- А мои что, хуже, что ли? - подал с места обиженный голос Сморчков.
- И твои, Никита, соколята что надо. Не горюй, скоро всем работы хватит! - Комполка посмотрел на часы. - Ну все, сынки, хватит разговоров. Запуск по зеленой ракете.
Механик Беднов, задрав голову, неотрывно смотрел на кабину командира, стараясь не пропустить его сигнал к запуску мотора. Георгий Дворников, застегнув привязные ремни, сосредоточенно осматривал приборы и оборудование, изредка о чем-то переговариваясь с оружейником Котовым.
Котов, держась за откинутую назад подвижную часть фонаря кабины, стоял на центроплане и, кратко отвечая на вопросы летчика, кивал головой: мол, все в порядке, командир, оружие проверено.
Дворников снял шлемофон, подставил голову степному ветру, настоянному на запахах полыни и ковыля. Встретившись взглядом с механиком, понимающе подмигнул ему: "Не волнуйся, старина. Ракеты еще нет". И указал на север.
Там, на большой высоте, появился фашистский разведчик "рама" - "Фокке-Вульф-189".
Два "яка" яростно атаковали "раму": из бескрайнего голубого простора сюда доносились глуховатые раскаты пулеметных и пушечных очередей. Но "рама" - высокоманевренная машина, сбить ее не так-то просто.
Теперь было ясно, что до той поры, пока не отгонят разведчика, вылета не будет: нельзя демаскировать свой аэродром. Крутилась же "рама" над ложным аэродромом. Ну и пусть себе.
Механик Беднов, поглядывая в сторону КП, еще раз обошел самолет, остановился у кабины стрелка. Наташа, выглядывая из-за пулемета, улыбалась ему:
- Спасибо тебе, дорогой Данилыч. И когда ты только успел их поставить!
"Их" - стальные листы, снятые недавно со сбитой машины, той самой, чей черный остов покоится на берегу Сейма, Беднов укрепил на полу и бортах заднего отсека, пока летчик и стрелок были на КП.
- Успел вот, Натаха. Что поделаешь, не позаботились пока конструкторы о защите стрелка. Видно, руки не дошли. Двоих уж ранило.
Поставил механик броневую защиту и по другой причине: остались у него дома, на Житомирщине, две дочки. Посмотрит на Наташу - и в сердце что-то перевернется, острой болью зайдется душа.
- Ты вот что, Данилыч, - Наташа вытащила из нагрудного кармана гимнастерки кусочек дюраля и протянула его механику, - вырежи здесь звездочку, да поаккуратнее, чтоб красивая была, ровная.
Беднов повертел в заскорузлых пальцах дюраль, покашлял соображая:
- Стало быть, на манер истребителей, чтоб вся слава на виду была?
Наташа покраснела, но сказала решительно:
- Не слава, Данилыч, а совесть. Те, кого мы хоронили, о славе не думали. И листы, что ты снял, и этот кусок дюраля - с их самолета. Понимаешь?
- Ну да, понимаю, конечно, чего там, - сконфузился Беднов. - Сделаю.
Над КП медленно поднялась зеленая ракета. Данилыч охнул и вперевалку побежал к носу самолета. Моторист Цыбуленко уже стоял у правой плоскости, готовый по команде механика выдернуть колодки из-под колес. Котов проворно растаскивал маскировку капонира.
Но вот Дворников поднял руку. Беднов, встретившись с его ставшим вдруг отчужденным, суровым взглядом, предупредил товарищей:
- Есть, от винта!
Георгий открыл вентиль воздушной системы, нажал вибратор запуска, и двигатель, раза два хлопнув, отозвался грозным, привычным для уха рокотом. Лопасти винта слились в сплошной, сверкающий на солнце диск. Гулкая дрожь прошла по стальному корпусу машины. Механик и моторист выдернули из-под колес колодки, и самолет, взревев мотором, натужно преодолев подъем капонира, мягко покатился по раздольному степному простору.
Наташа смотрела в сторону старта, куда один за другим подтягивались "илы". Самолет бати по портрету на хвосте определить было проще всего. За ним, судя по номерам, - машины Дементьева и Савика… А вот и "двенадцатый". Она помахала рукой и, увидев, как Алимкин кивнул в ответ головой, улыбнулась: "Удачи тебе, дорогой мой человек!"
