Второй, третий, четвертый, пятый и шестой ряды сплошь заполнены фанатами научной фантастики. Некоторых я знаю в лицо, помню по конференциям, но вообще-то их выдают футболки. В большинстве своем это футболки с картинками из нашего самого популярного сериала "Космонавт в космосе". Даже на Джиме такая майка. С голографическим портретом самого Космонавта - так зовут главного героя "Космонавта в космосе" - и эмблемой сериала сверху. Если бы он повернулся спиной, можно было бы прочесть слоган: "В космосе никто не услышит, как Космонавт в космосе кричит в космосе". Слоган придумал я. Броско и завлекательно.
Директор планетария еще раз проходит вдоль моего гроба, замирает на месте, откашливается, смотрит на часы, качает головой и говорит:
- Ждем еще пять минут и начинаем без нее. Иначе мы просидим тут всю ночь.
- Воздержанья никогда бы не опоздала на мои похороны, - возражаю я. - Думаешь, я ничего не знаю про киномонтаж? Я же работаю на телевидении, если ты вдруг запамятовал. Может, все это смонтировано на компьютере. Может быть, это очередная твоя иллюзия.
- Какая иллюзия?
- Да ладно тебе придуряться. То ты запросто умещаешься в шкафу…
- Это легко объяснимо. Я просто выкинул кое-что из твоих шмоток и освободил себе место. Скажем, старый спортивный костюм и коробку с использованными автобусными билетами.
- Ну, ты и скотина. Это же были не просто вещи, а вещи как память.
- И еще этот твой школьный проект, космическую станцию из папье-маше. Очень громоздкая штука.
- Я пытался сказать, - говорю я, пытаясь не выдать, как мне обидно, - до того, как ты грубо меня перебил,что я понимаю, что ты - существо, наделенное сверхъестественными способностями, и особенно с учетом масштаба. А поскольку ты наделен сверхъестественными способностями, недоступными для простых смертных, с твоей стороны было бы глупо считать, что я поверю всему, что ты мне показал на кассете.
Джим молчит. Ходит кругами с задумчивым видом, с каждым разом сужая круги. Не самый легкий маневр для жирафа, но, как я уже говорил, Джим наделен сверхъестественными способностями. Наконец он откашливается, прочищая свое длинное горло - процесс обстоятельный и долгий, - и говорит:
- С тобой бывает такое: пытаешься вспомнить слово, а слово не вспоминается?
Я подправляю наклон своего высокотехнологичного кресла, повышая комфортность процесса сидения на восемь с половиной процентов.
- Тебе помочь?
Он снова впадает в задумчивость, впрочем, на этот раз ненадолго. Потом говорит:
- Как называется эта штука, ну, когда машут флажками?
- Коронация.
- Нет, не настолько сентиментально. Скажем, кто-то пытается посадить самолет, а другой кто-то на взлетно-посадочной полосе сигналит пилоту флажками, что у него отвалилось одно крыло.
- Семафор, - говорю я, проявляя блестящую эрудицию. - Способ зрительной сигнализации для передачи сообщений посредством двух флажков. Хотя можно и без флажков, просто руками. - И к удивлению Джима, я ему демонстрирую, как это делается. Он зачарованно смотрит, как я семафорю фразу: "Жирафы-призраки - дураки".
- Семафор, точно. - Он кивает с довольным видом. Потом трясет головой. - Но это не то. Очень похоже, но все же не то. Мне нужно что-то такое… связанное с поэзией.
- Даже и не пытайся передавать семафором стихи. В такой передаче теряются все тонкости, все настроение, все нюансы.
- Я имею в виду, что, когда сочиняешь стихи, они вроде бы об одном, но на самом-то деле они о другом.
- Метафора.
Лицо Джима вдруг озаряется, причем в прямом смысле слова: заливая всю комнату теплым желтым сиянием. Надо кормить его флуоксетином . Для экономии электроэнергии.
- Да, Спек. Оно самое. Метафора.
- На самом деле, Джим, я никогда бы не подумал, что ты поэт.
