А тем временем партизаны расправились с остальными полицейскими деревни Забродье. Местные колхозники помогали партизанам ловить и уничтожать врагов. Тех, кто остался в живых, забрали с собой, крепко связав им руки.
Двинулись дальше. Было уже светло, но партизаны шли не скрываясь. Вскоре показалась деревня Червонное озеро. Неподалеку от нее Корж приказал положить полицейских на землю лицом вниз. Оставив возле повозок охрану с пулеметами, сам с Нордманом и группой партизан пошел в деревню. Встретив на улице полицейского, "переводчик" велел ему проводить "пана коменданта" к старосте. Тот рад был угодить начальству.
- Давно служишь? - спросил его Корж.
- Давно, - угодливо ответил полицейский, - с первых дней освобождения.
- Ого! - "переводчик" сделал удивленное лицо. - Ветеран, значит?
- Что?
- Ветеран, говорю, старый служака. Здешний или приезжий?
- Здешний, но последние годы здесь не был.
- А где?
- В советской тюрьме.
- Так, так, - закивал головой "переводчик".
А "комендант" одобрительно сказал:
- Гут, гут!
- Нагоревался ты, видно, - продолжал "переводчик". - И, верно, ни за что сидел?
- За пустяки, - охотно выкладывал "немцам" полицейский, - стрелял в одного активиста во время коллективизации, да плохо попал, только ранил.
- Нагоревался! - сочувствовал "переводчик". - Ну, ничего, теперь ты у нас нужный человек, послужишь еще немного, награду дадим, повысим.
- По-о-весим… - медленно, с расстановкой повторил "комендант" и одобрительно закивал головой. Лицо его выражало удовольствие оттого, что и он сумел кое-что понять по-русски и даже принять участие в разговоре.
Полицейский испуганно взглянул на него.
- Не бойся! - успокоил его "переводчик". - Пан Шульц еще только учится говорить по-русски.
Подойдя к дому старосты, Корж оставил партизан во дворе, а сам с "комендантом" вошел в хату.
- Добрый день, пан! - сказал "переводчик", в то время как "пан комендант" поздоровался по-немецки. - Как здоровье пана?
Староста, низко поклонившись, хотел ответить на вопрос, но "комендант" что-то выкрикнул по-немецки.
- Виноват! - козырнув, ответил "переводчик" и, резко повернувшись к старосте, проговорил: - Пан комендант не интересуется вашим здоровьем. Он приказывает сейчас же собрать весь гарнизон в школу. У него будет важное сообщение. Все должны прийти с оружием.
Староста еще раз поклонился:
- Слушаю!
"Комендант" и "переводчик" пошли в школу. Скоро туда стали собираться полицейские, и, когда все были в сборе, "комендант" дал знак "переводчику" начинать. "Переводчик" встал, окинул всех недовольным, злым взглядом и начал резко:
- Лодыри вы, лежебоки, а не помощники немецкого командования! Пан комендант очень недоволен вами. Почему вы не нападаете на партизан в лесу, а сидите по своим хатам, как приказчики в лавках? Даже охранную службу не несете, пароля не имеете. Почему и сюда некоторые пришли без винтовок?
В заключение "переводчик" от имени "коменданта" приказал полицейским идти к повозкам, которые стоят за деревней, и получить автоматы.
- Пойдете на крупную операцию, - объяснил "переводчик".
Полицейские, ничего не подозревая, вышли из деревни. У повозок их встретил Меркуль.
- Сложить винтовки! - скомандовал он.
Некоторые полицейские узнали Меркуля, бросились бежать и сейчас же были скошены автоматной очередью. Остальные поспешно выполнили команду.
- Ложись на землю! - приказал Меркуль. Полицейские легли вниз лицом.
Соседний, осовский гарнизон, услыхав стрельбу, всполошился. Полицаи двинулись к Червонному озеру. Увидев на краю деревни людей, осовские полицейские рассыпались в цепочку и залегли. Корж тоже заметил непрошеных гостей. Он приказал Меркулю взять их на прицел, а сам с "комендантом" и партизанами под командой. Шатного пошел навстречу полицейским. Корж совсем вошел в роль "переводчика". Он громко ругался, энергично размахивал пистолетом и кричал:
- Пан комендант приказывает вам немедленно выступить для совместных действий против партизан! Сейчас же подойдите!
Полицейские направили к Коржу своего парламентера. Сначала показался белый лоскут на штыке, а потом полицейский мелкими, неуверенными шагами стал приближаться.
"Комендант" что-то крикнул, а "переводчик" спросил:
- Полицейские вы или черт знает кто?
- Полицейские, пан, полицейские, - залепетал парламентер.
