"Но у нас есть смягчающие обстоятельства, потому что мы действовали из лучших побуждений, - парировал Бруно, - мы любим друг друга".
Была суббота, возвращаться надо утром во вторник. Значит, впереди у них целых два дня. И три ночи… Они крутили педали в одном ритме, смотрели друг на друга и смеялись. Темп задавала Хильда. "Если бы можно было всегда так ехать, - думала она. - Бруно рядом, а все плохое позади. Мир может быть так прекрасен!"
Они договорились не думать в свободное время о делах. Кто начнет серьезный спор, тот должен поцеловать другого. Кто заговорит о политике - целует десять раз.
Бруно остался доволен таким поворотом дела - значит, его обязательно поцелуют- и не упускал случая подвергнуться штрафу. Хильда не знала, что эту поездку он устроил не только из личных соображений.
Бруно Керстен выполнял решение своих товарищей, которые посоветовали ему на несколько дней исчезнуть из Берлина и быть подальше от места работы. Полиция социал-демократа Карла Цёргибеля не прекращала аресты. 1 мая полицейпрезидент приказал стрелять в демонстрантов. И как же правительство реагировало на возмущение населения? Может быть, Цёргибель был снят с занимаемой должности? Напротив, союз бойцов "Рот фронт" был запрещен. Снова дело повернули так, что виновными оказались пострадавшие.
Бруно ждал подходящего момента, чтобы поговорить об этом с Хильдой. Если ее не подготовить, она только напрасно расстроится. Он был на шесть лет старше ее, изучал экономику. Во время учебы и в период каникул работал на строительстве, на консервной фабрике, путевым сторожем на железной дороге, продавцом газет, садовником при городском кладбище. Его отец работал наборщиком, если только его не увольняли за политическую деятельность. Отец поддерживал сына, как мог, но оплачивать учебу ему было не под силу. Бруно хорошо учился и мог бы получать стипендию, если бы не считался, как и отец, коммунистом. После сдачи государственных экзаменов он устроился в редакцию газеты "Роте фане" в отдел проблем экономики, где и приобрел опыт журналистской работы. Он и Хильде советовал устроиться работать в газету. В "Берлинер тагеблатт" она обучалась обязанностям секретарши и превратила приемную в настоящий кабинет.
"Стоп! - крикнула Хильда и спрыгнула с велосипеда. - Ты должен поцеловать меня хотя бы разок. Я вижу, ты занят мыслями о политике, у тебя это прямо на лбу написано". Для наказания она выбрала удачное место. Шоссе здесь проходило через густой лиственный лес, и вокруг не было ни души.
Бруно добровольно увеличил размеры своего наказания, пока она со смехом не уклонилась от него:
"Ах ты подлый, вероломный мошенник, ты, кажется, хочешь создать себе кредит!"
Но он снова поймал беглянку и в маленькой тихой просеке в стороне от дороги добился полного примирения.
В Гревенитце их ожидала прелестная комнатка под самой крышей, с покатыми стенами, с широкими крестьянскими кроватями и чудесным видом из окна. На ужин хозяйка принесла пирожки, начиненные яйцами с салом. Под конец она поставила на стол бутылку вина и три стакана и подсела к молодым людям.
"Я уже прошлым летом знала, что вы вернетесь сюда, - сказала она, выпив первый стакан. - Вы любите друг друга, это видно сразу. Что и говорить, вы славная парочка. Да, нечасто девушка может выбрать мужчину, который ей нравится".
Хильда и Бруно переглянулись, у обоих в голове мелькнула одна и та же мысль: симпатичная хозяйка на самом деле не так уж весела, как хочет казаться.