- А я здесь при чем? - удивляется Джим, отметая всякие сентиментальные поползновения решительным взмахом хвоста. - Я хотел сказать, что кассета - как раз метафора, и то, что ты видел, нельзя понимать брутально.
- Буквально.
- То, что ты видел, нельзя понимать буквально.
Я киваю.
- А как это следует понимать?
Джим шумно втягивает носом воздух, собирается с мыслями.
- Твоя жена, безусловно, придет проводить тебя в последний путь, но ее мысли будут заняты совсем другим.
- Ну хорошо. Давай предположим. В качестве аргумента в дискуссии. Что я буду в точности следовать твоим советам. Буду чаше бывать на воздухе. Всячески развлекаться. Заниматься с женой всяким сексом. С выключенным телевизором. Я все сделаю, как ты скажешь, и тем самым предотвращу смерть от сердечного приступа. А что будет с тобой? - Я встаю на колени перед старым видаком серебристого цвета и вынимаю кассету. - В смысле, чем ты займешься потом? Отправишься спасать кого-то еще? Или вернешься обратно на свои жирафьи небеса?
Джим прищуривает один глаз.
- Никаких сантиментов с розовыми соплями. Меня поймают, устроят облаву. А потом просто пристрелят.
Я отдаю ему пленку.
- За что?
- Зато, что пустился в бега.
- Да, сурово. Нельзя так с животными, - говорю я в защиту жирафа-призрака. - Ты себе умираешь, можно сказать, никого не трогаешь, а тебя - раз и пристрелят. А еще говорят: не пинайте дохлое млекопитающее.
- Да нет, это даже и к лучшему. - Он швыряет кассету на диван. - Завершатся мои мучения. Пуля промеж глаз - и все кончится. А то это паршивое существование в пограничной сумеречной зоне меня достало.
- Но как можно застрелить бесплотное существо?
- Большой, нехреновой такой пулей.
Я не знаю, что говорить. Да и что можно сказать жирафу, у которого нет ничего. То есть вообще ничего. Который рискнул своей пятнистой шкурой, чтобы спасти твою однотонную. Помочь тебе добрым, хотя и дурацким советом.
- Ну ладно. Было приятно с тобой познакомиться, Джим.
- Эй, погоди, - говорит призрачное животное, когда я пытаюсь вытолкать его в прихожую. - Хочу тебя попросить об одном одолжении. Можно я у тебя поживу пару дней?
- Мне показалось, что ты говорил, что тебя пристрелят.
Он ухмыляется.
- Сперва им надо меня поймать.
- Но еще пару секунд назад ты был готов сдаться.
- Может быть, я и жираф, но никак не кретин. Я ухожу в самоволку. Ну, что скажешь, приятель? Всего пару дней. Пока не придумаю, что делать дальше.
Я задумчиво почесываю подбородок и качаю головой.
- У вас же есть лишняя комната.
- Ты имеешь в виду кладовку? Это нелишняя комната, это кладовка для всякого хлама. Ты у нас всякий хлам?
- Я мог бы пожить у твоей сестры.
- У нее аллергия на шерсть.
- Я мог бы спать с ее дочкой.
- Джим, она же еще ребенок.
- Дети любят животных.
- Но ты извращенец.
- Ладно, намек понят.
- И не забудь свою заколдованную кассету.
- Можешь оставить ее себе, - говорит Джим. - Злобный анус.
- Опять обзываешься? Может быть, хватит уже? Слушай, я тут подумал… давай подождем Воздержанье, она скоро вернется из агентства по усыновлению. Посмотрим, что она скажет.
Джим уныло качает головой.
- Стой, призрак!
- А не пошел бы ты на хрен?
И вот так, нагрубив на прощание, жираф-призрак уходит.
Дядюшка Тянем-Потянем
После без малого двух недель беспокойства, когда жираф-призрак приходил каждую ночь, теперь меня беспокоит его отсутствие. Я все думаю, как было бы здорово снова увидеть хотя бы кончик его длинного носа. Промучившись пару часов, я поднимаюсь с кровати, подхожу к шкафу, открываю дверцу и заглядываю туда, внутрь. Ничего. Даже чисто символической кучки фекальных масс.