- Пан комендант не верит, что вы полицейские, - грозным голосом продолжал "переводчик". - Какого черта вы прячетесь?! Если вы действительно полицейские, пан комендант приказывает вам немедленно подойти без оружия.
Полицейский бегом приближается к "коменданту". Корж взглянул на Шатного и удивился. Рядом стоял не бесстрашный партизан Шатный, а невзрачный, горбатый полицейский. Подбородок у него подвязан старым черным платком, шапка надвинута на уши, шея втянута в воротник. Корж промолчал, спрашивать не время теперь.
Корж обратился к парламентеру.
- Кто у вас старший?
- Я, - ответил полицейский.
- Фамилия?
- Левшевич, пан.
"Переводчик" вздрогнул, но виду не показал. Очень уж запомнилась ему эта фамилия.
- Зови всех сюда! - приказал он.
- Это наши! - крикнул Левшевич своим. - Это наши, идите сюда!
Четырнадцать полицейских поднялись и направились к Меркулю. Партизаны незаметно окружили их. Корж повернулся к Шатному и спросил:
- Зачем ты так обмотался?
- Чтобы не узнали раньше времени, - прошептал Шатный. - Левшевич знает меня.
Но ни предателю Левшевичу, ни его подчиненным не пришло в голову приглядываться к "полицейским". Если есть немецкий комендант и переводчик, так чего там приглядываться к полицейским! Ясно, что это полицейские с оккупантами. Когда предатели подошли к повозкам и очутились под дулами пулеметов, Шатный снял повязку и подошел к Левшевичу.
- Партизаны! - не своим голосом закричал Левшевич, но тут же был сбит с ног ловким ударом Меркуля.
- Бросай оружие! - скомандовал Меркуль.
Насколько полицейские были жестоки и безжалостны к населению, настолько трусливы оказались здесь. Они все бросили оружие. Левшевич начал оправдываться и все пытался доказать, что он не виноват, его силой заставили пойти в полицию.
- Выродок ты поганый! - выругался Меркуль. - Ты думал, что мы так и не доберемся до тебя! - И доложил Коржу, кто этот Левшевич.
Василий Захарович спокойно выслушал Меркуля, прошелся взад и вперед по мерзлой траве, подумал, потом коротко приказал:
- Расстрелять изменника Родины!
Вслед за этим он приказал расстрелять червонноозерского полицая, который хвалился своими "заслугами". С остальными поступили по приговору населения. Тех, кто пошел в полицейские добровольно и сделал много вреда, - расстреляли, а кто попал в эту бандитскую шайку по принуждению, не проявлял активности на службе у фашистов, - отпустили.
Весть об этой операции молнией облетела район. В деревнях пошли разговоры, что Корж и Меркуль скоро ликвидируют всю старобинскую и житковичскую полицию.
От Павловского и Маханько пришли донесения о налете на копаткевичский гарнизон. Командиры передавали, что операция прошла успешно: убито свыше двух десятков гитлеровцев и полицейских, взяты трофеи. У партизан жертв не было. Меркуль сообщил о новом удачном налете на погостский гарнизон в Старобинском районе.
Житковичская группа взорвала межрайонную нефтебазу в Житковичах, на которой оккупанты хранили сотни тонн горючего. Уничтожить местный гарнизон этой группе не удалось.
Жуковский ударил по краснослободскому гарнизону, Жижик - по копыльскому. Партизаны Покровского разгромили фашистско-полицейский гарнизон в местечке Смиловичи и сожгли склад с обмундированием.
Нам стало известно, что в эти же дни минские боевые группы провели ряд крупных диверсий на железнодорожном узле. Партизаны вывели из строя водокачку на станции Минск-Товарная, и узел остался без воды. Десять дней гитлеровцы гоняли паровозы к реке, на мост, где им подавали воду. Многие паровозы испортились и совсем вышли из строя.
И во многих других местах немецкие захватчики испытали на своей шкуре смелые, могучие удары народных мстителей.
Так партизаны Минщины отметили XXIV годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Через некоторое время всю Белоруссию взволновала радостная весть: Красная Армия разгромила фашистские полчища под Москвой.
XV
Великая победа Красной Армии на подступах к Москве принесла нам невыразимую радость и счастье, окрылила партизан, повысила их боевой дух и еще больше укрепила веру в победу над гитлеровской Германией. Помню, какое радостное волнение, какое оживление царило в штабе, когда мы услышали по радио сообщение Советского Информбюро от 11 декабря 1941 года.
Обычно до тех пор, пока не принята сводка, никто из нас не шел на отдых, а если кто и отдыхал, сморенный усталостью, то вскоре поднимался и ждал свежих известий с фронта. Как услышим, бывало, что наши войска одержали победу, на душе становится тепло и радостно. Кажется, в ту же минуту пошел бы на новую операцию, хотя только что вернулся с поля боя.
