- Ты бы все-таки вздремнул, командир.
- Спасибо за заботу.
- Не о тебе забочусь, о боеспособности части. Впрочем, и о тебе тоже.
Кузнецов вытянул ноги, привалился к стенке. Сон не шел. Чередой бежали воспоминания - перепутанный клубок образов и картин, тех, что казалось, давно уж забыты, и буквально вчерашних.
- Игнатьич!
Он открыл глаза и передернул плечами, чтобы избавиться от тяжкой мороки дремоты. В проеме распахнутой вагонной двери мелькали в темноте дома, заборы.
- Москва!
Он всматривался в пустынные улицы, в редких прохожих с жадным нетерпением. Понимал нелепость своих надежд и не мог согласиться с мыслью, что так и проедет через весь город, не увидев никого из знакомых. А поезд, все набирая скорость, отстучал пулеметной дробью на стрелках сортировочной станции и скоро вылетел в поле, потянув за собой гребенку леса, темневшую на горизонте. Было в этой спешке что-то, заставившее отогнать дремоту, задуматься и снова, в который уже раз, начать перебирать в памяти недолгие дни боевой учебы. Слишком мало было времени на сколачивание полка. Удалось ли выполнить приказ - создать боеспособную часть? Все ли сделано?
Теперь в колесном торопливом перестуке слышалось ему, как и комиссару: "Все ли так, все ли так?"
Вспомнился вокзал в Смоленске и столб на путях с цифрой "419". Цифра встревожила: так близко от Москвы? И в то же время родила упрямую уверенность: если драться за каждый километр, то расстояние немалое. И хоть опыт военного говорил ему, что километры не самое главное в обороне, все же хотелось верить: это особые километры.
Утром вагоны закачало на стрелках, и вскоре поезд остановился возле темных сараев и приземистых вокзальных складов. У переезда стоял пожилой железнодорожник, задумчиво смотрел на колеса.
- Что за станция?
- Город Ржев Калининской области, - ответил он равнодушно, словно сотый раз отвечал на этот вопрос.
И тотчас на переезд вылетел военный мотоцикл. Из коляски выпрыгнул щеголеватый капитан, привычно вскочил на подножку командирского вагона. Пакет, переданный им, предписывал полку занять оборону на высотах западнее Ржева.
Но едва подразделения успели выгрузиться, как поступил новый приказ: форсированным маршем двигаться к району сосредоточения, расположенному в лесах возле города Белого.
Кузнецов прикинул по карте - по проселочным дорогам до места сосредоточения не меньше ста пятидесяти километров - и приказал собрать командиров батальонов, всех приданных полку подразделений, чтобы теперь же, не откладывая, поставить задачу на марш.
...Избитый в пыль проселок петлял меж перелесков, по склонам оврагов, перешагивал через частые ручьи растопыренными опорами мостов, выстланных кривыми жердями. Кузнецов носился на своем мотоцикле вдоль растянувшейся колонны, смотрел на запыленные сапоги, на расстегнутые воротнички и сдвинутые на затылок фуражки. Прежде он всегда считал, что между внешним видом бойцов и состоянием воинской дисциплины в подразделении существует прямая связь. Сейчас терпел: быстрый марш был боевой задачей, выполнить ее, не запылив сапог, невозможно.
Навстречу шли беженцы, почерневшие от пыли и сухого июльского солнца, согбенные под тяжестью мешков и нежданно свалившегося горя, женщины, старики, подростки - печальные вестники вражеского нашествия. Неторопливо шагали вконец исхудавшие коровы, тащились колхозные подводы, груженные мешками, домашним скарбом, визжащими поросятами.
Бойцы шутили с молодайками, жадно осматривавшими колонну.
- Рано уходите, бабоньки! Мы еще до немца не добрались.
- Куда уж! Там такие же, как вы, отходят да отходят.
- Это для пущего разгону. Чтобы быстрей до Берлина добежать.
Женщинам нравилась веселая уверенность бойцов. Останавливались, приветливо улыбались.