Пуховое одеяло на кровати жены издает тихий шелест. Воздержанья сидит на постели и удивленно таращится на меня.
- Скотт, что ты делаешь?
Я закрываю шкаф и возвращаюсь в постель.
- Мне показалось, я что-то слышу. И я подумал, что кто-то пробрался в дом.
- И ты искал его?
- Да.
- В шкафу?
- Да, - говорю. - Или. Это… Рубашку искал.
- Рубашку?
Я молча киваю.
- Скотт, тебя что-то тревожит?
Я качаю головой.
- У тебя что, неприятности на работе?
Я снова качаю головой. У жены черный пояс по языку жестов, так что она запросто может читать мою жестикуляцию даже в полной темноте. Я ложусь на спину и смотрю в черное пустое пространство, где вообще-то полагается быть потолку.
- Воздержанья, а ты когда полировала сервант… Тебя это… э… возбуждало?
- Какой ты смешной. - Мне слышно, как она взбивает подушку, прислоняет ее к стене и садится. - Возбуждает ли меня полировка мебели? Во всяком случае, мне нравится это занятие. Как и всякое монотонное действие, оно не требует сосредоточенности, и можно думать о чем-то другом. Мысли так разбредаются…
- И куда забредают?
- Да так, никуда. Например, мне представлялось, что я лежу на лугу. В траве. Снимаю туфли и хватаю стебельки цветов пальцами ног. Да, а потом я поднимаю глаза и вижу этого большого коня. Такой вороной жеребец, очень красивый. Он сдирает с меня юбку зубами.
- Как грубо. А что было потом?
- Он взобрался ко мне на спину и поскакал. Ну, на мне.
- Ты хотела сказать, ты взобралась к нему на спину. Села в седло, взяла в руки поводья, и он помчал тебя по зеленому лугу.
- Нет. Я все правильно говорю. Это он был на мне.
- Как-то оно странно.
- Он вообще странный конь. Совсем не такой, как все.
Я киваю. Я так и думал. Всего лишь невинный полет фантазии. Жираф Джим ошибался. Кстати о жирафах.
- Воздержанья, ты веришь в призраков?
- Нет, не верю.
- А в таких… очень высоких призраков?
- Слушай, Скотт, тебе точно надо как следует выспаться.
Я себя чувствую идиотом. Теперь я даже рад, что в комнате темно. Когда рядом жена, а ты вдруг чувствуешь себя идиотом, лучше, чтобы это происходило в полной темноте. Я жду, пока ее дыхание не станет спокойным и ровным, потом пересекаю нейтральную полосу, потихонечку забираюсь под одеяло и обнимаю жену. Обнимаю ее крепко-крепко. Крепче уже не бывает. Потому что, похоже, мне остается совсем мало времени на этом свете. И я могу обнимать ее лишь на временной основе.
Я сам почти засыпаю, но тут комната вдруг озаряется желто-голубоватым сиянием, и - догадайтесь, кто к нам пришел?
Когда я был маленьким, я всегда заправлял постель перед тем, как идти в школу. Потому что боялся, что, если я не заправлю постель, там поселятся привидения. Так что, когда появляется Джим, я инстинктивно бросаюсь к своей кровати, чтобы накрыть ее одеялом.
- Ах ты, старый проказник.
- В смысле?
- Я видел, как вы обнимались.
- Это для сохранения тепла.
- Для сохранения тепла, грешное мое вымя. - Джим язвительно хмыкает. - Надеюсь, ты все же сподобишься совокупиться. Какой смысл ее согревать, если не будешь на ней дыр-дыр-дыр.
- Что еще за дыр-дыр-дыр? Это же не мопед, а жена. Неудивительно, что тебя называют мистером Циником.
- Э?
- Любовь - это лучшее, что есть на свете, Джим. А не средство добиться чего-то лучшего.
- Полный бред.
- И ты ошибался насчет сексуальных фантазий. Весь этот вздор насчет мастурбации с сервантом. Она просто резвилась. С конем.
- Так я и думал.