Сводки принимал Александр Сакевич. Он был ответственным за их распространение, за выпуск листовок и другой подпольной литературы. И как только Сакевич переступал порог штабной землянки, мы по выражению его лица догадывались, какие вести он принес. Если сводка сообщала об успехах наших войск, глаза у Сакевича радостно блестели, с лица не сходила широкая, добрая улыбка. Если же вести были неутешительные, Сакевич заходил в землянку угрюмый, чаще всего не говорил ни слова и, словно чувствуя себя виноватым, не смотрел в глаза.
Интересно, что и у партизан выработалось особое отношение к Сакевичу. Если он приносил хорошие новости, все ласково, приветливо улыбались ему, угощали табаком, а если плохие - словно бы с обидой отворачивались от него, как будто Сакевич и в самом деле виноват в нерадостной сводке.
В ночь с 11 на 12 декабря 1941 года мы собрались в штабной землянке и стали ждать Сакевича. А он не вошел, а ворвался, и мы сразу поняли: случилось что-то необыкновенно важное.
- Читай, скорее читай! - раздались голоса нетерпеливых.
Сакевич обвел всех торжественным взглядом и, достав из-за пазухи тетрадь, начал:
- "В последний час. Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах к Москве".
Он с особым ударением выговаривал каждое слово.
- "…6 декабря 1941 года, - продолжал он читать, - войска нашего Западного фронта, измотав противника в предыдущих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начавшегося наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отступают, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.
…После перехода в наступление, с 6 по 10 декабря, частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов".
Пересчитав трофеи, Сакевич передохнул, обвел нас торжествующим взглядом и с чувством прочел заключительную часть сообщения.
- "…Германское информационное бюро писало в начале декабря: "…Германские круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно разглядеть внутреннюю часть города Москвы в хороший бинокль".
Сакевич остановился и, улыбнувшись, добавил:
- Не видать им Москвы как своих ушей. - И продолжал: - "Теперь уже не может быть сомнения, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском. Немцы здесь явно потерпели поражение.
Немцы жалуются на зиму и утверждают, что зима помешала им осуществить план занятия Москвы. Но, во-первых, настоящей зимы еще нет у нас под Москвой, так как морозы достигают у нас не более 3–5 градусов. Во-вторых, жалобы на зиму означают, что немцы не позаботились обеспечить свою армию теплым обмундированием, хотя они на весь свет прокричали, что они давно уже готовы к зимней кампании. А не обеспечили они свою армию зимним обмундированием потому, что надеялись закончить войну до наступления зимы. Надежды немцев, как мы видим, не оправдались. Здесь был допущен немцами серьезный и безусловный просчет. Но просчет в немецких планах никак уже нельзя объяснить зимними условиями кампании. Не зима здесь виновата, а органический дефект работы германского командования в области планирования войны.
Совинформбюро".
Дочитав сообщение, Сакевич положил тетрадь на стол. Мы все по очереди еще раз сами прочитали сообщение, а затем развернули карту. Освобожденные нашими войсками города любовно обвели красным карандашом. Взволнованно, с огромной радостью думали о счастье советских людей, которые теперь празднуют свое освобождение от оккупантов. Вместе с этими людьми мы боремся единым фронтом!
Безмерна наша радость! Она вдохновляла и окрыляла нас, звала к победе. Теперь в Белоруссии, в глубоком тылу врага, еще шире развернется беспощадная борьба с оккупантами и весь народ возьмется за оружие.
К утру была выпущена листовка о победе под Москвой и разослана во все районы Минской, Полесской и частично Могилевской областей.
Историческое сообщение Совинформбюро было принято по радио в каждом отряде нашего партизанского соединения. Его также размножили и распространили. Через день-два все население знало о великой победе наших войск под Москвой. Тысячи мужчин и женщин из деревень и городов пришли после этого в партизанские отряды. Обозы с зерном и продовольствием почти беспрерывно прибывали на наши базы.
* * *
Необходимость непосредственной связи с Москвой с каждым днем ощущалась все более остро. Мы ежедневно слушали нашу столицу, принимали сообщения с фронтов. Это поддерживало и вдохновляло, но Москва еще не все слышала о нас. Связь с ЦК КП(б)Б и с Белорусским штабом партизанского движения была несистематической. А так хотелось, чтобы о боевых делах партизан знали в Москве, в братских республиках! Нам очень и очень была нужна помощь родной столицы и братских народов.
