Он вспомнил другой декабрьский вечер - незадолго до Нового года. Войска армии, прорвав оборонительную полосу немцев южнее Торжка, быстро продвигались в сторону Ржева. На обочинах дорог, в кюветах, прямо в поле возле снежных траншей валялись брошенные пушки и минометы, чернели подбитые танки, в беспорядке с растворенными дверцами стояли новенькие штабные автобусы, закамуфлированные "мерседесы", громоздкие фургоны и крытые стандартные повозки с походным армейским имуществом, мотоциклы, пулеметы, искореженные, продырявленные рации. И повсюду: на дороге, в кюветах, в снежных окопах рядом с задымленными воронками - виднелись окоченевшие трупы солдат в балахонистых серо-зеленых шинелях.
Трое суток почти безостановочно, легко сметая вражеские заслоны, продвигались наши войска на юго-запад, а на четвертые сутки, встретив неожиданно мощное сопротивление, остановились. В одной из больших деревень севернее Ржева скучились сразу пять штабов дивизий со всеми своими службами и спец-подразделениями. Настроение было бодрое и чуточку бесшабашное: никому еще не верилось, что немцам удастся задержать нас надолго.
И вот в тот вечер, за два дня до Нового года, командующий армией вызвал командиров дивизий и некоторых начальников штабов и, громко и довольно смеясь рассказу начальника армейской разведки, перехватившего радиодонесение перепуганного немецкого оберста о том, что русские ввели в прорыв стотысячную сибирскую армию, вдруг стал посреди комнаты и сказал, обращаясь к командирам дивизий:
- Ну, соратники, кто из вас первый возьмет Ржев?
Как всегда в подобных случаях, немедленно нашлись горячие головы:
- Возьмем. Разрешите?
Голубые с припухшими веками глаза Пасхина остановились
27
на грузной фигуре полковника Хмелева, сидевшего рядом с Евстигнеевым.
- Ну, а ты что задумался, Хмелев? Скромничаешь?
Уральская дивизия одной из первых протаранила фронт южнее Торжка, и на нее особенно рассчитывал Пасхин, стремясь с ходу овладеть Ржевом.
Хмелев встал и хрипловатым своим, удушливым басом ответил, что ждет постановки конкретной задачи.
Пасхин нахмурился, отошел к окну и потом, обратясь снова ко всем сразу, сказал:
- Даю ночь на подготовку, а утром - вперед на Ржев. Перед рассветом получите боевой приказ…
С этого вечера и осложнились отношения Хмелева с командующим армией, тем более что организовать наступление на Ржев ни утром, ни в последующие дни не удалось. Уральская дивизия после ожесточенной немецкой бомбежки ушла по настоянию Евстигнеева в окрестные леса и там дожидалась боевого приказа.
Вскоре на долю дивизии выпала трудная задача: прорвать сильный оборонительный рубеж противника на северном берегу Волги, форсировать по льду реку и наступать в направлении западнее Ржева. Задача была успешно выполнена, но командующий не переставал держать сердце на Хмелева и многие телефонные разговоры вел только с начальником штаба дивизии, не требуя к аппарату комдива. Хмелев тоже начал избегать командующего и, чувствовалось, проникся к нему антипатией.
"Но письмо, письмо! - думал Евстигнеев.- Это же ни в какие ворота не лезет! Можно недолюбливать, сердиться, но предупреждать о служебном несоответствии в случае неудачного исхода боя - непонятно. Никто же наперед, в том числе и Пасхин, не может сказать с полной уверенностью, как будут развиваться события… Должно быть, у Василия Васильевича есть какие-то особые причины. Но какие?"
Хмелев, когда Евстигнеев приносил на подпись боевое донесение, лежал за перегородкой на постели. Не лежал - полусидел: под его крупной головой кроме двух обыкновенных подушек была еще надувная резиновая, похожая на грелку. Все светлые часы этого дня Хмелев провел на командирской разведке - полдня на морозе, в огромном напряжении физических и душевных сил. Не удивительно, что его больное сердце сдало, но Евстигнеев знал, как бы плохо ни чувствовал себя комдив, завтра с рассветом он займет свой командирский наблюдательный пункт под Вазузином и, почти не отрываясь от бинокля и шумно, с присвистом дыша, короткими четкими фразами будет отдавать распоряжения, точные, глубокие по смыслу, трезво учитывающие обстанов-
28
ку на поле боя. На такого комдива - а Евстигнеев за двадцать лет службы побывал под началом многих комдивов - можно было положиться…
Вошел Полянов, доложил, что из-под Вазузина приехал сменяемый начштадив. Евстигнеев попросил проводить гостя сюда, в бывшую учительскую, и заодно вызвать Зарубина и Синельникова.
