- Именно так и только тёк. Результаты даже после такого короткого промежутка времени настолько интересны, что я решил оторвать тебя немного от свадебного веселья и показать, что получилось.
Ехали мы около получаса. Колодцы были выкопаны на значительном расстоянии один от другого: первый - в полосе дренажа, проходящего через пахотную землю, другой в полукилометре, где та же вода проходила через песчаный слой. Результаты проб той и другой воды были исследованы в лаборатории управления.
- Ну и каков результат? - вырвалось у меня.
Курбанов прищурился.
- Ишь, какой хитрый. А ну-ка, подумай сам.
- Вода, прошедшая через слой песка, должна очиститься лучше. Правильно?
Курбанов ничего не ответил.
Но когда мы приехали на место, стало ясно, почему он промолчал: разница была потрясающая. Вода, профильтровавшаяся через грунт, хотя и очистилась, но не годилась, на мой взгляд, никуда. Содержание же солей в воде, прошедшей через несколько слоёв песка, было по крайне мере вдвое меньше. Конечно, эта вода тоже и горька, и солона, но это была всё же другая вода. Я не советовал бы вам утолять ею жажду, но что касается полива, то тут определённо забрезжила какая-то надежда, в то время, как вода в первом шурфе-колодца, рано или поздно превратила бы землю а солончак.
- Ну, - спросил Курбанов, внимательно наблюдая за выражением моего лица, - ты доволен?
Я не знал, что сказать. Скорее, я был разочарован.
Курганов возмутился;
- Это уже слишком! - воскликнул он. - Ведь появилась первая ниточка, появилась надежда. Профильтруй эту воду через массу песка дважды и трижды, подумай, как это сделать, как и куда собрать отфильтрованную воду, как поднять её снова и включить в оборот, создав замкнутый цикл водопользования - и ты станешь народным героем.
- Легко сказать, - возразил я Курбанову. - Ведь всё определяется, как вы сами знаете, не нашей волей, а экономикой. Вы только подумайте - нужно придумать резервуары для промывки, перекачивать воду из одного резервуара в другой, построить трубопроводы и насосные станции - а это всё деньги. Не тысячи, не десятки тысяч - миллионы.
Начальник управления долгим взглядом посмотрел мне в глаза.
- Я отдал бы всё на свете, Ашир, - сказал он, - чтобы оказаться сейчас на твоём месте. Я не спал бы ночами, перевернул бы и землю, и небо, прочитал все на свете книги и вернул бы людям их воду. Но то, что не удалось в своё время нам, старшему поколению, мы из рук в руки передаём вам, Таким, как ты, Ашир, и твои товарищи. И я верю - ты слышишь, Ашир, я верю, что вы нас не подведёте…
Невесту надо ещё догнать
Если бы меня спросили, сколько машин собралось возле нашего дома в день свадьбы, я не сумел бы ответить. Двадцать? Тридцать? Сто? Мне казалось, что все машины аула и окрестностей собрались здесь, и обычно просторная наша улица была забита машинами всех Аларок, расцветок и форм от начала до конца, а те, что не сумели разместиться на самой улице, высовывали капоты, разукрашенные лентами и воздушными шариками, из-за любого угла. Раньше, несколько лет назад, когда готовились к свадьбе, буквально опустошали соседние таксопарки. Теперь я не увидел ни одного такси - в этом не было нужды. Раньше по пальцам можно было пересчитать владельцев собственных машин, теперь я попытался - не мог вспомнить дом, где машины бы не было. Конечно, есть разница между "Волгой" последней модели и "Москвичом", выпущенным сразу после войны; но разница эта, в общем, не принципиальна - и в том и в другом случае крыша над головой и четыре колеса, а ограничение скорости уравнивает всех - шестьдесят километров в час в городе и девяносто - вне города. Да и в марке разве дело? Дело в том, что только в такие вот дни неожиданно для себя замечаешь вдруг с особой наглядностью, насколько лучше, зажиточнее стал жить народ.
Конечно, отцовская машина была в центре внимания. Она была разукрашена, как новогодняя ёлка: бесчисленные ленты, воздушные разноцветные шарики и, конечно, на капоте - кукла, одетая в белую фату. Отец был оживлён, весел, он улыбался всем вокруг и в то же время зорко смотрел за церемониалом Как и полагалось, наша машина должна была двигаться первой, а за ней в заранее установленном порядке все остальные. Отец сел за руль, рядом с ним сидела мама, помолодевшая сразу на двадцать лет, а на заднем сидении - я в середине, а слева и справа мой бригадир Байрамгельды с Золотой Звездой на лацкане пиджака и, конечно, Шамурад, уже рассмешивший до колик всех гостей.
