- Разве это самовольно? - оправдывался сержант. - Я ж говорю, по дороге человек зашел воды напиться: зашел и сразу же вышел.
- Ну, это ты своей бабушке расскажи! - вдруг вмешался в разговор Войтик.
И между ними завязалась перепалка. Они часто спорили между собой, но до серьезной ссоры у них еще не доходило.
Спустя некоторое время Наталья стала нашей связной.
Со дня на день я ожидал, что к нам придет кто-нибудь из любанцев, но время шло, а никто не появлялся. Я приказал Войтику связаться с ними. Пусть узнает, в чем дело, почему люди уже около двух недель молчат. Ходят слухи по Полесью: любанские, октябрьские партизаны в одном месте мост взорвали, в другом - фашистский склад сожгли, гитлеровцев побили. Официальных же донесений в обком за последнее время не поступало.
Войтик вскоре отправился в путь, но часа через два вернулся. Было уже темно.
- В чем дело? - удивился я, увидев его. - Заблудился?
- Нет, я дорогу знаю.
- Боишься идти ночью?
- Не боюсь, да незачем идти, раз к нам люди пришли. Мы встретились по дороге.
Часовые привели в землянку двух человек. Это были Варвашеня и Горбачев.
Я обрадовался им, как родным братьям. Становилось холодно. Осень дышала на Червонное озеро, и что ни день, то сильнее. Сначала пожелтел вокруг ольшаник и березняк. От легкого ветерка осыпались листья, падали на берег, в воду, образовывали на черных торфяных полянах яркие прихотливые узоры. Молодые дубки стояли еще зеленые, но листья их с каждым днем теряли свою свежесть. Только ивняк упорно не поддавался осени и зеленел по-прежнему.
Казалось, что он охраняет озеро от холодов. У самой воды и на кочках, которые до верхушек погрузились в воду, зеленела трава.
Мы зашли в землянку, которую с таким же успехом можно было назвать и шалашом, так как она только наполовину была в земле. Разместились кто на чем. При скудном свете коптилки я вглядывался в лица своих товарищей. Варвашеня был все такой же, как и прежде, бодрый и энергичный. Он весело улыбался, как улыбается человек, вполне довольный своей судьбой и всем окружающим. Горбачев отпустил светлую, аккуратно подстриженную бородку; пучок усов, более темных, чем бородка, словно приклеенный, торчал на верхней губе. Я понимал, для чего ему все это понадобилось. Он долгое время работал в здешних районах, его хорошо знали, а в наших условиях это не очень удобно. Я тоже начал отращивать себе усы.
Мы долго разговаривали о любанских, краснослободских, слуцких делах. Горбачев рассказал, с какой радостью население Любанщины встретило известие о присвоении Бумажкову и Павловскому звания Героя Советского Союза и о награждении секретаря Краснослободского райкома партии товарища Жуковского орденом Ленина. Это было большой радостью для всех нас. Подсев ближе к огню, Горбачев достал из-под распоротой подкладки своей поддевки "Правду" от 18 августа 1941 года.
- Весь мир теперь знает о наших героях, - с гордостью сказал он. - В первые дни они воевали вместе с нашими регулярными частями против гитлеровцев. О их подвигах командование фронта доложило Верховному Главнокомандующему. Вот статья Бумажкова, с трудом, но достали!
- Прочитайте! - еле сдерживая радостное волнение, попросил Войтик.
Горбачев поправил фитилек в коптилке и начал читать:
- "Наш партизанский отряд был создан в первые дни войны. Сначала он насчитывал только восемьдесят человек. Среди них были представители партийного, комсомольского, советского и колхозного актива, они и составили ядро отряда. Командиром назначили меня, а помощниками - товарищей Федора Павловского, Чередника и Царенкова. Разделившись на взводы и отделения, мы приступили к военным занятиям: научились маскироваться, мастерству владеть оружием, пользоваться топографической картой, компасом. Приобрели мы и необходимые знания саперного дела. Доставили аммонал, заминировали мосты, вырыли окопы. Сотни бутылок с горючим держали наготове. Партизаны обошли все деревни, подобрали себе везде доверенных людей, договорились с ними о явочных квартирах, местах сбора, партизанском пароле. В местах, недоступных врагу, были спрятаны запасы оружия, боеприпасов.
