- Ты шутишь или взаправду? - повернулась к отцу. Руки Ленки дрожали. Ей так не хотелось проиграть, ведь она все заранее обдумала и подготовилась к этому разговору, но он никак не клеился и поворачивал совсем в другую сторону.
- Конечно, с тобою уйду! - ответила Аня подумав.
- Но я не отдам! - вскрикнула Ленка.
- Заберу через суд. Тебе нужна огласка, когда на новом месте работы узнают, что ты приводила в дом хахаля, а родного отца дочери упекла в тюрьму, обойдя все законы. Вот такая ты мать!
- А еще знаешь, папка, она меня ремнем бьет каждый день. Хочешь, покажу, у меня вся спина и жопа черные, - соскочила с колен, опустила трусишки, подняла платье на плечи.
- Сволочь! - сдавил кулаки мужик. В глазах искры засверкали.
- Ну, вот и спета твоя песня. Не хотела по-хорошему, получишь за свое! Давай, Аня, одевайся, пойдем к судмедэксперту, в милицию, в прокуратуру. Зафиксируем побои!
- Не надо! Забирай ее. Навсегда бери! - ревела Ленка.
- Э-э, нет. Пиши отказное заявление, поедем с ним к нотариусу, заверим. И вот тогда я буду спокоен.
Они сделали все в один день. Домой вернулись лишь за вещичками Ани.
Девчонка радовалась, что даже в школе успели взять все документы и проститься с учителями и одноклассниками.
Ленка шла рядом с дочкой и Сашкой. Своими, совсем родными, чужими людьми. Она дрожала как в ознобе:
- Неужели ее бросят, и она останется совсем одна, никогда больше их не увидит.
Стало страшно. Ведь мечтала совсем о другом. Но примирение не состоялось. Сашка даже говорить с нею не хочет. На людях держится, но едва отвернется, скулы ходором ходят, глаза темнеют и руки сжимаются в кулаки. Ленка попыталась взять его под руку. Но Сашка отшвырнул руку, огрел ненавидящим взглядом и пошел вперед, ускорив'шаг, взяв Аньку на руки.
Когда пришли домой, Сашка спросил:
- За что избила Аню?
- Она деньги украла, собиралась поехать к тебе на зону. Даже не предупредила. Ее с милицией нашли уже на вокзале. Поезд ждала.
- А до того за что избила? От хорошего не уезжают.
- В бомжата убегала. Чтоб там тебя дождаться. А до того вырезала меня со всех фотографий и сожгла. Даже наши свадебные фотографии все испортила. Ни одной целой фотки не оставила.
- Себя вини. Перестала считать тебя матерью. Привела хахаля, вот и получила. Она его тебе никогда не простит, ни живого, ни мертвого. Я какой бы ни был, родной отец ей и не обижал, не сделал ничего плохого, потому меня всегда помнила и ждала. А вот ты перестала быть для нее матерью. При живом отце чужих мужиков не водят.
- Уже давно его нет, а она мстит.
- Тут уж ей виднее! Помоги дочке собраться. Нам в дорогу пора. Она не из близких.
- Скажи хоть, куда ехать собрались.
- На Смоленщину.
- Думаешь, там без меня тебя примут? - закапали слезы из глаз.
- Даже уверен в том. Старики с самого начала были против нашей свадьбы. И вообще не советовали жениться так рано.
- Ну, я на тебя не висла!
- Зато на росписи настояла!
- А ты как хотел, чтоб я жила сучкой? Как теперь говорят, гражданской женой. Нет уж, я себя уважала всегда. А и вышла за тебя девушкой.
- Зато потом отмочила хуже любой путаны. При живом мужике хахаля привела. Не нагулялась, сравненье искала. Нашла приключения на свою задницу. Теперь одна помыкайся, остынь от сучьей болезни. Может ума прибавится. Все бабы, родив дитя, забывают про течку, и только ты никак не остывала.
- Хватит попрекать. Ведь разбегаемся. Кончай говнять, как будто хорошего за все годы никогда не было, - обиделась баба.
- То малое доброе большая туча закрыла. Ты не стой, собирай дочку. Нам с нею на самолет нужно успеть. А потом поездом всю ночь в Смоленск ехать.