"Конечно, следовало бы оставить вас наедине с вашим молодым счастьем, - проговорила она и снова наполнила стаканы, - но мне тоже хочется хоть частицу той радости, которая светится в ваших глазах. На прошлой неделе мне стукнуло сорок пять. Нет-нет, не поздравляйте, дайте мне выговориться. Когда я была такой же молоденькой и такой же влюбленной, у меня ничего не было и у моего парня тоже, а тогдашний хозяин "Дойчес Хаус" - я была у него прислугой и делала буквально все в доме - каждый вечер отирался у двери моей комнаты. Его первая жена тяжело болела. Мне как раз исполнилось семнадцать, когда она умерла. Он набросился на меня в первую же ночь, после ее похорон. Я забыла закрыть дверь на задвижку, а потом решила, что мне нечего опасаться, ведь в доме такое горе. Я от него забеременела, но больше не подпускала его к себе, пока он не женился на мне. Да, он женился на мне еще до того, как родился наш сын. - Она подняла стакан, отпила немного, посмотрела на молодую пару и тяжело вздохнула, - Я должна была бы радоваться, ведь мне выпало такое счастье - из прислуги сделаться хозяйкой! Но разве для меня что-нибудь изменилось? Нет. Я крутилась целый день, как белка в колесе, а ночью приходил он, без единого доброго слова, без ласки. Он получал от меня что хотел, отворачивался и начинал храпеть. Это была не жизнь, а многолетняя война. Его родственники были, конечно, на его стороне. Они все попрекали его, что он женился - ведь он мог бы иметь меня и так. Мы ругались из-за всякой мелочи. Да, это была настоящая война. Но потом он сдался. Сейчас он у меня под каблуком, это все говорят. Только какой же прок? Наш сын учился на стюарда на линии Гамбург - Америка. Он остался по ту сторону, пишет редко. Дом и все хозяйство на мне, могу управлять по своему усмотрению, но с вами я бы поменялась хоть сейчас".
Она достала еще одну бутылку. Хильда и Бруно молча смотрели друг на друга. За свои мысли оба заслуживали штрафа.
Труде Тетцлафф наполнила стаканы:
"За ваше счастье! Держите его крепко, обеими руками!"
Время от времени она выходила, но, как только дела позволяли ей покинуть стойку, возвращалась к их столу. Что привлекало ее к молодой паре - вино или симпатия? Ее словно подменили, она сыпала шутками и остротами и заражала их своей веселостью.
"Ребятки, вы не думайте, мой муж не такое уж чудовище. Конечно, он иногда бывает просто невыносим, но он умеет и работать, и отдохнуть после работы. Это ему удается, пожалуй, лучше всего. А сейчас он уехал на семейное торжество к своим родственникам".
За вино хозяйка им заплатить не позволила, ведь она сама их угостила.
Когда Хильда и Бруно остались в своей комнатке одни, на дворе уже была поздняя ночь. Поездка и выпитое вино сделали свое дело: оба сразу же заснули.
Первое, что увидела Хильда утром, это улыбающееся лицо Бруно. Он лежал, опершись на локоть, и влюбленно смотрел на нее. "Ты маленький сурок, - проговорил он ласково, - ты собираешься проспать всю троицу?"
"Пожалуй, если меня не разбудить!"
"Это я сейчас!" Одним прыжком он оказался в ее постели, подхватил Хильду на руки и крепко прижал к себе.
"Хорошо, если бы меня будили так каждое утро. Каждое утро я хочу чувствовать тебя рядом", - прошептала она.
Бруно не возражал против таких планов на будущее, но и настоящее казалось ему прекрасным. Нежно, едва касаясь, гладил он тело своей любимой. Он целовал ее губы, глаза, маленькую крепкую грудь. Оба перестали замечать бег времени. Если бы была ночь, они подумали бы, что начался звездопад. Минуты казались Хильде и Бруно вечностью, пока наконец, счастливые, они не вернулись в действительность воскресного дня в Гревенитце.
После сытного завтрака, прекрасно сервированного хозяйкой, молодые люди решили отправится в лес. Они избегали широких дорог, выбирая едва заметные лесные тропинки, где оставались наедине с большими зелеными деревьями.
"Бруно, что это за дерево? Это бук, клен или вяз?"
"Это бук, клен, вяз или ель".
"Ты смеешься надо мной!"
"Да нет, я сам не знаю, что это за дерево", - оправдывался Бруно.
