- Это предусмотрено, - успокоил я его. - Водохранилище, которое мы строим, имеет расчётный объём заполнения двести восемнадцать миллионов кубических метров воды, а максимальное заполнение предусмотрено не более ста девяноста миллионов. Понимаешь? Обычный селевой поток имеет объём пять миллионов кубов, очень сильный сель - до десяти. А мы оставляем резерв в двадцать восемь миллионов кубов. Так что даже если селей будет три или пять - катастрофы не произойдёт. Ты согласен?
- Я в этом ничего не понимаю, Ашир. Я крестьянин, если ты говоришь, я тебе поверю. Но главная беда не в этом, и тут я могу поспорить с самым главным вашим учёным, потому что я сам, как земля, и всё, что может произойти с землёй, чувствую.
- Я тебя не совсем понимаю, отец. Объясни.
Отец разгладил усы.
- Да, многого ты ещё не понимаешь, В жизни всегда так: ошибиться легко, исправить трудно.
- Что ты имеешь в виду?
- То я имею в виду, сынок, что не превратили бы вы с вашими каналами прекрасные почвы поле Ахала и Семи деревьев в безжизненные солончаки.
Ну и молодец! Действительно, вопрос, как бороться с последующим после увлажнения засолением почв - главный пункт сегодняшней гидромелиорации в наших местах. Об этом нам с жаром и с горечью говорил на сессии профессор Нариманов. Но он говорил и то, как современная техника борется с этим бедствием. Поэтому я ответил отцу:
- Ты правильно заметил, отец. Видишь, когда ты прав - разве я спорю с тобой? И профессор Нариманов говорил о том же. Но и это предусмотрено: ведь вода после орошения, вобравшая в себя соль из почвы, отводится по каналам за пределы полей.
- Что говорил вам профессор, я не знаю. А как крестьянин скажу: если не отвести эту просоленную воду достаточно далеко, она испарится и на этом месте образуется солончак. А раз воды для орошения новых земель берётся много, значит, и соли будет много, и сколько земли вы поначалу спасаете от засухи, столько же потом потеряете от соли.
Отец говорил точь-в-точь, как профессор. Я сказал ему об этом. Отец подкрутил усы.
- Ну, что ж, познакомь меня когда-нибудь со своим профессором, он учит вас правильным вещам.
- А что же делать с этой водой? - спросил я. Я и сам думал над этой проблемой, но так ничего и не смог придумать.
- Это было бы не трудно сделать, если бы вблизи от наших мест была бы какая-нибудь низменность, способная вместить большое количество воды враз. Например, такая, как Сарыкамыш. Если бы все воды орошения собрать там, никому не было бы вреда, часть воды ушла бы в песок, часть испарилась бы, а соль может быть могла бы даже принести какую-нибудь пользу.
Мой отец был самый настоящий профессор во всём, что касалось земли. Над тем, что он сказал, сле-довело хорошенько поразмыслить. Так я и собирался сделать.
- Спасибо, отец, - сказал я. - Ты… просто молодец. Мне надо обдумать всё, ведь у меня диплом на носу. Если профессор Нариманов поможет мне с расчётами…
- Хорошо, хорошо, сынок. Видишь, и у твоего старого отца голова не глиной набита. Иди, подумай, но прежде, чем уйти, ответь мне на один вопрос.
- Хоть на десяти, отец.
- Нет, на один. Когда мне договариваться резать скот для свадьбы.
Я где стоял, там и сел. Опять тот же разговор.
- Вам с мамой так не терпится женить меня?
- Да, - твёрдо сказал отец. - Я этого хочу.
- Вот именно, - воскликнула мама радостно. - Отец просто хочет, а мне просто не терпится. Так и вижу, что за мной по пятам ходят внуки - один, другой, третий, четвёртый…
У меня навернулись слёзы. Бедная мама…
- Я на всё согласен, если вы разрешите мне жениться на Кумыш. Тогда я согласен и на свадьбу, и на внуков, на всё!