- Неужто в самый Берлин собрались?
- Волка в логове накрывать - самое дело.
Безбородый старик с пастушьим кнутом под мышкой стоял на обочине и все спрашивал:
- Откуда, земляки?
- Из того села, где жизнь весела!
- Раз земляк, сам знаешь откуда, - отвечали ему и проходили посмеиваясь.
- Сибиряки идут, - удовлетворенно констатировал старик. - Вся Россия - на дыбы.
Кузнецов любил, чтобы все по правилам. И теперь, наблюдая за бойцами, он с удовлетворением отмечал про себя, что марш совершается без задержек. Конечно, есть в колонне и стертые ноги, и мутные от перегрева на солнце головы, не без этого среди многих сотен людей, но во всех подразделениях чувствовалась решительная готовность к испытаниям. И он радовался своей предусмотрительности. Когда-то ему предлагали сколотить из пограничников отдельные ударные подразделения. Он приказал распределить их по ротам. Еще по довоенным учениям, где армейские и пограничные части действовали бок о бок, он отмечал особую выдержку бойцов в зеленых фуражках, выносливость и находчивость, умение быстро ориентироваться в обстановке.
Пограничников в полку было много, почти половина. Их отличали не только фуражки да сапоги, остатки былой исключительности этого рода войск, но бросающаяся в глаза какая-то жесткость во всем облике. Он понимал, что такое подсказывает его особая симпатия к пограничникам, но каждый раз, оглядывая тяжело шагавшие взводы, с нетерпением искал ставшие серыми от пыли фуражки.
За всю первую половину дневного перехода вышла только одна заминка - у моста через небольшую речушку с низкими илистыми берегами. По дороге металась вконец запыхавшаяся девушка, старалась загнать на мост разбегавшееся стадо свиней. Особенно изводил ее один боров с темной спиной, все время пытавшийся забраться в прибрежный ил.
- Фашист проклятый! - кричала девушка, гоняясь за боровом с истрепанной метлой на суковатой палке. - Отдам красноармейцам, будешь знать!
Бойцы хохотали, наблюдая за этим поединком.
- Почему остановились? - спросил Кузнецов, вплотную подъехав на мотоцикле к командиру взвода - невысокому быстроглазому лейтенанту Юркову.
- Стадо пропускаем.
- И долго вы их будете пропускать?
- Ясно, товарищ майор! - радостно ответил лейтенант, довольный тем, что с полуслова понял командира.
Кузнецов посмотрел, как бойцы загоняли свиней на мост, отметив про себя быструю смекалку этого Юркова, потом приказал водителю развернуть мотоцикл, чтобы снова мчаться в конец колонны, но остановился, увидев, что к нему, перепрыгивая через свиней, бежит девушка-свинарка.
- Дяденька! - крикнула она еще издали. - Дяденька, миленький, возьмите его, а?
- Кого?
- Борова этого проклятого. Все время удрать норовит. Предатель - одно слово.
- Как же ты перед колхозом отчитаешься?
- А вы мне какую бумажку дайте, что сдала Красной Армии. Должна я или не должна своих родных защитников уважить?! - почему-то рассердилась девушка.
- Выручим, - улыбнулся Кузнецов. - Как увидите полевую кухню, гоните этого "предателя" к повару.
Случай у мостика развеселил его, и очередной привал он пробыл с бойцами первого батальона.
- Товарищ майор, можно личный вопрос?
- Почему же нельзя? - Кузнецов оглядел подтянувшихся к нему бойцов и понял, что вопрос этот уже обсуждался между ними.
- Говорят, вы это самое... не употребляете.
- Что? - не понял он.
- Водку, вино то есть. Врут, поди?
- Врут. Я шампанское люблю.
- Что я говорил? - обрадовался боец, оглядываясь победно.
- Особенно нравится открывать. Ну и пить, если немного.
- Так это ж ни в одном глазу. Зачем и пить?
