Гитлеровцы открыли бешеную стрельбу из окон и дверей, подвалов и чердаков. Один дом защищался огнем соседнего. Мелкие группы вражеских автоматчиков садами, задворками, переулками просачивались к нам в тыл. Любой неосторожный шаг грозил опасностью.
С воем проносились снаряды и оглушительно рвались на брусчатке, со звоном лопались мины. Каждый выстрел, даже далекий, звучал здесь необыкновенно гулко.
Скрываясь от снайперов, бойцы штурмовых групп проскакивали мимо перевернутых трамваев канареечного цвета, афишных тумб и газетных киосков, перевернутых скамеек с отбитыми чугунными лапами; прижимаясь к стенам, от подворотни к подворотне тащили на руках орудия, снаряды, ящики с гранатами и... консервами. Тут не до горячего!..
Чаще всего приходилось действовать автоматами и гранатами, снимая гитлеровцев с крыш, очищая от них этаж за этажом, выковыривая их из дотов.
Мотострелки майора Подгрушного сразу же заняли два квартала, а 2-й батальон капитана Шмулевича выбил гитлеровцев из девятиэтажной больницы.
Во многих бункерах - сырых и вонючих, где трудно было дышать,- бойцы находили сотни горожан. Жалкие, перепуганные женщины, дети, старики... При свете коптящих плошек лица их казались серыми, изможденными. От голода плакали дети. Наши солдаты развязывали вещмешки, доставали хлеб, сало, сахар, быстро все раздавали и бежали дальше...
Зимний промозглый туман давил на здания, языки желтого пламени охватывали крыши, вытягивались через оконные проемы высоко к небу, дымы заполняли улицы. Вслепую били "фердинанды", и от ударной волны гудело в голове. Кочующие немецкие пулеметы вели огонь с разных направлений. Приходилось ложиться на холодный булыжник, чтобы определить удобное место для сближения с противником. Потом снова поднимались, делали очередной бросок, рассасывались по лабиринтам улиц, где с грохотом рушились балки перекрытий, потолки, стропила... Все тонуло в раскаленной пыли.
За четыре дня гвардейцы бригады выбили фашистов из тридцати восьми кварталов Буды. Но дальше не пошли. Командующий 46-й армией приказал сдать боевые участки стрелкам генерала Колчука, сосредоточиться в районе Пилишсенткерест и Пилишверешвар, не допустить прорыва противника из Будапешта на запад.
Если враг не сдается
В последние декабрьские дни мы стали свидетелями того, как фашисты варварски разрушили Буду, историческую часть венгерской столицы. Чтобы остановить наступление наших войск, они подрывали стены противостоящих домов, образуя завалы на улицах, заживо погребая в бункерах горожан, укрывшихся там от обстрелов и бомбежек.
Желая избежать излишнего кровопролития и разрушений, советское командование решило обратиться к окруженному врагу с предложением о капитуляции. На передовой линии фронта заговорили мощные громковещательные станции, сообщавшие на немецком и венгерском языках о том, что в расположение осажденного гарнизона будут направлены парламентеры. Указывались время и маршрут их следования.
Шесть пунктов ультиматума содержали в себе на редкость приемлемые для врага условия: всем, прекратившим сопротивление,- от солдата до генерала гарантировались жизнь и безопасность, питание и медицинская помощь, немцам после войны - возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнослужащих, а сдавшимся венграм после регистрации и допроса роспуск по домам; всему личному составу сдавшихся частей сохранялись военная форма, знаки различия, ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, и холодное оружие.
По всему кольцу воцарилась тишина - словно в предгрозье. В сторону Вечеша в легковушке с белым флагом выехал парламентер капитан Миклош Штейнмец, с ним - лейтенант Кузнецов и младший сержант Филоненко. А по дороге, идущей из Буды на Эрд, с такой же миссией ехал капитан Остапенко, инструктор политотдела 316-й стрелковой дивизии, бывший горловский шахтер. Сопровождали его старший лейтенант Орлов и старшина Горбатюк.