Собрав группу над аэродромом, батя повел ее к линии фронта. Георгий шел замыкающим и время от времени слышал по радио звонкий голос командира: "Сынки, плотнее строй!" или: "Женя, голубчик, ну куда же ты вправо?" Такое "своеобразие" радиообмена явно ставило в затруднительное положение вражеский радиоперехват: попробуй разберись, кто такой "Женя" и что еще за "сынки". Ведомым же летчикам все было понятно: тембр батиного голоса они отличили бы из тысячи. Узнали Ломовцева и на станции наведения. Баритон с грузинским акцентом приказывал:
- "Байкал-первый", я "Гранит". Роспуск группы в квадрате семнадцать. Работайте смелее. Вас прикроют гвардейцы-истребители!
Это был заместитель командующего 2-й воздушной армией генерал Нанейшвили. Ломовцев тут же ответил:
- "Гранит", "Гранит", я - "Байкал"! Вас понял, роспуск в семнадцатом!
Дворников, стараясь подбодрить своего стрелка, сказал по внутренней связи:
- Наташка, смотри лучше. Последним достается в первую очередь.
И тут Беликова увидела, как слева, словно юзом, на них стремительно надвигается четверка тупоносых истребителей. Она невольно повела ствол "Березина" в их сторону:
- Товарищ командир! По правому борту "фокке-вульфы"!
- Это наши "Лавочкины", не волнуйся. - И рассмеялся. - Что, похожи?
- Вы чего? - обиделась Наташа.
- Так, ничего. Молодец ты, глазастая. Посмотри теперь на землю. Сила!
Там, внизу, поднимая рыжую гряду пыли, по дороге к фронту двигалась длинная колонна наших танков. Параллельно их движению выше "ила" проносились группы истребителей патрулирования.
- Что за самолеты? - спросил Дворников.
- "Кобры", - ответила Наташа.
- А не "мессеры"? Смотри лучше.
- Да нет же, "кобры", - упрямо повторила она, понимая, что командир ее проверяет.
- А почему "Лавочкиных" не узнала?
- Они новые, потому и не узнала. Видела только на картинке.
- А где они сейчас?
- Идут вверху, сзади. Но их только два.
- Все правильно, остальные ушли с батей влево, к Яковлеву. Скоро линия фронта. Карушин отвалил вправо. Они с Васей Юрьевым пошли по "железке". Так что мы с тобой остались одни. Ясно?
- Понятно, товарищ командир, - ответила Наташа, и Дворников покачал головой, услышав, как она совсем по-детски шмыгнула носом.
Он презирал всякое хвастовство, но тут вдруг сказал, как отрезал:
- Не бойся, Наташка, со мной не пропадешь!
…От Ракитного Александр Карушин и Василий Юрьев прошли двадцать километров над железной дорогой и, перевалив на бреющем полете линию фронта, полетели на северо-запад уже над территорией, занятой противником. Они подобрали высоту, необходимую для обзора местности и для атаки с ходу, - сто метров.
Дорога проходила справа от летчиков. Как назло, составов на маленьких станциях и перегонах не встречалось: резервы фашисты старались перебрасывать ночью. Наконец у станции Краснополье, встретившей смельчаков мощным зенитным огнем, пилоты заметили длинный железнодорожный состав, как видно, с живой силой: он состоял сплошь из теплушек, возле которых толпились фашисты. Заметив "черную смерть", они бросились врассыпную, из дверей горохом посыпались фигуры в серо-зеленых мундирах.
Карушин, качнув крылом, с ходу бросил самолет в атаку. Юрьев мгновенно повторил его маневр - и вот два "ила" несутся на цель. Пущены реактивные снаряды, дробно бьют пушки и пулеметы.
При выходе из атаки летчики замечают, что несколько вагонов загорелось, солдаты в панике бегут в укрытия. Получилось неплохо. Надо бы повторить заход. Но Юрьев слышит в наушниках шлемофона недовольный голос Карушина:
- Нас послали на настоящее дело, а мы тут на телятниках тренируемся. Давай, Вася, еще пройдемся вдоль "железки", может быть, найдем что-нибудь посолиднее?
Вася согласен. Он понимает: "посолиднее" - это танки. Ведь недаром в контейнеры их "илов" загрузили по полному боекомплекту ПТАБ. Да и интересно знать, что за штука эти противотанковые бомбы в деле.
Юрьев видит, что справа по курсу на станцию Угроеды через линию фронта проходит короткая, десятикилометровая ветка: половина у немцев, половина у нас. Он хотел было доложить Карушину, но тот сам заметил ее:
- Ну-ка, Вася, свернем в тупичок. Что-то здесь не чисто.