- Вот и я так считаю - зачем? Смешно ведь получается: учишься, набираешься ума-разума, хочешь быть не глупее других. И вот садишься за стол, берешь рюмку и добиваешься только одного: чтобы тебя считали никак не умнее других выпивох. Абсурд? Соревнование на глупость - вот что такое выпивка.
- Да ведь как же без нее? И компании не получится.
- Значит, не та компания.
Вдруг бойцы замолчали, стали оглядываться на дорогу, по которой ехал на коне адъютант комбата старший лейтенант Байбаков. Так уж всегда: близкого начальника опасаются больше, чем дальнего.
Кузнецов знал Байбакова как отменного кавалериста и за это особенно уважал его. Хотя было достаточно и других причин для уважения. Байбаков, служивший на Памире комендантом участка, прибыл в полк с большой группой пограничников-добровольцев.
Байбаков уже увидел командира полка и поднимался на стременах, готовясь соскочить на землю, но в этот момент конь вдруг дернулся и рухнул в пыль дороги. И сразу эхом пронеслась над полем пулеметная очередь.
Первой пришла недоуменная мысль: "Кто так балуется с оружием?" Но он тотчас же и понял: "Диверсанты. По коннику бьют, по командиру!"
- Прочесать лес! - крикнул он старшему политруку Корецкому, попавшемуся на глаза. - Задерживать всех до единого!
Конь бился на дороге, сползал в кювет, не давая Байбакову вынуть ногу из стремени. Подбежали бойцы, помогли Байбакову встать, и он, прихрамывая и все оглядываясь на коня, пошел к командиру полка.
- Как теперь? Разве пешим везде успеть?
- Возьмите мою Модеру, - сказал Кузнецов. И улыбнулся ободряюще: - Чтоб не отставать на ней от моего мотоцикла.
Корецкий с бойцами вернулся, когда по батальонам уже катилась команда: "Строиться!"
- Ушел, гад! Вот только...
Он высыпал на траву горстку гильз.
- Из дегтяревского стрелял. Может, и в форме красноармейской.
- Именно, - сказал Кузнецов, ссыпая гильзы в коляску.
Он спешил в штаб. Надо было обсудить случившееся, отдать распоряжение об усилении охранений. Затем поручить комиссару срочно собрать политработников. Пусть проведут беседы о бдительности, пусть бойцы своими руками пощупают эти вражьи гильзы. Вещи, даже простые, порой убеждают сильнее слов. И пусть каждый смотрит во все глаза, чтобы не ушел ни один парашютист, слоняющийся возле наших дорог. Страшны были не выстрелы из засад, а то, что вражеские лазутчики могли навести на полк авиацию.
И снова - дорога, дорога. Пыль, взбитая тысячами сапог, леса и перелески, солнце в безоблачном небе. Беженцы, бредущие навстречу с глазами, загорающимися надеждой при виде пушек.
- Все пешком да пешком? - кричала тетка, сидевшая под березой на обочине, вытянув ноги в стоптанных башмаках. - А они, идолы, на машинах.
- Ты их видела? - спрашивали бойцы.
- Как вас. Сколько в кустах отсиживалась, пока они проезжали! Ровненько сидят, в касках, чисто гвозди.
- Повыдергиваем.
- Да уж дай-то бог, - говорила тетка с неуверенностью.
Все предусмотрел Кузнецов, отдавая приказ на марш. А беженцев не учел. Они порой задерживали движение, их измученный вид пугал, вызывая жалость и недоумение.
Больше всего беспокоило то, что среди беженцев могли оказаться шпионы. Тогда передвижение частей перестанет быть тайной, тогда весь этот марш-маневр может пойти насмарку, ибо немцы успеют подтянуть силы и подготовиться к обороне.
Вечером полк встал на отдых в старом березняке возле небольшого села. Босоногое деревенское воинство тотчас подступило к опушке. Опасливо оглядываясь и подталкивая друг друга, мальчишки все ближе подбирались к составленным в козлы винтовкам. Бойцы щелкали мальчишек по облупленным носам, отчего те счастливо улыбались и опрометью мчались в деревню с мелкими поручениями. Поручения были одни и те же - принести воды. Гремя солдатскими котелками, мальчишки носились от леса к деревне и обратно. Вскоре бойцы и сами потянулись вслед за мальчишками к мокрым срубам колодцев и там на вытоптанных среди травы мокрых пятачках земли вместе с пылью смывали с себя усталость.