Мама сквозь слёзы смотрела на меня. Ей так хотелось внуков. Отец не сразу мне ответил, видимо моя твёрдость произвела на него впечатление. В другом случае он просто обругал бы меня, как пятилетнего мальчишку, но здесь он сказал:
- Не упрямься, Ашир. И не строй из себя дурачка. Ты ведь умный и ты должен меня понять. Гюльнахал - самая лучшая невеста в ауле, а раз так, она должна войти в этот дом. И войдёт! Неужели ты думаешь, что я дам кому-нибудь перебежать себе дорогу. Лучше ты останешься холостым, а мы не увидим внуков. Я уже договорился с родителями девушки, взять своё слово обратно - значит, опозорить её до конца дней.
- Верно, - согласился я. - Но такое же слово я дал Кумыш, и дал его ещё тогда, когда мы кончали школу. Лучше Кумыш нет никого на целом свете, и будь Гюльнахал в пять раз красивее, я всё равно не взял бы её в жёны. Разве у Кумыш семья хуже? Её отец был капитаном, а теперь он уже полковник, защищает каши границы под Кушкой. Чем он тебе плохой родственник, чем хуже тётушки Огульсенем? И жену его, маму Кумыш, ты тоже знаешь. И калыма им никогда от тебя не надо.
Отец молча выслушал меня. Но характер у него был каменный.
- Ты сам виноват, - сказал он. - Если ты так любил свою Кумыш - почему не говорил об этом прямо? Почему молчал столько лет? Может, ты и сам не был уверен, хочешь на ней жениться или нет, а теперь обвиняешь во всём меня и мать. Почему ты не привёл её к нам ни разу, так что я только сегодня толком её рассмотрел. Если кто во всём и виноват, то это ты, и только ты. А теперь, когда я дал слово и связался с честными людьми, ты хочешь превратить меня в болтуна с длинным языком, над которым все будут смеяться до конца дней. Нет уж, сын мой Ашир! Подчинись моей отцовской воле и всё, что ты хочешь, будет твоим.
- Ты первый перестал бы уважать меня, отец, если бы я так поступил. Ты сейчас обвиняешь меня в том, что я не привёл в наш дом Кумыш. Но ведь ты сам давно знаешь о ней. Почему ты ни разу не поинтересовался, кто она и почему я с ней встречаюсь? Почему ни ты, ни мама сами не спросили, кто из девушек мне нравится? Я не могу приводить Кумыш в дом, где она нежеланна, лучше мне уйти самому из такого дома.
- Ну и речи позволяет себе твой сын, женщина, - сказал отец, обращаясь к маме. - Никто в ауле не посмел бы так говорить с собственным отцом.
- До сих пор у тебя, отец, не было случая жаловаться на меня. И впредь не будет, - ответил я и встал с места. - Но я лучше кончу жизнь бездетным бобылём, чем повешу себе на шею нелюбимую жену вместо драгоценного камня.
- Выходит, - сказал, сокрушённо качая головой отец, - правильно говорят: в семье не без урода. Хочешь, всё-таки, заставить меня отказаться от данного мною слова и выставить на всеобщее посмешище. - От возмущения отца всего трясло. - Ну, спасибо, сынок, что так ты отплатил мне за мои заботы. Этого можно было ожидать. А всё она, эта врачиха. Она отравила тебя, ты словно белены объелся, ничего не видишь, никого не слушаешь. Что ж, иди, беги к ней, брось родителей, оставь родной дом. Хочешь, я скажу, что будет? Ты проживёшь с ней ровно пять дней, а потом сбежишь, куда глаза глядят, да вот бежать-то некуда.
- Мне очень жаль, что я так тебя огорчил, отец. Если бы я мог поступить иначе - я так бы и поступил. Но женюсь я только на Кумыш.
- Дурак ты, дурак и есть, - крикнул отец и в сердцах даже сплюнул. - Дурак, глупец, ты лишился разума. Неужели это я тебя породил на этот свет? Лучше бы я этого не делал.
Он выглядел вконец расстроенным.
- Мне очень жаль, отец, что я не смог объяснить тебе…
- Не желаю и слушать твоих объяснений. Я и так всё понял. - Он метался по комнате, словно дикий зверь. - Ладно, поступай как знаешь, но никогда не приходи ко мне и к матери и не жалуйся на свою жизнь. Ещё раз говорю - трижды подумай, чем поступить так, как ты хочешь, потом будет поздно. Сколько народа, обжегшись на молоке, дуют потом на воду - да что толку…
Его слова прервал стук в окно. Он подошёл, взгляделся и отшатнулся. Лицо его побледнело.
