- Вот видите, вы сами прекрасно это знаете. Мы должны воздействовать на сознание людей также и идеологическими средствами. Ведь наша Красная Армия в первую очередь этим и отличается от империалистической армии. Командир - он же и товарищ. Это уже старая истина. Идеологическое оружие необходимо применять серьезнее и глубже, чем мы это делали до сих пор. Поэтому я дал строгое указание по политическому аппарату отбирать из ком - и политсостава самых лучших. Понимаете, товарищ, самых лучших, которых можно будет бросить на этот новый и весьма ответственный участок фронта. Задача гигантская. Агитировать нужно не только печатной буквой. Это не всегда достигает цели. Безграмотность в наших рядах еще велика. Но когда печатная буква превращается в живое слово, ее действие повышается в сотни раз. Что касается вот этих агитационных театральных трупп, то представьте себе среди боев, на коротких привалах, усталых и изнуренных бойцов, особенно в те моменты, когда на фронте не все благополучно. И вдруг появляются три-четыре крытых фургона, и в них актеры. Они разбивают сцену - театр готов. Исполнят шуточные пьески, споют революционную песню, кто-то продекламирует горячий призыв. Нам нельзя быть косными в выборе форм и средств, когда содержанием мы всех опередили!..
- Понимаю, - пробормотал Кудряшов. У него кружилась голова.
- Командование фронтом уделяет громадное внимание художественному оформлению агитации. Поэтому я приказал подобрать на руководящие посты этого участка самых лучших, самых культурных.
- Есть!
- Каждая армия получит одну труппу, которая будет обслуживать фронт этой армии. Это - боевая задача.
- Есть!
- Недавно произошло следующее. Перед одной из крепко потрепанных дивизий, когда она пришла на формирование в тыл, выступила такая труппа. Начальник политотдела армии сам написал для нее пьесу. Произошло форменное чудо. После спектакля усталая, задерганная многомесячной фронтовой службой красноармейская масса потребовала, чтобы дивизию немедленно вернули на фронт. Врангеля надо уничтожить - стереть с лица земли! Такое решение - результат этого спектакля. Вот вам идеология в искусстве, когда ее умело применяют. Что вы на это скажете, товарищ комиссар?
- Начинаю понимать.
- Вам должна быть ясна поручаемая задача. На практике, конечно, мы проводим это в первый раз. Поэтому присмотритесь. Нужна осторожность, осмотрительность, актерам необходимо особое руководство. Среди них много случайного элемента, но уже то, что они едут на фронт добровольно, много значит.
В кабинет вошел секретарь.
- Михаил Васильевич, с Каховкой восстановлена связь. Блюхер у аппарата.
- Я думаю, мы поняли друг друга? - сказал Фрунзе, протягивая руку и направляясь к двери.
- Так точно, - ответил Кудряшов неуверенно, но с привычной военной четкостью и вышел из кабинета командующего фронтом.
В коридоре он несколько минут постоял, почесал стриженый затылок и медленно двинулся к двадцать первой комнате. Протянув сотруднику бумаги, спросил:
- Все тут в порядке или нужна еще какая-нибудь подпись?
- Как же, все в порядке, и мандат подписан.
- Скажите, где эта моя часть или как ее там звать?..
- Это недалеко. У Благовещенского базара. На углу - большое здание, бывшее торговое помещение. Там увидишь надпись: "Сборный пункт красноармейской агитационной труппы".
* * *
Краткий категорический мандат говорил, что: "Тов. Кудряшов - комиссар полевой агитационной театральной труппы. Все гражданские и военные власти обязаны оказывать ему содействие" и пр. и пр.
- Есть, принимаю. Принимаю потому, что этого требует партия. Значит, так и должно быть. Ах, матрос, мог бы ты и раньше догадаться!
Выйдя из штаба, он стал пробираться к Благовещенскому базару. Пересек большую площадь, прошел через мост над чахлой речонкой и очутился на рынке. Там, в торговых рядах, красовалось и пестрело все богатство украинской земли. Урожай был обильный, и, несмотря на бушующую кругом гражданскую войну, всего было вдоволь.
Вот и дом, где расквартирована 6-я агитационная театральная труппа. У ворот Кудряшова охватило давно неиспытанное смущение. Он не мог себе представить, как произойдет встреча. Будь это воинская часть - он пошел бы прямо к командиру и в дружеской беседе ознакомился с положением. А здесь?