Мы следили за героическими подвигами наших воинов, уральских рабочих, новосибирских, тамбовских колхозников, за самоотверженной работой грузинских и узбекских трудящихся. Их подвиги вдохновляют нас. Пусть и наш голос услышат на Большой земле и узнают о наших делах. Что же нужно для этого? В первую очередь установить систематическую радиосвязь. Но это нам пока не под силу. У нас был только один путь: послать на Большую землю группу опытных партизан. Однако уверенности в том, что они достигнут цели, не было. Мы один раз уже послали наших связных, но они до сих пор еще не вернулись. Нам было известно, что наши посланцы успешно перешли линию фронта. Однажды в сентябре Сакевич, приняв очередную сводку Совинформбюро, прибежал необычайно возбужденный.
- Товарищи! - воскликнул он радостно. - Про наших партизан говорят, вот слово в слово записано. Наш Петрович выполнил задание.
И он прочитал сообщение Совинформбюро от 21 сентября 1941 года.
"В Советское Информбюро, - говорилось в сообщении, - поступило письмо Степана Николаевича Петровича - бойца партизанского отряда, действующего в Белоруссии. "В первую очередь, - пишет товарищ Петрович, - наш отряд уничтожил девять мостов через реку Случь. Немцам не удалось восстановить ни одного из них. Фашисты несколько раз сооружали один крупный мост, но мы его снова разрушали. Недавно наши партизаны окружили в деревне хату, в которой обедал фашистский обер-лейтенант, жестоко издевавшийся над крестьянами этой деревни, схватили его и расстреляли. Документы, оружие и автомашину мы доставили в отряд. Через несколько дней после этого 11 немецких автомашин, один броневик и 3 мотоцикла приехали в наш район. Немцы намеревались разыскать и ликвидировать партизанский отряд. У деревни Л. мы из засады открыли огонь по фашистам. Бой продолжался около часа. 27 немецких солдат мы уничтожили, 16 тяжело ранили, остальные разбежались. Вскоре после этого боя я заложил на дороге большую мину. Утром показались автомашины немецкого карательного отряда. Головная трехтонная машина наскочила на мину и взлетела на воздух. Из 25 немецких солдат ни один не уцелел. В другом месте мы протянули через лесную дорогу проволоку над землей и крепко привязали ее к деревьям. На рассвете через лес проходили три немецкие автомашины. Первая из них на полном ходу наскочила на провод, которым были убиты водитель и несколько солдат, сидевших в кузове. Вторая машина налетела на первую, а в кузов третьей машины мы бросили две гранаты.
В одном из местечек немцы назначили старостой своего шпиона Федота Протасеню. Три наших партизана переоделись в форму немецких офицеров, сели в немецкую легковую машину и поехали в местечко. Переодетые партизаны вызвали старосту и потребовали указать местных активных советских работников, Протасеня немедленно вручил им список сельского актива. Партизаны уничтожили предателя.
В деревнях немцы вывесили приказы, в которых обещали по 5 тысяч марок за каждого партизана - живого или мертвого. Под угрозой расстрела немцы запрещают крестьянам ходить в лес за грибами и ягодами. Но приказы, угрозы и зверства не помогают. Белорусский народ поддерживает партизан, и мы громили, громим и будем громить фашистскую нечисть…"
Мы были очень довольны, что Москва хоть немного знала о наших делах.
Теперь мы решили подготовить для отправки в Москву в штаб партизанского движения трех связных. От бюро обкома была разослана специальная директива отрядам, группам и секретарям подпольных райкомов партии. В ней указывалось, что обком готовит широкий отчет о своей деятельности за весь период подполья. Отчет будет послан в Центральный Комитет ВКП(б) и в ЦК КП(б)Б. Командирам и комиссарам отрядов, секретарям райкомов, руководителям подпольных групп рекомендовалось прислать в обком подробные отчеты и изложить свои планы и предложения на будущее.
В отрядах по-разному реагировали на директиву обкома. Но всюду сразу поняли главное. На бюро подпольных райкомов, на партийных и общих собраниях партизан подвели итоги деятельности отрядов за полгода, и наметили пути дальнейшей борьбы.
Дать отчет Москве было большим счастьем, и люди говорили о том, что сделали и могут сделать. Иначе поступил Столяров. Получив директиву, он долго прятал ее от партизан: ему нечего было писать в Москву. И все же он не мог молчать. Родина требовала ответа на простой вопрос: как командир партизанского отряда Столяров выполняет свой долг патриота - как борется с врагом? И он вскоре прислал нам свой "отчет". В разделе "Что сделано" не было почти ничего. Видно, человек не хотел врать, но зато в планах на будущее размахнулся и исписал почти целую тетрадь. Здесь предусматривалось увеличение отряда и наилучшее его вооружение, намечались самые смелые операции и диверсии. Это были большие обязательства, оставалось только выполнить их.