5
Начальником штаба сменяемой дивизии был сухощавый майор с бледным, даже серым лицом, нервозный, неулыбчивый. Представившись, он сразу вручил Евстигнееву требуемую документацию: сводные данные о противнике, его укреплениях, огневых средствах и минных полях, схему своих укреплений и минных полей; сухим от усталости голосом сообщил, что начальнику связи приказано передать этой ночью сменяющим подразделениям основные линии проволочной связи, и в доказательство положил на стол написанную от руки копию распоряжения.
- Извините, товарищ майор,- сказал Евстигнеев и повернулся к оперативному дежурному Синельникову: - Передайте Юлдашову, пусть принесет нам чего-нибудь перекусить…
Гость, похоже, голоден, и по одному этому как будто малозначному факту Евстигнеев склонен был заключить, что сменяемая дивизия порядком измотана. Видимо, у начштадива не хватало времени даже на то, чтобы позаботиться о своем быте: об этом свидетельствовали и заросший двухдневной щетиной подбородок, и китель без подворотничка.
Евстигнеев отдал Зарубину разведсводку, Синельникову - копию распоряжения о передаче основных линий связи и, справившись, есть ли у них вопросы к товарищу майору (вопросов не было), обоим разрешил удалиться.
Майор охотно выпил полстакана водки, но закусывал вяло.
- Сколько вы тут, под Вазузином, маетесь? - откровенно спросил Евстигнеев.
- Целую вечность,- сказал майор.- Я лично оборонял Вазузин еще в октябре прошлого года, потом был в этих местах в окружении, правда недолго, двое суток,- прибавил он торопливо.- Пробился с остатками полка, попал в резерв фронта, а из резерва - опять под Вазузин… Больше недели держим тут оборону, будь он проклят!
Евстигнеев заметил, что на худом небритом лице майора дернулось и часто запульсировало веко, вероятно следствие перенесенной контузии.
29
- Вы закусывайте, товарищ майор, закусывайте,- сказал Евстигнеев.- Вот консервы, хлеб…
- И не стоит он того, тех жертв, на которые мы ради него идем, честное слово! - продолжал майор.- Ну, хорошо, я понимаю, есть соображения высокого стратегического порядка: перерезать железную дорогу, выйти в тыл девятой армии немцев. Хорошо. Но почему непременно здесь, а не севернее или южнее Вазузина? На кой нам, извините, эта скорлупа?
- Так сильно разрушен город? - спросил Евстигнеев.
- Да дело не только в том, что разрушен. Вы прикиньте, сколько по самым минимальным нормам… сколько сил и средств надо для прорыва такой полосы! Уж если целая танковая армия немцев тогда, в октябре сорок первого, предпочла обойти эти укрепления!.. Да что говорить! - Майор сердито умолк и дважды отрывисто и шумно выдохнул.
- Подождите, я немного не понял,- еще не смея верить услышанному, сказал Евстигнеев.- Что, разве эти доты, где сейчас немцы,- это наши доты?
- Именно! - будто даже обрадовался майор.- Великолепные сооружения, построенные по всем правилам фортификации. Если бы немцы не обошли нас тогда - черта с два продвинулись бы они с этой стороны! А теперь с этой же стороны, то есть с запада, нам приходится их атаковать. Вы представляете? А ведь такие орешки и авиабомбой не всякой расколешь. Железобетонные, метровой толщины тарелки, опрокинутые вверх дном на такие же бетонные основания. Амбразуры для пушек и пулеметов. Каждый впереди лежащий клочок земли пристрелян. А-а!..- махнул он рукой, и опять запульсировало веко на его сером лице.