Нескончаемый поток машин потянулся вереницей по улице, оглашая воздух пронзительными гудками, за которые в иное время ГАИ пробило бы в талоне предупреждения не одну дырку; но теперь, пропуская через улицу - наш караван, инспектора-регулировщики, с половиной из которых я бегал ещё на заре жизни нырять в Секизяб, только останавливали поперечные транспортные потоки и салютовали мне своими полосатыми жезлами. И хотя вообще-то наш аул не может претендовать на звание даже небольшого городка и на то, что дом Гюльнахал находится в какой-нибудь сотне метров, вся колонна машин несколько раз объехала вокруг всего аула, длинными гудками напоминая тем, кто ещё не в курсе дела, свидетелями какого события в жизни аула они сегодня будут: женится Ашир, сын Поллы-ага и Соны. Наконец, машины остановились возле дома невесты. К нему было нелегко пройти: - с раннего утра здесь уже толпился народ, без устали играли музыканты, сменяя один другого, и все девочки, девушки и молодые женщины выходили поодиночке, по двое и по трое в круг и танцевали, пели песни и слушали как поют и играют другие. Причём нередко можно, было услышать только начало и конец какой-нибудь мелодии - всё остальное пропадало в гудках проезжающих машин. Постепенно то, что было возле нашего дома, в точности повторилось около дома Гюльнахал - из-за собравшихся здесь свадебных машин даже яблоку было бы некуда упасть. В такой день особенно разыгрались девушки и молодые женщины, недавно вышедшие замуж. Они могли позволить и сорвать со стороны пришедших женщин их курте, и выхватить платок, гынач, которыми замужние женщины прикрывали свои головные уборы, а могли и просто ловким толчком опрокинуть кого-нибудь на землю, причём исключением не стала и моя мама. Не успела она выйти из машины, как с неё тут же стянули её большой платок, а пока мама в некоторой растерянности стала озираться, ища насмешницу, с другой стороны подкралась другая озорница - и мама шлёпнулась на землю. Папа бросился к ней на помощь и под общий смех стал поднимать маму с земли.
Сам он сиял, как новая монета. Кругом тоже было много смеха и шуток, аккордеонист играл не переставая, кларнетист, надувая щёки, затмевал своими руладами соловья, а толстяк в спортивной куртке добросовестно стучал колотушкой в барабан.
Отряхивая пыль с маминого платья, отец успокаивал её тем, что всё идёт по завещанному старыми обычаями образцу, и сам потихоньку подталкивал её по направлению к комнате, где сидела невеста. Но у двери их ожидал целый заслон из молодух. Это были в основном "кайтарма" - девушки, сами недавно вышедшие замуж и после месячного пребывания в доме мужа отпущенные на некоторое время в дом родителей. Целый женский батальон этих самых отчаянных "кайтарма" закрывали собою дверь к новобрачной, не собираясь никого пропустить к ней без соответствующего выкупа.
- Мы пришли за невестой, - грозно, как полагалось, объявил отец и сделал шаг по направлению к двери.
- Невеста не ваша, а наша, - отвечали охранительницы. - Может вы беднее бедняков. Дадите выкуп - получите невесту.
- Мы уже заплатили за этот товар, - сказал отец.
- А теперь платите за вход или поворачивайте назад, - не отступали стражницы невестиной чести.
Всё так же притворно хмурясь и словцо смиряясь с невозможным, отец достал из своих необъятных карманов толстую пачку зелёных трёхрублёвок и стал протягивать выкуп в раскрытые ладони. Когда он сумел, наконец, пробиться к двери, от пачки почти ничего не осталось.
- Ну, может быть теперь мы войдём? - спросил отец.
Но войти ему не пришлось. Потому что из комнаты, где была невеста, появилась целая процессия, которая несла новобрачную, закрытую полностью красным курте. Перенеся через порог, её бережно опустили на землю и повели к машине, как слепую, поддерживая со всех сторон, чтобы она не дай бог не споткнулась, что было бы плохим предзнаменованием. На полпути к машине был расстелен огромный палас, и как только невеста вступила на него, как со всех сторон, окружив её плотным кольцом, на палас становились женщины, число которых трудно было бы назвать.