Мы видели, как легковушка остановилась у нейтральной зоны, как парламентеры подняли белый флаг. Томительно тянулось время. Наконец, посланцы стали приближаться к нашим окопам. Над ними все так же развевался белый флаг. Все облегченно вздохнули. И вдруг тишину расколол минометный и пулеметный огонь. Капитан Остапенко сразу упал как подкошенный, Орлов и Горбатюк по счастливой случайности остались живы.
Мы были потрясены этой внезапно разыгравшейся трагедией, не верили своим глазам.
Такой же акт чудовищного злодеяния был совершен на левом берегу Дуная, в юго-восточной части Пешта. Немцы застрелили капитана Штейнмеца и младшего сержанта Филоненко. Спасти удалось только тяжелораненого лейтенанта Кузнецова.
На следующий день Совинформбюро оповестило весь мир об этом мерзком преступлении. Теперь лишь одно чувство владело всеми нами: раздавить злобную и трусливую фашистскую гадину!
...Почему же гвардейцев корпуса было решено перебросить в новый район боевых действий? Для этого имелись веские причины. Гитлеровское командование предпринимало самые отчаянные попытки, чтобы освободить будапештскую группировку и потеснить наши войска за Дунай. Для этого привлекались два танковых корпуса, один из которых - 4-й танковый, прибывший из Восточной Пруссии,- сосредоточился в Комарно. В него входили отборные дивизии СС "Мертвая голова" и "Викинг". Сюда также спешно направлялись другие части, в том числе 96-я пехотная дивизия из Голландии.
Первоначально мы получили задачу перейти к обороне в районе Даг, Кирва, Унь, чтобы не допустить противника к Будапешту. Но в силу тяжелой обстановки, сложившейся около Надьшапа, где сражались танкисты и пехотинцы генералов Говоруненко и Соколовского, командарм-46 приказал корпусу закрепиться на линии Дорог, Шаришап, высота 225.
Пришлось окапываться. Гвардейцы, привыкшие к стремительным рейдам, теперь долбили твердую мерзлую землю, кое-где даже рвали толовыми шашками. Рыли траншеи, капониры для танков, оборудовали арт-позиции...
Периодически в вылинявшем, сером небе гудели немецкие транспортники, подбрасывавшие окруженцам боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Отчетливо были видны красные парашюты с кассетами и мешками, которые медленно плыли к земле. Часто наблюдалась и такая картина: ползет трехмоторная каракатица со всякой начинкой, лавирует среди зенитных разрывов - и вдруг камнем падает вниз, волоча за собой шлейф дыма. Тогда с нашей стороны раздавались крики "ура!", летели вверх шапки...
Штаб бригады разместился на окраине деревушки Даг. В небольшом домике было душно и накурено - хоть топор вешай. Полковник Сафиуллин в накинутой на плечи большущей шубе, облокотись на карту, курил, стряхивая пепел в консервную банку. Тут же находились начштаба подполковник Бобров, начальник оперативного отдела майор Аплачко, зампотех майор Тацкий, начальник артиллерии полковник Бенюк, начальник разведки майор Козлов, начальник связи майор Лазаренко, помощник начальника штаба по учету личного состава капитан Беловол, командиры артиллерийских и минометных дивизионов.
Комбриг кратко изложил обстановку (а она, прямо скажем, была тревожной), поставил на полях карты несколько вопросительных знаков, обвел их красным карандашом.
- С такими гостями не шутят,- почесал затылок Нуртдин Сафиуллович.- Сам Гилле решил пожаловать...
- Это не тот ли Гилле, которого прозвали черным генералом? - поинтересовался командир 1-го батальона майор Кузнецов.