"Ты всегда все знаешь. Надо делиться своими знаниями!"
"Это чудесное дерево. А больше я ничего не знаю".
Хильда недоверчиво смотрела на него.
"Правда, я могу отличить только хвойное дерево от лиственного. Да и в цветах разбираюсь не лучше. Я знаю только лютики: желтые лютики, красные лютики, белые, голубые, фиолетовые, с пятнышками, с крапинками, лютики с колючками, без колючек, длинные, короткие - всякие лютики. - Обычно смех Хильды действует на него заразительно, но в тот раз он остался серьезным и даже смутился, как маленький мальчик. - Разве я виноват? Я должен был столько учиться, на цветы и деревья просто не хватило времени. К тому же я всю жизнь прожил в городе. А чтобы развести сад, у моих родителей не было денег".
Хильда перестала смеяться:
"Это не так плохо, Бруно. Это даже замечательно, что ты нашел такой выход из положения. Какие же цветы нравятся тебе больше всего?"
"Пестрые лютики".
На тихой зеленой лужайке на берегу лесного озера они вместе нарвали огромный пестрый букет, самый красивый букет в их жизни.
Цветы стояли в их комнате в простом скромном кувшине. Обед был вкусным и обильным. Потом они совершили послеобеденную прогулку и рука об руку побродили по городку. Вдруг, как по команде, они остановились и в изумлении уставились на флаг со свастикой, свисавший из окна большого дома. Потом ускорили шаги. Скорее в лес, чтобы не видеть отвратительного черного паука на светлом фоне! Но и здесь, среди благодатной зелени, он снова и снова вставал перед глазами. Все договоры о штрафе были забыты.
Хильда горячилась, говоря об успехе прошлогодних выборов в рейхстаг. За коммунистов голосовало 3,3 миллиона избирателей. За национал-социалистов было подано 810 тысяч голосов. Эрнст Тельман и его товарищи по партии получили на 22 процента больше, чем раньше. СДПГ - всего на 17 процентов.
Бруно сжал кулаки:
"Стальной шлем" и штурмовики становятся все наглее, а социал-демократические министры в это время запрещают союз "Рот фронт". Хильда, в последующие недели у нас будет мало времени для встреч. Если бы товарищи не посоветовали мне проявить осторожность и на несколько дней уехать из Берлина, кто знает, получилась бы у нас эта поездка или нет. Ты сердишься?"
Хильда не ответила. Она была недовольна, ее мысли занимал вопрос о необходимости активизировать работу в ответ на выступления нацистов.
Бруно сослался на XII съезд КПГ, проходивший в Берлине, в Веддинге, с 9 по 15 июня.
"Я отвечаю за подготовку выступления в газетах. Буржуазная пресса уже атакует нас целыми газетными полосами. А Гитлер с Геббельсом посмеиваются в кулак".
"Большинство сотрудников "Берлинер тагеблатт" считают, что коричневых не следует принимать всерьез. Редакторы каждый день обмениваются анекдотами о Геринге и Реме".
"Боюсь, что в один прекрасный день им станет не до смеха".
Конечно, они знали о больших переменах, которые произошли в жизни немецкого народа. Все актуальней становится в Германии проблема фашизма. Не только Гитлер и его приспешники завистливо поглядывают на Италию, где Муссолини затыкает рот всякой демократической оппозиции. Крупные промышленники тоже мечтают о режиме, который обречет полуголодных рабочих на бесправное существование.
"Наша задача - разъяснять эту все более возрастающую опасность всем трудящимся", - решительно заявил Бруно и вдруг умолк. Ему пришло в голову, что нелепо произносить возвышенные речи здесь, в лесной чаще. Нет, довольно!
Но Хильду уже не остановить.
"А разве лидеры социал-демократов не утверждают, что тоже представляют интересы рабочего класса? Они говорят так, а сами позволяют стрелять в рабочих. Неужели люди не видят, что их дурачат? Почему я должна переписывать длиннющие биржевые бюллетени и вздорную светскую хронику? Ведь большинству читателей "Берлинер тагеблатт" это не поможет. Бруно, пожалуйста, найди мне какую-нибудь работу в "Роте фане"!"