Когда совсем потемнело небо, стороной прошла девятка немецких самолетов.
- Во-оздух! - покатилось над лесом, над кустами, скрывающими кривые тропки.
Бойцы попадали где стояли, но затем приподнимались, с любопытством поглядывали на черные силуэты вражеских машин.
Самолеты ушли на запад, и надрывный вой их утонул в росной тишине вечера. И сразу зашевелился лес, загудел тысячами восклицаний, шуток, команд.
"Видно, отбомбились, - подумал Кузнецов. И насторожился от неожиданной мысли. - А вдруг заметили, специально не свернули, чтобы не спугнуть? Прилетят утром, накроют с полным бомбовым грузом".
Он объехал на мотоцикле всю опушку, сам посмотрел, заметен ли со стороны остановившийся в лесу полк. Решил, что очень даже заметен. Но не стал запрещать бойцам ходить к колодцам: это было нужно не для удовольствия, а для повышения боеготовности части.
Возвращаясь к штабу, Кузнецов услышал за кустарниками голос комиссара полка:
- ...Правильно, есть такой термин - "вертикальное окружение". Это когда окружают с помощью воздушных десантов. "Воздушная пехота" - самый молодой род войск, и развивается он очень быстро, ибо, как говорят военные теоретики, батальон в тылу стоит дивизии с фронта. В нашей стране воздушный десант впервые был применен в двадцать седьмом году, когда группа красноармейцев высадилась возле банды басмачей и разгромила ее. А в тридцать пятом на учениях у нас высаживались десанты до 5700 человек. В июне прошлого, сорокового года советские десантники показали себя в деле. При освобождении Бессарабии они заняли города Рени и Болград, взяв под контроль переправы через Прут и Дунай, не позволив румынским боярам угнать население освобождаемых Красной Армией районов, разграбить народное имущество.
Кузнецов слушал с вниманием. Комиссар словно бы угадывал мысли, беспокоившие его, командира полка. Занятый самыми неотложными делами по сколачиванию части, он время от времени все же думал, что надо бы учить людей и самостоятельности, чтобы не терялись в неожиданных ситуациях, а когда надо, сами принимали решение и, даже оказавшись в одиночестве, дрались, как в составе подразделения. Он не хотел, не мог позволить себе произнести это слово - "окружение", но интуицией, выработанной многими годами службы, понимал, что бои предстоят необычные, что привычная тактика - фронт на фронт, как стенка на стенку, - может не состояться и за какой-нибудь холм, за один окоп придется драться, как за всю полосу наступления полка. В таких условиях предусмотреть все с высоты штаба едва ли возможно и многое будет зависеть от стойкости того бойца, которого первого коснется огненное жало самого главного удара. Не исключены схватки и с десантниками. Тогда все будут решать минуты, быстрота и решительность тех бойцов, которые окажутся вблизи.
- Чего ж мы отступаем? Чего не ударим по их тылам? - спросил кто-то из бойцов.