- Он, Андрей Андреевич, собственной персоной. Генерал-лейтенант войск СС Герберт Отто Гилле. Год назад командовал эсэсовской дивизией "Викинг", попал в корсунь-шевченковскую западню. Тогда ему удалось улизнуть из котла, бросив своих головорезов на произвол судьбы. Теперь надеется прорвать кольцо под Будапештом. Этот будет лезть напролом!..
Где же противник сосредоточит свои войска для прорыва? Это был вопрос вопросов. Авиация снабжала нас довольно противоречивыми данными, многие разведгруппы не могли захватить "языков", порой и вовсе не возвращались. А если возвращались, то вместо сведений приносили раненых и убитых. Немцы проявили большую изобретательность: чтобы запутать нашу разведку, организовали сложную серию переброски живой силы и техники. Передвижение войск близ фронта совершалось, как правило, ночью.
Мы были готовы к любым неожиданностям, но уж никак не могли представить, что однажды по тылам корпуса станут прогуливаться немецкие танки... Не с неба же они свалились!
Генерал Свиридов, оценив опасность, сразу же связался с комбригом, а тот в свою очередь приказал майору Козлову немедленно произвести разведку маршрута, по которому части бригады совершали выход в район Шаришапа и высоты 225.
Танки я нашел. Управляли ими... наши ремонтники из мастерской. Оказалось, что, восстановив машины, брошенные немцами на поле боя, они решили испытать их на ходу, а случайно подвернувшийся телефонист, увидев колонну, тут же связался с КП корпуса, сообщил генералу Свиридову. Естественно, возникла легкая паника. Хорошо, что разведчики внесли ясность в ситуацию. Потом уж от души обложили того телефониста крепкими словами...
...Новый год встретили в сырых блиндажах и запорошенных траншеях. Низкое, хмурое небо висело над венгерской землей. Снег валил мокрыми хлопьями, дул пронизывающий ветер.
Обстановка на внешнем обводе окружения Будапешта усложнилась. В ночь на 2 января гитлеровцы предприняли свой первый деблокирующий удар из района Комарно. За полчаса до атаки фашистские офицера зачитали солдатам, экипажам танков и самоходок приказ Гитлера. Он гласил: "В Будапеште окружены четыре немецкие дивизии. Вас будут поддерживать мощная артиллерия и авиация. Нужно сделать все, чтобы освободить своих товарищей. Я сам буду руководить операцией". Войскам было отдано распоряжение: пленных не брать, советских солдат и офицеров расстреливать на месте.
Гитлеровцы затеяли дело с размахом. Они решили любой ценой пробиться на восток к Дунаю, потом повернуть на север, двигаясь вдоль реки, соединиться с окруженными войсками, зажатыми в Буде.
...Чуть прояснилось. Опушенные инеем деревья и кустарники стыли в молчаливом оцепенении. В легкой дымке у подножия высоты 225 растворялся горняцкий поселок Шаришап.
Из-за снежных брустверов мотострелки озабоченно смотрели в ту сторону, откуда мог появиться противник. Притаились у пушек артиллеристы, танкисты деловито сновали у машин, заканчивая последние приготовления к бою. Замаскировались хорошо, потому что над позициями часто прогуливалась "рама" - двухфюзеляжный "фокке-вульф".
Наша разведгруппа ожидала прибытия майора Козлова. Бронемашину приготовили еще с утра, сменили два протектора. Командир автотранспортного отделения старший сержант Швырев по горлышко заправил "скауткар" горючим. Петр Орлов подмарафетил его в соответствии с зимним фоном. Тщательно почистили оружие, набили диски, подточили кинжалы, проверили гранаты. Кое-какие неполадки устранил оружейный мастер сержант Иван Максимов.
Все при нас - маскировочные костюмы, боеприпасы по норме, бинокли, карты-бланковки, компасы, паёк...
Начальник разведки, как всегда, прибыл на своем помятом "виллисе" в сопровождении двух автоматчиков. Сразу бросилось в глаза, что Борису Михайловичу нездоровится: голос сиплый, на лице горячечный румянец. Кутаясь в овчинный куцый кожушок, он отвел меня в сторону, под уцелевшую стену какой-то хибарки. Вытянул из планшетки карту.