В один из июльских дней на территории нашего района появились фашистские танки. Они собирались форсировать реку, чтобы овладеть районным центром. Вот тут и началась наша боевая работа. Дождавшись удобного момента, партизаны взорвали мост и встретили врага шквалом меткого огня из пулеметов и винтовок. Гранаты полетели под гусеницы танков. Пригодились и заготовленные бутылки с горючим. Переправа гитлеровцев через реку была сорвана: пятнадцать вражеских танков и столько же бронемашин вышли из строя.
Не раз пробовал враг форсировать реку. Везде его отбивали партизаны. Наши оборонительные сооружения сыграли важную роль: партизаны поражали фашистов из окопов, из укрытий, из ям. Враг нес огромные потери. Каждый рубеж - река, овраг, роща - стал настоящей крепостью, даже мирное с виду поле превращалось в опасную ловушку для врага. Несколько дней мы сдерживали натиск гитлеровцев Люди совершали героические подвиги, не думая об опасности. Вскоре Красная Армия выбила фашистов из района. Отряд двинулся вперед и пробрался во вражеский тыл. Мы добывали ценные сведения о противнике, портили железнодорожные пути, захватывали обозы с боеприпасами и продовольствием. Группа партизан во главе с товарищем Павловским в глубоком тылу врага подорвала четыре железнодорожных моста. Возвращаясь в свой лагерь, партизаны выследили и атаковали штаб фашистской части. Уничтожив личный состав, смельчаки захватили важные документы, которые были переданы потом Красной Армии".
Горбачев на минуту остановился, окинул нас взглядом.
- Смелая работа! - широко улыбаясь, заметил Варвашеня.
Горбачев продолжал читать:
- "В тылу врата наш отряд имел более десятка боевых стычек. Мы уничтожили десять фашистских бронемашин и танков, свыше пятидесяти мотоциклистов и захватили большое количество боеприпасов.
Партизанский лагерь находится в глухом лесу, в котором нетрудно заблудиться даже старожилам. Как правило, в лагере находятся только те, кто охраняет боеприпасы, оружие и продовольствие, а также раненые и больные. Весь партизанский отряд никогда не должен оставаться на одном месте. Фашистские бандиты сбились с ног, стараясь выследить наш отряд.
Как мать заботится о своих детях, так заботится о нас все население. Через доверенных людей в деревнях партизаны всегда знают о всех переходах и планах врага. В одной деревне живет колхозник М. Рискуя жизнью, этот патриот самоотверженно служит своему народу. Один раз товарищ М. узнал, что в соседней деревне разместилась на отдых рота немцев. Сразу же условным знаком он довел это до сведения партизан.
Ночью партизаны перебили фашистов.
Наш партизанский отряд хорошо связан с регулярными частями Красной Армии, которые оперируют на фронте и в глубоком тылу врага. Несколько раз партизаны действовали совместно с воинскими подразделениями, участвовали в разгроме фашистских отрядов.
Ключом бьет в отряде партийно-политическая работа. Секретарь партийной организации Ушаков, секретарь комсомольской организации Катарский направляют коммунистов и комсомольцев на решение наиболее ответственных боевых задач, стоящих перед отрядом.
Среди нас есть коммунисты, чей боевой опыт уже отмечен высокими правительственными наградами: Герой Советского Союза Павловский, награжденные орденами Красного Знамени Царенков, Маханько и другие передовые люди отряда.
