земли. Спустя минуту за линией обороны послышался страшный грохот. Дрогнул бруствер, в щели между бревнами блиндажа на бойца-телефониста посыпалась земля. За первым взрывом последовали новые, а спустя немного уже слышался только вой снарядов.
- Как будто Галунова побеспокоили, - заметил Дементьев. - Это уже на территории штаба дивизии.