* * *
Вьюгов с Лысогором вернулись из Костувки на третий лень под вечер. Через полчаса по приезде начальник заставы сидел в ленинской комнате.
Бойцы входили шумно, но увидев уставшего лейтенанта, затихали и поспешно занимали места.
- Уселись? - спросил лейтенант. Некоторых он уже мог выделить из общей массы. Вот Ковалев, угловатый, с перевязанной рукой, сидит, будто не знает куда себя деть. Ну, Лысогор и Каламбет - эти вообще заметные. Сомкни, говорят, не только хороший служака, но и труженик: первым взялся приводить в порядок заставский сад. В углу Вильченко… Ноги прячет - одна в сапоге, а другая, забинтованная, в тапочке. Старшина. У того все "на пять". И ежик брусиловский и начищенные до блеска сапоги. Животик под ремнем двоится. Видно, не лишен житейской мудрости - сверхсрочник.
Кто же это? Кажется. Хвостиков. Смотрится в зеркальце, приглаживает ладонью торчащий вихор; у него не прическа, а настоящее сорочиное гнездо… Что только старшина смотрит?
- Как вы думаете, кто виноват в смерти Соснувца? - неожиданным вопросом начал беседу Вьюгов.
Сорокин беседы начинал с международного положения. Вдоволь наговорившись, он переходил к делам заставы. А новый… Бойцы удивленно переглянулись. Хвостиков же встал и засунул в карман гимнастерки зеркальце.
- Разрешите, товарищ лейтенант… Моцко и Косач виноваты… Неясно только, кто из них больше… Об этом вся округа знает…
Вьюгов пристально смотрел на ефрейтора.
- Вы, наверно, новичок?..
- Товарищ лейтенант, Хвостиков третий год на границе, - доложил кто-то из задних рядов.
- Да?.. А я думал… Тогда для чего же пограничники, если вся округа знает виноватых?
Хвостиков замялся.
- Ну что ж, пожалуй, садитесь.
Начальник заставы перевел взгляд на Ковалева и Вильченко. Те, несмотря на повязки, вскочили.
- Тоже виноваты Косач и Моцко? Обижают "бедных", из строя выводят? - "посочувствовал" им лейтенант.
- А мы из строя не вышли… службу несем, - буркнул Ковалев.
- Не большая честь волочить за собою перевязанные руки и ноги…
При этих словах начальника заставы Хвостикова, как всегда, обуял дух противоречия.
- А если товарища Сорокина ранили, значит, и ему не велика честь?..
- О Сорокине поговорят другие, - отрезал Вьюгов. - Раненые - комсомольцы? - повернулся он к Лысогору.
- Да, товарищ лейтенант, и неплохие, - встав, подтвердил комсорг.
- Садитесь. Ради первого знакомства оставим неприятный разговор. А вообще здорово получается: два диверсанта, а перекалечили столько людей…
Ковалев и Вильченко, красные от смущения, сели, Лысогор остался стоять. Рослый, плечистый, с продолговатой стриженой головой, крепко посаженной на круглой шее, одетый в летнее опрятное обмундирование, он выжидательно смотрел на лейтенанта, видимо, собираясь что-то сказать; вдруг он мельком взглянул в окно.
- Яковенко с границы! Опять что-нибудь случилось. - доложил он встревоженно.
Действительно, мимо окон торопливо прошел пограничник. Из дежурки донеслись голоса.
- А как отнеслись к старушке из Кустувки… - продолжил разговор начальник заставы и с досадой покрутил головой.
- Виноват, товарищ лейтенант! - вскочил старшина. И, сделав шаг вперед, хлестко стукнул каблуками.
- Старшина Коловорит! - представился он и быстро заговорил:
- Как есть, товарищ лейтенант, я виноват. Не сообразил, не понял. Как есть. А то помогли б… И трубу б соорудили и яму выкопали б. Кто б отказался? Разрешите сесть?.. А насчет Ковалева и Вильченко, так не идут в санчасть… Пока Косача не приведем, говорят…
- Да? - усмехнулся Вьюгов. - Кто же раненых на задание пустит?
В дверях показался Яковенко. Остановившись на пороге, он смахнул рукавом пот с лица, одернул гимнастерку и, разгоряченный, с винтовкой в правой руке, направился к начальнику. Хвостиков тем временем прикидывал, как придется выбираться из комнаты в случае команды "в ружье!"
Яковенко доложил, что на левом фланге, с "сопредельной" стороны ведется назойливое наблюдение. Фашист то хорошо замаскируется, то будто невзначай выдаст себя. По-видимому, сам Косач хитрит.