- Сойдите с паласа, негодницы, - снова сурово обратился к ним отец, но в ответ раздался лишь дружный смех и крики - "хочешь взять невесту - выкупай её"… и многое другое в этом роде. Отец достал из кармана остатки прежней пачки трёхрублёвок, но этого хватило ему лишь на то, чтобы чуть-чуть очистить от женщин ближайший к нему край паласа. Не знаю, что бы он стал делать, если бы на помощь ему не пришли с одной стороны Ташли-ага, щедро одарявший девушек, а с другой стороны Италмаз-ага, делавший то же. Соединёнными усилиями путь был временно расчищен. Лишь две девушки, выносившие невесту на руках, посчитали плату недостаточной и на трогались о места, пока не получили по красной десятирублёвке, после чего они снова завладели невестой, К ним присоединились другие, смеясь и перекидываясь остротами, а невеста вновь горделиво поплыла в воздухе, словно статуя божества в древнем обряде. Но этим не кончилось, а только можно сказать, началось веселье, потому что в это же время, заглушая все звуки, раздались громкие удары бубна, поддержанные своеобразными звуками тара, и сам собой образовался круг, а над головами собравшихся из уст в уста стало перелетать слово "куштдепди", что означало нечто среднее между задорной песней и танцем, а ещё точнее, смесь того и другого вместе. Каждый, кто чувствовал себя в силах бросить вызов противной стороне, мог попробовать в куштдепди, на что он способен, и уже сразу наметились две партии, во главе одной из которых стоял мой друг Шамурад, а во главе второй, состоявшей в основном из самых проказливых девушек, вездесущая и отчаянная Нязик. Парни, которых возглавлял Шамурад, посовещались между собой недолго, а потом дружно начали, положив одновременно руки на плечи друг другу и притопывая с вызовом каблуками:
Скакун пусть будет у порога.
Пусть будет лёгкою дорога.
Пусть людям будет веселей.
Пусть будет счастье у дверей.
Девушки тоже взялись за руки и, смело выступив навстречу парням, ответили:
Ашир с красавицей невестой
Вы среди нас займите место.
Станцуем вместе куштдепди,
Чтоб к счастью навсегда прийти…
Все, кто стоял вокруг, заспорили, чья запевка удачнее, но никто не мог доказать другому, потому что это всё было ещё только начало, а основное состязание - впереди. Теперь каждый, кто не боялся бросить вызов остальным, мог выступить самостоятельно и показать, чего он стоит, а если дело доходило до состязания, то ясно было, что Шамурад не уступит своего права даже господу богу. Так оно и было. Глядя на Нязич, которая, как я уже как-то сказал, многое потеряла, не родившись мужчиной. Шамурад начал:
Вот в бубенцах идёт верблюд.
О чём же бубенцы поют?
О том, что от любви горя,
Твоею жертвой стану я.
Нязик ответила ему на это:
Порежешь руку - кровь течёт,
Та, что полюбишь - подождёт.
Смелей войди в девичий круг.
Найдёшь подругу средь подруг,
Шамурад ответил мгновенно:
Глаза мои ослепли вдруг,
Куда ты подевалась вдруг?
Как верблюжонка ищет мать,
Хочу найти тебя опять.
Да, наверное Нязик ещё не встречала таких орлов, каким был мой друг Шамурад. Она вдруг покраснела, закрылась платком и вышла из круга, а на её место вышла её ближайшая подруга, Набат, которая овдовела год назад, когда муж её разбился в автокатастрофе. Она была чем-то похожа на Нязик, только чуть потоньше, но во всём остальном - такая же боевая. Глядя в глаза Шамураду, она смело подхватила вместо Нязик:
Влюбиться хочешь без труда,
Коль смел - так посмотри сюда,
Нязик пусть лучше любит мужа,
Но может я совсем не хуже?
Хохот стоял такой, что вороны то и дело взмывали в небо. Нобат действительно ничуть не хуже Нязик, и работали в семеноводческой лаборатории, и училась в сельхозинституте, так что она имела все основания бросить вызов моему другу Шамураду. Чтобы не ударить в грязь лицом, он должен был хорошенько подготовиться, но на то и куштдепди, чтобы отвечать без подготовки. Все стояли кругом и, хлопая в ладоши, подзадоривали и ту и другую сторону:
- Шамурад, не уступай! Покажи, чего стоят парни.
- Нязик, куда ты пропала? Ай, да Набат!
- Шамурад, не теряй времени!
Шамурад был из тех, кто бьётся до последнего. Глядя прямо в глаза Нобат, он пропел:
Пэри, пэри я твой раб,
От любви к тебе ослаб,
Страшен мне твой строгий вид,
Взглядом я твоим убит.