"Ты хочешь, чтобы читатели твоей газеты остались вне политики? А сколько среди них мелких ремесленников и лавочников, которые борются за свое существование с крупными торговыми фирмами? Сколько служащих, которые читают газету только потому, что ее читает шеф? А ведь их эксплуатируют так же, как любого фабричного рабочего. Нет, оставайся в "Тагеблатт", поучись у работающих там журналистов. Среди ваших редакторов есть светлые головы. Они понимают взаимосвязь событий лучше, чем показывают это в своих статьях".
"Ты, может, думаешь, что однажды они выйдут с нами на улицы? Нет, Бруно, нет! Они и пальцем не шевельнут ради нашего дела. Они действуют только тогда, когда речь идет об их личных интересах".
"Не допустить Гитлера к власти тоже входит в их интересы. Только они этого пока не поняли. И все же тебе следует у них поучиться, Хильда. Приглядывайся к их работе. Посмотри, как они извращают правду, пока не подтянут свои материалы до уровня передовой статьи. Постарайся определить, какими средствами они добиваются такого влияния на читателей. Изучи их стиль, их манеру писать, их трюки. Ты должна у них все подглядеть!"
"И таким образом я смогу быть полезной партии?"
"Сможешь, Хильда, сможешь, и гораздо больше, чем ты думаешь. Коммунист должен понимать в своем деле не хуже самого хорошего специалиста противника".
"Обещаю тебе, Бруно, я стану хорошей журналисткой и…"
"И?.."
"И всегда буду любить лютики!"
Восхитительные праздничные дни миновали, большой букет в кувшине увял. Хильда сидела в своей прихожей в редакции "Берлинер тагеблатт". Дверь распахнулась, и в нее ворвалась Сибилла Кнайф, жизнерадостная девушка, родом с берегов Рейна. Она протянула Хильде свежеотпечатанный экземпляр:
"Детка, что же ты это вытворяешь? Я, ничего не подозревая, иду смотреть пробный оттиск, читаю новый выпуск нашей газетенки и вдруг - не верю своим глазам! Ты не могла сделать такого, не посвятив меня! Я не заслужила такого обращения с твоей стороны! Ты отправляешься в пробное плавание, дебютируешь, так сказать, выпускаешь в жизнь свое первое бессмертное творение, а меня оставляешь в неведении? Не ожидала от тебя! - Она упала в заскрипевшее под ее тяжестью кресло для посетителей и жестом обвинителя подняла газету. - Хильда, детка, не смотри на меня такими невинными глазами. Ты ведь у нас стреляный воробей. Я чуть с ума не сошла! Детка, это надо обмыть! Ты слышишь? Прекрасный повод!"
"Да в чем дело, Сибилла?"
"Что? Она еще спрашивает, негодная! Вот! Читать ты, надеюсь, умеешь? В припадке великодушия они напечатали твое первое произведение. Так как, обмоем? Я плачу. Дело стоит того!"
С бьющимся сердцем Хильда взяла газету, начала читать.
ЧУДЕСНЫЙ ТРОИЦЫН ДЕНЬ Новелла Хильды Гёбель
"Лес, в прекрасном одеянии самых модных весенних тонов, ожидает гостей. Королева эльфов Титания со своим супругом Обероном собирается предпринять путешествие по лесам и лугам. Она парит в воздухе над покрытыми мягким мхом тропинками в своем воздушном бальном наряде, который в следующем сезоне будет последним криком моды. Король Оберон величаво следует за ней на своем знаменитом сверкающем единороге, думая о денежных затруднениях и мечтая о завтраке с шампанским в обществе хорошеньких балерин-эльфов.
"Мой повелитель, - проворковала Титания, - позволь мне собрать небольшой букет из нежных ландышей, прекрасных голубых горных колокольчиков, замечательных желтых аконитов, очаровательных анемонов, таинственных майников, обвитых вечнозеленым плющом".