- В догадках наряда есть смысл. Хвостиков, вы можете объяснить такое поведение врага? - Лейтенант не отводил пытливого взгляда от ефрейтора.
- Разрешите послушать, товарищ лейтенант, - встав, слукавил пограничник.
Вьюгов молча уставился на его "сорочье гнездо".
- Сегодня постригусь, - чувствуя, что вот-вот раздастся хохот, пообещал Хвостиков.
- Вы понятливы.
- Я понятливый… - усмехнулся ефрейтор, припомнив как Валя называла Вьюгова "Сашей" и приглашала к себе.
- Разрешите, товарищ лейтенант? - обратился стоявший Лысогор. - Косач хочет, чтобы ему поверили, что именно в том направлении, где он наблюдает, готовится нарушение границы. А сам пойдет в другом месте…
- Так что ж, приготовимся и там, где хотелось бы Косачу и еще кое-где, а? - спросил начальник заставы, вставая.
- Приготовимся!.. - ответили бойцы и тоже встали.
- На боевой расчет! - приказал лейтенант. Он посмотрел в окно и слегка нахмурился: по двору заставы шла Валя…
3
Небольшие водоемы часто сравнивают с зеркалом, вправленным в землю.
Когда смотришь на Туман-Озеро, тут уже не до зеркал. Завязшее в трясинах и зарослях, оно почти всегда курится туманом. В нем не только дна, как это обычно бывает в мелководных озерах, своего отражения не увидишь… Но стоит подняться солнцу, как Туман-Озеро превращается в настоящий серебряный родник.
С запада над ним дыбится высота, покрытая темным лесом. Там чужая сторона.
Вьюгов заинтересовался своим берегом. Он с Лысогором и Каламбетом пробрался на длинный я низкий, почти вровень с поверхностью воды полуостровок.
Восточный берег озера окаймляла сизая полоса тины. В ней тонул редкий камыш. Над камышом стояли цепью я хмуро смотрели в воду высокие холмы. Между холмами чернели гирла сырых и глубоких оврагов. Вьюгов насчитал их целый десяток, а холмов - одиннадцать. Лениво вытекавшие из оврагов ручьи, еще до впадения в озеро расползались серой жижей, образовывали болотные заводи.
"Да, здесь не всякий пройдет. Но Косач есть Косач", - подумал начальник заставы. Он вдруг заметил еще одну небольшую заводь. Она не подходила к устью оврага, как ее соседки, а врезывалась в полосу камыша. У нее был такой вид, будто па ее месте когда-то стояла широкая плоскодонная лодка, потом лодку столкнули, а ложбину заполнила вода и тина. Если над всеми остальными заводями образовалась зеленая плесень, то здесь вода свежо поблескивала…
Вернувшись на заставу, Вьюгов потребовал о Туман-Озере подробные данные. Ему доложили, что оно совершенно непроходимо и там нарушения не было "зафиксировано" со дня выхода заставы на новую границу. Это еще больше насторожило лейтенанта.
Несколько свободных от наряда пограничников изъявили желание разведать озеро по-настоящему. Старшина Коловорит доложил, что "добровольная инженерная команда" готова к выходу.
- Отставить, пусть отдыхают… - сказал начальник заставы, устало отбросив со лба волосы. Он строго требовал, чтобы бойцы каждые сутки спали не менее семи часов без перерыва, сам же отдыхал - четыре-пять, не больше, и то урывками. - Вы лучше со своими хозяйственниками готовьте из жердей кладки-мостки, переплетите прутьями… Будет готово - доложите, - приказал лейтенант.
* * *
В сумерках наряд направился к восточному берегу Туман-Озера, чтобы проложить там кладки через топкие выходы из оврагов, только не на поверхности, а скрыто, в тине. К утру все было готово.
Одно дело сделано. Осталось вымануть Косача, но не поджигать же ради этого элеватор, и не ждать пока его подожжет Моцко.
Проезжая с Лысогором мимо железнодорожного полустанка, лейтенант задержался возле старого здания - развалины. Оно стояло на одном пригорке, а за ложбиной, на другой - возвышалась вся в лесах новостройка элеватора.
- Едем в район, - убедившись, что старое здание насквозь прогнившее и вот-вот рухнет, сказал Вьюгов сержанту.
На заставе чувствовалось, что Косачу и Моцко готовится ловушка. А так как душою этого дела был лейтенант, то невольно, может, даже помимо своего желания, он всякий раз привлекал к себе мысли бойцов.
Пограничники нет-нет да и сравнивали его с Сорокиным. И тут-то начали всплывать на поверхность грешки капитана. Прошел слушок, что Сорокин навещал Костувку один не случайно: там у него завелась "паненка".