- Он на ней ездил. Забрался на спину и ездил на ней. Как на лошадке. Все шиворот-навыворот, да. Но такова уж моя Воздержанья.
- Сейчас я тебе кое-что покажу, - говорит Джим. - Включи свет.
- Она может проснуться.
- Ну, закрой ей лицо подушкой. Это действительно важно. Если с тобой после этого не случится сердечный приступ, - говорит Джим со зловещим видом, - тебя уже точно ничто не возьмет.
Я встаю с кровати, укрываю жену с головой одеялом и включаю лампу на тумбочке.
- Открой нижний ящик комода.
- Если ты собираешься мне показать мои старые непарные носки…
- Нижний ящик в комоде жены.
- Нет. - Я категорически возражаю. - Я не суюсь в ее личную жизнь.
- От этого и все проблемы. Открывай.
И я открываю. Там лежат ее вещи, всякие милые пустяки.
- Посмотри в глубине, у дальней стенки. И что там лежит?
Я достаю что-то толстое, длинное и твердое.
- Ой, это что?
- Называется фаллоимитатор. Иначе: искусственный член.
- В ящике у моей жены?
Джим кивает.
- Это какая-то нелепость, - говорю я, потрясая искусственным членом. - Это ты его подложил? Знаешь что, Джим? Если жена это увидит, ее стошнит.
- Ну, ты и придурок, - с жалостью произносит Джим. - Это ее агрегат. Она его прикупила в "Адаме и Еве".
- В Адаме и где?
- В "Адаме и Еве". В секс-шопе.
- Воздержанья никогда не купила бы такую гадость.
- Купила бы, Спек. Собственно, и купила.
- Но он же огромный, - говорю я, дивясь на длину этой штуки. - И… это… черный.
- А теперь вспомни: она говорила, что у нее есть любовник. И назвала его имя. Помнишь, какое?
- Лерой.
- Самое подходящее имя для черного.
Я смотрю на эту толстенную штуку, покрытую черной резиной. Значит, фаллоимитатор. Такой огромный, что я держу его двумя руками. Причем обе дрожат. И от этого он вибрирует. Как будто он включен.
- Посмотри на него, - говорит Джим. - Это Лерой.
Я качаю головой.
- Познакомьтесь. Скотт, это Лерой. Лерой, это Скотт.
- Как-то даже не верится, - говорю я растерянно. - Получается, у нее действительно есть любовник. В каком-то смысле.
- Теперь все сходится, да? Сервант. Фантазии и грезы.
- Нет, они просто резвились с конем, - говорю я, и только потом до меня доходит, что это значит.
- А она говорила, какой он был масти?
- Вороной.
- Стало быть, черный был конь. - Джим умолкает на пару секунд, а потом говорит. - Знаешь, ты лучше его положи на место. Ты же не знаешь, где он побывал.
Я убираю Лероя обратно в ящик.
- Спасибо, Джим, ты меня просветил. Для меня это действительно много значит.
- Эй, ты куда?
- Спать ложусь, - говорю я, ложась в постель. - Завтра будет тяжелый день. Мозговой штурм. Будем придумывать новые серии "Космонавта".
- Но мне нужно тебе кое-что показать.
- Ты уже показал.
- Что-то еще.
- После того, что я видел, меня уже ничем не удивишь. По сравнению с этим все блекнет.
- Я бы не стал торопиться с выводами. - Жираф пятится, потом разворачивается и проходит сквозь стену.
Я снова встаю, надеваю футболку с изображением Космонавта, сую ноги в любимые тапки в виде инопланетных пришельцев и выхожу в коридор, тихо прикрыв за собой дверь спальни. Пока я искал в темноте выключатель, мистер Лиственное Дыхание уже спустился в прихожую. Я иду вниз по лестнице, и обои на стенах покрываются цветочным узором, и я понимаю, что это уже не мой дом, а дом родителей.
- Подожди здесь, - говорит Джим и проходит в гостиную сквозь закрытую дверь.