- Предстоит тебе, Саша, моцион основательный.
А на карте - черт ногу сломит, рябит от всяких значков.
- Общую обстановку ты знаешь. Теперь нужно детально уточнить, куда фриц попрет основными силами. Пройди по этому маршруту и пропади, как иголка в стогу. Наблюдение и только наблюдение. Связь с тобой будет держать Дребезгов. Докладывай по обстановке. Кого с собой берешь?
Я назвал Алешина, Ситникова, Аверьянова, Иващенко, Ермолаева, Орлова...
На задание отправились к исходу дня.
Местность чуть холмистая, видимость прескверная. Часто останавливались, настороженно ловили звуки, петляли от укрытия к укрытию перекатами. Как сказал Ермолаев, плели кружева. Грунт был вполне сносный, но некоторые участки оказались топкими, несмотря на то, что морозец крепко прихватил землю.
Место нашли самое удобное для наблюдения - на вытянутой огурцом поляне стог сена. В нем и спрятали свой броневик. Стали ждать утра.
С рассветом все внимание обратили к грейдерной дороге. Вывод простой: немец будет спешить, поэтому по целине не пойдет, ему главное - выиграть время, навалиться на противника, ударить бронированным кулаком в грудь обороняющимся, смять, соединиться с теми тремя дивизиями, которые начнут встречное наступление на Будапешт. Ведь сам фюрер установил срок освобождения войск в котле - 3 января.
...Гул становился с каждой минутой все сильнее и сильнее. Казалось, поток камней стремительно катится по железному, кованному руслу.
Первыми выскочили мотоциклисты, за ними двигались танки и самоходки. Принялись их считать: восемь танков... Две роты. Затем еще тридцать...
А колонна все не кончалась. В хвосте "тигров" и "пантер" около десятка бронетранспортеров. На некоторых отчетливо виднелись рамные реактивные установки.
Петр Алешин заглянул через мое плечо, рассматривая, как я составляю текст кодограммы, глубоко вздохнул.
- Наколют орехов эти "викинги", товарищ лейтенант, ох, наколют. Во какую тьму танков гонит Гилле.
- И Гилле окажется в могиле, - скаламбурил, чиркнув ладонью по подбородку, Петр Орлов.- Как-никак немец далеко уже не тот, гонор пораструсил. Однако, гад, пыжится, шапку в охапку брать не собирается.
Связь с бригадой была превосходной, казалось, рядом слышу голос радиста Геннадия Дребезгова. Странно, но от этого стало как-то спокойней на душе...
Колонна оборвалась, но ненадолго - рев бронированного потока, чуть ослабевший, снова начал нарастать.
Теперь шли машины, битком набитые пехотой. Я определил, что немцев в кузовах не менее двух батальонов. Глядя на эту железную, клепанную, грохочущую силу, остро начал сознавать истинные размеры опасности, угрожавшей бригаде.
Задачу мы выполнили, теперь можно пробираться к своим. И тут на нас, как картофель из драного мешка, посыпались беды. Сначала вышла из строя радиостанция. Затем угодили в трясину, и в броневике "полетела" полуось. Хорошо, что под рукой было сено, броневик тщательно замаскировали. Потом угодили под обстрел своей же артиллерии, еще раз увидев, что остается после огневого налета гвардейских минометов - "катюш". Заканчивались последние сухари...
Так прошли сутки, вторые, третьи...
А со стороны Шаришапа доносился ослабленный расстоянием грохот сражения: земля подрагивала от гулких разрывов бомб и снарядов, над черными зубцами деревьев порхали в разные стороны трассы всевозможных расцветок. Я невольно поежился, представив, что сейчас происходит там, где немцы сталью и огнем таранили нашу оборону.