Вместе с мужчинами борются отважные девушки: Надя Жуковская, Катя Сумаковская и Фекла Гуленка. Как сестры, девушки заботятся о партизанах. Они ухаживают за ранеными, систематически ведут разведку во всех направлениях. А если надо - берут винтовки и вместе с нами идут в бой.
Жестокая борьба с врагом в его тылу закалила людей. Ничем не примечательные в мирное время колхозники Бурьяш, Офик, Юковский, Ковалев, подростки комсомольцы Жуковец, Громыко, Миронович и десятки других стали на поле битвы народными богатырями, прославляющими боевыми подвигами свою великую Советскую Родину.
Наш отряд - один из многих тысяч белорусских партизанских отрядов. По всей Белоруссии бушует пламя партизанской войны.
Мы знаем: за нашей борьбой с вниманием и любовью следит весь советский народ. Это удесятеряет наши силы. Обезумевшим гитлеровским бандам не сломить нашего народа и его боевого духа. И не уйти фашистам от народной мести. Они найдут себе могилу на той земле, которую они пытаются поработить".
- Теперь и нам будет легче, - оживленно заговорил Варвашеня. - Люди верят в силу партизанскую и видят, как высоко ценит наше правительство партизанские подвиги. Только вот неизвестно, - лицо его сразу приняло немного озабоченный вид, - зачем Бумажкова отозвали из района. В Октябрьском районе остался, по существу, один Павловский.
- Там еще Маханько, Байраш, Царенков, - заметил Горбачев, - поможем им по-соседски. "Луферов рад будет. Он до войны часто помогал октябрьцам. Тем более что силы наши растут: к нам прибыл Савелий Константинович Лященя, бывший работник Лидского горкома партии. Он родом из деревни Живунь и хорошо знает Октябрьский район. Привет вам передавал. С ним два человека, я их пока что не знаю. Там же, по соседству с нами, появился товарищ Храпко с мозырьской истребительной группой. Это работник Полесского областного земельного отдела. У него в группе много местных жителей и крепкая партийная организация. Во многих селах Октябрьского и Глусского районов храпковцы поставили бургомистрами своих людей, наладили связь с Бобруйском и там достают оружие, боеприпасы. Они уже не раз били врагов. Недавно возле деревни Козловичи Глусского района напали на вражескую колонну, разогнали ее, убили девятнадцать фашистов. В совхозе "Холопеничи" забрали с винного завода большой запас хлеба, завезенный туда немцами, и роздали населению.
- А как с теми районами? - спросил я Варвашеню.
- В Старых Дорогах я уже был, - ответил Варвашеня, поняв мой вопрос. - Брагин пошел в Осиповичи и еще не вернулся. В Старых Дорогах дело пойдет. Там Петрушеня - человек крепкий и большим авторитетом пользуется среди населения. Да и стародорожские колхозники помнят славные традиции гражданской войны, когда они боролись в партизанских отрядах.
- Петрушеня - заместитель председателя райисполкома?
- Да. У него уже есть хорошо вооруженная группа. Пожалуй, можно будет утвердить его секретарем подпольного райкома партии. В районе осталось и еще несколько коммунистов. Часть из них удалось собрать. Познакомил их с постановлениями бюро ЦК и обкома о задачах партийных организаций по развертыванию партизанского движения и лозунгом "Ни одного грамма хлеба врагу!".
- С этим у нас не везде благополучно, - глубоко вздохнув, сказал Горбачев.
- Почему же?