И действительно, они, кажется, нашли "настоящее дело": в перелеске стоял тщательно замаскированный бронепоезд. Как по команде, летчики сняли кнопки сброса противотанковых бомб с предохранителей. Надо было торопиться: из Краснополья немцы наверняка вызвали свои истребители.
Лишь одно смущало Карушина: ни одна зенитка не среагировала на пролет самолетов. На секунду заколебался: "Может, ложный?" Но тут же отбросил это предположение: просто фашисты затаились, надеются, что их не заметили.
Александр нажал кнопку передатчика:
- Василий, атака! Увеличь дистанцию! Сброс с первого захода!
- Понял! - коротко отозвался Юрьев и вслед за командиром выполнил крутой разворот, бросил самолет в пологое пике, ловя в прицел крайний бронированный вагон.
Бронепоезд внезапно ощетинился десятками трасс. От них не спасешься, не отвернешь. Они, кажется, бьют в самую душу. Но иного пути нет, только вперед!
Карушин чувствует, как самолет, попав в зону огня, содрогается всем корпусом от прямых попаданий снарядов эрликонов. До боли в пальцах нажата кнопка кассет ПТАБ. Еще мгновение… Оно кажется вечностью… Сброс! Теперь - подальше от губительного огня! К тому же неизвестно еще, что с самолетом. Летчик плавно двигает сектор газа вперед и слегка подбирает ручку управления на себя. Самолет послушно реагирует. Живуч, как дьявол!
Карушин идет на боевой разворот, осматривается: Юрьев уже вышел из зоны огня, сейчас он подстроится с внутренней стороны.
- Вася, жив, дружище?
- Жив! - разносится в эфире торжествующий тенорок друга.
- Жми скорее, сзади "мессеры".
Василий подходит вплотную к Александру, так что каждому отчетливо видны пробоины на самолете.
- Вот гады, никакого уважения к технике! - возмущается Юрьев.
Они смотрят вниз. Бронепоезд окутан густой пеленой дыма. Время от времени раздаются взрывы, огромные султаны огня с силой взлетают вверх.
Словно только сейчас осознав всю важность случившегося, Юрьев с серьезным видом говорит Карушину:
- Ну, командир, и натворили же мы с тобой дел! Александр принимает шутку:
- Готовь дырку для ордена, Вася! А где "мессеры"?
- Не видать что-то. Наверное, раздумали.
- Ну и черт с ними. Нам тоже некогда их ждать.
Под крылом сверкнула серебристая лента Сейма, Карушин запросил КП, и они зашли на посадку.
- Вася, смотри повнимательнее. Особенно закрылки. Возможно, перебиты тяги.
- Понял!
Александр бросил взгляд на стоянку, мельком отметил: машина бати в капонире, Дементьева тоже. Капонир Жоры Дворникова пуст…
* * *
А в это время Георгий Дворников, прижимая машину к земле, маскируясь в складках местности, пересек линию фронта между железнодорожными ветками, расходящимися на Белгород и Харьков. Отсюда до Борисовки всего пятнадцать километров - три минуты лету. Но на Борисовку он сразу не пойдет. Уклонится вправо, пройдет вдоль линии фронта и уж потом, за харьковской веткой близ ее пересечения с Ворсклой развернется и будет лететь, не упуская русла реки из виду, засечет на ней переправы: в последнее время противник возводит их с необычайной поспешностью, особенно понтонные.
Дворников нажал кнопку переговорного устройства, сказал спокойно:
- Наташа, перелетели линию фронта. Как у тебя?
- Нормально, товарищ командир. Прошли четыре "мессершмитта", но далеко, нас не заметили.
По голосу Георгий чувствовал, что она волнуется.
- Смотри лучше. - И подбодрил: - Да ты не бойся, Наташа! Они сами нас боятся, ведь не пустые летим.
Девушка ответила в тон командиру:
- Живы будем - не помрем!
- Ну вот и молодчина. Держись!
Слева, в километре от них, змеилась Ворскла. Через железнодорожный мост медленно тянулся длинный состав, и на его открытых платформах были хорошо видны серо-зеленые коробки танков. Дымчатые пунктиры эрликонов, изгибаясь по параболе, уже потянулись к самолету. "Заметили!" - с досадой подумал Георгий, прижимая свой "ил" к земле. Но и так идти было нельзя: не видно реки. Он прибавил обороты и, увеличив высоту, на повышенной скорости пошел вдоль левого берега. И вот две понтонные переправы, в пяти километрах одна от другой. Первая сразу за железнодорожным мостом, и возле нее скопилось десятка два крытых брезентом трехосных "биссингов" с пушками на прицепе. Вторая - в километре от Борисовки. По ней, тяжко переваливаясь, медленно ползли танки. Много танков.