- Штаарму, надеюсь, известно, что это бывшие наши доты? - спросил Евстигнеев.
- Я лично докладывал заместителю начштаарма. Между прочим, немцы ведь не сразу в них залезли. Если бы мы в середине января не топтались перед Вазузином, а поверили своей разведке и атаковали с ходу…
Майор почти дословно повторял мысль коренастого капитана, соседа слева, и Евстигнеев мимоходом подумал, что, должно быть, не так уж и неумен тот бойкий капитан, помначальника первого отделения.
- У нас нет выбора, товарищ майор, вы, конечно, понимаете. Нам придется брать доты и брать город. Весь вопрос в том, как это сделать по возможности с наименьшими потерями, чтобы и себе шею не сломать.
30
- Самолеты, гаубицы, танки. Иначе - дохлое дело. В лоб эту стену не пробить,- сказал майор, закурил и посмотрел на часы.
- Еще два вопроса… Вы не пробовали занять тот дот, что в ничейной полосе?
- Нет. Во-первых, там вокруг понатыкана уйма мин, а во-вторых, зачем он нам сейчас?
- Это понятно,- сказал Евстигнеев.- А что у немцев на северной окраине Вазузина, недалеко от железнодорожной станции, в отдельных строениях между речкой и вокзалом?
Майор заглянул в свою карту.
- Шут их знает. Мы этим местом специально не интересовались… Пушки там, во всяком случае, не стоят, это я гарантирую. Вся артиллерия, в том числе минометы, у них в черте города, а что там, в этих строениях… склады, вероятно, какие-нибудь. Скорее всего склады.
- Да, похоже,- сказал Евстигнеев. Надо было закругляться: в двадцать один час он собирался пойти с Зарубиным в разведроту, проводить людей в ночной поиск. Евстигнеев встал: - Ну что же, большое, как говорится, вам спасибо…
- Очень возможно, что к этим строениям ведет глубокий ход сообщения от тех дотов, что на левом фланге. Точно установить нам пока не удалось.
- Там узкий извилистый овраг. Спасибо,- повторил Евстигнеев. Ему хотелось поговорить с Зарубиным, перед тем как отправиться к разведчикам, а до этого успеть хотя бы в общих чертах обсудить с Поляновым то новое, что сообщил майор.
Тот уже укладывал в планшет карту, худое лицо его несколько оживилось. Кажется, только теперь майор вполне поверил, что его дивизия сдает свой участок под Вазузином другому соединению и переходит во второй эшелон армии.
- Ну, ни пуха вам! - сказал майор и крепко стиснул руку Евстигнеева тонкой жилистой рукой. Потом он попрощался с Поляновым, который в течение всей встречи не проронил ни слова, и вместе с ним вышел.
Юлдашов убрал со стола пустые стаканы, банку с недоеденной тушенкой, смахнул в ладонь хлебные крошки. Евстигнеев вспомнил, что еще не ужинал, но уже подоспело время идти с Зарубиным в разведроту.
- Вы, товарищ Полянов, обмозгуйте хорошенько все, что рассказал майор. Я думаю, это сильный довод в пользу того, что нам надо отказаться от фронтального удара. Вы это тоже учтите при обосновании наших предложений. А с вами, товарищ Зарубин, поговорим дорогой,- сказал Евстигнеев, когда вызванные
31
по его приказанию начальники отделений вновь стояли перед ним.
Затрещал трофейный телефон. Евстигнеев услышал низкий бас комдива:
- Как дела? Сообщил что-нибудь интересное сменяемый начштаба?
Евстигнеев сказал, что новости не из приятных, он хотел бы через часок зайти для доклада, на что Хмелев ответил, что если дело терпит часа два, то он просит разговор отложить и на это время принять на себя бразды правления. Евстигнееву ничего не оставалось, как согласиться.
- Ничего не попишешь,- сказал Евстигнеев Зарубину.- Провожайте людей сами. Хорошо бы хлопцам удалось притащить фрица или хотя бы как следует пронюхать, что там, в кирпичных строениях. Можно ли там зацепиться - вот главное…- Евстигнеев отошел к двери, припоминая, не упустил ли чего-нибудь из виду, и проговорил задумчиво: - А доты-то эти наши были, оказывается. Такая досада… Да,- сказал он,- вы позвонили в штаб головного полка насчет саперов?