- Подойдут резервы - ударим. И по тылам, и с фронта. Они уже идут. Мы ведь тоже из резерва. Но надо уметь ударить. А для этого следует знать повадки врага. Как немцы, например, захватили столицу Норвегии город Осло? Врасплох. Предъявили ультиматум и, зная, что он будет отвергнут, сразу послали самолеты с десантниками. Они приземлились прямо на центральном аэродроме, и никто им не помешал. Почему? Потому что аэродром плохо охранялся. Так они поступили в Бельгии и Голландии в мае прошлого года. Применили излюбленную подлую тактику - сегодня улыбаться, а завтра нож в спину. А где не удавалось застать врасплох, там фашистам приходилось туго. У нас они больших десантов не высаживают. Фашистские вояки сразу поняли: мы не позволим разбойничать, как в Норвегии. Приходится довольствоваться лишь выброской мелких диверсионных групп. Но их быстро вылавливают наши воинские подразделения, истребительные отряды, созданные из местного населения, а то и колхозники, работающие в поле, охотники. На днях видел одного такого истребителя диверсантов. Идет с дробовиком по дороге, ведет милиционера со связанными руками. Увидел нас, обрадовался. "Освободите, - говорит, - от этого летуна, а то я сам от него освобожусь, кокну, как тех двоих". Оказывается - лесник. Увидел самолет немецкий и сообразил: раз кружит, стало быть, примеряется к поляне, что в лесу. Побежал туда. Как раз трое спускались. В милицейской форме. Одного он в воздухе снял, другого достал уже на земле, а третьего запутал в стропах его же парашюта.
- Милиционерами, гады, выряжаются!
- Бывают и в женской одежде. Знают, что с бабами мы не воюем.
- А ведь верно. Пока он выкарабкается из-под своего парашюта, тут его и брать, тепленького!
В голосах слышалось удивление и любопытство. И Кузнецов подумал, что если встретится такой связанный немец, то лучше не показывать его бойцам. Беспомощный пленник может вызвать жалость, породить иллюзию неопасности врагов. А это теперь совсем ни к чему. Нужно ожесточение души, готовность убивать.
Когда беспокойная ночь окутала березняк и затихли встревоженные собаки в деревне, Кузнецов вспомнил эту беседу комиссара и спросил:
- Где лесника-то встретил? Ты мне об этом не говорил.
- Слышал о нем, - комиссар устало отмахнулся. - Не говорить же, что только слышал. Слишком много мы в последнее время употребляем неопределенных слов: "говорят", "где-то", "будто бы". А люди хотят видеть своими глазами.
- Скоро увидят.
- Тогда и примеры будут другие. Свои.
Казалось, он и заснуть еще не успел, как дежурный тронул за плечо:
- Пора, товарищ майор.
- Поднимайте полк.
Только что глухой и казавшийся совсем безлюдным лес вдруг ожил. Команды, усталая незлобивая ругань, стук оружия, топот ног, треск веток, приглушенные крики - все смешалось в один монотонный шум, так знакомый по былым учениям. Роты вытягивались на дорогу и останавливались там, ожидая общей команды.
- Какие мы сейчас ходоки? Ноги заплетаются, - слышались голоса.
- Комполка знает дело. Днем налетят самолеты - до фронта не дойдешь.
Кузнецов радовался за своих бойцов: понимают. Сам измученный бессонницей, он знал, каково теперь людям. Но выхода не было: главный переход надо совершить до солнца. А днем, в самую жару, лучше отоспаться, сколько позволит время, отдохнуть, заслонившись частым охранением. Предстоял бой, может быть, бой прямо с марша, и он, командир полка, обязан был довести часть до фронта целой и боеспособной.
Но уберечься от вражеской авиации не удалось. Утром высоко пролетел одинокий двухфюзеляжный самолет, вернулся, покружил над лесами и улетел, не обстреляв. Бойцы смотрели на него без боязни, не зная еще, что этого-то неуклюжего одиночку как раз и следует опасаться, ибо он разведчик.
Не прошло и часа, как над колонной понеслось тягучее и тревожное: "Во-оз-ду-ух!"
Бойцы рассыпались по придорожным кустам и канавам, поднимались на колени, с любопытством разглядывая шестерку черных самолетов, стремительно приближавшихся к дороге. Бомбы рвались с оглушительным сухим треском, дымом и гарью затягивая лес. Сколько раз бывал Кузнецов на учениях, сколько видел больших и малых взрывов, а не представлял, как больно рвет уши настоящая бомбежка, как быстро вытряхивает из души самоуверенность и самолюбие.
- Огонь по самолетам! - крикнул он. Не потому, что надеялся помешать бомбежке, просто понял: нельзя без боя принимать этот первый налет, нельзя, чтобы люди привыкали пассивно ждать.