- Да дело в том, что у некоторых колхозников не поднимается рука на уничтожение колхозного добра, - ответил Горбачев. - Не хотят разбирать имущество по домам. Иной раз никакие убеждения не помогают. Пришел к нам недавно из Заболотья Жулега - вы, Василий Иванович, его знаете - и рассказал, что Заболотские коммунисты решили любыми средствами спасти колхозное имущество. Что можно было, спрятать - спрятали, а остальное добро, в том числе и скотину, решили раздать во временное пользование колхозникам. Созвали общее собрание, объявили об этом. И что вы думаете: поднялась такая заваруха на собрании, что едва уняли народ. "Не может этого быть! - кричат колхозники. - Никто не позволит растаскивать колхозы, как это можно?" Встал председатель колхоза Пакуш, авторитетный у них человек. "Вы что ж, - говорит, - и мне не верите? Я, кажется, никогда вас не подводил. Надо спасти имущество от оккупантов, ничего не дать врагу. Вы ведь знаете, что сказала об этом наша партия? Не удастся сберечь - уничтожим, лишь бы не досталось врагу. Колхоз же останется, и мы, колхозники, останемся, только условия временно изменились, война идет не на жизнь, а на смерть, и врага мы должны уничтожить". - "А почему бы скотину в лес не загнать? - задал кто-то вопрос. - Построить навесы да перебиться до зимы, а там, бог даст, и наши придут".
Попробуйте что-нибудь возразить против этого! Скажете, что война кончится не скоро, - глаза люди выцарапают, с собрания прогонят. Да и самим, по правде говоря, не хочется верить, что война затянется. Так и решили на собрании прятать до зимы скотину в лесу - и прячут. Насчет недвижимого имущества, зерна, овощей, фруктов и других запасов спорили долго и, может, решили бы раздать людям под расписку, если бы не какой-то там их старый огородник Апанас Морозов. Как начал бушевать, как уперся, так хоть ты с ним что хочешь делай! "Где, - говорит, - в каком законе написано, чтоб можно было колхозное добро разбирать? По трудодням, кому полагается, другое дело, это я понимаю, а без трудодней - не может быть, этого я не понимаю и никого слушать не хочу. Покажите мне, - говорит, - такой закон".
Я вспомнил старого Апанаса. Человек с таким характером и в самом деле мог пойти против всего собрания.
- Упрямый старик, - взглянув на меня, сказал Варвашеня.
- И вот настоял на своем! - подхватил Горбачев. - Насолил бочки огурцов, яблок, груш намочил, попрятал все это по погребам. "Придут, - говорит, - наши, тогда видно будет, что с этим добром делать".
- Ну что ж, пусть старик прячет добро от врага, - заметил я. - Пусть колхозники и скотину в лес гонят, пусть даже в крайнем случае уничтожают ее. Тут важно одно: враг ничем не должен поживиться. Из этого и исходит решение обкома. В этом направлении мы и должны проводить массово-политическую работу.
- А вот у Трутикова, - Варвашеня тронул Горбачева за локоть, - там, по-моему, все правильно организовано.
- У кого? - переспросил Горбачев.
- Ну, в Озерном, у председателя колхоза Трутикова. У него все лучшие лошади и почти вся скотина эвакуирована в советский тыл. Урожай весь убрали и спрятали. Имущество - тоже в надежное место. Идешь по деревне - пусто, как метлою подметено. Сунется оккупант в деревню и сразу нос воротит - нигде ничего нет.
Горбачев утвердительно кивнул головой:
- Таких, как этот Трутиков, у нас в районе много. И старый уже, под шестьдесят, а работник незаменимый!
Вскоре Горбачев стал собираться в дорогу.
- Не могу, не имею времени, - повторял он, когда Варвашеня предложил ему остаться до завтра, чтобы потом идти вместе.
- Там столько работы в районе, день и ночь делай - не переделаешь!
- А как там Ермакович? - спросил я.
- Летает по району, как вихрь, - махнул рукой Горбачев. - Ни одного часа на месте не сидит. Ни одного часа! Вместе с Пашуном они задают жару фашистам! Операция в Постолах дорого обошлась оккупантам. Они уничтожили там больше сорока фашистов. Гоняются гитлеровцы, рыскают за ними, а заодно и за нами. Плохо только, что эти ребята какие-то единоличники, никак не найдут настоящего пути. Отгородились от всех и вот уже третий месяц варятся в собственном соку: сами к людям не ходят и к себе никого не водят! На этих днях думаем вызвать их на бюро райкома. Ну, бывайте, товарищи, - снова заторопился Горбачев. - Скоро опять буду здесь. Ноги у меня длинные, дороги знакомые.