- Возьмите меня с собой! На новом месте заживем совсем иначе, как в самом нашем начале, помнишь? - подошла совсем близко, заглянула в глаза. У Сашки сердце затрепетало пойманной птахой. Вспомнилось первое свидание, робкий поцелуй, первое признание в любви, как волновался, делая предложение. А губы Ленки так близко. И в глазах те же звезды вспыхнули, как тогда. Сашка уже потянулся к бабе. Хотел обнять, прижать к себе. Ведь целый год спал на шконке один, как барбос. А тут вот она, своя, родная, вон как ластится. Сама хочет его. Рванул бабу к себе и мигом перед глазами встали багрово-синие рубцы на теле дочки. Все помутилось враз. Он оттолкнул Ленку от себя, отвернулся к окну, скрипя зубами от задавленного желания.
- Нет, надо себя в руки взять. Хорошая мать семью бережет. А эта, меня в зону выпихнула и дочку истерзала, издевалась над малышкой. Не будет из нее путевая жена. Не зря Иваныч говорил, что бабы могут стать воротами в зону либо крышкой для гроба. А мне ни то, ни другое не надо, - решил Сашка.
- Останьтесь со мною хоть на эту ночь. Подарите ее мне. А завтра поедете. Нынче в последний раз побудем супругами, - предложила кротко.
- Нет, Лена, не стоит затягивать расставание. Оно неминуемо. Не обессудь. Ты сама во всем виновата. Я не могу простить тебе ни зону, ни за дочь. Ты не стоишь и короткой ласки. Слишком хищная, злая, ты не нужна нам в семье.
- Хочешь сказать, что запретишь мне видеться с дочерью?
- Она растет, сама решит, я ей свое мненье не буду навязывать, а и переубеждать не хочу. У детей своя память. Она до гроба живет. И я не в силах помочь тебе, если Аня не захочет простить. Она в своем праве. Знаешь, кто-то из мужиков барака как-то сказал:
- Дети чисты, как первая любовь. Жаль, когда теряем их, то навсегда. Дети и любовь никогда не прощают и не возвращаются. Это много раз доказано жизнью. Потому и тебе не советую терять впустую силы и время.
- А ведь мы еще пожалеем об этом дне, когда могли что-то исправить, наладить и простить, но ты не захотел. А этот день уже не повторишь и не вернешь.
- Я и не хочу. Давай расстанемся молча. Так оно будет честнее, - предложил Сашка.
- Что ж, воля твоя!
- Пап, я все свое собрала! - послышался голос дочери.
- А вот эту куклу забыла!
- Нет, я ее оставила здесь. Ее мне подарил чужой дядька, какой умер. Мамка заставляла называть его отцом. Но как чужой может стать родным? Так и его кукла не стала моей подружкой. Пусть остается здесь, любить ее все равно некому.
Сашка понял, у дочки существует свое мнение, она начала взрослеть раньше времени, от нее безвозвратно уходило детство.
Анюта подошла к отцу, обхватила ручонками за пояс и спросила тихо:
- Пап! А как мне ее называть теперь.
- Кого? - не понял Сашка.
- Ну, эту, какую мамой звала.
Человек растерялся и поначалу не знал, что ответить, а потом словно спохватился, взял дочь за руку, увел в спальню:
- Почему об этом спрашиваешь?
- Мы же уезжаем от нее насовсем. А от своих не уходят. Только от чужих. Какая она мне мама? Я ее больше не увижу.
- Я был в тюрьме ни один год. Что ж, и я на это время стал чужим? Тем более, с вами жил чужой.
- Но ты меня не собирался отдавать, не в интернат, не в приют. Тебя увели, отняли, а она со мной жила. Но была даже хуже чужой. Если б ты знал все, меня бы понял.
- Аня, она родила тебя. И хочешь того или нет, до смерти, навсегда останется твоею матерью. Это не исправить, не сменить. Она, какая бы ни была, родная. И останется жить в твоей крови и плоти. От того никуда не денешься. Она твоя мать и ты должна называть ее только так. Иного имени нет.
- А жаль! - насупилась дочка.