Набат тоже смотрела в глаза моему другу и я увидел, как между ними словно пронеслась зарница:
Будь смелее, Шамурад,
Ведь недаром говорят,
Что всегда и стар, и млад
Быть любимым очень рад.
И ответил ей Шамурад:
Твоё лицо - моя отрада,
Оно - как нежный цвет граната.
С любовью взглянешь на меня -
Другой награды мне не надо.
Не знаю, что увидели другие во взгляде Набат, но я понял, что если Шамурад захочет заслужить награду - он её получит.
Набат помедлила какую-то минуту, а Шамурад уже прошёлся по кругу, и, снова обращаясь к Набат, пропел:
Воду пил я из ручья,
Ты, спросил я пэри, чья?
Коль не скажешь - я твоя,
То умру от страсти я…
И Шамурад был награждён аплодисментами со всех сторон, я сам слышал, как многие девушки спрашивали друг у друга вполголоса, откуда этот Шамурад взялся. И мне показалось, что моему товарищу уже не уйти больше никуда в погоне за счастьем, за которым он гонялся предыдущие свои тридцать лет, и кто-то, может быть, даже та же Набат скоро поймает его шёлковой сетью ресниц и взглядов.
А в круг всё время вовлекались всё новые и новые люди, знакомые и незнакомые, совсем ещё юные и пожилые, и барабан бил, не умолкая, и так же звенел и извивался звук флейты, которую поддерживал аккордеон. И даже моего отца вытолкнули в круг, и он, тряхнув стариной, и гордо выпятив грудь, как бойцовский петух перед схваткой, своим не совсем мелодичным голосом пропел;
Кто в кругу танцует кушт,
Знать не будет в жизни нужд…
После чего, гордо вскинув голову, удалился, как бы говоря всем своим видом: "Знай наших,". И мама своей лёгкой и удивительной при её грузном теле походкой поплыла по кругу, и я тоже танцевал, положив одну руку на плечо Байрамгельды, а другую неутомимому Шамураду, и даже, как мне показалось, Ташли-ага вместе со своим старым другом яшули Беки-ага, не говоря уже о комсомольцах, которые старались на славу; и так могло продолжаться до бесконечности, если бы машины вдруг не взвыли и не загудели.
Все направились к своим машинам, но отца к его машине не пустили.
- Плати выкуп, - кричали девушки, держа дверцу машины.
- Поллы-ага, отец счастливого жениха, плати выкуп, а то не уедешь.
- Какой вам выкуп, сороки вы этакие, - попробовал отшутиться отец. - Это ведь не верблюд, удержать не сможете.
- Раскрой глаза пошире, - со смехом и без всякого почтения кричали девушки и хлопали ладошками по капоту "Волги". - А это что такое? Автомобиль - это современный верблюд. Плати выкуп, или твой "верблюд" не стронется с места.
И опять отец полез в карман необъятных своих брюк, и девушки, получив откупное, разбежались кто куда, Отец поспешил усесться за руль, я сел рядом, а на заднем, сидении уже сидела невеста в красном курте, закрывавшем лицо; справа от неё - моя мама, слева - Нязик. И опять, трубя, как стадо слонов, идущих на водопой, потянулась вереница машин. Но одна из них - светлые "Жигули", за рулём которых я узнал Чарыяра, вдруг обогнала нас и унеслась вперёд, вздымая пыль.
Отец встревоженно спросил:
- Ты видел, кто это был?
- Да, - ответил я спокойно. - Это Чарыяр, сын Хайдара.
- Понял, наконец, что игра проиграна, - сказал отец, по обыкновению от гордости выпячивая грудь. Он произнёс это громко, чтобы слышно было и тем, кто сидел сзади. Нязик незаметно толкнула меня в спину. Она так и сияла, поглядывая то на меня, то на невесту. Ей, по-моему, всё происходившее очень нравилось. Мне тоже, хотя, наверное, и не так, как ей. Всё-таки обман есть обман, и хорошего в нём мало.
И вот мы снова оказались у нашего дома. И снова всё это напоминало столпотворение - ведь кроме тех, кто разместился в собственных машинах, были и автобусы из нашего сельского клуба, и даже несколько грузовых машин, с установленными в кузове стульями, и всё вокруг было битком забито людьми. При этом надо добавить, что несколько десятков ветхих старушек, для которых такое веселье было уже не по силам, остались во дворе тётушки Огульсенем, где и расположились удобно вокруг котлов с пловом - весь остальной аул от мала до велика был здесь.