- Все в порядке, товарищ подполковник. Аракелян уже снарядил группу для пустующего дота. Вот и вернемся в свои доты,- с улыбкой сказал Зарубин.- Разрешите идти?
- Да, идите, идите,- сказал Евстигнеев.
6
Отдав распоряжение о развертывании новых КП, НКП и ЗКП (командного, наблюдательного и запасного командного пунктов), переговорив по телефону с двумя полками и ответив на звонок начальника оперативного отдела штаарма, Евстигнеев вышел на улицу.
Над головой было звездно. Громыхал фронт. Небо над Вазузином расцвечивалось зелеными, голубыми, желтыми огоньками ракет, белыми дугами трассирующих пуль, тускло-багровыми отсветами дальних пожарищ.
Глубоко, во всю грудь, вздохнув, Евстигнеев направился было к избушке, где квартировал вместе с комиссаром Федоренко, но вспомнил, что отдыхать ему, начальнику штаба, пока отдыхает комдив, нельзя, хоть и посасывало под ложечкой и чуть кружилась от усталости голова. И он пошел по деревне в ту сторону, где за поворотом начиналась вторая улица, в домах и сараях которой размещались подразделения головного полка.
Деревня вновь затихла и казалась необитаемой. Лишь время
32
от времени из черноты задворий доносились простуженные голоса:
- Стой! Кто идет?
Евстигнеев негромко отзывался и шагал дальше, поскрипывая снежком и почти зримо представляя себе, как в этих темных избах по всему полу от порога до занавешенных, в наледи окон, сбившись в кучи, тяжелым крепким сном спят бойцы.
"Вот они завтра, выполняя приказ, пойдут под огонь,- размышлял Евстигнеев,- побегут с винтовочками, увязая в снегу, к фашистским дотам, думая, что начальство все предусмотрело, обо всем позаботилось, а их, бойцов, дело только пробежать под пулями и разрывами мин, надеясь на свою счастливую звезду, к железобетонным коробкам и забросать их гранатами… А позаботилось ли начальство, я, Евстигнеев, прямой начальник всего личного состава дивизии, чтобы этот предстоящий бросок бойцов в атаку не был напрасным? Все ли сделал, что мог?"
Он остановился перед большим домом с обрывками проводов на стене и тотчас был окликнут часовым.
- Затвор,- ответил Евстигнеев вполголоса и, пройдя короткую тропу, поднялся на крыльцо.- Что же вы, товарищ боец, тут у самых дверей околачиваетесь? - строго сказал он часовому.- Как фамилия?
Часовой, молодой круглолицый парень, прижал к себе винтовку.
- Парамошкин, товарищ подполковник.
- Разве так, товарищ Парамошкин, положено охранять штаб?
- Дак мороз, товарищ подполковник,- сильно окая и, видимо, нисколько не робея, ответил часовой.- А в мороз все кругом слыхать. Я и ваши шаги, товарищ подполковник, издалече признал.
- Из сеней, что ли? - усмехнулся Евстигнеев.
- Зачем из сеней? Мы службу знаем… А с крыльца обзор на три стороны и слыхать все исключительно хорошо. Несем как положено, товарищ подполковник.
- Находчив, ничего не скажешь,- покачал головой Евстигнеев и, нашарив в темноте дверную скобу, потянул ее на себя.
Часовой, вероятно, успел сообщить о приближении начальства. Едва Евстигнеев отворил дверь, как раздалась команда "смирно", вдоль лавок и у печи вытяулись люди с сонными, отсутствующими лицами, а от стола с желто-мерцающей коптилкой шагнул курчавый лейтенант, оперативный дежурный штаба полка, и по всей форме отдал рапорт.
- Вольно,- сказал Евстигнеев.- Командир полка отдыхает?
3 Ю. Пиляр
33
- В настоящий момент, товарищ подполковник, отдыхает начальник штаба, командир бодрствует. Вас проводить к товарищу майору?
- Соедините-ка меня сперва со штадивом.
- Махарадзе! - повернулся лейтенант к телефонисту.- Штаб дивизии, срочно!