- Не всем везет с родителями. Ты еще убедишься, что в жизни встречаются куда как хуже нашей. Они не только бьют и обижают своих детей, а и убивают их. Выгоняют из дома на мороз почти голиком, не дают есть. И это совсем маленьких ребятишек. Ты уже знакома с бомжами и, конечно наслышалась от них всякого. Эта детвора не случайно оказалась на свалке. У них есть родители, но их такими никто не признает. Да и они не ищут ребятню, чтоб вернуть домой, забыли навсегда, отказались.
- А мне разве хорошо жилось? - всхлипнула Анна.
- Очень плохо. Но тебя не выгнали на улицу, не отказали в куске хлеба.
- Я сама убегала. Знаешь, жить голодной лучше, чем быть избитой.
- Понятно, но кое в чем ты сама виновата.
- В чем?
- Зачем фотографии испортила? Чем они тебе помешали? Это память!
- На что она нужна такая? - нахмурилась девчонка.
- Сейчас так говоришь. А когда вырастешь, совсем иное скажешь.
- Никогда!
- Ты еще маленькая! - обнял дочь.
- Я давно большая. Внутри даже совсем ста-рая. Каждый день плакала и хотела помереть.
Сашка вздрогнул, повернул к себе дочь лицом:
- Никогда больше о таком не думай.
- Конечно. Теперь я с тобой! И дожила. Но будь маленькой, не выдержала бы!
- Ань, в жизни ты можешь менять друзей, уходить от подружек, забыв их навсегда. Мы уез-жаем от матери. Но помни, она всегда с нами.
- Как, ты ее берешь с собой?
- Нет. Она останется в твоей крови. И хочешь того или нет, вы с нею похожи. Все ее начало в тебе и никуда от того не денешься.
- А что можно сделать, чтоб ее во мне не было?
- Смириться! Другого выхода нет. Да и зачем? Ты очень красивая. Мать в юности была такою. Не зря ж ее полюбил. Тебе нечего стыдиться. Скоро от чужих такое услышишь. Но знай, люди часто бывают похожими и очень разными. Вот и у вас такое случилось, внешность мамкина, а характер мой!
- Так это здорово! - обрадовалась девчонка.
- А значит, зови матерью. Мы уходим. Ни с кем в жизни не враждуй. Старайся прощаться красиво. Не оставляй о себе плохой памяти. Ведь вы все же родные люди.
- Я ее не прощу!
- Со временем все забудешь. Теперь мы на-прасно об этом говорим, слишком рано. Нужно, чтоб зажила память. Это случится не скоро. Когда совсем повзрослеешь, станешь чьею-то мамой, тогда многое будет понятнее. А пока поверь мне и послушайся. Договорились?
- Ладно, - согласилась нехотя.
- Что ж, сколько не сиди, пора в дорогу, - встал человек и взялся за чемодан. Аня взяла в руки сумку, оба пошли к двери.
- Родные мои! Любимые! Куда же вы из дома? Останьтесь! Умоляю вас, - загородила Ленка собою дверь в прихожую и грохнулась на колени.
- Простите меня или убейте! Я умру без вас! Ведь даже Бог в Писании завещал людям прощать друг друга. Вспомните! Как же жить не прощая? Чужих, врагов своих любить велел, а мы родные люди! Я не грешнее и не хуже других. Где была неправа, исправлю. Никого из вас не обижу, клянусь, как перед Господом. Слова плохого от меня никогда не услышите. Поверьте! - целовала руки дочери и Сашки
- Лена, встань с колен, - попытался поднять бабу Сашка.
- Пока не простите, не встану! - рыдала в голос.
Анька, никогда не слышавшая от матери таких слов, сжалась в комок, а потом и вовсе спряталась за спину отца, ждала, что он скажет, как решит.
- Лен, мы простили тебя! Правда, Аня?
- Да! - подтвердила дочь.
- Тогда зачем уходите?
- Так надо. Не стоит испытывать судьбу еще раз. Пора менять обстановку. Мы не можем оставаться. Скоро сама согласишься, что так лучше и правильнее. Еще благодарить будешь нас за отъезд, - говорил Сашка.
- Я умру без вас!
- Ничего с тобою не случится. Ты сильный человек и разлуку эту переживешь легко. Она к радости. Встань с колен, пропусти нас. Не ползай по полу. Давай простимся достойно, по-человечески.