Раздумывать некогда, а главное, незачем: ведь дальше за Борисовкой, почти до самой Томаровки переправ не видно. Фашисты же, заметив советский штурмовик, открыли по нему сильный заградительный огонь. Нужно действовать немедленно, пока зенитчики не отработали данные для прицельной стрельбы.
На самой окраине Борисовки Дворников дал полный газ, бросил самолет в пикирование, вгоняя в прицел центральный понтон с танком на нем.
Мысль работала четко: "Закрыть бронешторки кабины и радиатора. Так… Предохранительный колпак - долой! Вот она, кнопка пуска эрэсов… Еще чуть-чуть…"
Черные шапки разрывов густо замельтешили вокруг кабины: "Только бы успеть!" Понтон, словно вспухая, расползается в прицеле.
Огненные хвосты ракет, обгоняя самолет, устремляются к переправе. И тут же "ил" несколько раз кряду подбрасывает, резкий металлический скрежет, перекрывая гул мотора, бьет в уши. "Неужели конец!" Но нет, машина послушно выходит из пологого пикирования, вновь ввинчиваясь в боевой разворот. Георгий чувствует, как горячий пот заливает глаза. Зубы сжаты до боли, трудно дышать.
Откуда-то издалека доносится до слуха Дворникова: "Попали!" - и он догадывается: это Наташа!
Теперь самолет заходит вдоль переправы. Высота - метров сто пятьдесят. Центральный понтон стоит ребром, дымится. Танка на нем - как не бывало.
Вновь перекрестие прицела ложится на понтон. Только теперь на крайний, так, чтобы серия бомб легла по оси переправы. И вновь огненные трассы эрликонов зловеще поднимаются навстречу, мелькают рядом с кабиной.
Как медленно тянутся секунды… Пора… Георгий два раза нажимает кнопку сброса бомб и со скольжением резко уходит в сторону, затем почти у самой земли разворачивается на север…
Дворникова все нет и нет. Алимкин пристально вглядывался в далекую черту горизонта, откуда должны были прилететь Георгий и Наташа. Глянул на часы - по времени горючее уже вышло. У пустого капонира лицом на юг стояли Цыбуленко, Котов и Беднов.
Алимкин перевел взгляд на свою машину. Машинально считал пробоины под центропланом, и тут, к своему удивлению, услышал ритмичный перестук каблуков. Обернулся. Стрелок Алексей Рыжов, весельчак и балагур, держась за кромку кабины, с дьявольской легкостью выбивал чечетку на центроплане.
Горка, петля, боевой разворот -
Бой с "мессершмиттом" наш "яшка" ведет…
- Что еще за штучки! - нахмурился Алимкин, но тут же, поняв причину такого непомерного веселья своего стрелка, сам просиял радостной улыбкой: с юго-запада на малой высоте летел "горбатый" - Ил-2. Над капониром "семерки" замелькали подбрасываемые вверх пилотки и фуражки.
Рыжов, безошибочно определив настроение своего командира, скатился с плоскости:
- Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить?
- Докладывайте, младший сержант, - принимая игру, великодушно разрешил Алимкин, настраиваясь на шутливый тон: такое ведь дело - вернулись друзья!
- Во-первых, - торжественно сообщил Алексей Рыжов, - поздравляю вас с присвоением очередного воинского звания лейтенанта. Во-вторых… - в цыганских глазах Алексея плясали бесенята.
- Ну, так что же во-вторых?
- А во-вторых, - Рыжов перевел дух, - с награждением вас орденом Красного Знамени…
- Ты, друг, такими вещами не шути!
- Точно, товарищ командир. Представление сделано на вас, Карушина и Дворникова. Писарь Листовский по дружбе только что сообщил. Я еще ему целую пачку "Беломора" подарил за такую новость. Так что с вас причитается…
- За добрую весть спасибо! Только представление еще ничего не значит.
- Как это ничего не значит!
- Да ты чего губы-то надул? На, держи свой "Беломор". А это - еще пачку - твоему писарю. - И, направляясь к самолету Дворникова, весело погрозил пальцем:
- Учти, Алеха, взятки берешь!