Я опускаюсь на корточки перед дверью и прижимаюсь к замочной скважине левой линзой очков. Вижу папу. Он сидит, развалившись в кресле, и как будто тасует колоду карт. Интересно, с чего ему вздумалось играть в карты посреди ночи. И самое главное: с кем он будет играть? Может, он просто решил разложить пасьянс. Или, может быть, они с мамой режутся в дурака, просто мама на минуточку вышла на кухню, чтобы сделать какао, хотя нет - вот она, я ее вижу. Лежит на диване и ждет, когда папа раздаст карты.
Я открываю дверь и вхожу, и тут выясняется, что все немного не так, как я думал. Вернее, даже совсем не так.
Голубой свет, который я принял за свет ночника, на самом деле идет от экрана включенного телевизора. А человек на диване - это вовсе и не человек, а вполне определенный призрачный жираф. Он поднимает глаза и подмигивает:
- Гейское порно.
- Что?
- Гейское порно. Твой папа - скрытый гомосексуалист.
О Господи. Он не карты тасует. Он мастурбирует.
- Только без резких движений. А то прорвешь силовое поле, или как там оно называется. Это его любимая пленка, твоего папы. А ты еще удивлялся, чего он так настоятельно просит быстрее вернуть видак. Видишь этого мальчика с белой попкой? Ему только четырнадцать. А этот старый козел заправляет ему только в путь. Называется: содомирует.
- Но почему?
- А откуда мне знать? - говорит Джим, сморщив нос. - Я здоровое гетеросексуальное млекопитающее без всяких нетрадиционных наклонностей.
- Нет, Джим, я имею в виду, почему папа смотрит какое-то гейское порно. Он же женатый мужчина.
- Женатый мужчина-гомосексуалист.
- Но он же мой папа. Разве у геев бывают дети? - говорю я наивно.
- Тогда он еще не был геем. Все началось в прошлом году, когда он познакомился с Флинном.
- С каким еще Флинном?
- С тем, кому он заправляет. Помнишь, твой папа ушел с работы? Из той конторы, которая производила электронные стимуляторы сердца?
- Он не ушел с работы, - поправляю я Джима. - Его уволили по сокращению штата.
Джим качает головой.
- Они взяли стажера, мальчишку только со школы. И твой папа должен был научить его, как управлять этой машиной, ну, которая производит ЭСС.
- ЭСС-производящей машиной.
- Ага, этой самой. И каждый раз, когда Флинн наклонялся, он как бы случайно касался задницей руки твоего папы, а потом уже и рука стала как будто случайно касаться задницы. Вот такой интересный случай из жизни случайных конечностей и седалищ. Флинн предложил встретиться после работы, сходить куда-нибудь выпить. Они встретились, выпили. А потом они сделали это.
- Что это?
- Ну, это.
- Ой.
- Там же в баре, в сортире. Флинн стоит раком, твой папа рулит.
- А что было потом?
- Флинн пошел домой. Ему надо было назавтра рано вставать на работу. А твой папа остался в баре. Сидел до закрытия, а потом тоже пошел домой и честно все рассказал твоей маме.
- Про Флинна?
Джим качает головой.
- Про голубей.
- Про каких голубей?
- Про голубей-мутантов.
- Каких еще голубей-мутантов?
- Хищных и злобных пернатых. Они захватили завод, так что все производство остановилось, и хозяевам пришлось закрыть фабрику. Эти гады сожрали чек на его выходное пособие. Не хозяева, а голуби. Которые мутанты.
- И она поверила?
Джим пожимает плечами.
- В общем, все благополучно забылось. А потом, где-то с месяц назад, твоего папу пробило, и он принялся покупать эти кассеты.
- В том же секс-шопе?
- В "Адаме и Еве" такого нет, Спек. Он их берет у того парня из паба.
- А почему эта - его любимая?
- Мальчик, который тут снялся, похож на Флинна. Так, кажется, нам пора уходить. Сейчас папа спустит.
Я выхожу обратно в прихожую. Не должно сыну взирать на плоды чресл отца своего, излитые всуе. Или, может быть, наоборот? Как бы там ни было, взирать почему-то не тянет.
Уже в прихожей Джим говорит, чтобы я выключил свет.
- Зачем?