Ленка хваталась за сердце, изображала приступ удушья. Но Сашка, подав стакан воды, обошел бабу, следом Анна прошмыгнула. Оба поспешно открыли дверь, сказав на прощание:
- Держись, родная…
Им повезло, несмотря на сумерки, они быстро поймали такси, приехали в аэропорт, а через два часа уже вылетели в Москву.
Анка сидела у иллюминатора, смотрела на звезды, ставшие совсем близкими. Их, казалось, можно было потрогать руками.
- Как красиво! - восторгалась девчонка, впервые в жизни она летела на самолете. Ей все здесь нравилось. И бортпроводница, и ужин, и соки, и удобное кресло. Особо восторгалась огнями городов внизу, далеко из-под ног ушла земля. Теперь их никто не остановит. Не ухватит за руки. Не будет просить остаться хоть на ночь. Они улетели и теперь далеко от всех.
Аня оглянулась на отца. Он спал в кресле, совсем рядом. Но почему по его щеке бежит тихая слеза.
- О чем плачет? Кого жалеет, оставив там, далеко внизу какую-то малую теплину, а может, большую боль, о какой не сказал никому.
Аня не стала его будить. Знала по себе, что иногда нужно тихо и молча выплакаться, выдавить из души последние капли боли, чтобы встретить новое утро совсем здоровым человеком. А на другом месте забыть вчерашний день и все, что осталось за спиною.
Девчонка не спеша пьет сок. Она знает, что летит к бабке с дедом в далекий, незнакомый Смоленск. Туда отец еще днем отправил телеграмму, предупредил, что прилетает с дочкой. Но почему-то мелко-мелко дрожали руки человека. Он ехал к родителям без желания и радости.
Глава 2. ЗНАКОМСТВО ПОНЕВОЛЕ
Всю дорогу Анютка не сомкнула глаз. Новые впечатления будоражили девчонку, ведь она никогда раньше не летала на самолете. А тут еще и поезд, какой направлялся в Смоленск. Вокруг было много людей. Они все куда-то спешили, тащили узлы, сумки, чемоданы, протискивали их в вагоны и бежали в свои купе.
- Анечка! Давай сюда, здесь наши места! - позвал отец, открыв двери купе. Он быстро определил чемодан и сумку, какие теперь назвали багажом.
- Принесите чайку! - попросил проводницу, достал из сумки бутерброды, купленные на вокзале, и предложил:
- Ешь, дочуха! Поплотнее лопай. А то я не уверен, что старики предложат нам перекусить. Они не просто жадные, а и особо непредсказуемые. Познакомишься с ними, поверишь, что твоя мать не совсем плохая.
- А они тоже дерутся? - поперхнулась девчонка от страха.
- Нет, такое им воспитание не позволяет. Они даже слишком культурные, - усмехнулся уголками губ.
- Пап! А разве плохо быть культурным?
- Но без перебора! Тут же сплошное чванство. Трудновато будет, но сдержись, крепись, как можешь. Ничего без спроса не трогай, не забывай говорить "спасибо" и бабку с дедом зови только по имени и отчеству. Иного они не понимают и не признают. Обращайся к ним только на "вы".
- Они чужие? - удивилась девчонка.
- Свои. Но не без пунктика. Заскок у них такой. Даже друг друга на "вы" называют. Хотя в этом году полвека исполнится, как вместе живут. Золотую свадьбу можно справлять.
- Совсем старые?
- Я их много лет не видел и не знаю, как теперь выглядят. И они меня вряд ли узнают.
- Пап, а почему они такие? - спросила Аня.
- Странные, зацикленные люди, равнодушные и холодные. С ними жить невозможно, словно на зимовке на полюсе: ни тепла, ни света. Хотя знай, так относятся только ко мне. Но помимо есть еще младший брат. Его Максимом зовут. Он, понятное дело, моложе и видимо лучше меня. Целых два института закончил, во, головастик. Без родителей ни шагу не сделает, все только с их разрешения и из дома ни на шаг. Работал вместе с отцом. Как они теперь живут, я без понятия. Они не любят гостей, потому, мы не будем там долго гостить, чтобы не обременять семейство. Знай, старики очень любят Максимку. А он в свои годы до сих пор не женился, не хочет огорчать стариков и себе лишнюю мороку получить. Вот и живет козлом среди плесени. Но все довольны, их устраивает такая жизнь.