- Кто там, отец?
Он молчал мгновенье.
- Чарыяр, сын Хайдара.
- Вот он-то мне и нужен.
Отец, забыв все свои проклятья, схватил меня за рукав.
- Сынок, не ходи. Там ещё какие-то люди и машина. Останься дома.
В это время раздался голос Чарыяра:
- Э, Ашир! Мы ждём тебя. Давай быстрее.
Отец не отпускал меня, к нему присоединилась мама:
- Сынок, умоляю тебе, не ходи. Ты же знаешь эту хайдарову породу. Они никогда не расстаются с ножами.
Я мягко, но решительно освободился из родительских рук.
- Если я такой плохой, нечего обо мне жалеть. А если я хороший, то ничего со мной не случится.
- Ашир! - крикнул отец, но я уже вышел. Отец и мама приникли к окну.
На улице в свете фар меня действительно поджидали пятеро ребят, двух из которых я не знал. Самым старшим был Чарыяр, но и он был на три года моложе меня, поэтому разговор был очень вежливым.
- Привет, ребята! - И я пожал всем им руки. У них были крепкие ладони мужчин, уже успевших поработать. - Что случилось?
- Проводим комсомольское, собрание, Ашир, - сказал один из тех, кого я не знал. - Вот и приехали пригласить тебя. Придёшь?
- Посмотрю на ваше поведение, - ответил я.
Чарыяр отвёл меня в сторону.
- Слушай, Ашир! Это собрание не простое. - И он многозначительно улыбнулся. - Думаешь, никто не знает, что творится в вашем доме, - и он кивнул головой в сторону окон, где неясно белели лица родителей. - Вот что ты должен сделать. Иди домой и успокой их - это прежде всего. Отцу скажи: "Отец, я согласен жениться. Можешь посылать сватов".
От изумления у меня глаза на лоб полезли.
- Уж не выпил ты, Чарыяр? - спросил я удивлённо.
- Всё, всё знаю, Ашир. И не я это тебе говорю, а передаю лишь то, что велел мне передать Ташли-ага и Ильмурад-ага, наш новый директор школы.
- Но ведь я… Ты… Гюльнахал… Я ничего не понимаю.
- Поэтому ты передай родителям, что я тебе сказал, а сам поедешь с нами. Ташли-ага и Ильмурад-ага ждут нас. И не только они. И секретарь парторганизации Италмаз-ага, и председатель совета старейшин, и председатель комсомольской организации. Словом, поехали - лучше тебе будет услышать самому всё, согласен?
Я собрался было идти, но потом повернулся к Чарыяру:
- Ты любишь Гюльнахал, Чарыяр?
- Так же, как ты свою Кумыш.
- Тогда объясни мне, что происходит?
- Я и сам толком не знаю, Ашир. Но раз такой человек, как Ташли-ага, берётся за дело, я верю ему, а если он скажет мне: "Чарыяр, прыгай в огонь", - я прыгну без раздумий.
И я направился к окну, которое словно само собой распахнулось мне навстречу. Ещё ничего не понимая и потому запинаясь, я сказал отцу, который был явно напуган:
- Вот и сбылось твоё желание, отец. Благодари Чарыяра. Он сказал, чтобы мы ничего не боялись и спокойно готовились к свадьбе. Видишь, как бывает - я спорил с тобой, а теперь готов жениться.
Отец явно растерялся. Похоже, что он уже смирился со своим поражением, и теперь не мог поверить в происходящее. Он повернулся к матери, которая понимала ещё меньше его, и закричал:
- Ты слышала? Ты слышала, Сона? Ашир сказал, что он согласен жениться. Так и сказал: я согласен жениться, отец! Теперь я узнаю его, Сона. Ашир, сын, иди сюда, я тебя обниму. Смотри на него, Сона, он настоящий сын своего отца. Вот и сбылась твоя мечта, Сона, чего ты ревёшь? - и свадьба будет, и внуки будут. Да перестань ты плакать, радуйся, глупая. Нужно как можно скорее договариваться обо всём со сватьей. Ва-ах, поистине чудесный день, словно волшебный, сон.