"Не забудь настурцию!" - отозвался король Оберон. Он раздумывал, как бы ему потихоньку скрыться, нырнуть в кусты, приотстать от своей верной Титании: дела требуют безотлагательно, крайняя необходимость, долг призывает меня, пойми, дорогая супруга.
Титания же, парившая перед ним, вдруг насторожилась, застыла на месте, прислушалась, вскрикнула и упала без чувств.
Оберон зычно позвал на помощь прислужников, чтобы облегчить страдания своей жены. Они явились, легкие, подобные дуновению ветерка, и быстро принялись за дело.
"Титания, - взывал Оберон, - Титания, мы должны торопиться, чтобы не опоздать к чаю. Будут показывать образцы последних парижских моделей!"
Его слова возымели действие. Титания пришла в себя и со вздохом произнесла:
"Ах, мой Оберон, это было ужасно! Я увидела двух людей и подумала, что они пришли полюбоваться лесом, лугами, цветами, весело журчащим ручьем. Отнюдь! Они беседовали о ценах на кубометр древесины, о валюте, о быстром и верном доходе. Мой Оберон, где же их разум?"
Оберон просиял: вот он, предлог! И самое прекрасное, что это не было ложью. Король действительно спешил, он торопился в город, чтобы заложить свой последний лес.
Настал замечательный праздник, троицын день. Но королева эльфов была невесела".
Хильда злобно скомкала газету, в глазах ее стояли слезы.
"Что с тобой, Хильда, детка?"
"Какая низость! Я написала три политические заметки и одно сообщение о старых майских обычаях. Так им понадобилось напечатать как раз тот рассказ, который я написала просто в шутку. Надо мной все станут смеяться. И что скажет Бруно?"
"Не надо, девочка, успокойся. Во-первых, я нахожу твой рассказ совсем неплохим. Во-вторых, наплюй на коллег, на этих обывателей, а в-третьих, твой Бруно умный мальчик, он поймет, что даже плохой, но опубликованный материал всегда лучше хорошего, но неопубликованного".
После работы Хильда и Сибилла отправились в небольшой ресторанчик, и Хильда снова позволила своей подруге утешать себя. Ей действительно страшно. Она договорилась с Бруно, что он зайдет за ней сюда. Читал ли он уже ее заметку? Что он скажет?
А он просто весело рассмеялся:
"Вот ты и расквиталась со мной за лютики".
Хильде это даже в голову не пришло. Слезы снова навернулись ей на глаза, но Бруно достал из своей папки букетик настоящих лютиков и торжественно протянул Хильде:
"Сердечно поздравляю с первенцем!"
"Так ты знал?"
"Добрый джинн сообщил мне по телефону".
Хильда повернулась к Сибилле:
"Это ты, негодная! Так вот какая у меня подруга!"
"Не могла же я допустить, чтобы этот молодой марксист неподготовленным наткнулся на твою монархическую историю!"
За стаканом пива все споры были забыты. Бруно удалось совсем успокоить Хильду.
"Из-за чего ты так расстраиваешься? Ты прекрасно спародировала экономическую и общественную рубрику "Берлинер тагеблатт". И они этого не заметили. Приемом аллегории ты отлично поддела фанатичных сторонников Вагнера, к которым принадлежит и сам господин Гитлер. К тому же этой маленькой заметкой о Титании и Обероне ты показала некоторым нашим современникам их настоящее лицо. И сделала это не со снисходительностью наставника, а в шутливой форме. Любимая, если хочешь донести что-нибудь до читателя, надо писать так, чтобы редактор напечатал это, то есть чтобы он был уверен, что читатель захочет читать этот материал. Значит, не надо забывать, о каких именно читателях печется издатель твоей газеты".
"А парнишка-то тоже стреляный воробей! - С этими словами Сибилла взяла Бруно за голову обеими руками и поцеловала его. - Если у вас, коммунистов, много парней с такими головами, как у тебя, я, пожалуй, тоже соглашусь познакомиться с Марксом. Может, старик и прав. В конце концов, он ведь тоже был родом с берегов Рейна".