Кудряшов вошел во двор. Там стояли три странного, невоенного вида фургона. Под навесом скучали лошади. Около одного из фургонов, сидя на земле, молодой красноармеец чинил сбрую.
- Эй, дружок, какая тут часть стоит?
- Шестой полевой театральный.
В сердце Кудряшова заиграло вдруг какое-то радостное, светлое чувство.
- А ты кто будешь?
- Я - повозный коновод. У нас три фургона - это как бы обоз наш.
- Так. Ну, а еще кто есть?
- Товарищ комендант - он и лежиссер, Борис Давыдович Левензон, - объяснял парень. Он немного заикался.
- А тебя как звать?
- Меня?.. Сима, Серафим Дудов.
- Где комендант?
- Они на репетиции, наверху, там, на этаже. - Парень показал на широкое окно второго этажа. - Там и Михаил Михалыч - он художник, картинки мажет.
- Какие картинки?
- Из которых театр строят.
- Я вижу, ты много знаешь.
- Это еще ничего; когда нужно, я и сыграть могу! В конце спектакля, когда красноармейцы штурмуют беляков, так мы все, повозники, так атакуем, что и стреляем по-настоящему.
- И оружие у тебя есть?
- У нас… оружие?.. А вы кто будете? - спросил вдруг Дудов изменившимся тоном, не спуская глаз с красного ордена.
- Я комиссар вашей труппы.
- От как хорошо! А то бедняга Борис Давыдович совсем замотался. Через три дня уже нам на фронт ехать, а еще много не сделано.
Зазвенел женский смех, и в дверях дома показалась молодая женщина. Таких Кудряшов именовал "барыньками". Очень она была стройная и пестрая.
- Гм-гм, - пробурчал комиссар.
Следом за женщиной появился высокий штатский с бритым лицом. Он взял ее под руку, и они стали спускаться со ступенек крыльца.
- Все-таки скучновато, - зевнула женщина, кокетливо прикрывая рот рукой. - Это открытая, сырая агитация. Почему вы серьезно не поговорите с Левензоном? Надо бы попробовать что-нибудь из классического репертуара.
- Лидочка, деточка, не умничайте. Это совершенно бесполезно. Тут вам не студия, а Красная Армия. Вы думаете, у меня не болит голова от постоянных выстрелов? Но если человек взялся за гуж…
Кудряшов напряженно прислушивался. Он чувствовал, что ему трудно придется в этой непривычной обстановке, и решил быть осторожным, как кошка.
"Впрочем, какая я, к черту, кошка! Целый медведь".
Он задумчиво поднимался по лестнице. У него было впечатление, что он попал на чужбину. Словно это не Харьков, а Мадрид. Точно, Мадрид. Он никогда не был в столице Испании, но его товарищ матрос столько рассказывал про этот удивительный город, где так много веселья, маскарады и легкая жизнь, что, когда Кудряшову приходилось встречаться с чем-нибудь беспорядочным, пестрым, он называл это словом "Мадрид".
На лестничной площадке у окна стояла группа людей. Они курили.
- Во всяком случае, это не чистое искусство. По совести говоря, о чистом искусстве здесь не может быть и речи, - тянул чей-то глубокий бас.
- Ну конечно, больше разговоров о красноармейском пайке. Хи-хи-хи! - засмеялась женщина.
- Вам кого?
Кудряшов обернулся. Перед ним стоял молодой человек с бледным лицом в френче табачного цвета (покроя времен Керенского).
- Товарища коменданта.
- Левензоиа?
- Да, да, товарища Левензона.
- Он теперь занят, идет репетиция.
- Я подожду, - сказал Кудряшов и пошел дальше. Репетиционная зала находилась на втором этаже. Это было низкое, длинное помещение. Раньше здесь был мебельный склад, о чем свидетельствовали фаянсовые буквы на стеклах окон. Шла репетиция.
В конце зала, на возвышении, помещалась сцена, где двигались и говорили актеры. Режиссер был в военной форме, но без фуражки. Пряжка его пояса съехала набок, ворот гимнастерки был расстегнут.
"Это, очевидно, Левензон", - подумал комиссар.