Потом стало как-то тише. От Шаришапа по два, по три потянулись в тыл немецкие танки. Некоторых буксировали на тросах. Навстречу танкам ехал конный разъезд, по всей видимости - венгерский. Кавалеристы сгрудились у обочины, о чем-то переговорили с экипажем остановившейся машины и рысью направились к Шаришапу. За ними потянулась длинная вереница всадников. И все это - в какой-то сотне метров от нас.
Вид у наездников был далеко не гусарский, да и лошади выглядели под стать своим хозяевам. Боялись мы одного: потянутся с голодухи к копнам сена, где спрятали броневик, и тогда дело примет совсем другой оборот. Но кавалеристы, не задерживаясь, прошли мимо.
Бронемашину пришлось бросить. Под покровом ночи двинулись к бригаде.
Только теперь я хорошо рассмотрел своих разведчиков. Усталые, перемазанные, обросшие... Шутка ли - десять суток мотались по вражьим тылам!
Первыми нас встретили автоматчики из батальона Кузнецова. И вот блиндаж комбата. Андрей Андреевич радостно меня потискал, пожал руки всем разведчикам. Кроме майора в блиндаже находились его заместитель старший лейтенант Безверхий, замполит капитан Монстаков, начальник штаба старший лейтенант Асикаев. Кузнецов сразу же связался со штабом бригады, доложил о возвращении разведчиков. Через минут двадцать в блиндаж не вошел - ворвался майор Козлов. Он сгреб меня в охапку, и я ощутил на щеке влагу. Как бы спохватившись, Борис Михайлович отвернулся, затем снял шапку, опустился на ящик с патронами. Набрал полную грудь воздуха, облегченно вздохнул:
- Ну, как в старину говорили, слава богу! Возвратились... А тут по вашим душам уже поминки поспешили заказать. Мол, разведгруппа Каневского, выполняя важное задание командования, к установленному сроку не возвратилась... И откуда что берется?
Вечером мы были в кругу своей ротной семьи. После длительного вояжа ребята приводили себя в божеский вид: прилаживали к гимнастеркам свежие подворотнички, скоблили заросшие физиономии, мылись, меняли белье, чистили сапоги.
Я смотрел на моих как бы помолодевших боевых товарищей, свершивших трудное и опасное дело, о котором они сейчас говорили как о чем-то обычном, будничном, и в душе поднималась большая к ним любовь. Ничего другого не желал бы в жизни - только довести их до конца войны, сохранить.
Петр Алешин подмигнул повару: мол, подбрось добавки. Расправляясь с пельменями, жмурился от удовольствия. Потом уже, словно оправдываясь, говорил:
- Признаюсь, никогда так не уставал, как в этом поиске. Возвращались - думал, не дойду. Тело ломит, ноги не слушаются. Не несут, окаянные, - и все! А потом вспомнил: когда уходили, наш гвардии повар Леонов сказал: "Не задерживайтесь, ребята, а то пельмени остынут". И тут силы утроились, думаю: хоть по-пластунски, а доползу до кухни! Ради такого удовольствия по минам побежишь...
Леонов от такой похвалы только усы покручивал.
Молча помянули всех, для кого промерзшие окопы стали могилой. А потери бригада понесла немалые.
Майор Козлов рассказывал о том, как "викинги" и "мертвоголовые" молотили со всех концов бригаду, и я явственно представил эту жуткую картину.
Именно на нашей бригаде сфокусировалось острие атаки. Первая попытка пробить брешь в ее боевых порядках не принесла гитлеровцам успеха. Подтянув за ночь резервы, враг снова рванулся вперед, охватывая Шаришап железными клешнями. Отдельным группам автоматчиков удалось просочиться в северную часть поселка, пристрелять улицы. Чтобы ночью можно было вести более-менее прицельный огонь, гитлеровцы поджигали дома, стога соломы и кукурузы. Пожары не переставали бушевать над поселком - он буквально тонул в дыму.