- А ты не очень увлекайся знакомыми дорогами, - с добродушной усмешкой посоветовал ему Варвашеня. - Гладкая дорога всем доступна - и добрым людям и врагам.
- Не беспокойтесь за меня, - по-военному выпрямив плечи, ответил Горбачев. - Я не попадусь!
Вдруг он повернулся ко мне и укоризненно взглянул на Варвашеню:
- Вот как иной раз получается: шли с докладом, а не обо всем важном сказали. Чуть-чуть не забыл: у нас теперь своя типография. Любанскую районную, типографию мы перетащили в лес почти со всем оборудованием. Тут группа Долидовича сильно помогла. Теперь можно не только листовки печатные выпускать, но даже газеты. Вот только бумаги бы достать. Но и тут у нас есть свои планы. Бывайте, товарищи!
Он козырнул, молодцевато повернулся и вышел.
- Деловой парень, - заметил вслед ему Варвашеня. - Только горяч немного, все время придерживать надо.
- Ну, они там с Луферовым поладят, - ответил я. - Один горячеват, другой холодноват - поделятся.
Мы составили обращение обкома к населению Минской области. Варвашене было поручено напечатать его в любанской подпольной типографии.
"Нельзя ждать ни минуты, - говорилось в обращении. - Необходимо начинать действовать сейчас же, быстро и решительно. Для уничтожения врага используйте любые средства: душите, рубите, жгите фашистскую гадину.
Пусть почувствует враг, как горит под ним наша земля.
Действуйте смело, решительно, победа будет за нами. Нет такой силы, которая могла бы покорить советский народ!"
Вошел часовой и доложил, что задержаны трое неизвестных людей. Я вышел. Сержант Петренко сказал, что задержанные находятся далеко от лагеря, возле деревни Рог.
"Так возле Рога и вертятся бойцы, - подумалось мне, - тянет их туда, как магнитом".
Но то, что они выставляют посты далеко от лагеря, было похвально.
- Задержанные просят, чтобы вы сами туда пришли, - сообщил сержант. - Какой будет приказ?
Мы отправились к деревне. В густом ельнике нас окликнули. Сержант отозвался.
- Это вы, Василий Иванович? - послышался тихий голос, когда мы подошли ближе.
Я узнал Степана Петровича. Он отделился от толстой ели с низко свисающими ветвями, под которой стоял, и подошел к нам.
- Кто еще с тобой? - спросил я.
- А вот, - он показал на двух человек, которые сидели под этой же елью, прислонившись головами к стволу. - Устали очень, как сели, так сразу и уснули. Я не знаю их фамилий. Меркуль приказал провести, а мне как раз по дороге.
Ночь была темная; я наклонился и с трудом узнал Бондаря и Бельского.
- А Мачульский где? - вырвалось у меня, хоть Петрович не мог знать о Мачульском. - Третьего с вами не было?
- Нет, не было, - немного растерянно и огорченно, видя мою тревогу, ответил Петрович. - Они только вдвоем пришли. Только вдвоем, это я хорошо знаю.
Наш разговор разбудил Алексея Георгиевича. Он вскочил, и мы обнялись. Бельский с трудом держался на ногах. Я схватил его и прижал к себе.
- Натер ноги, - жаловался Иосиф Александрович. - Сапоги стоптались, текут - лихо им! - и режут ноги до крови.
- Придется на лапти перейти! - пошутил Бондарь.
"Что же с Романом Наумовичем? - не оставляла меня тревожная мысль. - Почему он не пришел вместе с ними, отправился куда-нибудь или несчастье какое стряслось?"