И он запел свою любимую песню:
Голова белым-бела,
Но прекрасны все дела…
Мама, не говоря ни слова, стояла, приоткрыв рот, словно увидела пролетающего ангела; из глаз её катились слёзы. Отец кружился вокруг неё и пел:
Так прекрасны все дела,
Что кружится голова…
Ничего не понимая, я вышел на улицу и пошёл к машине.
Необычное собрание
В кабинете председателя колхоза Ташли-ага было столько народа, что я, вообще-то человек не робкий, невольно оробел. Все смотрели на меня, словно я здесь был главным действующим лицом, а я чувствовал себя актёром, который оказался на сцене, забыв свою роль.
- Ну, беглец, - сказал, улыбаясь одними глазами Ташли-ага, - давай, пробирайся сюда. Он увидел, как я смутился и шутливым тоном приободрил меня. - Давай, давай, герой, располагайся, как дома.
Наш великий и мудрый председатель Ташли-ага! Никогда и никто не видел его хмурым, никто и никогда не слышал от него и слова грубости. Казалось бы, такой важный человек - лучший председатель лучшего в области колхоза, аксакал, но попробуйте пройти когда-нибудь за ним вслед по улице - и вы увидите, что нет ни одного человека, мимо которого он прошёл бы, не остановившись, не расспросив его о делах, о здоровье и нуждах. Нуждающему он окажет помощь, растерявшемуся даст совет, робкого ободрит, грустного рассмешит. И всё это легко, без нудных и длинных наставлений, словно мимоходом - бросит слово на ходу, хочешь слушай, хочешь нет, а задумаешься и только тогда пойдёшь, сколько мудрости может быть заключено в этих немногих словах. Вот он каков, Ташли-ага. И может тем, что у нас такой председатель, и объясняется, что никто у нас не торопится покинуть аул, и много в нём молодёжи, и даже окончив институты и техникумы, никто не задерживается в городе, все спешат вернуться домой. Я никогда не задумывался, что же это такое за качество, которое привлекает к Ташли-ага сердца седобородых яшули и сопливых ребятишек, но подумав, понял: неистребимая любовь Ташли-ага к людям, вне зависимости от их возраста, положения и званий. И уважение, которым он пользуется у всего аула, - это положенная самому мудрому человеку дань всеобщего признания.
Я устроился на свободном месте, Ташли-ага терпеливо ждал.
- Ну вот, - сказал он, обращаясь ко всем сразу, - главный виновник торжества прибыл.
По кабинету прокатился смешок. Я покраснел.
- Ничего, - успокоил Ташли-ага, заметив моё смущение. - Ничего, Ашир. Если столько человек собрались здесь из-за твоих дел, это означает, во-первых, что твои дела этого заслуживают, а, во-вторых, этого заслуживаешь ты сам. Посмотри вокруг - вся молодёжь собралась, чтобы уладить твои сердечные дела, да и не только молодёжь. Если бы каждый, кто пришёл, захотел вырвать из твоей шевелюры по волоску на память, тебе до конца дней не пришлось бы тратиться на расчёски.
Все засмеялись, и я вместе с ними. Пока Ташли-ага восстанавливал тишину, я успел оглядеться. Мне показалось, что здесь, в огромном кабинете председателя, собралась вся наша молодёжь. И Кумыш была здесь, и кто бы вы подумали - скромница Гюльнахал, конечно, рядом с Чарыяром, и, конечно, Нязик, которая так и ёрзала от желания поддеть кого-нибудь, а уж, конечно, не упустит этой возможности. Но почему Ташли-ага назвал меня виновником торжества? И что сейчас начнут говорить по поводу моих дел: у меня, признаться, сердце уходило в пятки, стоило мне только подумать об этом: народ у нас зубастый и на язычок им всем, особенно девушкам, лучше не попадаться.
- А даю слово председателю комсомольской организации Мамеду, - объявил Ташли-ага. - Хотя формально Ашир не является в настоящее время членом колхоза, мы не считаем его дела чужими, тем более, что вырос он у нас, и, я уверен, рано или поздно, вернётся к нам. Вот почему мы думаем, что поступили правильно, вынеся сегодняшний вопрос на обсуждение открытого комсомольского собрания с участием наиболее уважаемых людей аула, уже вышедших из комсомольского возраста, таких, скажем, как Беки-ага, Ильмурад-ага или, к примеру, я сам.