Левензон что-то объяснял актерам и взволнованно ходил взад и вперед по сцене. Наконец он остановился и начал показывать, как должна издеваться французская буржуйка над трупом убитого коммунара, в то же время заигрывая с офицером версальской армии.
"Толково, - подумал Кудряшов, прислушиваясь. - Понимает, видать".
- Больше души, больше огня в игре. Нет плохих пьес, есть плохая игра. Это должен понять каждый актер. Настоящий артист из сырого слова может выбить искру.
Среди декораций пробирался низенький человек. Он остановился перед Кудряшовым и посмотрел на него сквозь круглые очки в черной оправе. Усы у него были сбриты, только от подбородка торчала прямая, как щетка, борода.
- Вам кого, товарищ?
- Мне Левензона.
- Я его помощник, - сказал маленький. - Разрешите познакомиться. Михаил Воронцов.
- А… Я про вас слышал, Михаил Михайлович.
Художник, видимо, обрадовался.
- С кем имею честь?
- Я, видите ли, буду вашим комиссаром, - стараясь быть возможно мягче, ответил Кудряшов.
Это заявление вызвало неожиданный эффект. Воронцов повернулся к сцене и закричал:
- Смирно! Стройся!
К удивлению Кудряшова, в зал моментально сбежались со всех концов актеры и быстро построились. Только Левензон поинтересовался - что случилось? Воронцов шепнул ему на ухо несколько слов. Когда все было в порядке, Воронцов вытянулся перед комендантом и отрапортовал:
- Товарищ режиссер и комендант, разрешите доложить - прибыл комиссар нашей труппы, которого честь имею представить. Вольно!
Левензон быстро u четко доложил Кудряшову о составе актеров, красноармейцев, лошадей, повозок и прочего. Кудряшов чувствовал себя неловко. Он вышел на середину зала и обратился к труппе. Попросил немедленно бросить всякую военщину, извинился, что помешал репетиции.
- Наша главная задача - хорошо подготовленный спектакль, а с военной стороны мы дело наладим. Конечно, мы едем на фронт. Немножко военного порядка не мешает. Верно?
Актеры весело выразили свое согласие.
Кудряшов глубоко вздохнул и подумал:
"Ну, может, и выгорит что-нибудь. Может, и я как комиссар пригожусь".
Последние три дня перед отъездом на фронт прошли в сплошной беготне и ссорах в учреждениях. Хорошо запомнились только те несколько часов, когда 6-я агитгруппа показала в театре на Рымарской улице свой спектакль перед товарищем Фрунзе.
Были поставлены три одноактных пьесы: две комедии и одна драматическая сцена - "Сила правды". Последнюю написал сам "Боречка" Левензон. На этот раз он постарался, превзошел самого себя, но и актеры тоже не подкачали! Герой пьесы - белый генерал. Он сочувствует Красной Армии и содействует ее победе; но белые замечают его предательство, и, когда атакующие красные части уже врываются в их штаб, приканчивают героя. Главную роль исполнял старый актер Чужбинин, которого в труппе называли "Пал Палыч".
Репертуар не исчерпывался этими тремя вещами. Кроме них, Левензон составил и подобрал ряд музыкальных куплетов, декламаций, пантомим, танцевальных номеров. Однако "гвоздем" репертуара были две пьесы: "Последние дни Парижской коммуны" и "Два мира"; но они еще находились в стадии репетиций. После того как Кудряшов взял на себя все хозяйственное и политическое руководство, Левензон целиком отдался художественной части дела.
Товарищу Фрунзе спектакль понравился. Но "Сила правды" заставила его призадуматься. Он сказал Левензону, что эта тема требует большой осторожности. Они может породить неправильные представления у красноармейцев. Таких офицеров можно пересчитать по пальцам. Правда, был такой генерал (намек на генерала Николаева), который умер за наше дело, как герой, но это - исключение. Впрочем, пьеса написана хорошо.
Левензон покраснел и счастливо забормотал какую-то благодарность. Фрунзе повернулся к Кудряшову:
- Ну, как дела?
- Дел полный короб, товарищ командующий!
- Словом, чувствуете себя в своей тарелке?! Иначе я себе и не представлял. Хороший партиец в революции всегда найдет свое место. - И он крепко пожал руку комиссара и пожелал труппе успеха в работе.
На следующий день после дебюта было назначено отправление на фронт.