На фоне сорокинских похождений новый начальник заставы выглядел очень выгодно. И вдруг вера в него, не как в начальника, а как в человека, заколебалась, и с очень неожиданной стороны.
Валю на заставе все любили. Во-первых, потому, что она не строила из себя начальницу, всегда сочувствовала бойцам в их трудной и опасной службе, чем могла помогала им. С нею можно было пошутить и посмеяться.
С приездом нового начальника все изменилось. Со стороны глядя, можно было подумать, что Валя духу его боялась. Стоило ему где появиться, как она при первой возможности исчезала.
Вьюгов же или вовсе не замечал жену Сорокина или относился к ней с каким-то обидным пренебрежением.
Лысогор, как комсорг, даже собирался поговорить с лейтенантом начистоту.
Но Валя неожиданно заболела. И Вьюгов пошел к ней, да еще и поздним. вечером. Лампа горела где-то в глубине комнаты, наверно, возле кровати больной. В окнах, попеременно то в одном, то в другом появлялась и исчезала высокая тень. Это ходил лейтенант. Вот он остановился. Потом, наверно, подошел к кровати больной, потому что его тень потянулась вглубь комнаты и как бы сгорбилась. Свет в окнах сначала замигал, потом упал почти наполовину. Видно, лейтенант или сама больная переставила лампу с табуретки на стол и вкрутила фитиль.
К коровнику, где в потемках сидели на завалинке бойцы, потянулась серебристая дорожка. Над черепичной крышей флигелька, в котором жила Валя, поднялся молодой месяц.
- А ведь кстати он там вырос… Смотрите, как выпрямляет рожки, - злорадно рассмеялся Хвостиков.
- Знаешь, о чем я жалею? - обжигаясь недокурком, вдруг резко поднялся Лысогор.
- О чем, товарищ сержант?
- Что не могу дать тебе по уху, - шутя сказал сержант. - так дать, чтобы рожки с месяца свалились и глупые мысли из тебя выскочили!..
- А вы дайте, - рассмеялся Хвостиков, - рожки поотвалятся или нет, а звание вам придется опять подсчитывать с рядового.
- Сержант Лысогор, ефрейтор Каламбет! - раздался требовательный голос дежурного. - Готовьтесь в наряд! Остальные спать!
Лысогор бросил окурок и с ожесточением стал затаптывать его каблуком.
4
Ночь. Мрачная заводь Туман-Озера. В прибрежном камыше залег наряд. Ни ветерка, ни шороха. Только слышится неумолкающий звон болотной мошкары.
"Огромный провал, залитый темнотою, - неужели это озеро? - подумал Лысогор. - Ну и ночь: холмы рядом, а не видать их".
И припомнилось сержанту услышанное от старого Соснувца предание об этих холмах.
Одиннадцать братьев были угнаны тевтонами. Пленники отказались служить врагам. Ночью их утопили в Туман-Озере. К утру они вышли из воды и встали на родном берегу цепью холмов.
"Вот они!"- оглянулся Лысогор на песчаные вершины, заблестевшие против луны, точно непокрытые головы великанов.
Лысогору не долго пришлось увлекаться преданиями. Вскоре началось то, что нередко случается в пограничной полосе.
"Спешите на помощь!" - призывал невидимый наряд пачкой зеленых ракет.
"Сигнал принят!" откликнулась застава ракетами красными.
Вдруг невдалеке от того направления, в котором вспыхивали "вопросительные знаки", замигали густые и частые отсветы пожара.
"Горит элеватор?! Вот так дело!.."
Огни ракет и пламя пожара сначала отражались в небе, а от него, словно уходя вглубь, в черной мути озера.
Залегший у берега сержант, если бы он мог посмотреть на себя со стороны, показался бы сам себе маленьким сказочным чародеем, который колдует над огромным казаном, наполненным расплавленной смолой.
"Да, элеватор!" - решил пограничник.
Где-то со стороны левого стыка участка заставы донеслась автоматная трескотня.
"Что же будем делать, братки?" - повернулся Лысогор к Одиннадцати Холмам. Подумав, он пополз к старшему наряда.
- Обстановочка, товарищ лейтенант… Что делать?
Лысогор не торопился с ответом. Он смотрел на озеро, в котором отсветы зеленых ракет отражались несколько по-иному. Если вначале они отдаленно напоминали лилии, уходившие головками вглубь озера почти отвесно, то сейчас эти лилии будто сносило быстрым течением воды.
Ясно: наряд бросает ракеты вдогонку, по пятам нарушителя, а тот изо всех сил спешит к границе, в промежуток между Туман-Озером и тем местом, откуда доносится автоматная трескотня.