Евстигнеев предупредил оперативного дежурного штадива, что он, Суздальский, находится у Красноярского, пробудет здесь полчаса, и пошел в сопровождении лейтенанта на другую половину избы.
Майор Еропкин в накинутом на плечи полушубке сидел за столом и, не сгибая спины и дальнозорко откинув голову, писал в школьной тетради письмо. Увидев Евстигнеева, он положил карандаш, его темное морщинистое лицо засветилось улыбкой.
- О-о, товарищ начальник! - сказал он прокуренным голосом, привстал, схватился за поясницу.- Очень рад. По службе или так, на огонек?
- А как хочешь?
- Да на огонек, ясно, лучше…
Никого, кроме них, в комнате не было, и Евстигнеев, присев к столу, кивнул на незаконченное письмо.
- Домой или, может, какой зазнобе?
- Все той же, Александре Матвеевне. Да вот, беда, давно не было от нее ничего.
- Получишь, получишь. Поклон ей, кстати, от меня, если она, правда, меня помнит.
- Как же не помнит, когда я два раза приветы от нее передавал!
- Так это с твоих слов, а зрительно - какой-такой Евстигнеев?.. Все-таки восемнадцать лет минуло-пробежало. Я-то ее как сейчас вижу.
- Не говори! - собрав в гармошку морщины на лбу, лукаво произнес Еропкин.- Ну а твои не дают пока о себе знать?
- Пока нет,- вздохнул Евстигнеев.
Когда-то они вместе учились в пехотной школе комсостава РККА, оба ухаживали за симпатичной девушкой Шурочкой. Потом, по окончании школы, пути товарищей разошлись. Еропкин служил на Дальнем Востоке, воевал с белокитайцами во время конфликта на КВЖД в 1929 году, отличился и был награжден именным оружием. В середине тридцатых он уже командовал полком и, возможно, пошел бы еще дальше, если бы не пристрастился к спиртному. С ним беседовали, предупреждали и в конце концов уволили из армии.
Когда началась Великая Отечественная, Еропкин снова надел
34
форму и в звании майора был направлен в управление кадров Уральского военного округа. Там в сентябре сорок первого Еропкин и повстречался со своим однокашником Евстигнеевым, назначенным на должность начальника штаба вновь формируемой стрелковой дивизии.
- Может, маленько… по сто грамм, а? - сказал Еропкин, выразительно щелкнув себя по шее.
Евстигнеев отрицательно покачал головой. Он знал о губительной слабости Еропкина и только дважды позволил себе выпить с ним: один раз в ресторане Челябинского вокзала за встречу, второй раз - на фронте, когда дивизия отбила у немцев первую большую деревню.
- Не могу, Иван, и тебе не советую,- сказал Евстигнеев.- Вот если возьмем Вазузин - другое дело. Тогда я сам поставлю тебе бутылку коньяку, храню ее с Нового года. Нет, нет! - прибавил он, видя огорченное липо Еропкина и его безмолвный протестующий жест.- У нас опять худо со снарядами, тяжело будет завтра, я за тем, собственно, к тебе и зашел. Ты не серчай, достань карту, хочу с тобой посоветоваться…
Еропкин горестно вздохнул, почесал в затылке и сел на место. Они разговаривали с полчаса, пока курчавый лейтенант, оперативный дежурный штаба полка, не позвал Евстигнеева к телефону. Было ровно одиннадцать, и командир дивизии, разбуженный адъютантом, тотчас потребовал Евстигнеева к себе.
- Так ты помни, о чем договорились, Иван Капитонович,- прощаясь с Еропкиным, сказал Евстигнеев.- Если будет интересоваться твоим мнением комдив, стой насмерть. Сам видишь, иначе - гроб.
- Да еще с музыкой,- сказал Еропкин и махнул рукой.- Бог не выдаст - свинья не съест.
- Ну, все,- сказал Евстигнеев.
Адъютант Ленька немедленно доложил о прибытии начальника штаба Хмелеву, который разговаривал в горнице со своим заместителем по тылу.
- Проходите, товарищ подполковник,- как всегда, приветливо приглашал Ленька.- Они скоро закончат, минут через пять - семь.