С утра стали грузиться в вагоны. Актеры получили одеяла u консервы. Они шумно ссорились из-за мест, - кому лечь на верхней полке, кому внизу. Кудряшов с красноармейцами грузили лошадей, втаскивали повозки на платформы. Повозки оказались очень тяжелыми. Дядя Петро, повозный, начал роптать:
- Четырнадцать мужиков актеров, а не могут подсобить.
Кудряшов объяснил, что у актеров совсем другие задачи u надо оставить их в покое. Воронцов сейчас же куда-то исчез и через некоторое время вернулся с шестью помощниками. Среди них был и Пал Палыч.
К концу погрузки работала уже вся труппа. Даже Людмила Ивановна, пианистка и драматическая старуха в одном лице, руководила женской бригадой. Кудряшов работал молча, изредка давая указания, но зорким глазом следил за всеми.
"Конечно, тут много есть случайных людей, как сказал товарищ Фрунзе. Но хорошим подходом можно сделать из них своих. Даже вот из этого Анатолия Барсова, неврастеника во френче времен Керенского, может получиться человек, хотя он и заявил, что пошел в труппу исключительно из-за красноармейского пайка. С ними надо только уметь обращаться". Кудряшов молчал и наблюдал.
Потихоньку он осваивался с делом; стал даже втягиваться в художественную часть.
Левензон в своей пьесе написал ему небольшую роль. Кудряшов должен был руководить красными, когда они, ворвавшись в штаб белых, находят там умирающего генерала. Тот рассказывает, что он с юных лет был беспощадным с хитрым, жестоким и трусливым врагом. Кудряшов обращается к красноармейцам с короткой речью. Рядом с ним стоит Духов, держа в руках единственное "орудие" труппы - старый ручной пулемет Шоша. Петров и Данила Обушко, повозники, накрывают красным полотнищем убитого героя. "Надо отдать последний долг революционеру", - говорит Кудряшов, и "маэстро" Богучарский за сценой дирижирует пением "Интернационала".
Кудряшов вначале хотел отказаться от роли, но потом решил, что будет политически правильно, если он возьмет на себя эту небольшую сценическую задачу. Этим он как бы сгладит разницу между собой и актерами. Погрузка в Харькове доказала, что, если надо, лед можно заставить тронуться. Труппа, состоящая из обозных, красноармейцев, комиссара, художника и актеров, уже начинает превращаться в коллектив. Левензон и Воронцов приписывали это исключительно умелому политическому руководству комиссара.
Первый спектакль они дали в Александровске на станции перед стоящим там военным эшелоном.
В первый раз была поставлена пьеса "Последние дни Парижской коммуны". Красноармейцы плотной массой облепили площадку перед вагоном-сценой. Каждый патетический момент покрывали бурными аплодисментами. По окончании спектакля красноармейцы засыпали комиссара вопросами:
- Когда это произошло?
- Это правда или неправда?
- Давно это было или сейчас?
На вопросы Кудряшов решил ответить подробно. Получилась небольшая популярная лекция о Парижской коммуне. Актеры с большим интересом выслушали горячую речь комиссара, а Левензон сделал ряд записей и потом внес в пьесу новые разъясняющие диалоги.
* * *
В это время на фронте происходили большие перемены. С севера одна за другой прибывали свежие части: сборные полки, артиллерия и конница. Кудряшов знал об этом из сводок политотделов, которыми те его снабжали.
С польского фронта двигалась на Врангеля победоносная конница Буденного. У Каховки части Блюхера твердо держали переправу, расширяя плацдарм, и Врангелю никак не удавалось откинуть их на правый берег Днепра, Коммунисты, комсомол, городские и сельские добровольные части спешили на фронт. Актеры давали им представления, развлекали и воодушевляли их бодрыми песнями. Сатирические строфы Демьяна Бедного Богучарский перекладывал на веселую музыку, и их триумф был неизменен. Постоянный успех и теплые, предосенние дни заставляли актеров забывать о тех неудобствах, которые им приносила фронтовая жизнь. Кудряшов заботился обо всем. Коноводы откармливали лошадей. Сима Дудов однажды спросил:
- Когда же выйдем из вагонов, товарищ комиссар? Так мы и фронта не увидим.
- Ничего, Сима. Не беспокойся. Еще хватит. Агитпоезд медленно приближался к боевой линии.