- Обстановка изменилась, - прошептал Вьюгов. - Пожар пусть вас не беспокоит. Вы останетесь встречать Косача… Я пойду навстречу Моцко.
Зашуршал камыш; в нем вырос темный силуэт. Это встал начальник заставы.
- Товарищ лейтенант, одному идти нельзя. Еще что-нибудь случится, как с товарищем Сорокиным…
- Учтите, Косач обязательно пойдет, - проговорил Вьюгов. После напряженного молчания сухо добавил - Одному нельзя идти в наряд, а на задержание или преследование- другое дело.
Снова раздался легкий шорох; там, где только что стоял лейтенант, жутко и пусто подрагивала черная сетью косых теней, падавших от камыша. У Лысогора вдруг что-то заныло под ложечкой.
"Неужели этот человек п Валя… как говорит Хвостиков… А, к черту все!"
- Каламбет, Каламбет! - шепотом позвал сержант своего напарника.
- Я здесь! - откликнулся тот.
"Братушки, а вы тоже здесь?"- подмигнул холмам Лысогор.
Поежившись, он хотел было вытереть за воротником ледяные капли росы, упавшие с камыша, но его рука сначала замерла, а потом потянулась к карабину. Лунную дорожку пересекла лодка!.. Она казалась непомерно большой и с двумя темными горбами.
Лысогор с силой сжал оружие. Что же предпринять?.. А лодки уже не было… Канула в темноту…
Сержант взглянул на часы. На черном циферблате фосфорились стрелки, минутная показывала "десять", часовая - "двенадцать".
"Устроим Косачу рожки", - презрительно ухмыльнулся сержант, глядя на маячившую между остриями стрелок цифру "одиннадцать". Даже в эту критическую минуту от него не уходило неприятное воспоминание о…
"Не подведешь? Все от тебя зависит?"- покосился он на молодой месяц, от которого через все озеро был перекинут серебряный мост. Лысогор подполз к Каламбету и объяснил замысел.
- Понял?
- Ты вправо свою дорожку берешь, я здесь останусь… и не выпускать лодку с дорожек… - проговорил Каламбет и глаза его сверкнули в темноте.
- Тсс. Хорошо. Смотри только: может, появится и другая лодка. Знаешь, где мостки из жердей?
- Сам прокладывал…
Сержант бесшумно пробрался сквозь заросли и перешел по скрытой кладке зыбкую трясину.
Весь в грязи, он остановился. Вытер руки и снял из-за плеч карабин, отвел предохранитель. Прислушался. Еще немного прополз по скользкой бровке берега и вдруг снова увидел лодку.
Она устремилась к берегу. И в тот же миг скрылась луна! Лысогор грудью приник к затвердевшей прибрежной тине. Как бы ему пригодились в эту минуту тысячи ушей и глаз!
"Что-то булькает, Косач пошел вплавь!" - сержант приник к земле.
"Приближается к берегу. Ткнулся в камыши!" - старший наряда з волнении чуть привстал.
- Руки вверх! Выходи из воды! - четко, как выстрел, разорвало тишину. Лысогору показалось, что от его крика озеро встало дыбом, а лес зазвенел.
"У-у-у! Трюк!" - чуть не взвыл пограничник. Он увидел у берега длинное, качнувшееся на волне бревно.
Подавшись первому порыву, Лысогор вскинул карабин, чтобы выпалить все патроны в темноту, туда где рвет живот от злорадного смеха Косач.
Советские пограничники любят, когда нарушитель идет на штык. Вот и пошлем на штык… Вот на что, должно быть, рассчитывал Косач, отталкивая бревно. Что он делает сейчас? Спешит высадиться в другом месте!.. Лейтенант прав!..
Одев на шею карабин, чуть ли не на четвереньках сержант юркнул в камыш.
Только он добрался до своего насиженного места, как озеро вытолкнуло к берегу две черные фигуры. Они появились из темноты так же неожиданно, как появляются из блиндажа мишени; они и напоминали две сгорбленных "поясных", только не фанерных а словно свитых из самой что нм есть косматой и черной жути.
"Приготовиться!"- условным знаком потребовал Лысогор от своего напарника.
Один "горб" вдруг распрямился и вырос в "ростовую мишень". Она повернулась на своей оси и ступила на берег.
"Он! Косач!.. - подумал сержант. - Братки, где вы там?"
Запас юмора у сержанта, видно, еще не исчерпался.
Косач сунул руку в карман и, не оглядываясь, оттолкнул ногою легкую шлюпку.
"Переправщик пусть катится, черт с ним".