- А у Максима есть друзья?
- Нам с раннего детства запрещалось приводить их домой, даже по большим праздникам мы не имели на это права. Чужие люди в том доме табу.
- Они ненормальные! А как можно жить без друзей? У меня весь город наш Сургут, из сплошных дружбанов. Меня все знали!
- Ну, вся в меня! - порадовался Сашка. Он обнял дочь, вместе с нею долго сидел у окна, любовался кудрявыми березками.
- А здесь уже вовсю весна. Снега нет. Деревья в листьях. Смотри, коровы на лугу пасутся, где-то рядом деревня…
- А что это такое деревня?
Сашка долго объяснял, а потом показал деревню из окна вагона.
- Пап! А твои родители бывали в деревне?
- Они родом из нее. В семье восемь детей было.
- И все такие придурки?
- Не знаю, ни с одним не знаком. Не привелось, не возили меня к родне. И сами туда не ездили. Порвали с деревней навсегда, как только уехали в город. Они стыдились своего деревенского происхождения и всегда скрывали, откуда они родом. Фотографии родни и родителей держат далеко, на дне чемодана, какой в кладовке стоит. И никогда их не достают. На могилы родителей даже на Радуницу не ездят. Стыдятся. А чего? - пожал плечами Сашка.
- А ты меня туда свозишь?
- Конечно. Свои корни надо знать и помнить каждому человеку.
- Смоленск! Просим пассажиров не толпиться в проходе. Все успеете выйти, не создавайте давку, - просила проводница людей.
- Спасибо вам, - поблагодарил ее Сашка и, выйдя из вагона, снял с подножки дочку, взял багаж и заспешил к такси.
- Ну, вот мы и приехали, - остановился перед домом. Он показался Анютке сердитым и некрасивым.
- Папка, мне сюда не хочется!
- Нам здесь не жить. Совсем ненадолго остановимся. Дух переведем и ходу, - пообещал дочери; та робко вошла в подъезд следом за отцом.
Двери им открыл седой, костистый старик. Оглядел обоих пристально, явно не спешил впускать в квартиру:
- Да это же я, отец! Ваш сын - Александр, а это моя дочь - Анна! - топтался на пороге Сашка, девчонка выглядывала из-за спины отца, не решалась показаться целиком.
- Приехали! Свалились сугробом на головы! И надолго ли вы вздумали к нам пожаловать? Где потеряли свою деревенщину? Или с самолета на ходу выкинули без парашюта?
Не дождавшись ответа, позвал из глубины квартиры:
- Наталья Никитична! Тут к вам гости приехали. Обещают ненадолго задержаться. Разберитесь сами! Я, честно говоря, не знаю, что с ними делать и куда определить, чтоб не мельтешили на глазах! И чего их к нам занесло, не понимаю! - пошел из прихожей, скрипнув спиной. А из комнаты вышла рыхлая, вся в седых кудряшках старуха. Глянув на сына и Анюту, сухо поздоровалась. Предложила пройти, но заставила обоих разуться.
- Фу, да у тебя носки грязнее ботинок и пятки рваные! Какой стыд в таких ехать! - сморщилась брезгливо.
- А это твоя дочь?
- Да! Анюта! - ответил раздраженно.
- Ну, копия твоей жены! - заметила бабка.
- Мы разошлись и уехали от нее навсегда.
- И что с того? Уж не думаешь ли ты здесь обосноваться? Знай заранее, ничего не получится! Мы не согласимся и не позволим стеснять нас!
- Да я и не предполагал такого! Всего на пару дней, не больше!
- Ладно, проходите в зал. Там Павел Антонович чаем вас угостит.
Войдя следом за Анной, посетовала:
- Вообще-то мы сегодня собирались поехать на дачу. Но вы помешали. А там дел невпроворот. Когда теперь управимся!
- Так поезжайте, кто мешает? - удивился Сашка.
- Как это так? Что значит, езжайте? Квартиру на чужих людей оставить? Вы там на северах мозги отморозили. Ишь, чего придумал? Вы слышали, Павел Антонович, что гости предложили? А ведь едва порог переступили.
- Вы же моя бабушка! Зачем же вот так про нас говорите? - обиделась Аня.