Когда я услышал про открытое комсомольское собрание, то, признаюсь, почувствовал себя не совсем уютно по причине, о которой я уже говорил. Но когда Ташли-ага сказал, что и сам останется, а вместе с ним и другие яшули, на душе у меня полегчало: значит, они не дадут меня на растерзание таким, как Нязик. И я с благодарностью посмотрел на наших стариков - и на самого Ташли-ага, довольно поглаживавшего свою поседевшую голову, и на Беки-ага, напряжённо оглядывавшего всех своим выпученным глазом, в котором, как говорили врачи, ещё сидел осколок, изуродовавший лицо этого, до сих пор ещё красивого мужчины с могучей грудью и сильными волосатыми руками - одного из самых любимых учителей нашей школы. И Ильмурад-ага, с одобрительной улыбкой, показывавшей его большие, белые, растущие немного вкривь и вкось зубы, смотрел на меня, словно подбадривая. Мне не довелось у него учиться, но наша бульдозерная бригада никогда не отказывала ему в воскресный день помочь на школьном участке - и вот он теперь ободряюще улыбался мне, чуть сощуривая свои узкие монгольские глаза.
Наш старый директор ушёл на пенсию три года назад, и тогда на его место был назначен новый. Никто не знал его, он сам попросил послать его в глубинку, в гущу жизни, бросил свой дом в Ашхабаде и приехал в нашу школу. Подозреваю, что и здесь не обошлось без Ташли-ага. "Колхозники нашего аула заслужили, чтобы у них было всё, самое лучшее", - нередко говорил Ташли-ага по тому или иному поводу. Кажется мне, что и Ильмурад-ага он считал тоже лучшим: он был известный в республике поэт. Рядом с ним примостился председатель совета старейшин Италмаз-ага и его неразлучный спутник и давний друг Экиз-ага - их гладко выбритые головы в свете ярких ламп казалось принадлежали марсианским мудрецам.
Разглядев всё это, я успокоился окончательно. Я ещё не представлял, о чём пойдёт речь, но что бы там ни было, наши мудрые старики всегда найдут способ направить речи по нужному руслу.
Мамед объявил собрание открытым. Он же и первым взял слово. Говорил он быстро, горячо и не очень внятно, тем не менее слушали его очень внимательно.
- Как вы все слышали, - начал он, - наш почтенный Ташли-ага назвал Ашира виновником торжества. Это, конечно, правильно. Но не только Ашир может быть так назван. Точно так же виновниками того, что мы тут все собрались, являются и Чарыяр, и Гюльнахал, и Кумыш. И если смотреть в корень проблемы, то самыми главными виновниками собрания являются даже не они, а родители Ашира и Гюльнахал - отец Ашира, Поллы-ага, которого вы все хорошо знаете, и мать Гюльнахал - Огульсенем. Конечно, в том, что происходит, виноваты в первую очередь они. И мы, представители комитета комсомола, и наши почтенные яшули несколько раз в разное время говорили и с Поллы-ага, и с тётушкой Огульсенем, но как видите, результатов эти разговоры не принесли. На все наши и не только наши доводы родители Ашира и Гюльнахал твердили, что они хотят добра своим единственным детям и просят не мешать им устроить это счастье по собственному разумению. После того, как даже слова Ташли-ага, Беки-ага, равно как и других старейшин, не возымели никакого действия, мы и собрали вас здесь. Вы понимаете, что мы не можем позволить коверкать жизнь наших же товарищей из-за пережитков прошлого - пусть виновниками этого выступают даже их собственные родители. Единственное, с чем надо согласиться, это с тем, что если люди любят друг друга и хотят пожениться - наш долг, всех комсомольцев и членов колхоза, по мере сил помочь им в этом. Но как вы понимаете, в этих условиях сделать это очень непросто. Мы долго ломали себе головы, собирали несколько раз комсомольский актив, советовались, конечно, с уважаемыми старейшинами. И вот какое решение мы просим вас обсудить и поддержать. Как вы считаете, надо помочь Аширу жениться на Кумыш?
- Надо, надо, - закричали все, а Нязик не могла не добавить под общий смех: "Давно пора". Ещё немного - и будет поздно".
- Все так думают? - спросил Мамед.
- Все, все…